Евгений Невякин, Андрей Кондратьев В ЗОЛОТОЙ ПАУТИНЕ
Евгений Невякин, Андрей Кондратьев
В ЗОЛОТОЙ ПАУТИНЕ
С первых дней своего существования Советское государство уделяло большое внимание борьбе с контрабандой и валютными преступлениями. Контрабанда наносит ущерб монополии внешней торговли СССР, а нарушение правил о валютных операциях причиняет вред валютным ресурсам государства, советской денежной и кредитной системе. Еще 23 декабря 1917 года Совет Народных Комиссаров РСФСР принял декреты «О разрешениях на ввоз и вывоз товаров» и «О прекращении платежей по купонам и дивидендам». В первом из них говорилось о монополии внешней торговли молодой Советской республики, а второй предусматривал конфискацию всего имущества лиц, признанных виновными в совершении сделок с ценными бумагами.
11 мая 1920 года Советом Труда и Обороны было принято специальное постановление «О борьбе с контрабандной торговлей», подписанное В. И. Лениным.
СНК РСФСР декретом от 8 декабря 1921 года при Всероссийской Чрезвычайной Комиссии образовал из ее представителей и сотрудников Наркомата внешней торговли Центральную комиссию по борьбе с контрабандой.
Ф. Э. Дзержинский в приветствии первому выпуску Высшей пограничной школы подчеркивал, что одна из главных задач пограничной охраны — «пресекать в корне попытки экономической контрабандой сорвать монополию внешней торговли».
Вот уже 60 лет советские чекисты твердо стоят на защите этих интересов государства. За эти годы была пресечена деятельность многих контрабандистов, валютчиков, возвращены огромные ценности, произведения искусства, которые могли быть навсегда потеряны для нашего народа.
Мы хотим рассказать о нескольких эпизодах из этой многосложной работы ленинградских чекистов.
ТАЙНИК ПОД КАБЛУКОМ
В конце марта 1957 года в Москве стояла необычно теплая погода. Потемневшие остатки снега грязными пятнами лежали на асфальте площади у здания Внуковского аэропорта столицы, разбегаясь звонкими ручейками под лучами по-весеннему весело сверкающего солнца. Туристы, деловые люди, прилетевшие в Москву из разных стран мира (тогда аэропорт «Внуково» принимал и международные рейсы), распахивали свои зимние пальто, снимали меховые шапки, радуясь весне и предстоящему знакомству с достопримечательностями древнего русского города. Голос диктора объявлял посадку на самолеты, улетающие в Ленинград, Варшаву, Прагу. В очередях к стойкам, за которыми сидели таможенники, оживленно делились впечатлениями об увиденном в Советском Союзе возвращавшиеся к себе на родину иностранные туристы. Молодые парни в зеленых гимнастерках внимательно всматривались в фотографии на паспортах и в лица людей, проходящих пограничный контроль. Шла обычная жизнь большого международного аэропорта.
К стоянке такси, где несколько человек с вещами терпеливо ждали, когда подойдет очередная машина, подъехала серая «Волга», из нее вышли смуглый, высокого роста мужчина лет сорока и стройная молодая женщина, немного широковатое лицо которой украшали большие, чуть выпуклые глаза. Шофер такси открыл багажник и помог мужчине вынуть два больших чемодана, а про себя подумал, что уж больно они легкие. Мужчина расплатился, по-русски поблагодарил шофера, взял оба чемодана и вместе с женщиной направился к стеклянной двери, ведущей в международную часть аэропорта. В зале они пристроились к одной из очередей, стоящей в ожидании таможенного досмотра. Мужчина и женщина стояли молча, внимательно следя за тем, что происходит у стойки. А там происходило то, что можно увидеть на всех пограничных пунктах мира, — нормальная, будничная работа таможенной службы. В этот день досмотр проводили сотрудники таможенного поста аэропорта «Внуково» М. И. Земсков и А. П. Шатохин. Они задавали обычные вопросы пассажирам, вылетающим за границу: нет ли у них каких-либо запрещенных к вывозу из Советского Союза товаров, оружия, валюты, предметов старины; время от времени просили открыть чемоданы и сумки, а иногда пропускали без досмотра, оставляя у себя заполненные бланки таможенных деклараций. Вот наконец подошла очередь и наших знакомых.
— Вашу декларацию, пожалуйста. Имеется ли у вас советская или иностранная валюта, драгоценности?
— Нет. Только обручальные кольца у меня и жены.
— По какому делу вы приезжали в Советский Союз? Высокий мужчина протянул паспорта:
— Мы приехали по приглашению моей сестры в Ленинград. Прекрасный город!
— Раскройте, пожалуйста, ваш чемодан. Мужчина снял высокую меховую шапку, провел
рукой по мокрым от пота темным вьющимся волосам и начал поспешно расстегивать застежки чемодана. Чемодан был почти пустой, на дне лежали детские игрушки, белье, туалетные принадлежности. Пока Шатохин осматривал чемоданы, Земсков обратил внимание на то, что на сравнительно новых полуботинках мужчины видны свежие следы клея. Это его удивило, ведь новая обувь вряд ли нуждалась в починке. Земсков попросил мужчину снять туфли. Тот смутился, поставил ногу на край стойки, нагнулся и трясущимися от волнения пальцами стал развязывать шнурки. Молчавшая до сих пор молодая женщина, покраснев от возмущения, отчего ее широкое лицо сразу же подурнело, немного коверкая русские слова, обратилась к Шатохину:
— Почему нас так долго задерживают, ведь мы можем опоздать на самолет?
