17

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

17

Пока король после неудачного плана прорыва через Ахтырку и Богодухов бродил со своей обмерзающей армией по обледенелым равнинам Восточной Украины, в отместку за народную войну жег деревни, жег Краснокутск (Красный Кут), беседовал с Мазепой об Азии, — русские нападали на брошенные им там и сям и лишенные всякой поддержки маленькие шведские отряды и истребляли их. Так, 14–15 февраля 1709 г. был отчасти перебит, отчасти обращен в бегство отряд барона Генриха Альбедиля, и сам Альбедиль взят в плен. Выйдя в марте из района наводнения, которое залило весь бассейн Коломака и нижней Ворсклы, и уже находясь в Будищах, близ Полтавы, Карл очень характерным для него образом подвел в письме к сестре итоги пережитым ужасам этой неслыханно жестокой зимы, погубившей несколько тысяч солдат уже и до того сильно растаявшей шведской армии. Писал он своей сестре Ульрике Элеоноре в последний раз из Могилева 4 августа 1708 г., так что теперь, 31 марта 1709 г., он как бы давал ей краткий отчет о всем пережитом за эти страшные восемь месяцев, и он посвящал этой осени и зиме следующие невероятные строки: "С армией здесь обстоит дело очень хорошо, хотя до сих пор бывали некоторые утомительные дела (fattiger), как обыкновенно бывает, когда неприятель стоит близко. Кроме того, холод был очень большой, и много людей у неприятеля и у нас замерзли или отморозили себе руки, ноги и носы. Но, несмотря на это, все-таки эта зима была веселой зимой (sa har dhenna vintrn anda varit een rolig vinter)". И Карл поясняет дальше, в чем было веселье этой «веселой» зимы: "Хотя сильный холод причинял вред, но все-таки от времени до времени (мы. — Е. Т.) находили развлечение (fornoijelsen) в том, что шведские разъезды часто имели небольшие дела с неприятелем и причиняли неприятелю потери, хотя и враг иногда к нам подкрадывался, чтобы захватить пленных, и только один раз за всю зиму он напал на квартиры, где стоял полковник Альфендель (Карл так неправильно называет Альбедиля. — Е. Т.) с драгунским немецким полком, и (Альбедиль. — Е. Т.) был взят в плен".[397] Мы видим, во что превратился тут рассказ об одном из самых мучительных и убийственных зимних походов, какие только знает история Европы.

Карлу прекрасно известно, как уменьшилась и ослабела его армия, он не может не видеть, что подмога от Станислава Лещинского очень проблематична, наконец, понимает, что он в самой глубине русской земли, лишен всякой связи с Швецией и окружен врагами. Но он беспечен и спокоен, и русские, и война с русскими для него предмет для «развлечений» и препровождения времени…

Конечно, очень много тут следует отнести и к сознательному притворству. Карлу должно было казаться не только неполитичным, но прямо опасным в тот момент открытое признание серьезности положения. И он напускал на себя веселый, бодрый, беспечный вид.

Но медленно и неуклонно стягивались русские войска с северо-востока в направлении на юго-запад за уходящими из Слободской Украины к Полтаве шведами.

В эту неспокойную в Запорожье зиму 1709 г., следя из Нежина за происками изменника Гордиенко и его присных, гетман Скоропадский слал невеселые вести. «Дозорцы» Скоропадского узнали, что запорожцы встретились в Перекопе с прибывшим туда новым ханом и уже с ним "вступати начинают [в] трактаты". А причина одна: "прелестная хитрость изменника Мазепы". Донося об этом Меншикову, Скоропадский не скрывает создаваемых возможной изменой запорожцев препятствий к "победного над неприятелем поиску". Но тут же Скоропадский успокаивает царя тем, что в самой Запорожской Сечи "их же чернью запорожской" нынешний кошевой был низвержен и от атаманства отставлен, хотя он действует заодно со старшиной "во всякой злобе ему согласуечею".[398] Этот документ подтверждает лишний раз, что социальные низы, проще — малоимущая часть запорожцев, в противоположность зажиточным и политически влиятельным слоям, не поддерживала измены.

В удачном русском «поиске» в Опошне 29 января был убит шведский комендант, убито и ранено шведов 53 человека, а русские потери были равны 28 человекам. Удаляясь после этого дела, русские увели с собой освобожденных ими в Опошне 52 человека.[399]

Это было первое столкновение под Опошней. Шведы вернулись в Опошню тотчас после удаления русских. Второе более серьезное дело под Опошней произошло, как увидим далее, уже в мае 1709 г., в дни осады Полтавы. Теперь же при начавшейся в середине февраля сильной оттепели и разливе рек действовать "большим корпусом" было невозможно, но Меншиков писал Петру, что "малыми партиями (неприятелю. — Е. Т.) докучать не оставляем", и особенно при переправе через реки Ворсклу, Мерлу русские отряды учиняют такую тревогу, что принуждают шведов бросать груженые телеги и переправляться вплавь. А иногда топят даже и пушки и амуницию.[400]

Систематическое опустошение Восточной Украины завершилось тем, что, уходя из Коломака в Колонтаево 15 февраля, по приказу короля шведы сожгли Коломак, Хуры, Лутище, Коплуновку, Красный Кут, Городню, Мурахву и перебили или увели оттуда жителей.[401]

Карл двинулся опять к Опошне и оттуда по направлению к Полтаве. Туда же, конечно, собрался и его генерал Крейц, стоявший в Лохвице. Шереметев надеялся отрезать его от "главного войска", т. е. от Карла.[402] Сделать это не удалось, но разбить один отряд (драгунов Альбедиля) он успел.

