Анатолий Сысуев, Юрий Меньшаков, Анатолий Максимов ВСТАВШИЕ ИЗ НЕБЫТИЯ (История одного поиска)

Анатолий Сысуев, Юрий Меньшаков, Анатолий Максимов

ВСТАВШИЕ ИЗ НЕБЫТИЯ

(История одного поиска)

Идут годы. Все дальше и дальше от нас суровая пора Великой Отечественной войны. Любовью и заботой всех советских людей, высочайшим почетом окружены ее ветераны.

Устанавливаются все новые имена героически погибших защитников Родины.

Наш рассказ пойдет о том, как чекисты, проводя расследование по одному из сложных уголовных дел, установили обстоятельства гибели группы ленинградских партизан.

I. ВОЗВРАЩЕНИЕ СТРОГАНОВА

Февраль 1942 года был морозный и вьюжный. Враг, остановленный у стен Ленинграда, окружил его огненным кольцом, но фашистские офицеры так и не надели свои парадные мундиры, чтобы отпраздновать падение Ленинграда в ресторане гостиницы «Астория». Хотя пригласительные билеты, отпечатанные заранее, уже лежали в их карманах.

Бой шел не только возле стен города. В тылу врага действовали партизанские отряды, и теперь по многочисленным документам мы можем судить, сколько потерь понесли оккупанты благодаря деятельности этих патриотов.

Одной из страниц славной партизанской войны стали действия отряда, которым командовал Павел Петрович Носов, человек большого мужества. Павел Петрович по состоянию здоровья не подлежал призыву в Советскую Армию, но разве мог он остаться в стороне от великой битвы? Всем своим существом он рвался в бой; это было его первой и главной нравственной потребностью. И вот в морозную ночь 25 февраля 1942 года, близ деревни Оссия, партизанский отряд под командованием коммуниста Павла Петровича Носова по снежному бездорожью новгородских лесов перешел линию фронта и начал боевые действия в тяжелейших условиях прифронтовой полосы.

Народным мстителям в задачу вменялось уничтожать склады, обозы, автотранспорт, связь и живую силу противника, устраивать засады и минировать дороги, а также поднимать население временно оккупированных районов на беспощадную борьбу с фашистскими оккупантами.

Уже 27 февраля на железной дороге у платформы Горенка отряд вывел из строя телефонную связь, а затем истребил до десятка гитлеровцев. Фашисты, пытаясь уничтожить партизан, начали их преследовать, но, потеряв в бою еще до полутора десятков солдат и двух офицеров, отступили и затем бежали. Этот бой не прошел даром и для партизан: был убит боец Алексеев, несколько человек вместе с командиром отряда ранены.

Фашисты обрушили на укрывшихся в лесу партизан минометный огонь, но под покровом ночи, совершив неожиданный маневр, отряд ушел через линию фронта.

Оставив раненых, пополнив боеприпасы и получив продукты, 1 марта отряд вновь ушел в тыл врага. Он уничтожал связь в районе деревни Радони — село Гора, проводил боевые операции у деревень Заклинье, Гузи и Горенка, а затем через Новую Кересть вернулся в тыл Советской Армии.

7 марта 1942 года командование отряда доложило о готовности партизан к проведению новых боевых операций.

Отряд объединял разных людей. В нем были и пожилые люди, и еще безусые юноши, командиры производства и рабочие, коммунисты, комсомольцы и беспартийные. Единым было одно — ненависть. Ненависть к врагу и та беспредельная любовь к своей стране, к народу, к свободе, которая вела их трудными партизанскими дорогами.

В конце мая сводный отряд партизан под командованием Носова в третий раз перешел линию фронта, проник в тыл врага и приступил к выполнению боевого задания. И вдруг всякая связь с отрядом прервалась…

Маршал Советского Союза К. А. Мерецков в своих мемуарах «На слубже народу», повествуя о трудных днях Второй ударной армии летом 1942 года, пишет: «Семь наших дивизий и шесть бригад попали в окружение. Вместе с ними оказались там партизанские отряды А. М. Сотникова и М. Е. Савельева, ранее вышедшие нашей армии навстречу. Ведя яростные бои в районе деревень Долгово, Оссия, Замошье, они до поры до времени выдерживали натиск врага. Савельевцы погибли. Тогда же возле Мясного Бора погибла часть еще одного партизанского отряда вместе с его командиром П. П. Носовым».

Отряд исчез в безвестии, продолжавшемся более 25 лет. Его судьба и до нас волновала многих, но все поиски кончались безрезультатно. Нам, группе ленинградских чекистов, удалось вызволить из небытия славную, хотя и трагическую, страницу борьбы этой группы народных мстителей, которые сражались, пока не иссякли силы.

Еще тогда, когда шла война, от партизан и разведчиков, действовавших в тылу врага на территории Ленинградской области, наряду с данными, имеющими важное военное значение, поступали сведения о том, что в карательном отряде, находившемся в подчинении группы тайной полевой полиции — «ГФП-520» — и размещавшемся в поселке Дружная Горка Гатчинского района, объявился новый предатель. Немецкое командование представило его карателям как графа Строганова. Что ж, истории известно немало случаев падения представителей сиятельных фамилий, а поэтому сообщение о графе Строганове не вызвало особых удивлений.

Позднее о карателе-графе Строганове сведений не поступало, а со временем он вообще исчез из поля зрения.

1957 год…

— Пограничный наряд. Прошу предъявить документы!

