Житие авантюриста

Житие авантюриста

С точки зрения чисто писательской, биография Мазепы — благодатнейший материал для толстенного приключенческого романа, получившегося бы отнюдь не скучным: столько там залихватских жизненных перипетий, интриг, романтической любви и загадок…

Однако в данном повествовании будем придерживаться сухих фактов. Иван Мазепа, выходец из мелкопоместной «русской шляхты», получил прекрасное образование в Европе, свободно владел польским, латинским, немецким. Безусловно, человек был умнейший, незаурядный, книжник, обладавший большими дипломатическими способностями. Однако все эти качества еще не означают автоматически, что обладатель их непременно будет благородным и положительным персонажем. Порой умный, начитанный и хитрый способен устроить такое, на что у сотни людей поменьше калибром попросту не хватит мозгов. Что в нашем случае и произошло…

Портрет Ивана Мазепы

Двадцатилетний Мазепа оказывается при дворе польского короля Яна-Казимира, где получает придворное звание «покоевого» — не особенно и высокое, но и не такое уж ничтожное. Молодцу вроде бы светит блестящая карьера: на протяжении нескольких лет именно Мазепа ведет разного рода щекотливые и тайные переговоры меж королевским двором и гетманами Левобережья — что для человека его лет, к тому же не этнического поляка, согласитесь, весьма неплохо.

Однако карьера не задалась: в один отнюдь не прекрасный для него день молодой придворный вдруг переезжает на постоянное место жительства в Гетманщину. Наверняка не по своему желанию: Мазепа был честолюбив как сто чертей. Что произошло, историкам в точности неизвестно. Авторы, настроенные к Мазепе вовсе уж недружелюбно, охотно пересказывают имевшую большое распространение байку: якобы молодой шляхтич закрутил постельный роман с супругой влиятельного и знатного пана, а тот, изловивши соперника на месте преступления, велел привязать его голым к коню, вымазать дегтем, обсыпать перьями да и пустить в чисто поле. Объективности ради нужно уточнить, что эта история противоречит хронологии событий — и с огромной долей вероятности может считаться выдумкой, пущенной недоброжелателями Мазепы при дворе.

Наоборот, симпатизанты гетмана (пользуясь польским словечком) нашли самое романтическое и возвышенное объяснение его отъезду из Варшавы: мол, молодой украинский патриот услышал сердцем необоримый, прямо-таки мистический зов Родины и без сожаления покинул ляхов, чтобы трудиться на благо «неньки Украины». Однако все, что известно о Мазепе, ничуть не позволяет заподозрить его в таком уж благородстве душевном.

Истина, как водится, лежит где-то посередине. Причины, судя по всему, были гораздо более житейскими и вовсе не оригинальными: польские паны, спесивые и надменные, всегда относились к «русской шляхте», как к людям второго сорта. Вероятнее всего, гордые ляхи, недовольные тем, что какой-то «козак» делает чересчур уж успешную карьеру при дворе, постарались его оттуда выдавить. Примеров в истории масса…

«Служение Украине» заключалось в том, что Мазепа поступил на службу к тому самому «турецко-подданному» гетману Петру Дорошенко, чье воинство, по словам современника, было не что иное, как «великая разбойничья шайка». Дорошенко обитал на правом берегу Днепра и, несмотря на свою скверную репутацию, поддерживал самые тесные дипломатические отношения и с левым берегом, и с Крымом, и с запорожцами. Во все эти места в качестве личного гетманского посланца и ездил Мазепа, успевший стать у Дорошенко не только дипломатом, но и начальником гетманской гвардии.

Потом случилась загадка, внятное объяснение которой историки не выдвинули до сих пор. Мазепа был отправлен послом к крымскому хану, куда и отправился с татарской охраной, а также пленными жителями Левобережья, которых Дорошенко послал хану в виде подарка. По дороге всю эту компанию захватил в плен запорожский атаман Сирко.

Подобно всем прочим «полевым командирам» того времени в тех местах, Сирко особенной моральной щепетильностью не страдал и при нужде вступал в любые альянсы. Один-единственный твердокаменный принцип у него все же имелся: атаман люто ненавидел крымских татар, каковых резал при первой возможности — равно как и их украинских «союзников».

И тем не менее произошло некое чудо: Мазепа, которому по логике событий следовало расстаться с жизнью немедленно, остался цел и невредим, что в случае с Сирко было примером уникальнейшим. Разводя руками, историки пишут, что хитрый и обаятельный дипломат Мазепа «очаровал» неотесанного степного «лыцаря», пришелся ему по нраву. Что там происходило, в точности неизвестно. Закончился плен тем, что Сирко отправил Мазепу на Левобережье, к гетману Самойловичу, а тот переслал этот интересный трофей в Москву, чьим врагом Дорошенко заслуженно считался.