А крымское татарское правительство в начале февраля 1709 г. еще более, чем Гордиенко со своей изменнической старшиной, колебалось и склонно было выжидать и высматривать.

Секретный агент ("дозорца") Скоропадского, сидевший в Переволочной, извещал его, что Иван Шутайло со своими запорожцами "еще никакого утеснения" "людям тутошним" (т. е. "государевым") не чинят. Но перекопский койманан уведомил запорожцев о прибытии хана. А хан просит «наискоряя» давать ому сведения "о поведении швецком и московском". Кроме этой, ровно ни к чему не обязывающей, просьбы, татары ничего ясно и точно не написали кошевому. Но посланцы койманана были зато очень щедры на устные посулы и говорили: "а мы все готовы, — совсем только того не пишут (курсив мой. — Е. Т.), что подлинно и мы с вами пойдем". Но все это изустно утвердило и укрепило запорожцев, что "мы де на шведа не пойдем, а на Москву с охотою рады то чинить". Выслушав татарских посланцев, кошевой собрал раду и "домогался у войска, чью имеют сторону держать". И все, кроме одного казака, "дали слово держать сторону швецкую и Мазепину". Это решение рады и было послано хану, "что все конечно имеют ставши посполу с ними, ордою, при Мазепе Москву воевать".[403]

Излагая письмо кошевого к крымскому хану, копия которого была переслана в Переволочную, «дозорца» пишет: "Прочее куплементом заключено". Этими «комплиментами» обменивался кошевой Гордиенко и с ханом крымским и со старшиной в Переволочной. Переволочная была по своему географическому положению важным стратегическим пунктом в том случае, если бы пришлось считаться с переходом запорожского войска или хотя бы некоторой части его на сторону изменников.

12-13 февраля началось внезапное, принявшее обширнейшие размеры, наводнение. Мы знаем из шведских источников, в какое трудное положение попали шведы, которых наводнение застало на берегах Коломака и которые оттуда взяли направление на Опошню. Наши документы уточняют: "О неприятеле доносил я вашей милости, — пишет Меншиков царю из Богодухова 22 февраля, — каким оной (неприятель. — Е. Т.) образом и с каким убытком бегучи до Опошни чрез 2 реки плыл". Но и действия русских были сильно затруднены: "Нам с сей стороны силными партеями неприятелю ничего чинить невозможно понеже воды кругом нас обошли". Меншиков стал в Богодухове, а генерала Ренне он отправил с четырьмя полками в Котельву, откуда шведы ушли, разорив крепость, но не успев выжечь дворы. Так все залито водой, а что не запито, так разорено, что и "нам движения никакова и знатного поиску над неприятелем чинить невозможно". Но очень большая разница была между положением шведов и положением русских. У Меншикова была возможность, хотя все "весьма голодно", "разложитца с конными и пехотным полками около сих мест (Богодухова. — Е. Т.) и около Харкова для лутчаго доволства в провианте". И князь надеется, что, поустроившись, все-таки можно будет "под неприятеля… легкие посылать партии хотя вплавь".[404]

Такие документальные свидетельства лучше всего иллюстрируют, до какой степени русское отступление не переставало быть активным, несмотря ни на какие трудности.

"Этот поход был очень тягостен для пехоты, которая была постоянно в воде, а равнина, по которой проходили, походила в некоторых местах на озеро… Особенно артиллерия встретилась с бесконечными трудностями на этой дороге, вследствие чего его величество приказал сжечь большое количество бесполезных телег, то есть тех, которыми войска пользуются для перевозки припасов",[405] — со скорбной иронией пишет Адлерфельд, подготовляя читателя к неприятному сообщению о битве под Рашевкой.

14-15 февраля 1709 г., согласно приказу Шереметева, генерал Бем со своими четырьмя драгунскими полками и двумя батальонами преображенцев внезапно ударил на шведов, стоявших в местечке Рашевке, и перебил почти весь шведский конный полк, отбив до 2 тыс. лошадей, причем командир Альбедиль был взят в плен.

Русские потери были, однако, довольно велики и в глазах Петра не оправдывались результатами. Зачем тратить людей, да еще таких, как преображенцы, когда основная цель уже намечена, и неприятель оттесняется постепенно к югу, к Ворскле, где его ждет со временем генеральный бой?

В прямую противоположность Карлу XII, который решительно ничего не щадил для эффекта, для возможности порисоваться личной храбростью и лишний раз заявить о молодецком налете, о бегстве врага и т. д., даже если никакого полезного стратегического результата этот успех дать не мог, Петр терпеть не мог подобных проявлений лихости без определенной цели.

Обстоятельное донесение об удачном деле у местечка Рашевки Шереметев отправил Петру только 28 февраля, т. е. через 13 дней после события, происшедшего 15-го числа. В Рашевке стоял драгунский полк под начальством командира Альбедиля. Русская победа была полная. Драгунский полк был почти полностью истреблен, а командир взят в плен. Но вследствие разлива рек Шереметев решил отойти за Сулу.[406]

Но атаковать город Гадяч Шереметев не нашел возможным ни до, ни после дела под Рашевкой. Перейдя 17 февраля через реку Сулу и войдя в Лохвицу, Шереметев оказался лицом к лицу с очень сильным соединением генерал-майора Крейца. Притом лошади у Шереметева были очень уж заморены ("сфатигованы") тяжкими переходами. Население Лохвицы радовалось приходу русских: "Как с войском сюда я пришол, то малороссийский народ пребывающий около сих мест стал быть зело благонадежен, и не токмо казаки, но и мужики к поиску над неприятелем збиратца начали".[407]