Среди прибывших из-за границы на станцию Чоп был и мужчина средних лет в клетчатом костюме, с грубым лицом и, пожалуй, нарочито замедленными движениями. Казалось, он даже не расслышал требование наряда и лишь после повторного требования протянул свои документы на имя Александра Строганова.

История, которую рассказал репатриант пограничникам, была в общем-то вполне правдоподобной. В 1942 году он, младший сержант Строганов, отстал от своей части и перешел линию фронта. Смалодушничал, струсил. Нет, он не собирался слагаться в плен, это получилось неожиданно для него самого. Строганов попросился на ночлег в каком-то селе, его накормили, истопили баньку… И вот, когда он мылся, его и схватили фашисты…

И вся дальнейшая история, поведанная им, была тоже вроде бы заурядной. Сначала его доставили в штаб части, а затем переправили в ближайший лагерь для военнопленных. Уже оттуда его перевели в Прибалтику, а позднее — в Германию, где пришлось работать на различных предприятиях до конца войны.

Да, были и такие — трусы, для которых собственная жизнь оказывалась дороже всего. Многие после войны покаянно признались в этом и вернулись на Родину. Но вот Строганов вернулся не сразу. Полуголодный, бездомный скитался он по Западной Германии, перебиваясь случайными заработками, а потом уехал в далекую Австралию, где, по слухам, можно было и хорошо устроиться, и неплохо заработать.

Но и Австралия не оправдала этих надежд. Строганов работал и у фермеров, и в порту, и на деревообделочном заводе, и на бисквитной фабрике, на стекольном заводе, — а время шло, и богатство, о котором он мечтал, что-то не виделось. Он не мог больше переносить жизненных тягот и наконец принял решение: вернуться домой, в Советский Союз, где, кстати, у него оставались жена и ребенок. Сейчас он хочет начать новую жизнь. Дома. Среди своих.

Строганова внимательно выслушали и разрешили ехать в Подмосковье, в родные края, к жене. К тому же там былстекольный завод, где Строганов работал до войны и намеревался получить работу теперь.

II. ТОТ ИЛИ НЕ ТОТ?

Тяжело начинал новую жизнь Строганов в отчем краю. Скрип половицы, шум мотора за окном путали его, и он просыпался в холодном поту. Случайный взгляд прохожего на улице заставлял его вбирать голову в плечи, ускорять шаг и переулками, таясь, торопиться домой.

Строганов не знал, конечно, что ленинградские чекисты по просьбе своих товарищей из Чопа занялись выяснением, все ли так гладко было в его биографии после того, как он перешел линию фронта и оказался у врага.

По поводу своего бегства из воинской части Строганов не солгал. Действительно, в воинских архивах сохранились сведения, что он, младший сержант, тридцати лет, полный сил и здоровья, исчез из пехотного полка, когда тот менял позицию на одном из участков Волховского фронта. Розыск результатов не дал, и в строевой части полка младшего сержанта занесли в графу без вести пропавших.

Изучая материалы периода Великой Отечественной войны и послевоенного времени, мы обратились к документам о графе Строганове, служившем в карательном отряде «ГФП-520». Нам удалось выяснить, что этот Строганов весной 1942 года находился в лагере военнопленных в поселке Выра Гатчинского района. Каким образом Строганов, граф и каратель, оказался в лагере военнопленных, тогда узнать не удалось. Был ли в лагере Выра тот Строганов, который в 1957 году возвратился в Советский Союз, выяснить мы тоже не смогли.

Строганов-трус и Строганов-каратель. Граф Строганов и репатриант Строганов… Один ли это человек или разные люди? Как бы там ни было, но в анализе и оценке материалов не должно быть ни малейшей ошибки. Надо выискивать новые возможности для всесторонней проверки фактов.

Что же нам было известно о Строганове-карателе? Мы располагали сведениями, которые представляли интерес для размышлений.

Холопствующий каратель Морозов, служивший ординарцем у командира отряда, рассказывал о нем так: «Строганов (за этим следовал глубокий подобострастный вздох) был голова! Умнее его в отряде не было. И поставил он себя соответственно. С ним полагалось говорить только на «вы», а чуть что и кулаком по морде их сиятельство мог съездить. Чего и говорить, настоящий граф! Ему даже ноги перед сном мыли. Я сам не раз мыл. Откажи — он скажет офицерам, а те не разводили церемоний».

Другие каратели поведали примерно то же самое. Но вот что интересно. Их сиятельство, требуя унижения от других, сам пресмыкался перед оккупантами, добиваясь получения от них по мелочам то очередного звания, то повышения по должности. У него, как он сам говорил собутыльникам по отряду, даже была мыслишка при содействии оккупантов получить кое-что по наследству из недвижимости, принадлежавшей семейству Строгановых.

Но был ли каратель Строганов действительно потомком графского рода? Это вызывало сомнения. А мог ли оказаться наш трусливый репатриант Строганов этим графом? Быть может, сдаваясь в плен, он надеялся получить в обмен на графскую фамилию некоторые блага, хотя бы даже незначительные, лишь бы только выжить, лишь бы сберечь самого себя.

Конечно, могло случиться и так. Но… как наметало известно, родился он не в именитых покоях, а в обычной избе, француженок-бонн не знал, игрушек, не считая тряпичной куклы и прута-лошадки, у него не было, о посуде с фамильными вензелями понятия не имел.

Почерпнуть необходимые сведения о быте графского семейства из литературных источников, чтобы суметь пустить пыль в глаза оккупантам, он тоже не мог, так как общий уровень развития был невысок…

Так вот, если возвратившийся из дальних странствий Строганов действительно был просто трусом, то он, вероятно, испугался бы в ту пору назваться графом. Малейшее подозрение фашистов — и мечты о жирной похлебке для него стали бы несбыточными.