В Москве для Мазепы все обошлось. Его не то что не сослали в Сибирь, но даже кнутом не погладили, наоборот, в конце концов удостоили даже аудиенции у царя Алексея Михайловича, выдали «государево жалованье» и отпустили к Самойловичу в качестве вполне лояльного к Москве элемента, вообще своего человека.

Объяснение этому может быть только одно: Мазепа, много лет игравший немалую роль в польско-гетманско-татарско-турецкой тайной дипломатии, попросту слил тогдашней русской разведке все, что знал, а знал он немало. Человечка примитивно перевербовали… Дело житейское и вполне обычное.

Мазепа стал потихоньку делать карьеру у Самойловича, поднявшись до чина генерального есаула. Чин был важнейший: именно генеральный есаул командовал наемными полками, составлявшими личную охрану гетмана. А попутно наладил тесные торговые связи с Московией, куда отправлял большие партии водки. Согласно реалиям того времени подобная коммерция была немыслима без московских покровителей на самом верху, получавших приличные «откаты» — ничего нового, господа мои, в этом мире…

Судя по всему, гетман Самойлович, даром что хитрющая лиса, своему генеральному есаулу доверял полностью. А зря…

Уже поминавшаяся однажды старши?на, недовольная Самойловичем, накатала на него в Москву серьезную «телегу», каковую с тайным гонцом отправила окольными путями. Именно об этом и повествуют строки Пушкина:

Зачем он шапкой дорожит?

Затем, что в ней донос зашит.

Донос на гетмана-злодея

Царю Петру от Кочубея.

Великий поэт допустил одну маленькую неточность: в то время царь Петр по малолетству был чисто номинальным правителем, а реальная власть была у царевны Софьи и ее фаворита князя Василия Голицына, каковым «сигнал» и был передан. В остальном все правильно: первой под доносом стояла подпись генерального писаря Кочубея (второго после гетмана лица в тогдашней иерархии), а вот автограф Мазепы скромненько притулился где-то посередке…

Гетмана, помимо прочих грехов, обвиняли еще и в срыве крымского похода князя Голицына. Русское войско, отправившееся завоевывать Крым, натолкнулось на огромную полосу выжженной степи (вероятнее всего, дело рук татар) — и, поскольку нечем теперь было кормить быков в немаленьком обозе, бесславно повернуло назад. Кочубей, Мазепа и компания утверждали, что именно коварный изменник Самойлович, вступив в предосудительные сношения с ханом, степь и поджег…

Василий Голицын

Наверняка это была чистейшая брехня. Наверняка ей и в Москве не особенно верили. Однако князю Голицыну, надо полагать, хотелось предстать перед всем миром не скверным полководцем, а жертвой измены. В качестве козла отпущения Самойлович подходил как нельзя более кстати…

А посему его с превеликой радостью арестовали и вместе со всем семейством законопатили в Сибирь. И как-то так получилось, что опустевшее гетманское кресло занял именно генеральный есаул Иван Мазепа, хотя хватало и других претендентов. Москва именно его поддержала самым активнейшим образом.

Ходит легенда, что предусмотрительный Мазепа, не полагаясь на дипломатию, по обычаям того времени поклонился князю Голицыну бочонком с десятью тысячами червонцев. Доказательств, конечно же, нет, но эта история нисколечко не противоречит вольным нравам эпохи, когда подобные подарочки были в большом ходу. Во всяком случае, и позже (что уже установлено совершенно точно) Мазепа «заносил» московским сановникам, включая царя Петра, нехилые подарочки. Даже точные цифры сохранились: Петру — 2000 дукатов, Меншикову — тысячу и шесть больших серебряных бутылей, Головкину — тысячу, Шереметеву — 500 и серебряные сервизы, Шафирову — 500, Долгорукому — 600, секретарю Посольского приказа Степанову — 100. Со временем московские покровители Мазепы даже добились для него титула князя Священной Римской империи германской нации (во сколько это обошлось гетману, история вроде бы умалчивает, но ясно, что даром такие вещи не делаются).

За двадцать один год правления (1687–1708) Мазепа особой народной любви не обрел. Как и его предшественник, он щедро раздавал в потомственное владение земли, села и деревеньки — вместе с крестьянами, разумеется. И даже ввел «универсалом» 1701 года обязательную еженедельную двухдневную барщину даже для тех крестьян, что жили на собственной земле и ни под каким помещиком не числились. Даже «отец самостийности» профессор Грушевский, апологет Мазепы, вынужден был признать: «Разумеется, эта новая барщина страшно возбуждала крестьянство, у которого еще были свежи в памяти времена беспомещичьи, когда оно хозяйничало на вольной земле. Горькая злоба поднималась в нем на старши?ну, которая так ловко и быстро сумела взять его в свое подчинение. Особенным гневом дышали люди на гетмана Мазепу, подозреваючи, что он, шляхтич и „поляк“, как его называли, старался завести на Украине польские панские порядки. С большим подозрением относился народ ко всем начинаниям его и старши?ны».

