Глава 3 Варшавское харакири

Глава 3

Варшавское харакири

Шестидесятилетие восстания в польской столице, пришедшееся на 2004 год, было отмечено столь пышно, что случайно прибывший в Варшаву инопланетянин мог бы поверить, что именно там решился исход Второй Мировой войны. Ещё круче смотрятся претензии к союзникам по антигитлеровской коалиции. Нет, вопли насчёт покаяния Москвы за «бездействие» советских войск в дни восстания как раз никого не удивили. И демонстративный отказ пригласить на торжества российских официальных лиц тоже для недавних кремлёвских шестёрок обычное дело. Но дальше почтеннейшую публику ожидало совершенно неописуемое зрелище, напоминавшее появление в казарме пьяных салаг, пытающихся застраивать матёрых дедушек.

В роли оборзевших салабонов выступили польские министры во главе с тогдашним премьер-министром Мареком Белкой. По словам пана Белки, извиняться за Варшаву должны не только тоталитарные москали, но и основатели парламентаризма — британцы. Мол, слишком мало помогали и не перебросили на своих еропланах польские части с западного фронта. Затем министр иностранных дел Чимошевич мимоходом пнул американцев, отдавших Польшу Сталину… Казалось, продлись мероприятие ещё немного, и каяться придётся Израилю (за преждевременное восстание евреев в Варшавском гетто), Франции (не поспешили подтянуть к Висле дивизию негров из Сенегала) и самому Господу Богу (до сих пор не обеспечил каждого пана имением с холопами).

Не зная особенностей польского национального характера, можно было предположить, что, отмечая славный юбилей, премьер укушался до состояния, в просторечии именуемого его фамилией. Однако никакой белки, то бишь белой горячки, у главы правительства не наблюдалось. Несколько поколений предков, считающих весь мир своими должниками по жизни, просто вынуждали пана Марека выставлять себя законченным идиотом.

Регулярно восставая против петербургской монархии, гордые шляхтичи требовали не просто независимости своей страны, но и возврата к границам 1772 года — то есть, присоединения к Польше всей нынешней Белоруссии, Литвы, Западной Латвии и Центральной Украины. Даже та часть окружения Николая I и Александра II, которая искренне симпатизировала полякам и была готова предоставить им независимость, не могла пойти на такое. В итоге симпатии к повстанцам сменялись в российском обществе откровенной враждебностью, а власть, отправляя в Польшу очередную карательную армию, получала поддержку подавляющего большинства населения. Затем гонористое панство драпало, поддерживая штаны, аж до Парижа, где его быт воспел язвительный Генрих Гейне:

Сволочинский и Помойский —

Кто средь шляхты им чета?

Бились храбро за свободу

Против русского кнута.

Храбро бились, и в Париже

Обрели и кров, и снедь;

Столь же важно для Отчизны

Уцелеть, как умереть…

В том же кабаке питались,

Но боялся каждый, чтобы

Счёт другим оплачен не был.

Так и не платили оба…

Можем ждать героев краше,

Чем Шельмовский и Уминский,

Шантажевич, Попрошайский

И преславный пан Ослинский.

Само собой, едва просвещённая Европа готовилась к войне с Россией, прототипы Сволочинского и Помойского наперебой бросались предлагать свои услуги, требуя взамен границ от Риги до Одессы и от Данцига до Венгрии. Именно на таких условиях обещал содействие Наполеону воспетый советскими историками предводитель польского восстания 1794 года Тадеуш Костюшко, но император от подобной наглости просто озверел. «Он просто дурак! — Брезгливо брезгливо бросил Наполеон министру полиции Фуше. — Надо предоставить делать ему, что он хочет, не обращая на него никакого внимания».