— Не беспокойтесь, самолет вас подождет, — ответил таможенник. Земсков повертел в руках снятый мужчиной полуботинок, вытащил перочинный ножик и предложил иностранцу самому отделить довольно толстую каучуковую подошву от стельки. С внутренней стороны в подошве была сделана большая выемка, в которой лежала какая-то белая проволока. Следом за проволокой Земсков извлек из подошвы белую пластинку и перстень. Смуглое лицо мужчины стало еще более темным от прилива крови. Из полуботинок Мозеса Вархафтига, так звали этого иностранца, в присутствии его жены Уршулы была извлечена платиновая проволока разных размеров, две платиновые пластинки, два платиновых перстня — все общим весом 335,736 грамма на сумму 33 500 рублей. Вархафтиг заявил, что он ничего о спрятанной в полуботинках платине не знает, а сами полуботинки купил на базаре.
В тот же день супруги Вархафтиги были задержаны органами КГБ и в отношении их возбуждено уголовное дело. Экспертиза показала, что часть платиновой проволоки является сплавом, который используется в производстве на одном из ленинградских заводов Выборгской стороны. Как же она попала к Вархафтигам?
Жил в Ленинграде на бульваре Профсоюзов скромный сборщик авторучек в Василеостровском промкомбинате Клебанов. Работал он хорошо, постоянно перевыполнял норму, пользовался уважением у начальства, а поскольку был человеком веселым, то его любили и сослуживцы. Но была у Клебанова одна тайная мечта. Он хотел завести собственное дело. Клебанов мечтал о маленьком ресторанчике-поплавке на Неве. Ему казалось, что тогда деньги потекли бы к нему рекой. Но тридцатилетний Клебанов знал, что собственного дела ему открыть не разрешат, к тому же он уже пробовал в 1952 году заняться спекуляцией, но был осужден к пяти годам лишения свободы. И хотя вышел Клебанов из колонии досрочно, но не исправился, а занялся скупкой и продажей платины. В этом ему помогали его начальники по Василеостровскому промкомбинату технолог Асиновский и мастер цеха, в котором работал Клебанов, Ананьев. Удивительно, что Клебанов, человек малообразованный, едва окончивший семь классов, умело руководил действиями своих соучастников Ананьева и Асиновского. С помощью старой валютчицы Розы Пейсахович только с августа 1956 по март 1957 года ему удалось продать различным иностранным гражданам примерно 1 кг 335 граммов платины. Правда, бывало всякое. Как-то раз, когда посланный Клебановым на квартиру Пейсахович один из иностранных клиентов не застал хозяйки дома, ее сын Лева всучил покупателю вместо платины сплав алюминия с каким-то другим металлом. О том, что это не платина, иностранец узнал уже за границей и тут же сообщил об этом Клебанову. Пришлось Розе Пейсахович возмещать ущерб — заплатить 7 тысяч рублей. В ноябре 1956 года Ананьев поехал в командировку в Ярославль. Возвращаясь в Ленинград, в купе поезда Ананьев познакомился с человеком, который сказал, что он работает на одном из больших заводов Выборгской стороны и имеет дело с драгоценными металлами. Ананьев намекнул этому человеку, что не прочь купить платину. Тот записал телефон Ананьева и обещал позвонить. Так Ананьев познакомился с Эльпортом, юристом по образованию, работавшим заместителем начальника отдела снабжения одного из ленинградских заводов.
Через несколько дней Эльпорт позвонил Ананьеву и сказал, что достал 300 граммов платины. Они встретились в условленном месте на углу улицы Жуковского и Литейного проспекта. Оглядевшись по сторонам, Эльпорт передал Ананьеву сверток. Поторговавшись, они договорились о цене — по 40 рублей за грамм. Только тогда Эльпорт дал Ананьеву свой домашний телефон и назвал свое имя. Теперь Ананьев мог звонить Яше домой. Новые друзья условились слово «платина» по телефону не произносить, а говорить «есть коньячок», «разопьем коньячок». Следующую встречу назначили у касс кинотеатра «Титан». Скоро в преступную деятельность Эльпорт вовлек и своего непосредственного начальника Доброва.
Зная о том, что в отдельных цехах завода часть платины, которая использовалась в производстве, оставалась, Эльпорт и Добров обращались к мастерам, бригадирам с просьбой достать им платиновую проволоку якобы для того, чтобы выручить соседний завод. Таким образом неоприходованная платина попадала в руки спекулянтов.
С ноября 1956 по март 1957 года Эльпорт и Добров похитили платины на 58 500 рублей. А через границу платину, проданную Клебановым, провозили в нагревательных приборах, в детских металлических игрушках и дамских сумочках.
Но обо всем этом чекисты узнали гораздо позже, после долгого и сложного расследования. Оказалось, что впервые супруги Вархафтиги приехали в нашу страну осенью 1956 года в Ригу по вызову Бориса Гайта, работавшего там сапожником. В заявлении Б. Гайта было написано, что Уршула Вархафтиг является сестрой его жены, что не соответствовало действительности, просто Вархафтиги прибыли, чтобы продать привезенные в большом количестве костюмы, ткани, трикотаж и на вырученные деньги приобрести платину. Тогда же Б. Гайт изготовил для Вархафтига полуботинки с тайниками для нелегального провоза через границу платины. В тот раз М. Вархафтигу удалось вывезти за границу 300 граммов платины, а его жене Уршуле в декабре того же года — еще 200 граммов драгоценного металла.
В августе 1956 года Клебанов познакомился у себя на квартире с Вархафтигами, которые пришли к нему по рекомендации сестры Клебанова Тительман.
Во второй раз, в марте 1957 года, Мозес и Уршула Вархафтиг приехали прямо в Ленинград, и снова по фиктивному вызову. Здесь они быстро распродали вещи, привезенные ими на продажу, и сразу же отправились по знакомому адресу на бульвар Профсоюзов. Там их уже ждал «шеф» платиновой организации — Клебанов. У него супруги купили ту платину, которую у них изъяли сотрудники московской таможни.