Как ни была для нас заманчива биографическая линия Строганов-трус, он же граф и каратель, однако в ней не хватало связующих звеньев. И вот опять, снова и снова, день за днем, месяц за месяцем, мы проводили в архивах, перебирая горы бумаг или разыскивая людей, которые могли бы хоть что-нибудь вспомнить о Строганове-карателе отряда «ГФП-520».

Непосредственный командир карателей — изменник Родины — имел вначале фамилию Иванов. Но фашистов не устраивала такая прозаическая фамилия, и они дали ему другую — Берг. Но и этого им показалось мало! Должно быть, с их благословения он стал называть себя князем и рассказывать, что его отец был миллионером и владел в Одессе мельницами и элеваторами. Позже на допросах его подчиненные показали, что сам он настолько поверил в свою ложь, что даже добился разрешения на поездку в Одессу, чтобы установить свои права на «наследство» предков.

Его начальство это устраивало, так как соответствовало сословным представлениям немцев. Как же! С ними сотрудничает не кто-нибудь, а их сиятельство! Поэтому-то они и поощряли его словесный блуд. Даже тогда, когда он был убит в пьяной драке одним из своих собутыльников, фашисты устроили погребение с воинскими почестями на площади поселка. Но спустя несколько месяцев, когда история лжекнязя стала дурно пахнуть, его труп тайком извлекли из могилы и просто бросили в снег за поселком.

Если Морозов с равным усердием мыл ноги командиру отряда «князю» Бергу — Иванову и рядовому, но приближенному к последнему, называвшемуся графом Строгановым, это, видно, было удобно оккупантам. Они с охотой подыгрывали в этом спектакле, лишь бы такой человек верой и правдой служил их черному делу.

Все эти обстоятельства требовалось с большим вниманием изучить нам.

Мы попросили московских товарищей поинтересоваться тем, как привыкает к жизни в новых условиях Строганов.

Поступивший ответ нас не удивил. Собранные по капле сведения о Строганове привели нас к твердой мысли, что он вовсе не тот, за кого себя выдает. Но в это время Строганов, оставив семью и работу, неожиданно исчез.

III. ЖИВЫЕ СВИДЕТЕЛИ

Позднее, когда Строганов встретится со следователем, он скажет, что уехал из Подмосковья по одной простой причине: не мог наладить спокойную семейную жизнь. Его жена вроде бы оказалась фанатичной баптисткой, и он не смог жить в этой ужасной семье. Почему же он сбежал тайком? Да только потому якобы, чтобы она не предъявила к нему никаких финансовых претензий.

Опять вроде бы все звучало правдоподобно!

Однако к тому времени, когда было получено сообщение от московских чекистов об исчезновении Строганова, у нас уже были основания думать, что за этим кроются серьезные причины.

Почему мог скрыться Строганов? Только потому, видимо, что почувствовал опасность. А в чем эта опасность могла показаться ему, жителю небольшого подмосковного городка? Пожалуй, только в одном: в случайной встрече с кем-то из тех, кто знал о его преступном прошлом. Пока это было единственным предположением, той версией, которую следовало проверять. Но сначала все-таки надо было найти самого Строганова. Этим занялись мы. Поиском же причин, побудивших Строганова тайно покинуть дом, занялись наши московские товарищи.

Их работа оказалась успешной. В 1961 году с московскими чекистами встретился инженер Алексей Константинович Северьянов и рассказал об одном случае…

Как-то один родственник пригласил его на рыбалку, и Северьянов охотно согласился: устал, а рыбалка хорошо снимает усталость. Но им не повезло. Поплавки неподвижно торчали из воды и покачивались лишь тогда, когда на них садились разомлевшие от жары стрекозы. Рыба не клевала. В самую пору было забраться куда-нибудь в тенек и вздремнуть до вечера.

Но Северьянов заметил, что его родственник чем-то обеспокоен. Казалось, он раздумывает над тем, сказать Северьянову то, что у него на душе, или промолчать…

Наконец тот решился:

— Ты знаешь, что я во время войны был в плену?

— Конечно, знаю.

— Наш лагерь находился в Дружной Горке, неподалеку от Гатчины. Однажды я дежурил по бараку, когда пришли фашисты… Среди них был один мой знакомый, Александр Строганов. До войны мы вместе работали на стекольном заводе…

Он замолчал.

— Почему это тебе вспомнилось? — спросил Северьянов.

— Он был хорошо одет, у него было лицо сытого человека… Мы узнали друг друга, но поговорить нам не удалось. Кто-то его позвал, и он ушел. Но я заметил, что его называли весьма странно— «граф». А почему я это вспомнил? Да потому, что несколько дней назад встретил Строганова.

— Вы разговаривали?

— Да. Обычный разговор: как живешь, какая семья, где работаешь, сколько зарабатываешь…

Северьянов понял: его родственника мучают сомнения. Сообщить ли об этой встрече чекистам, или они сами знают о прошлом Строганова, — ведь иначе вряд ли ему было бы разрешено вернуться…

И вот Строганов скрылся. Ответ на вопрос — почему? — мог быть однозначным: он опасается правосудия. Стало быть, в его жизни было нечто такое, что дает ему повод опасаться. Что? Расстрелы и истязания советских людей? На этот вопрос наши материалы пока ответа не давали.