Панству поневоле пришлось удовлетвориться границей по Бугу и Неману. За это поляки отправились сражаться в далёкую Испанию, где безуспешно пытались подавить партизанское движение против оккупантов, на Гаити, где они храбро бились с восставшими неграми и почти целиком вымерли от жёлтой лихорадки, и в Россию, где большую часть дорогих гостей благополучно закопали вместе с остальной наполеоновской армией.

Сто лет спустя, едва крах Австро-Венгерской, Германской и Российской империй даровал Польше независимость, она тут же полезла на всех соседей сразу. Пользуясь охватившим их хаосом, Вторая Речь Посполитая присоединила изрядные территории, на которых проживало свыше 10 миллионов украинцев, белорусов, евреев, немцев, литовцев и чехов, затем отказалась договариваться как с СССР, так и с Третьим Рейхом, позорно рухнула, но по-прежнему винила в своих злоключениях всех, кроме себя.

Провала Варшавского восстания это касалось в полной мере, хотя развивалось оно настолько нелепо и выглядело столь явным самоубийством, что автор нескольких книг, посвящённых событиям в Польше во время Второй мировой войны, Юрий Мухин уверен, что на самом деле польское правительство в Лондоне работало на немцев. Поскольку существовала опасность, что в случае советского наступления отряды Армии Крайовой начнут без приказа рвать железные дороги и мосты, командование якобы специально стянуло их в Варшаву, дабы гитлеровцы могли их там без проблем уничтожить. В качестве доказательства Мухин привёл отрывок из, составленного за неделю до восстания приказа военного коменданта Варшавы об эвакуации из города женского персонала военных учреждений, и указывает на успешную оборону большинства немецких опорных пунктов в первые дни восстания.

На меня эти аргументы впечатления не произвели. Немцы могли эвакуировать своих фрау и в связи с катастрофой в Белоруссии. После мощнейшего удара советских войск фронт группы армий «Центр» рухнул, как карточный домик. Часть войск противника погибла в трёх огромных котлах — под Бобруйском, Витебском и Минском, а остальные откатились к Висле. Потеряв в Белоруссии и Восточной Польше свыше 300 тысяч только убитыми и пленными, противник имел все основания опасаться за судьбу чиновников созданного на территории Польши «генерал-губернаторства», администрации германских предприятий, персонала госпиталей и других гражданских лиц. Неудача же атак на учреждения оккупантов легко объясняется плохой подготовкой и слабым вооружением аковцев.

Но вскоре, уже не радикал Мухин, а вполне официозная немецкая газета «Цайт» привела обнаруженную в архивах запись переговоров, состоявшихся, незадолго до восстания вблизи варшавского пригорода Юзефова. С польской стороны их вёл сменивший арестованного Ровецкого новый командующий Армией Крайовой, известный спортсмен-конник Тадеуш Коморовский, а с немецкой — штурмбанфюрер СС Пауль Фухс.

«Фухс: Приветствую вас, пан генерал. Я очень рад, что вы согласились принять моё приглашение. Ещё раз хочу заверить вас, что в соответствии с джентльменским соглашением вы можете чувствовать себя свободно и в полной безопасности.

Комаровский: Уважаемый пан, если позволите вас так называть. Я в свою очередь хотел бы поблагодарить вас за данные мне гарантии.

Фухс: Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля, и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечёт за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?

Комаровский: Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Моё личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно.

Фухс: Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идёт о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете всю информацию о ней передать в Лондон.

Комаровский: Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск. Хотим объявить об этом как о свершившемся факте, который сыграет решающую роль в будущей судьбе Польши. Хотел бы выразить уверенность, что это является неопровержимым аргументом. В то же время я должным образом оцениваю ваше беспокойство, которое и я лично разделяю. Вместе с тем я готов предложить вам компромиссный вариант. Немцы выводят свои войска за пределы Варшавы в установленные нами сроки. Командование Армии Крайовой и Делегатура правительства берут власть в Варшаве в свои руки, обеспечивают порядок и спокойствие в городе. Могу заверить вас, что подразделения Армии Крайовой не будут преследовать немецкие войска, покидающие Варшаву. Тем самым всё может обойтись без кровопролития.