Сотрудники управления КГБ при СМ СССР по Ленинградской области терпеливо разматывали всю цепочку.
Во время обыска у Г. В. Ананьева в его сарае, в дровах, нашли 6 тысяч рублей и несколько десятков авторучек, которые мастер цеха украл на своем промкомбинате. Занимаясь спекуляцией драгоценными металлами, Ананьев не брезговал и мелочами.
Дольше всего разыскивали Эльпорта, который хранил заработанные нечестным трудом деньги не дома, а у одной своей знакомой. И вот наконец преступники оказались на скамье подсудимых.
Суд сурово покарал контрабандистов, на долгие годы изолировав их от общества.
Так закончилось дело о платине, спрятанной под подошвой, которое началось в теплый весенний день в аэропорту «Внуково».
КАПИТАН С „АНГАРСКА"
Целый месяц заседала коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда. Судья, народные заседатели, государственный и общественный обвинители, адвокаты должны были разобраться в девятнадцати пухлых томах уголовного дела по обвинению восьми человек, которые все это время смирно сидели на скамье подсудимых и с готовностью давали показания. Но следователям управления Комитета государственной безопасности при СМ СССР по Ленинградской области пришлось несколько месяцев собирать материалы, изобличать преступников, проводить сложные экспертизы, для того чтобы раскрыть целую организацию, занимавшуюся контрабандой и спекуляцией валютными ценностями в особо крупных размерах.
20 июня 1968 года во двор дома № 3 по Сытнинской площади Ленинграда въехала белая «Волга». Она остановилась недалеко от самодельных футбольных ворот, составленных из двух груд кирпича, в которые несколько мальчишек пытались вогнать большой красный резиновый мяч. Сидевший за рулем средних лет мужчина с интересом следил за игрой ребят. Минут через пятнадцать к машине подошел молодой человек в довольно потрепанном сером пиджаке и мятых темных брюках. В руке он держал новенький желтый портфель. Посмотрев по сторонам, молодой человек открыл дверцу «Волги» и сел на заднее сиденье. Хозяин машины обменялся с ним несколькими короткими словами и стал перекладывать в желтый портфель какие-то небольшие пакеты, аккуратно перевязанные черной изоляционной лентой. В этот момент к «Волге» подошли двое высоких мужчин, один из них показал ее пассажирам красное удостоверение и пригласил их пройти в пикет милиции, находящийся рядом на Сытном рынке. Все это было проделано так быстро, что играющие в футбол ребята ничего не заметили.
В пикете установили личности задержанных. Это были врач объединенной больницы Калининского района Нехорошев и ассистент кафедры общей химии Северо-Западного заочного политехнического института Бердичевский. У Нехорошева в портфеле было обнаружено 10 слитков золота с клеймом Лондонского банка, 70 шведских крон, нож в чехле, изоляционная лента и другие предметы. На допросе Нехорошев показал, что слитки золота и браслеты он получил от Бердичевского для продажи, что Бердичевскому золото и браслеты поставляет из-за границы один моряк, занимающий в Балтийском морском пароходстве крупный пост. Бердичевский не стал отрицать того, что в этот день утром он купил золото у моряка по имени Леонид, которому лет сорок — сорок пять, моряк высокого роста, полный, с черными усами. Но где этот человек живет, Бердичевский не знает. Однако, когда следователи показали Бердичевскому несколько фотографий людей в морской форме, он среди них сразу же узнал своего приятеля Леонида Лишптейна.
Липштейн уже двенадцать лет плавал капитаном грузового судна «Ангарск». Человек он был веселый, легко сходился с людьми, не жалел денег на рестораны и пирушки. После каждого рейса Липштейн своим знакомым и сослуживцам привозил различные подарки и сувениры. Его щедрость была известна всем. Не знали люди одного — капитан привозит в Ленинград не только сувениры. Бывая в Роттердаме, Антверпене, Гамбурге и других иностранных портах, Липштейн скупал там модные в то время плащи «болонья». Только за один 1967 год Липштейн в тайнике под выдвижным ящиком шкафа в своей каюте провез 32 плаща «болонья», которые он в Ленинграде продавал по 45–50 рублей за штуку.
Как-то раз после возвращения из очередного рейса Липштейн через директора одного из магазинов Ю. Черняка, который помогал ему сбывать товар, познакомился с только что вышедшим из заключения Бердичевским. Тот в это время устроился на работу в Северо-Западный заочный политехнический институт и искал возможности приложить свои недюжинные способности спекулянта к какому-нибудь «серьезному» делу. Они друг другу понравились, Липштейн стал поручать Бердичевскому распродажу контрабандных товаров, которые он регулярно привозил из-за границы. Но полученные за реализацию плащей и браслетов 4400 рублей Липштейну казались грошами. Вернувшись однажды из рейса, он сказал Бердичевскому, который, удобно устроившись в кресле, потягивал капитанский виски и слушал музыку из только что привезенного Липштейном портативного магнитофона:
— Яша, мне кажется, что мы размениваемся на мелочи. Есть хорошее предложение. Как ты смотришь на то, чтобы мы занялись золотом?
— Золотом? А откуда мы его возьмем?
— Есть у меня один знакомый в Антверпене, он предлагал золото за рубли. За килограмм — десять тысяч.
— Зачем ему рубли? Ведь на них он ничего у себя в Бельгии не купит.
— Нас это не касается.