В целях выяснения всех обстоятельств, имеющих отношение к деятельности Строганова в карательном отряде, предстояло вновь заняться изучением архивных документов и розыском очевидцев. Особенно рассчитывать на свидетелей — жителей деревень, в которых Строганов побывал с другими карателями, не приходилось, так как многие из них не дожили до наших дней, у других детали страшных событий тех лет стерлись из памяти, а третьи сменили места жительства.

Чтобы добыть весомые доказательства преступлений Строганова, следовало отыскать такого свидетеля, который знал бы карателей отряда, был очевидцем преступлений Строганова, мог восстановить картину событий тех лет.

Было необходимо, пользуясь хотя бы минимальными данными о зоне деятельности карателей отряда, которые мы смогли почерпнуть в архивных материалах, выехать в населенные пункты этой зоны (а ведь она охватывала ряд районов Ленинградской и Новгородской областей!), разыскать старожилов и с их помощью выяснить, какие злодеяния совершали каратели в их деревнях.

Объем работы был настолько велик, что пришлось создать специальную группу. Одни сотрудники занимались поиском и изучением архивных и трофейных документов, сводок и докладных записок советских партизан и разведчиков, материалов уголовных дел.

Другие, несмотря на жару или пронизывающий холод, на непролазную грязь или снежные заносы, шли и шли от одного села к другому, по крупицам собирая бесценные свидетельства, которые затем станут доказательствами обвинения Строганова и его соучастников.

Кстати, найти самого Строганова оказалось легче, чем нам думалось.

Раздумывая о том, куда мог сбежать Строганов, мы пришли к единому мнению: вероятнее всего, он выехал туда, где есть стекольное производство, на котором он, как опытный стеклодув, мог устроиться.

Эти предположения оправдались. Вскоре из Томска поступило сообщение о том, что Александр Строганов некоторое время работал на электроламповом заводе, а затем уехал в Армавир.

Из Армавира пришло подтверждение: да, Строганов проживает здесь и в настоящее время занимается устройством семейной жизни.

Все свидетельствовало о том, что он пока не был намерен пускаться в путешествие по стране. Поэтому мы решили не беспокоить его беседой о прошлом и продолжали собирать сведения, чтобы при первой же встрече предъявить ему неопровержимые улики.

Итак, идет поиск. В архивных материалах государственных комиссий по расследованию злодеяний фашистских оккупантов в районах Ленинградской и Новгородской областей мы находим десятки, сотни имен растрелянных, повешенных, сожженных.

А чьих рук эти злодеяния? Фашистов, карателей, оккупантов, власовцев, предателей. В абсолютном большинстве местные жители их не знают, так как каратели были пришлыми.

И вот наконец удача! В далеком северном городе нам удалось отыскать некую Наталью Гавриловну. Фамилию мы умышленно не указываем. Для нее война была тяжким испытанием, она оставила глубокие следы в ее жизни.

Радистка и санитарка партизанского отряда, она была схвачена карателями отряда «ГФП-520» в начале июня 1942 года и затем некоторое время находилась при нем, стаз невольным очевидцем зверских преступлений.

К тому времени, когда Наталья Гавриловна приехала в Ленинград и рассказала о злодеяниях карателей в деревне Кшентицы Новгородской области, одна из оперативно-следственных групп уже выехала в Новгородскую область, чтобы получить более достоверные данные о трагических событиях тех лет.

Из рассказов родственников погибших в деревне Кшентицы и их односельчан выяснилось, что однажды каратели, одетые в форму советских военных моряков, бойцов Советской Армии и пограничников, войдя в деревню, выдали себя за особый отряд военной разведки. Взрослые не обманулись, но один малыш сболтнул, что у Иольки есть винтовка — и пошли каратели гулять по деревне! Они арестовали более двадцати человек, даже несколько мальчишек, и в их числе двенадцатилетнего Иольку.

Добиваясь показаний, каратели жестоко избивали арестованных, и особенно Иольку. Ремнями содрали с его спины кожу до позвонков, но так ничего и не добились. Затем Иолька, его приятель — тоже мальчик— и десять взрослых были казнены по подозрению в связи с партизанами: одиннадцать человек расстреляны и один повешен.

Жители деревни с трудом вспоминали внешний вид карателей и смогли назвать только несколько имен. Мы понимали, что им трудно вспоминать события тех лет, но без этого нельзя было бы получить объективную картину происшедшего в Кшентицах и самое главное — узнать, кто истязал патриотов, а затем участвовал в их казни?

Вот эту главнейшую задачу и помогла нам разрешить Наталья Гавриловна.

Она находилась в доме, где разместились главари карателей и проводились допросы арестованных. Она хорошо запомнила тех, кто пытал патриотов, а затем убивал их. Ее рассказ состоял как бы из мгновенных, почти фотографической точности, зарисовок. И это несмотря на более чем двадцатилетнюю давность! Впоследствии мы могли убедиться в поразительной точности рассказа Натальи Гавриловны.

IV. ЭТО БЫЛО В ВАШКОВЕ

Вот уже который день Наталья Гавриловна рассказывает нам о событиях в Кшентицах. Вновь и вновь память возвращает ее к июльским дням 1942 года, будто в какую-то другую жизнь, — а мы просим ее только об одном: подробнее, как можно подробнее! Нам важно все, любая, даже самая малоприметная деталь, самая мелочь. Со всеми подробностями уже записана трагическая история обманутых провокаторами-карателями деревенских мальчишек и той казни. Вдруг Наталья Гавриловна, ненадолго задумавшись, говорит:

— Это еще не все. Тогда же каратели нагнали на болоте, захватили и расстреляли нескольких бойцов из Второй ударной армии.