Такой вот парадокс: в Польше Мазепу считали «козаком», а на родине — «чертовым ляхом»… Грушевский, большой мастер фокусничать с реальной историей, пытался оправдать своего героя тем, что Мазепа-де поневоле выполнял «тайные приказы Москвы», по своему злодейскому обыкновению стремившейся уничтожить все украинские вольности. Однако, вот незадача, в архивах Коллегии Малороссийских дел сохранился указ Петра 1693 г. прямо противоположного содержания: царь предписывает гетману «надзирать за малороссийскими помещиками, удерживать их от жестокости, поборов, работ излишних». Указ этот гетман спрятал подальше и притворился, будто его и не было. Сохранились распоряжения Мазепы касательно того, как поступать с теми крестьянами, кто пробует сопротивляться закабалению, а то и бежит в Московию: ловить, хлестать кнутами, при необходимости и вешать…

Перед Москвой Мазепа долго выслуживался как мог. Еще при вступлении в должность он подписал обязательства, по которым гетман не мог отныне без разрешения царя смещать старшин, иметь какие-либо дипломатические отношения с Польшей и Крымским ханством.

Двадцать лет Мазепа служил Москве верой и правдой, не проявляя ни малейших поползновений отстаивать «украинские вольности». Вместе с русскими полками гетманское войско участвует в южных походах — за что Мазепа вторым в России (царь Петр только четвертым) получает орден Андрея Первозванного; воюет в Лифляндии, в Польше, подавляет восстания запорожцев и донского атамана Кондратия Булавина. Петр буквально осыпает гетмана подарками и пожалованиями: деньги, соболя, бархат, парча, драгоценности, семга, стерлядь, наконец княжеский титул и переданная в потомственное владение целая волость в Великороссии…

Если с Петром отношения выстроились самые сердечные, то с собственными «подданными» все обстояло далеко не так лучезарно. «Черный народ» откровенно ненавидел закабалявшего их гетмана — не зря Мазепа, подобно Самойловичу, держал при себе «сердюков» и «компанейцев», а чисто казацкие полки старался как можно чаще посылать воевать куда-нибудь подальше.

Как легко догадаться, и среди старши?ны со временем сложился тесный кружок недовольных гетманом. Возглавлял его генеральный писарь Кочубей, у которого имелись к тому и личные причины. Дело в том, что 65-летний Мазепа загорелся самой что ни на есть пылкой страстью к юной красавице Мотре, дочери Кочубея. Симпатия была взаимной — такой, что Мотря даже сбежала из отцовского дома и какое-то время жила у Мазепы.

История эта принесла колоссальный ущерб гетманской репутации. Дело даже не в тех вольностях, что влюбленные себе позволяли практически на глазах у всех, а главным образом в том, что Мотря была крестной дочерью Мазепы. Согласно суровым церковным канонам, спать с крестницей было все равно что спать с родной дочерью…

Тут в Польше началась нешуточная смута. Объявились сразу два претендента на престол: саксонский курфюрст Август и отечественный шляхтич Лещинский. Благородное панство, набившее руку в подобных делах, разделилось на два лагеря и принялось весело рубать друг друга, разоряя вражеские владения. Чтобы поддержать Августа, в Польшу вступили русские войска и казацкие полки Мазепы. Чтобы поддержать Лещинского, в Польшу вступил со своими обстрелянными молодцами шведский король Карл XII. Война разыгралась долгая и нешуточная…

И вот тут-то старый интриган и прохиндей Мазепа увидел для себя шанс!

Началась тайная переписка с одним из польских королей Станиславом Лещинским. Мазепа обещал выступить на его стороне с двадцатитысячным как минимум войском, а «король Стась» в ответ обещал сделать Мазепу «потомственным князем Русским», отдать ему в удел всю Украину-Русь, которая все же вошла бы в состав Речи Посполитой на правах автономии. Поляки, подсуетившись, даже быстренько нарисовали для Мазепы княжеский герб и послали ему рисуночек, чтоб не сомневался…

Переговоры удалось сохранить в глубочайшей тайне. Кочубей и полковник Искра все же что-то о них проведали и моментально отправили в Москву «сигнал». Однако они, судя по всему, краем уха узнали только о самом факте тайных сношений гетмана с поляками и не располагали ни малейшей конкретикой. Донос этот сохранился, он и в самом деле, по отзывам историков, «производит впечатление не обоснованного обвинения, а бездоказательного навета». К тому же московское «руководство» давно было Мазепой прикормлено. Кончилось все тем, что обоих доносчиков выдали на расправу Мазепе. Гетман тут же распорядился их казнить, а все движимое и недвижимое имущество присвоил себе — так оно целее будет…