Липштейн говорил о бельгийском гражданине Юдольфе Флисе, с которым он был хорошо знаком. Дело в том, что Флис работал шипчандлером (снабженцем судов) и имел дело с капитанами советских пароходов, заходящих в антверпенский порт. Кроме того, Флис имел небольшую лавку, где цены товаров были чуть ниже, чем в других магазинах. Флис хорошо говорил по-русски, поэтому его лавка была популярна среди советских моряков.
Мало кто знал, что Юдольф Флис родился в Тбилиси в семье ювелира в 1907 году, окончил гимназию, затем, в 1924 году, техникум. В 1926 году уехал якобы для продолжения учебы в Германию, позже в Бельгию и остался там навсегда. В 1932 году женился на бельгийке Паулине Влёрник, которая работала кассиршей в универмаге «Иновасьон». После второй мировой войны поступил в фирму «Лафоре», которая занимается обслуживанием советских судов, прибывающих в Бельгию.
Среди своих клиентов Флис находил слабых людей, которые заключали с ним незаконные сделки, занимались контрабандным ввозом в Советский Союз некоторых дефицитных товаров и перепродажей их по повышенным ценам.
В последние годы Флис начал скупать в больших количествах советскую валюту в обмен на золотые слитки, незаконным образом переправляемые отдельными советскими моряками в СССР.
Органы госбезопасности своевременно обезвредили преступников. Все эти люди были осуждены советским судом. Однако для Флиса это было безразлично: для него важен бизнес, и он продолжал действовать. Флис завязывал новые знакомства, и капитан «Ангарска» был одним из них.
Липштейн имел высшее образование, хорошую специальность, ясные перспективы в будущем. И все-таки в погоне за наживой он променял свое достоинство советского гражданина на позорное ремесло торгаша золотом. Липштейн не задумывался даже над тем, куда пойдут советские рубли, которыми он собирался платить за золото. Его интересовала только нажива. А ведь советская валюта могла быть использована иностранными разведками. Как позже, во время следствия, писал один из сообщников Липштейна и Бердичевского: «Все мы были заражены частнособственнической идеологией, всех нас сблизило в сфере преступной деятельности корыстолюбие, паразитизм, страсть к наживе».
Бердичевский сразу же ухватился за предложение Липштейна. Но нужно было найти десять тысяч рублей. И он сразу же подумал о своих друзьях Нехорошеве и Рубинштейне.
Нехорошее работал патологоанатомом в объединенной больнице Калининского района Ленинграда. Но главным своим делом считал спекуляцию. Еще до знакомства с Бердичевским он продавал золотые монеты, доставшиеся ему после смерти отца. Познакомившись с Бердичевским, Нехорошее начал активно спекулировать плащами «болонья». На допросе Нехорошев показал: «… в октябре 1967 года я знал о состоявшемся между Бердичевским и Липштейном преступном сговоре, по условиям которого Липштейн обязался контрабандным путем ввозить в СССР, а Бердичевский скупать у него и перепродавать по спекулятивным ценам золото, согласился принять совместное участие в реализации этого золота. Причем разговор о золоте, ввозе золота в СССР и реализации его у меня с Бердичевским имел место не один раз».
Активно включился в спекуляцию золотом и бывший работник электрочасти 1-го медицинского института Леонид Рубинштейн. Несколько лет назад он пытался купить иностранный паспорт для нелегального выезда за границу. Это ему не удалось. Но мечта о «сладкой» заграничной жизни не давала ему покоя. У себя на квартире он и его друзья смотрели западные порнографические фильмы.
Итак, в декабре 1967 года Бердичевский приготовил для скупки золота 10 тысяч рублей, из которых 3800 рублей внес Нехорошев, а 4700 рублей — Рубинштейн.
В это же время Липштейн, прибыв в Антверпен, получил от Флиса 2 килограмма золота в слитках по цене 7500 рублей за один килограмм и контрабандным путем на пароходе «Ангарск» доставил его в СССР. Позже, на очной ставке с Нехорошевым Бердичевский рассказывал следователям:
«…собрав деньги, я, Нехорошев и Рубинштейн поехали на встречу с Липштейном. До станции метро «Технологический институт» мы ехали все вместе, а затем вышли и договорились, что дальше я поеду на встречу один, а Нехорошев и Рубинштейн будут ожидать меня на станции метро «Пушкинская». Проводив Нехорошева и Рубинштейна, я один поехал на встречу с Липштейном в Дачное. В Дачном встретился с Липштейном, получил от него один килограмм золота и с золотом возвратился на станцию «Пушкинская». На станции золото передал Рубинштейну. Он ушел, а через некоторое время возвратился и передал мне 11 400 рублей денег, вырученные им от продажи килограмма золота. Деньги Рубинштейн передал мне в свертке. Получив эти деньги, я вновь поехал на встречу с Липштейном за оставшимися 0,5 килограмма золота, а Нехорошев остался на станции «Пушкинская» ожидать меня… Я отсутствовал примерно около часа. Приехал на станцию «Пушкинская» с 0,5 килограмма золота. Это золото было в двух слитках по 250 граммов в каждом слитке. Вместе с Нехорошевым я вышел из метро и пошли на улицу Можайская, где Нехорошев должен был показать кому-то золото. Дорогой я передал Нехорошеву один слиток золота».
Цена золота у спекулянтов растет, Липштейн покупает у Флиса золото по 7500 рублей, а Рубинштейн — уже по 11 400 рублей.