Было такое, и нам об этом уже известно. Но вот кто их расстрелял? Наталья Гавриловна называет имена карателей. У нее действительно отличная память. Но вот она опять задумывается. В комнате, где мы сидим, тихо; нам кажется, малейший посторонний звук или ненароком оброненное слово могут вспугнуть эти воспоминания.

— Да, и это еще не все, — негромко говорит Наталья Гавриловна. — В этой деревне была расстреляна еще одна группа советских людей.

Мы переглядываемся. Ни о чем подобном нам не говорили жители деревни, не было ничего и в материалах государственной комиссии.

— Вы не ошибаетесь, Наталья Гавриловна?

— Нет. Я словно вижу, как их. казнили. Потом, уже после казни, я подошла к воронке от снаряда или бомбы, куда каратели свалили тела, и потеряла сознание.

— Пожалуйста, расскажите об этом. Только, как обычно, со всеми подробностями, — попросили мы.

…Как и когда каратели захватили эту группу советских патриотов, Наталья Гавриловна вспомнить не могла. Она помнила, что их было человек десять, все они носили военную форму и были сильно истощены.

Наталья Гавриловна утверждала, что их держали под охраной в подвале дома старосты, находившемся метрах в десяти от дома, где размещался штаб карателей.

Она рассказывала настолько зримо, что мы и сами словно бы увидели, как из подвала каратели вывели высокого мужчину с мужественным лицом, затем по двое и по одному остальных. Вот их ведут по дороге к штабу, затем сворачивают влево, переходят через дорогу и уводят на огород противоположного дома. Тишину разрывают выстрелы…

Когда стрельба прекратилась и каратели ушли с места казни, Наталья Гавриловна пошла туда и увидела трупы расстрелянных, которые были свалены, как ей показалось, в большую воронку. Вот тогда она и потеряла сознание…

Немного помолчав, Наталья Гавриловна продолжает:

— Среди тех, кто расстреливал, я точно помню карателя Строганова.

Мы замерли. Вот оно! То, что мы так долго искали, порой теряя надежду найти. И вот что заставляло Строганова метаться, бежать, скрывая свои следы.

— Наталья Гавриловна, а вы не ошибаетесь?

Вопрос был задан не просто из перестраховки. Едва Наталья Гавриловна сообщила об этой казни, один из нас тут же связался по телефону с оперативно-следственной группой, работавшей в деревне Кшентицы:

— Слушайте, товарищи, в сорок втором в деревне была еще одна казнь. Каратели расстреляли около десяти солдат Советской Армии.

— Ни о чем подобном нам не рассказывали, а мы опросили всех старожилов.

— Поищите хорошенько. У нас есть свидетель, который вряд ли может ошибиться.

Наталья Гавриловна приводила такие детали, такие свидетельства участия в казни «графа» Строганова, что нам стало даже как-то неловко за свои сомнения. И все-таки сомнения оставались. Не могут же старожилы деревни забыть о таком страшном событии!

Нас вызвали Кшентицы:

— Вроде бы путает свидетель. В сорок втором году ближайший дом слева от штаба находился не рядом, а в нескольких стах метров. К тому же он принадлежал не старосте и вообще не имел подвала с выходом на улицу.

— Ну, а бомбы в селе рвались? Воронки есть?

— Не рвались и больших воронок или ям не было и нет.

Значит, все-таки изменила Наталье Гавриловне память. Забыла место, где произошла эта казнь. А мы должны были знать все точно. Вновь отправившейся в дорогу оперативно-следственной группе предстояло теперь выяснить, где произошла эта трагедия.

В деревне Новый Борок Солецкого района Новгородской области чуть забрезжило удачей. Старики рассказали, что в июле 1942 года в их. деревню каратели, одетые в форму советских моряков и бойцов, привели 12 человек: военврача, двух командиров, двух ремесленников, четырех солдат, двух штатских и девушку восемнадцати — двадцати лет, которых в тот же день под вечер и ночью поодиночке расстреляли в разных концах деревни.

Кроме того, жители сообщили, что на следующий день или через день те же каратели ушли из деревни на болота и задержали там двенадцать партизан, которых увезли куда-то через деревню Добролюбове.

Кто они, эти партизаны? Наши собеседники знали о них немногое. Вспомнили, как группа партизан, очень усталых, изможденных, проходя через деревню Стехово, нарвала на одном огороде лук. Продавшийся оккупантам староста, узнав об этом, поспешил сообщить карателям, и каратели стали искать на болоте сараи, в которых могли укрыться партизаны. Эти данные наводили на мысль, что карателей вел кто-то из местных жителей, хорошо знавший болотные тропы. Этим человеком оказался старик, который рассказал, что вел карателей, не зная, на какое подлое дело они идут. Когда он довел карателей до сараев, партизан там не оказалось. Каратели оставили его у сараев, а сами ушли дальше.

Некоторое время спустя, как сообщил старик, они возвратились, ведя под конвоем двенадцать человек, одетых в форму бойцов Советской Армии, среди которых было несколько юношей, почти мальчиков. Бойцы были худы, измождены; один из них упал и не смог встать; другие еле двигались, и поэтому каратели отправили старика в ближайшую деревню Добролюбове, откуда он привел подводу.

Затем партизан доставили в Добролюбово, а оттуда увели по дороге в северо-восточном направлении.

Мы поблагодарили старика, сказав:

— Вы положили еще один кирпич в основание истины. Но, может быть, вспомните, кто был командиром у этих партизан?

