Вход рупь, выход пять

Вход рупь, выход пять

Естественно, это не понравилось муллам, у которых отбирали право рулить идеологией, и не понравилось бекам, поскольку дело пахло появлением у эмира собственной армии, способной, если нужно, воевать и с ними. Но, с другой стороны, не понравилось и олигархам Самарканда и Бухары, по мнению которых, убытки уже превысили всякую норму, а значит, пришло время с войной кончать. Оппозиция «справа» выдвинула собственного претендента, старшего эмирского сына Абдул-Малика по прозвищу Катта-Тюра, – юношу, по оценке Абд аль-Азима Сами, «превзошедшего в любви к Аллаху самых богобоязненных ишанов», а оппозиция «слева» начала по чуть-чуть устанавливать связи с русским командованием. Для укрепления авторитета Музаффару срочно требовалась победа, хотя бы небольшая, – и 1 мая на зерафшанских холмах повторилось то же, что при Ирджаре. Даже круче: на сей раз огромная армия разбежалась, вообще не пожелав драться, хотя бы для вида. Остатки, во главе с Повелителем Правоверных, отступили к Самарканду, но горожане закрыли перед монархом ворота, предпочтя сдаться русским. 12 мая под стенами Ургута сгинула (потери 1200:0) вторая полевая армия эмира, а 1—2 июня на Зерабулакских высотах грянула, наконец, – под командованием лично Кауфмана, – генеральная баталия. На сей раз, по оценке русских офицеров, сарбазы наконец-то хоть как-то себя проявили, разбежавшись не тотчас, а после некоторого сопротивления, – не зря же мирза Сами, об Ирджаре, как помним, почти молчавший, на сей раз дивно многословен, изобильно воспевая «великую битву, подобно битвам Тимура потрясшую основы мироздания». Однако итоги мало отличались от ирджарских: потери 1500:0 (правда, 35 раненых) и дикое бегство. «Путь на Бухару был открыт вполне», а сам Музаффар, уже ни во что хорошее не веря, паковал вещи, целясь бежать в Хиву. Возможно, и сбежал бы. Но жизнь распорядилась иначе.

Именно теперь в войну вступили ранее выжидавшие беки мощного региона Шахрисабз, до тех пор эмиру в помощи отказывавшие, а теперь, – имея, как помните, своего кандидата на престол, – решившие, что время настало. Далее была знаменитая, – увы, куда менее, чем следовало бы, – оборона самаркандской цитадели, где крохотный отряд русских, слегка усиленный горстью местных лоялистов в соотношении сто к одному целую неделю защищался от ворвавшихся в город шахрисябцев, киргизов и горожан, желающих попасть в рай без очереди. Многие и попали. Очень многие. А потом с Зерабулака вернулся Кауфман, шахрисабзцы с киргизами куда-то пропали, на город же, в наказание за мятеж, генерал-губернатор не обращал внимания целых трое суток. Ну и… «Несмотря на назначение многочисленных патрулей, – вспоминал всю неделю не выпускавший винтовку из рук Василий Верещагин, – много темных дел совершилось в эти бесконечные три дня», – и ничего подобного в Самарканде больше не случалось. Зато прибыли послы от Повелителя Правоверных, теперь уже согласного на все, но при условии, что русские помогут прижать к ногтю охамевший Шахрисабз и прогонят негодяя-сына.