Ободренный успехом, Липштейн в январе 1968 года при уходе из Ленинграда в очередной заграничный рейс нелегально вывез из СССР 15 тысяч рублей, которые и передал в Антверпене Флису за 2 килограмма золота, полученные им в предыдущем рейсе. Тогда же он снова получил от Флиса 2 килограмма золота в двух слитках весом по 1 килограмму в каждом, спрятал их на «Ангарске» в своей каюте под холодильником и опять контрабандным путем ввез его в СССР. Позже Липштейн кроме советской валюты вывозил за границу и американские доллары. В общей сложности до июня 1968 года Липштейн вывез из СССР 76 тысяч рублей и 830 долларов США, скупил за границей и ввез в Советский Союз почти 10 килограммов золота. Росли аппетиты преступников, увеличивались и масштабы их деятельности. Организация валютчиков расширялась. Валютными операциями начал заниматься заведующий хирургическим отделением объединенной больницы Тейтельбаум. Он проявил незаурядные способности в подпольном бизнесе и за короткое время совершил сделки на 20 тысяч рублей. Они скупали без разбора все, что попадалось им под руку. Наладили связь со студентом из Арабской Республики Египет Хассаном Мохамед Саадык Ахмедом, который привозил в СССР золото для продажи, покупал золото у Рубинштейна, скупал по его просьбе иностранную валюту. Привлекли в фирму «Липштейн и К°» проходимца Хискиадзе, который с 1965 года продал золота на 70 тысяч рублей. Скромный монтажник «Тбилисгаза» приобрел в центре Тбилиси отдельный двухэтажный дом. Во время обыска у сестры Хискиадзе были найдены принадлежащие ему валютные ценности общим весом около 2 килограммов. В организацию вступил и стоматолог Бруссер, особо интересующийся бриллиантами.
В поле зрения органов КГБ эта преступная группа попала давно. И вот наконец расплата. На борт парохода «Ангарск» поднялись следователи. В специально оборудованном тайнике были найдены слитки золота общим весом 2 килограмма. В рундуке ходовой рубки Липштейн хранил другие ценности. В капитанской каюте был третий тайник: под выдвижным ящиком шкафа находились контрабандные плащи.
Узнав об аресте сообщников, Рубинштейн попытался скрыться. Но уже через несколько дней в кинотеатре «Октябрь» при помощи дружинников он был задержан. Бруссер тоже хотел сбежать. Но сотрудники УКГБ сняли его с самолета, вылетающего в Адлер. Он летел туда вместе с любовницей, под фальшивой фамилией Соколинский.
Были проведены несколько судебно-криминалистических и физико-технических экспертиз по исследованию карманов пиджаков, пальто, в которых обвиняемые носили золото. Эксперты дали заключение, что на одежде Нехорошева, Тейтельбаума и других, прежде всего на ткани карманов, имеются следы золота.
И вот тут-то пришло отрезвление. Члены подпольного валютного синдиката начали подробно рассказывать о своей деятельности, не опуская даже мелочей. К примеру, Бердичевский, скупивший около 8 килограммов золота на общую сумму 80 тысяч рублей, стыдливо покаялся перед следователем в грехе: в апреле 1968 года, чтобы купить билет на самолет со скидкой, он подделал аспирантское удостоверение Нехорошева, наклеив на него свою фотографию. По подложному удостоверению получил авиабилет от Ленинграда до Адлера и обратно. О моральном облике Липштейна говорит такая деталь. В графе «состав семьи» он указал: «Дочь Липштейн Ирина Леонидовна (от первой жены), 1950 года рождения, уроженка города Ленинграда. Где живет и работает — не помню».
Бруссер, который продал советский орден, чтобы заработать тридцать рублей, теперь писал следователю отчаянные письма, вроде: «Виноват, конечно, я сам, виноват в том, что не проявил твердости, чтобы отбросить этот преступный путь, виноват в том, что пошел по этому преступному пути, соблазнившись «легким хлебом». Как я горько раскаиваюсь, что у меня не нашлось мужества и честности тогда, когда я первый раз протянул руку к этому заработку».
И еще одно заявление: «Я проклинаю всю свою преступную деятельность, я ясно вижу, куда она меня привела, понимаю ущерб, который она нанесла нашему обществу, и готов по мере своих сил, своим трудом исправить этот ущерб».
Да, ущерб был нанесен большой, и не только экономический — ведь за границу Липштейн вывез 76 тысяч советских рублей, которые могли быть использованы во вред нашему государству. Деятельность преступной группы Липштейна и Бердичевского — это идеологическая диверсия, своими действиями они разлагали окружающих, собирали вокруг себя всю ту нечисть, которая еще, к сожалению, живет в нашем обществе.
Итак, суд окончен. 2 июня 1969 года судебная коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда приговорила Липштейна и его сообщников к различным срокам лишения свободы.
ВАМПИР С ОПТОВОЙ БАЗЫ
В органы госбезопасности от Новикова Л. А.
Заявление
Я, Новиков Леонид Александрович, слышал от ребят, что можно подзаработать на перепродаже иностранной валюты. Где ее найти, я не знал. Мой товарищ по работе Нечуйкин Владимир сказал мне, что у него есть один человек, который может достать валюту. Мы зашли к нему, прихватив с собой водки. Этим человеком был Володя Невский, который живет на ул. Плеханова. Он обещал мне позвонить, когда у него появится валюта.
Это было летом. Он долго тянул резину, и вот в первых числах января он мне позвонил. Я ему сказал, что деньги у меня есть. Володя сказал, чтобы я приезжал в понедельник к ресторану «Балтика» с деньгами…
В понедельник я взял денег на сто долларов 350 рублей и приехал к 10 часам в условленное место. Здесь Володя познакомил меня с Мишей. Миша — парень лет 25–30. Он позвонил на работу какому-то «боссу». Его еще не было. В И часов он снова позвонил к нему, тот оказался на месте. Миша зашел к нему на работу и договорился на два часа. До двух часов он (босс) должен был съездить куда-то и привезти сто штук.