— А как же! Каратели говорили — какой-то Носов. Это я точно помню.

Носов и вместе с ним группа партизан! Каким же образом они оказались в этих местах?

Чтобы не было никаких сомнений, вновь пришлось браться за изучение документов, относившихся к боевой деятельности отряда.

Первым документом, поступившим к нам, была фотография — отряд вместе скомандиром П. П. Носовым сфотографировался перед уходом в тыл врага. Бойцы, вооруженные автоматами и винтовками, одеты в форму Советской Армии. Среди них несколько молодых людей, теперь их имена известны. Это Кириллов Леонид, Иванов Алексей и Харин Василий, которые, оставив учебу, стали партизанами, чтобы вместе со взрослыми мстить врагу.

Другие документы, обнаруженные в архивах, рассказывали о боевых делах отряда. 25 мая 1942 года партизаны отряда в районе Нетыльского болота в третий раз перешли линию фронта. 13 мая они достигли участка железной дороги Батецкая — Оредеж и заложили мину в пятнадцать килограммов тола. На следующий день, 31 мая, на партизанской мине подорвался военный эшелон: паровоз, двадцать шесть товарных вагонов с солдатами, семь платформ с техникой и пять пассажирских вагонов рухнули под откос.

Фашисты попытались преследовать партизан, но им удалось скрыться. В ночь с 1 на 2 июня на дороге Велигощ — Вольная Горка они заминировали мост. Затем из засады, устроенной на шоссе, гранатами уничтожили две легковые автомашины, а третья подорвалась на мине.

Фашисты, преследуя отряд, пытались уничтожить его у озера Липово, но партизанам удалось оторваться от преследователей и выйти к поселку Клепацкий, где 4 июня они встретились с полевыми постами Второй ударной армии. 5 июня по пути к деревне Новая Кересть отряду стало известно, что проход в тыл советской армии перерезан противником.

Так отряд, вместе с частями Второй ударной армии, оказался в окружении. Кончились продукты. С пятого по двадцать второе июня бойцы отряда получали по сто граммов сухарей на человека.

Далее в докладной сообщалось: «…Люди сильно отощали, некоторые от голода стали пухнуть…»

5 июля 1942 года комиссар отряда Глухов докладывал командованию, что, когда положение стало отчаянным, партизаны вместе с командованием приняли решение разделиться на две группы. Одна должна была пойти на прорыв с боем, а другая остаться в лесу у деревни Новая Кересть и ждать возможного прорыва окружения частями Советской Армии. Такой план был принят из расчета, что кто-то должен дойти до своих. Оставшуюся группу возглавил Носов, а Глухов был назначен командиром группы прорыва.

22 июня тринадцать бойцов из двадцати прорвались через линию немецкой обороны. Но они не знали, не могли знать, что случилось с оставшимися бойцами. Выяснить это теперь предстояло нам, спустя почти четверть века.

В ходе поисков удалось узнать, что один из бойцов группы Носова живет в Новгородской области.

Понятно было нетерпение, с которым мы шли на встречу с ним.

И вот немолодой мужчина, сложив натруженные руки на коленях, неторопливо рассказывает, как оставшаяся под командованием Носова группа, теряя силы и надежды на выход к своим, приняла решение отойти от переднего края болотами, минуя Новгород, выйти к озеру Ильмень и там переправиться в тыл Советской Армии.

— Если месяцем раньше, — рассказывал собеседник, — отряд мог проходить за сутки по двадцать пять — тридцать, а то и более километров, то теперь, чтобы осилить немногим более шестидесяти километров и выйти на дорогу между деревнями Медведь — Вашково, партизанам потребовалась не одна неделя. Чтобы не обнаружить себя, группа обходила деревни, где можно было бы получить хоть какую-нибудь еду. Бойцы, исхудавшие, измученные голодом, еле двигались. Боеприпасов уже почти не осталось. Одежда (все бойцы были одеты в форму Советской Армии) была порвана, сапоги разбиты.

С особым вниманием мы слушали собеседника, когда он называл фамилии бойцов группы, которых вместе с ним было тринадцать, в том числе трое совсем юных. Им было лет по шестнадцать-семнадцать, сколько он помнит.

Затем наш рассказчик смущенно замолчал. Мы не торопили его. Но он сам понимал, что мы хотели узнать: как ему удалось выжить?

В один из дней, когда группа остановилась на ночевку недалеко от дороги Медведь — Вашково, он, измученный голодом и усталостью, забылся в глубоком сне и не услышал, как группа ушла. В темноте никто не заметил, что одного человека нет. Проснувшись, он бросился искать товарищей, но поди знай, в каком направлении ушла группа. Пришлось оставить поиски и направиться в сторону озера Ильмень. В пути он был схвачен и доставлен в лагерь военнопленных.

О дальнейшей судьбе группы Носова он ничего не знал.

Но как проследить дальше путь группы Носова?

398

Деревня Стехово находится на дороге Медведь — Вашково, а поэтому не было сомнений в том, что партизаны под командованием Носова могли пройти через эту деревню и укрыться в ближайших болотах. Измученным людям был нужен отдых.

Теперь в общих чертах мы знали судьбу партизан этой группы до их захвата карателями. А что с ними стало потом?

Оперативно-следственная группа отправилась из деревни Добролюбове, где местные жители в последний раз видели партизан, по дорогам в северо-восточном направлении. Поиск привел в деревню Вашково, что стоит на дороге, идущей в Новгород. Здесь жители рассказали, что в годы оккупации в их деревне размещалась немецкая комендатура, а летом 1942 года некоторое время стоял отряд карателей, которые носили форму бойцов Советской Армии и Военно-Морского Флота. Кто-то из карателей называл себя не то князем, не то графом.