Буквально через год в Москве самым горьким образом пожалели о необдуманном решении и пренебрежении к «сигналу». Когда на территорию Гетманщины вступил шведский корпус с королем Карлом во главе, Мазепа уже открыто к нему присоединился во главе казачьего отряда…

Однако практически сразу же шведский король обнаружил, что, как говорится, купил кошку за енота. Обещанного Мазепой казачьего войска он не дождался. С Мазепой к шведам прибыла лишь горсточка приверженцев гетмана — пессимисты оценивают их число в полторы тысячи, а оптимисты — в пять. Даже если верна вторая цифра, это была именно что горсточка. Когда Мазепа посылал казачьи полки воевать совместно с московскими, то они насчитывали не менее пятидесяти тысяч сабель. Так что даже по самым оптимистическим подсчетам самостийников, к изменившему присяге гетману присоединился лишь каждый десятый казак. Ясно, что население Гетманщины авантюру своего главы никоим образом не поддерживало… Старшины и полковники (в том числе и те, что сначала последовали за Мазепой) в массовом порядке прибывали к Петру. Новым гетманом быстренько выбрали полковника Ивана Скоропадского. Еще через шесть дней митрополит Киевский, посовещавшись с высшими церковными сановниками, публично провозгласил Мазепе и его сторонникам анафему, то есть церковное проклятие (не отмененное до сих пор). Чучело Мазепы при большом стечении народа подвесили на виселице.

Сам он тем временем печально сидел в лагере шведов, уже отлично осознавая, что дал маху. Пришедшие с ним казаки составляли силу ничтожную. Карл косился недружелюбно. Запорожцев, сдуру выступивших было на стороне Мазепы, московско-казачий отряд разнес вдребезги. Единственным утешением были три бочки денег, которые гетман прихватил с собой. В общем, жизнь как-то не задалась…

С горя Мазепа начал тайно посылать гонцов к Петру, обещая загладить вину, сделать все, чтобы способствовать поражению шведов. Обещал даже, что непременно постарается захватить живьем короля Карла и «представить по начальству». Вполне возможно, что бывший гетман, дабы восстановить прежнее положение, охотно все это проделал бы, да вот беда, не было ни силенок, ни возможностей… Каким бы опытным и хитрым игроком ни был Мазепа, но настал момент, когда тузы в рукаве закончились.

Дальнейшее проистекало просто и незамысловато. Под Полтавой петровские полки совместно с отрядами присягнувших на верность казачьих полковников расчихвостили шведов в хвост и в гриву. Воинство Мазепы по неведомым нынче причинам участия в Полтавской баталии не принимало. Остатки Карловой орды были окружены регулярной кавалерией Меншикова и казаками, после чего с превеликим облегчением сдались.

Карл и Мазепа в сопровождении буквально горсточки «сподвижников» сумели все же ускользнуть и бежали к туркам. Там Мазепа лишился последней радости — тех самых трех бочонков с деньгами. Карл их, деликатно выражаясь, «позаимствовал» и раздал своим шведам. Вскоре Мазепа отдал богу душу — не исключено, что от лютого огорчения…

Иные нынешние украинские историографы, как легко догадаться, облагородили эту историю до полной неузнаваемости. На полном серьезе утверждается, что Мазепа заключил с Карлом «равноправный союз» — вот только никаких письменных подтверждений этому не находится, да и современники событий об этаком «союзе» дружно помалкивали. Тем не менее громогласно провозглашается, что Мазепа-де из самых благородных побуждений намеревался создать «независимую украинскую государственность».

Намеревался, конечно, кто ж спорит? Однако все, что о Мазепе известно, позволяет с уверенностью говорить: персонаж этот наверняка никакими такими идеалами не заморачивался, а думал исключительно о собственной выгоде. Поведись ему и впрямь стать властителем всей Украины-Руси, это было бы не мифическое «самостийное государство вольных украинцев», а стопроцентное феодальное владение, увеличенная модель мазепинской Гетманщины, где кучка «знати» безраздельно властвовала бы над «черным людом», а над всем этим гордо возвышался бы Мазепа, используя любую возможность, чтобы набивать закрома золотишком…

Бывший президент Украины Ющенко учредил награду под названием Крест Мазепы. За какие именно деяния собирался награждать будущих кавалеров, неизвестно. Строить предположения не хочется, а потому свои комментарии автор оставляет при себе, дабы ненароком не обидеть иные чувствительные души…