Придя в два часа, Миша сказал, что он съездил неудачно, так как там, где они лежат, никого не было. Босс назначил на четыре часа. В это время мы стояли у ворот предприятия. Выйдя, Миша подошел к нам, но оглядевшись, он сказал, что идет «босс». Чтобы не вызывать подозрения, мы с Володей остались стоять, а Миша пошел в сторону. Вовка сказал, что «босс» его не знает. Тот, выйдя, осмотрелся. Это был высокий, худощавый человек. Он стоял и ждал машину. К нему подошла, кажется, зеленая «Победа», он уехал.
В 4 часа дня Миша снес ему деньги и отдал мне доллары. Я сказал, что мне нужно будет еще 100 долларов. И мы договорились на другой день на 11 часов.
В 11 я забрал 100 штук и сказал, что в 12 часов смогу достать еще на 100 штук. Миша договорился с «боссом», и в 2 часа дня я забрал еще 100 штук. Миша говорил, что «босс» в кабинете имеет 4 телефона, секретаря. На прием к нему приходят директора магазинов. 12 января 1962 года. Новиков.
Из обвинительного заключения «…До момента ареста в 1962 году обвиняемый Зуйков Г. П. грубо злоупотреблял служебным положением, систематически расхищал государственное имущество, нарушал правила о валютных операциях, скупал за похищенные у государства средства валютные ценности, занимался спекуляцией ими в виде промысла и в особо крупных размерах, а в целях обеспечения благоприятных условий для безнаказанного совершения преступлений состоял в сговоре с расхитителями, спекулянтами-валютчиками и взяточниками из числа должностных лиц торговых и других организаций, в виде доли от похищенного и взяток передавал им крупные суммы денег и товары, сам вымогал взятки для себя и своих сообщников».
Георгий Зуйков всю свою жизнь проработал в торговле. Начинал с частных магазинов и нэпманских лавочек. Понимая, что нэпу приходит конец, он перешел в государственную торговлю. Страна успешно выполняла планы первой пятилетки, а Зуйков уже тогда начал воровать, обманывать, наживаться.
Участники строительства Кузнецкого металлургического комбината вспоминали, как тяжело им приходилось в ту пору: «Работали круглые сутки. Ночью площадку освещали прожекторы, ночные смены не хотели снижать выработки. Когда на половине котлована вдруг обнаружились плавуны, котлован продолжали рыть, стоя по пояс в ледяной воде… Экскаваторы задыхались на морозе, но каменную землю надо было во что бы то ни стало разломать. Комсомольцы объявили субботник. Дезертиров не было. Были энтузиасты, борцы. В густом морозном тумане комсомольцы начали колоть землю кайлами. Коченели ноги, обмерзали пальцы, но ни один боец не покинул фронта. На освещенной прожектором площадке работали всю ночь. И победили мороз, стужу, победили упрямую Сибирь».
А ровесник этих комсомольцев Зуйков в 1934 году вместе с группой дельцов из 41 человека оказался на скамье подсудимых за организованное расхищение фондируемых стройматериалов, товаров и крупных денежных сумм, взяточничество и подлоги.
В последнем слове на суде Зуйков просил не лишать его жизни, утверждая, что он способен принести пользу государству. Суд приговорил его к 10 годам лишения свободы. В 1936 году Зуйков, отбывая наказание, обратился в Ленинградский областной суд с заявлением, в котором, в частности, писал: «Я допустил мое первое и твердо уверен, что последнее преступление… Выслушав свой приговор, я много самобичевал себя, одновременно поставив перед собой задачу, чтобы в условиях заключения остаться полноценным человеком, упорным, сознательным трудом, примерным поведением искупить свою вину и тем самым доказать, что мое преступление является случайным, моей грубой ошибкой… Я хорошо осознал всю тяжесть мною совершенного, не способен я больше на допущение подобных фактов в дальнейшем». Зуйкову поверили, и в том же 1936 году он был освобожден от наказания. Но Зуйков лгал. Он обманывал всю свою жизнь. Следователь Пасынков, расследовавший дело Зуйкова в 1934 году, рассказывал, что при аресте Зуйкова у него под обложкой документов были спрятаны торгсиновские боны. На вопрос следователя, есть ли у него при себе какие-нибудь ценности, Зуйков ответил отрицательно. Когда же боны были обнаружены, он цинично заявил Пасынкову, что надеялся на то, что боны не будут найдены и их не впишут в протокол личного обыска, а это дает возможность ему, Зуйкову, обвинить Пасынкова в присвоении бонов и тем самым опорочить следствие. Несколько лет спустя, когда прежняя судимость стала мешать Зуйкову в продвижении по служебной лестнице, он пытался оболгать Пасынкова, обвинив его в фальсификации дела и в провокационных методах расследования. А в дальнейшем Зуйков заявил, что по этому делу он полностью реабилитирован, в доказательство чего даже раздобыл несколько фиктивных справок.
Началась Великая Отечественная война. Ровесники Зуйкова встали на защиту своей Родины. А он сумел устроиться на работу по снабжению населения продовольственными товарами в блокированном Ленинграде. Поэтесса Вера Инбер писала:
В ушах все время, словно щебет птичий,
Как будто ропот льющейся воды:
От слабости. Ведь голод. Нет еды.
Который час? Не знаю. Жалко спички,
Чтобы взглянуть. Я с вечера легла,
И длится ночь без света и тепла.
Лежу и думаю. О чем? О хлебе,
О корочке, обсыпанной мукой.
Вся комната полна им. Даже мебель
Он вытеснил. Он близкий и такой
Далекий, точно край обетованный.
И самый лучший — это пеклеванный.
Тысячи ленинградцев, умирая от голода и лишений, защищали свой город. А Зуйков, пользуясь тяжелыми условиями блокады, за бесценок скупал уникальные полотна замечательных русских художников — Шишкина, Айвазовского, Маковского и других, а также серебро, хрусталь, фарфор, уникальную мебель и валютные ценности.