Далее жители поведали о том, что в их деревне эти каратели расстреляли группу советских патриотов — более 10 человек. Командиром группы был высокий мужчина. Все бойцы группы были одеты в форму Советской Армии, и среди них находилось несколько юношей.

Захваченных в плен, изможденных, обессилевших, держали в подвале дома старосты, а затем расстреляли на огороде за домом, в котором размещалась комендатура оккупантов. Бойцов расстреливали поодиночке у большой ямы, которая стала их братской могилой.

На наши вопросы, что было в те годы в доме через дорогу, жители сообщили: кухня и столовая комендатуры. В этом же доме некоторое время вместе с карателями жила молодая женщина.

Теперь настало время вновь возвратиться к показаниям Натальи Гавриловны. Не оставалось сомнений в том, что она и была этой молодой женщиной-партизанкой, которую запомнили жители Вашкова, и что она видела расправу над партизанами группы Носова, но только не в деревне Кшентицы, а в деревне Вашково.

Это было ясно для нас, вооруженных топографическими картами и рассказами очевидцев. А что скажет Наталья Гавриловна?

399

Конечно, ей будет тяжко снова оказаться в этих местах, как бы сызнова пережить всю трагедию тех далеких лет. Но другого выхода у нас не было. Мы должны, обязаны были воссоздать всю картину гибели группы Носова с предельной точностью. Пусть Наталья Гавриловна сама определит место, где произошла эта трагедия. Ведь это необходимо не только для следствия. «Никто не забыт, и ничто не забыто» — стало для каждого советского человека высшим нравственным принципом. Что из того, что среди нас, чекистов, которые расследовали это дело, был всего лишь один участник Великой Отечественной войны?! Многих из нас, в ту пору детей, так или иначе опалила война — и нам была также дорога память о тех, кто отдал жизнь и за нас.

Уже год, как мы не виделись с Натальей Гавриловной, и вот она снова в Ленинграде. Она еще не знала, зачем мы пригласили ее, но сразу же, опережая нас, сказала:

— Если я уверена почти во всем, что рассказала вам, то все это время меня мучило одно: не ошиблась ли я, говоря, что тех бойцов расстреляли в Кшентицах?

— Это можно легко проверить, — сказали мы. — Давайте поедем в те места.

— Я сама хотела предложить вам это.

У нас отлегло от сердца. Все-таки мы серьезно опасались, что Наталья Гавриловна не выдержит напряжения этой поездки. Но если теперь она согласилась сама — значит выдержит…

— Меня доставили сначала в деревню Раглицы, а затем в Жестяную Горку, где находилось отделение «ГФП-520». Я хорошо запомнила эти места и, наверно, не ошибусь.

Когда наша машина въехала в Раглицы, она сказала:

— Вот по этой улице меня конвоировал каратель Ляпченко, после того как я была схвачена карателями при их нападении на наш партизанский отряд, Ляпченко был в морской форме. А в конце улицы должен быть большой камень. Я села на него, чтобы отдохнуть несколько минут…

Камень действительно был. Что ж, мы могли еще раз подивиться такой памяти.

Уже за деревней Наталья Гавриловна попросила повернуть в сторону Новгорода. Она все оглядывалась. Волнение все-таки не покидало ее — наоборот, росло.

— Где-то здесь, — сказала она, — каратели расстреляли группу партизан, состоявшую из студентов института имени Лесгафта. Ляпченко участвовал в казни и потом рассказывал, как красиво погибали ребята.

За окнами, по обе стороны шоссе, открывались спокойные леса. Березовые рощи были наполнены птичьими голосами. Трудно было представить себе, что в этих краях гибли люди. Гибли наши отцы и старшие братья за то, чтобы мирными были эти поля и леса, мирное небо над головой…

Проехали одну деревню, другую. Наталья Гавриловна попросила ехать медленнее. Нет, не здесь. И не здесь… В машине тишина, никто не говорит ни слова, нервы у всех напряжены. И вот Вашково, затем перекресток, от которого одна дорога идет вправо, к поселку Медведь.

— Пожалуйста, остановитесь.

Мы тоже не замечаем ничего: ни ровной, ясной красоты новгородской природы, не слышим птиц, — мы смотрим только на нее, на Наталью Гавриловну. Она поворачивается к нам:

— Я не знаю, как называется эта деревня, но тех бойцов расстреляли именно здесь!

…Она идет по улице и показывает на первый дом справа. Дом старосты. Здесь, в подвале, держали пленных. Отсюда их вывели на казнь. А она была вон в том доме… Мы подошли к нему и обернулись: отсюда, из окна, Наталья Гавриловна видела, как каратели вели группу партизан. Она подвела нас к другому окну. Из него был виден проход между домами: в правом размещалась комендатура. Здесь обреченных проводили на огород, к яме…

Все встало на свои места.

Мы можем лишь добавить, что когда Наталья Гавриловна с оперативно-следственной группой ходила по деревне Вашково, к ней подошла одна из местных жительниц, пригляделась и… узнала! Через столько-то лет!..

V. „ГРАФ" ПРИЗНАЕТСЯ ВО ВСЕМ

Цепочки доказательств слились в одно целое. Наша работа подходила к концу. Собранные улики больше не позволяли виновникам трагических событий уходить от ответа.