Зуйков всегда жил только для себя. Люди его интересовали лишь тогда, когда они приносили прибыль. Даже родной сестре Анастасии Зуйков не помогал в тяжелое блокадное время, хотя она всю жизнь работала на него — убирала квартиру, мыла посуду, натирала полы, присматривала за хозяйством.
Следственные органы на протяжении ряда лет неоднократно занимались оптово-торговой базой, директором которой был Зуйков.
В 1957–1958 годах к уголовной ответственности за крупные хищения социалистической собственности были привлечены заведующий складом оптово-торговой базы Лузин и кладовщица Поплавская. По этому же делу суд приговорил к различным срокам заключении группу спекулянтов, орудовавших на базе. В ходе следствия было установлено, что Зуйков, нарушая финансовую дисциплину, способствовал совершению преступления.
В 1962 году была осуждена заведующая складом базы Быстриевская и группа торговых работников, орудовавшая вместе с ней. Эти люди систематически расхищали на базе сухофрукты и сбывали похищенное через торговую сеть города. И все это не случайные эпизоды, а последствия деятельности Зуйкова. Занимаясь спекуляцией валютными ценностями, организовывая и совершая крупные хищения государственных средств, давая взятки и посредничая во взяточничестве, Зуйков сосредоточил в своих руках огромные ценности, исчисляемые миллионами рублей.
Как это он делал? Работая директором областной оптово-торговой базы, большую часть овощей и фруктов он сбывал не в области, а в городе. Какое отношение это имеет к хищениям? Самое прямое. Пересортицу, «списанные» овощи и фрукты, завезенные с базы Зуйкова в магазины, где работали «свои люди», нужно было распродать быстро, иначе попадешься. А в области это сделать труднее. И база, созданная для снабжения сельской местности, работала на город. Чем больше товара проходило через базу, тем больше денег прилипало к рукам хищника. Поэтому он давал крупные взятки только за то, чтобы базе выделяли дополнительные фонды овощей и фруктов. А раз кто-то взятку получил, он автоматически становился соучастником и защитником Зуйкова. Принцип Зуйкова: побольше иметь своих «человечков» (его любимое слово) во всех сферах. Он пытался разлагать все вокруг себя, деньги в его руках превращались в заразу. В этом была его особая опасность. В 1959 году Зуйков «договорился» с главным специалистом по фруктам Министерства торговли РСФСР Витковским о том, что тот будет информировать его о подготавливающихся в министерстве планах распределения фондов и заготовок фруктов и овощей, а также окажет содействие в беспрепятственном получении от поставщиков грузов. За это Зуйков пять раз давал ему взятки.
Оптово-торговую базу Зуйков превратил в базу розничной торговли. К нему приезжали за импортными туфлями, кофтами, нейлоновыми рубашками. Нужным ему людям он не отказывал. «Я — тебе, ты — мне» — таков был принцип этого коммерсанта.
Располагая огромным количеством ценностей, украденных у государства, Зуйков тем не менее рассчитывал на помощь государства в старости и для получения пенсии, используя свое служебное положение и доверчивость некоторых людей, запасался фиктивными документами, которые скрывали его прошлую судимость и увеличивали трудовой стаж. В анкетах Зуйков писал, что имеет высшее торговое образование, что также не соответствовало действительности. Для того чтобы пролезть на руководящую должность, Зуйков в отдел кадров представил документ, удостоверяющий, что он якобы окончил институт советской торговли имени Ф. Энгельса. Подложными документами Зуйков пользовался систематически. Не считаясь с советскими законами, регистрируя третий по счету брак, Зуйков скрыл от работников загса, что состоит в законном браке. Пытаясь объяснить это нарушение закона, Зуйков сослался на блокаду, будто бы тогда не было возможности развестись, а когда его и в этот раз уличили во лжи (третий брак был заключен в 1944 году, то есть уже после снятия блокады), он тут же придумал другое оправдание: «Понадеялся, что прежняя жена сама расторгнет брак».
Зуйкову уже мало было ценностей, которые он воровал у государства. Хотелось заняться валютой. Директор оптово-торговой базы начал спекулировать долларами и золотом. И тут он попал в поле зрения органов государственной безопасности.
10 июля 1962 года Зуйков был арестован.
Обыск в трехкомнатной квартире бывшего директора базы на Школьной улице продолжался два дня. Было описано имущества на 10 тысяч рублей. У входа, над окованными железом дверями, нашли кусок золота, приготовленный Зуйковым для продажи. Остальные ценности были обнаружены в хитроумно оборудованных тайниках, расположенных в различных местах. У Зуйкова было изъято: 1616 золотых монет царской чеканки различного достоинства и 200 золотых американских долларов, всего весом более 12 килограммов; 5160 бумажных американских долларов, 11 золотых слитков, в том числе и слитки швейцарского банка, 5 золотых пластин и 3 рулона золотой фольги заводского изготовления, а также различные изделия из золота — золотая дореволюционная настольная медаль, 4 броши с бриллиантами и браслет (общий вес около 3 килограммов), 16 незакрепленных бриллиантов весом в 61,85 карата и нитка жемчуга.
На протяжении всего предварительного следствия Зуйков лгал, изворачивался, лицемерил. Это был метод его защиты, так он поступал всю жизнь. Органам следствия стало известно, что Зуйков поддерживает хорошие отношения со своей племянницей Александрой Мяги, у которой была дача в районе Соснова. Там могло храниться награбленное Зуйковым государственное добро. Ранним весенним утром группа сотрудников УКГБ с лопатами и щупами прибыла на дачу Мяги. Племяннице Зуйкова было предъявлено постановление о проведении обыска и предложено добровольно выдать ценности, принадлежащие ее дяде, иначе следователям пришлось бы испортить любовно обработанные кусты малины. Немного подумав, Мяги взяла лопату и под одним из кустов малины выкопала тайник, в котором лежали два бидона с золотом. Мяги сказала следователям, что больше Зуйков у нее ничего не оставлял. Обыск также ничего не дал. Однако скоро выяснилось, что Мяги обманула следствие. Она передала сыну Зуйкова Борису два свертка, в которых находилось 25 тысяч рублей, бриллиант в 5 карат, настольная золотая медаль весом 400 граммов, брошь, обручальные кольца. Долго Борис не мог решиться отдать ценности, награбленные его отцом. Но все же Зуйков-младший вернул эти два свертка, которые прятала его знакомая Лаврентьева.
Зуйков-старший сидел в это время в камере и строил планы, как обмануть следствие. А следователи в свою очередь думали, как разоблачить Зуйкова, собрать доказательства, вернуть государству награбленное.
Во время допроса на столик, за которым сидел Зуйков, следователь высыпал содержимое одного из бидонов, найденных на даче в Соснове.
— Вам известно, кому принадлежит это золото?
— Нет, — не задумываясь ответил Зуйков, а сам все смотрел на крышку второго бидона, который виднелся за полуоткрытой дверцей большого сейфа, стоящего в кабинете. Следователь задал Зуйкову еще несколько вопросов, но бывший директор базы все отрицал. Допрос был окончен.
На следующий день Зуйков неожиданно написал «чистосердечное» признание. Он указал, что ему известно, чье это золото. Оно принадлежит покойному Бажулину — его заместителю. В свое время Бажулин был арестован по навету Зуйкова, а потом оправдан. Зуйков сообщил, что это золото Бажулин закопал на могиле его, Зуйкова, дочери. Пришлось следователю срочно прерывать допрос и ехать на Волково кладбище, где была похоронена дочь Зуйкова. Бывший директор базы перепутал, он считал, что золото найдено на могиле дочери, а не на даче Мяги.
Вокруг могилы шестилетней дочери Зуйков поставил ограду, воздвиг мраморный памятник в виде креста, на котором написал трогательную надпись «Спи спокойно, милая дочурка, ты всегда останешься в нашей памяти». Вокруг цветы, никому в голову не придет, что убитый горем отец в шести метрах от могилы зароет большое количество ценностей, и в том числе облигаций на 47 400 рублей выпуска 1947 года, которые Зуйков забыл обменять. Жажда стяжательства не остановила его даже от надругательства над памятью дочери.
На следствии преступник изворачивался как мог, пытаясь переложить ответственность на других людей. Как уже говорилось, Зуйков показал, что Бажулин — его лучший друг, якобы именно он-то и есть тот самый валютчик, который занимался валютными сделками, что именно Бажулин закапывал ценности на Волковом кладбище. Материалы следствия полностью опровергли показания Зуйкова. Дружбы между ними не было. Больше того, когда несколько лет назад к уголовной ответственности хотели привлечь подручного Зуйкова Рассина, директор посоветовал Рассину скрыться, а всю ответственность возложил на Бажулина. Когда Бажулин был тяжело болен, Зуйков ни разу не посетил его, а после смерти своего заместителя даже не поинтересовался, нужна ли помощь семье умершего. Имел ли возможность Бажулин оказать Зуйкову те услуги, о которых тот говорил на следствии? Нет. Однако Бажулин был мертв, и любая ссылка на него, как думал Зуйков, не может быть проверена. Словно гоголевский Чичиков, Зуйков собирал мертвые души. Объясняя происхождение золота, Зуйков ссылался и на умершего Никитина. Следственные органы нашли жену Никитина, она полностью опровергла вымыслы Зуйкова. Зная о преклонном возрасте и болезненном состоянии Альтшуллера и рассчитывая, что его уже нет в живых, Зуйков обвинил и его. Но Альтшуллер оказался жив, допрошен следователем и тоже опроверг показания Зуйкова.
Возникает законный вопрос: зачем Зуйкову миллионы? И невольно вспоминается персонаж романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок» Корейко: «Александр Иванович Корейко хотел быть молодым, свежим в тот день, когда все возвратится к старому и он сможет выйти из подполья, безболезненно раскрыв свой обыкновенный чемоданишко. В том, что старое вернется, Корейко никогда не сомневался. Он берег себя для капитализма».
Корейко — лишь тень Зуйкова. Он смешон. А Зуйков — страшный человек. Для миллионов советских людей война была горем, для Зуйкова — средством обогащения. Миллионы людей отдавали жизни, чтобы защитить свою страну, а Зуйков мечтал о «новом нэпе». Для этого он и скупал доллары и золото. Дельцы, с которыми он имел дело, знали его под кличкой Вампир, но он был скорее похож на клопа, который забился в щель и долгие годы высасывал кровь из каждого, до кого мог дотянуться своими мерзкими лапами.
Почему Зуйкову удавалось так долго воровать, обманывать, грабить государство? Во-первых, это был «уникальный» человек. Зуйков был очень осторожным, хитрым и вероломным преступником. Ни одно дело не было начато с Зуйкова. Он всегда оказывался лишь «причастным». Он загребал жар чужими руками, а в случае беды «подставлял» других.
И вторая причина — формальный подход финансовых и бухгалтерских ревизий, которые проводились на базе.
24 июня 1963 года Ленинградский городской суд приговорил Зуйкова к высшей мере наказания. Так закончилась грязная карьера опасного преступника — осколка разбитого вдребезги Великим Октябрем капиталистического общества.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.