Бывшие каратели показали, что, преследуя в районе деревень Новый Борок и Добролюбове группу партизан, командиром которых был Носов, они дошли до болота. На карателях была форма бойцов Советской Армии; это помогло им обмануть часового, выйти на островок среди болота и быстро обезоружить обессилевших людей. Когда партизаны, обнаружив, что это каратели, попытались организовать сопротивление, было уже поздно…

Казнью руководили Шлехтицкий и Берг — Иванов. Но, называя других участников казни, все как один подтвердили показания Натальи Гавриловны о том, что «граф» Строганов лично расстрелял одного из партизан.

Теперь пришла пора встретиться с самим Строгановым. Надо было уже вместе до конца разобраться в его подлинной, а не выдуманной биографии.

К этому времени он, казалось, совсем успокоился. Что ж, он вправе был рассчитывать, что время работает на него, что человеческая память стареет и уже никто не помнит о нем и не ищет его.

Строганов оказался не очень разговорчивым человеком и никак не мог вспомнить, что он говорил о перипетиях своей судьбы в 1957 году. Когда мы спросили, был ли он в лагере военнопленных в деревне Выра, Строганов долго молчал, гадая, какое из зол меньшее. Наконец решился и с напряжением сказал: «Был».

Да, видно, только сейчас Строганов понял, что о его старой биографии нам кое-что известно, и лучше уж самому внести в нее «уточнения».

И неожиданно на вопрос: «Вы бывали в поселке Дружная Горка?» — ответил:

— Я хочу заявить, что служил в карательном отряде, которым командовал Берг — Иванов. Я назвался тогда «графом», зная, что в царской России были такие. Надеялся получить от оккупантов какие-нибудь блага, но, кроме почитания от других карателей, ничего не добился. Фашисты, конечно, знали, что никакой я не граф, но эту ложь поощряли, так как сами имели от этого какую-то выгоду…

Беседа со Строгановым продолжалась долго. Нервное напряжение не отпускало ни нас, ни его. Строганов устал и попросил разрешения отдохнуть. Мы расстались до утра следующего дня. Но утром, выйдя из гостиницы, он исчез. Несколько дней продолжался его поиск. Через неделю он был задержан в электропоезде на станции Чудово и доставлен в управление КГБ.

Во время первой беседы после задержания он прямо заявил, что после встречи с ленинградскими чекистами понял, что о нем знают если не все, то очень многое, вот и решил бежать при первом удобном случае. Такая возможность появилась на следующий день. Вначале он думал сразу же выехать из Ленинграда, но побоялся появиться на вокзале. Шесть дней он скрывался на лестницах и в подворотнях домов. А когда все-таки попытался выехать, его задержали.

Теперь, когда попытка уйти от ответственности окончилась неудачей, Строганов перестал ловчить, путать и врать. При создавшемся положении он увидел безнадежность придерживаться оправдательной версии.

Он рассказал, что в июле 1942 года лично расстрелял в деревне Селище Новгородского района задержанного советского гражданина. А в конце того же месяца в деревне Вашково, на огороде за домами, участвовал в расстреле группы советских партизан, командиром которой был Носов. При этом, как указал Строганов, он лично расстрелял высокого, крупного мужчину, который назвался сыном священника. Это был старшина отряда В. В. Пылаев, он действительно был сыном дьякона.

Строгановым были совершены и другие тяжкие преступления: он участвовал еще в одной казни советского патриота, избивал при допросах арестованных, вылавливал партизан и разведчиков, командовал отделением, а затем группой карателей.

Мы слушали его и думали: вот открылась еще одна страница уже далекой от нас Великой Отечественной войны. В поисках предателя удалось восстановить историю борьбы и гибели славных советских патриотов. Подвиг совершали миллионы, предательство — одиночки, и предатель Строганов уже не интересовал нас. Теперь его ждал суд.

Война явилась тяжелым испытанием для нашей страны и в то же время проверкой на гражданскую зрелость каждого советского человека в отдельности. Нашлись и такие, как Строганов и ему подобные, которые не выдержали испытания войной и ради своих шкурнических интересов предали Родину, изменили гражданскому и воинскому долгу, перешли на сторону врага и стали вести борьбу против своего же народа.

Только на таких подонков и рассчитывало гитлеровское военное командование, которое, встретив решительное сопротивление советского народа на оккупированной территории, стало создавать специальные карательные формирования для борьбы с патриотическим движением населения в тылу своих войск.

Однако ставка нацистов на подонков и разного рода отщепенцев потерпела полный крах.

Судьбу Родины решали миллионы советских патриотов, по велению совести, по зову сердца вставшие в ряды партизанских отрядов, чтобы вести беспощадную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.

В боях с врагами погибло немало советских патриотов, не пожалевших жизни во имя победы. Память о павших священна. И поэтому в солнечный мартовский день 1970 года на заводе «Пролетарий», откуда партизаны отряда Носова уходили в бой, состоялась торжественно-траурная церемония. Прозвучал воинский салют, и под звуки траурного марша останки погибших были опущены в братскую могилу.

Вот их имена: Павел Петрович Носов, Василий Васильевич Пылаев, Петр Владимирович Груздев, Александр Николаевич Петров, Алексей Павлович Иванов, Василий Александрович Харин, Иван Павлович Николаев, Николай Петрович Зеликов, Василий Александрович Антонов, Николай Маркелович Кипятков, Сергей Сергеевич Чесноков, Леонид Петрович Кириллов.

Сегодня партизанский командир и его товарищи уже не без вести пропавшие. Они поднялись из небытия, и память о них сохранится в народе вечно, а имена предателей уйдут в небытие…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.