Фухс: Пан генерал, я полностью понимаю мотивы, которые движут вами. Это вопрос престижа, а не рассудка… Отдаёте ли вы себе отчёт в том, что Советы после захвата Варшавы всех вас расстреляют за сговор с немцами, а Советам в этом помогут польские коммунисты, которые, несомненно, захотят перехватить инициативу?

Комаровский: Несомненно, то, о чём вы говорите, может иметь место. На этом полигоне поляки превратились в подопытных кроликов. Я же только солдат, а не политик, меня учили беспрекословно выполнять приказы. Я знаю, что вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации. На моё место придут другие. Если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнётся.

Фухс: Пан генерал, не буду больше испытывать ваше терпение, хотел бы поблагодарить вас за беседу, содержание которой передам руководству в Берлин. А теперь позвольте попрощаться с вами…»

Итак, Коморовский боится попасться в лапы к немцам — и в то же время совершенно спокойно ведёт с ними переговоры, уведомляя о своих намерениях. Командующий Армией Крайовой, а значит, и лондонское правительство заранее предупреждены, что враг знает о готовящемся восстании, но всё равно его поднимают. Неужели решили последовать примеру Владимира Ильича, устроившего октябрьский переворот после того, как Каменев и Зиновьев опубликовали заявление в газете «Новая жизнь»?! Но немецкие генералы слабо напоминают прекраснодушного Керенского. Рассчитывать на их разгильдяйство — чистой воды самоубийство, что и доказало кровавое подавление восстания.

Кроме того, если Мухин прав, выходит, что в августе 1944-го, когда судьба Рейха была уже предрешена, лондонские поляки всем кагалом продолжали работать на любимого фюрера? Финны с румынами судорожно соскакивают с несущегося на всех парах в пропасть гитлеровского поезда, венгры начинают закулисные переговоры с союзниками, а паны, все как один, хранят верность до конца? Да ещё и гробят собственные вооружённые силы, которые могли бы стать некоторым козырем в переговорах с просоветским правительством в Люблине?

Возможно, для каких-нибудь фанатичных эсэсовцев такая преданность вполне уместна, но никак не для вертлявых лондонских эмигрантов. А вот если предположить наличие в верхах эмиграции и подполья одного или нескольких влиятельных агентов Берлина, которых начальство крепко держит за жабры надёжным компроматом, картина вырисовывается очень логичная. Таким агентом мог быть Коморовский — он, находясь в Польше, имел прекрасную возможность морочить голову лондонцам, скрывая переговоры с Фухсом. Польское правительство получает от генерала успокоительные заявления, что всё в порядке, немецкий фронт рушится, гарнизон Варшавы слаб, и самое время брать власть. Подстёгиваемые страхом перед опирающимся на советские штыки коммунистическим правительством в Люблине, лондонцы дают добро и обрекают своих солдат на гибель.

Герр же Фукс вполне мог вести переговоры с ним втёмную, искренне не представляя, кто перед ним стоит. Возможно, его и послали, дабы проверить, не решил ли командующий Армией Крайовой соскочить и действительно ли он готов послать своих людей на бессмысленную бойню. Оказалось, вполне готов и 21 июля 1944 года послал в Лондон чрезвычайно бодрое донесение, свидетельствующее о ведущейся полным ходом подготовке выступления.

«Последнее покушение на Гитлера, а также военное положение Германии могут в любую минуту привести к её краху, что заставляет нас быть в постоянной готовности к восстанию. В связи с этим я отдал приказ о состоянии готовности к восстанию с часу ночи 25 июля». (Р. Назаревич. «Варшавское восстание»).

Получив столь оптимистичное письмо, глава эмигрантского правительства Станислав Миколайчик 29 июля обратился насчёт помощи к английскому командованию, но там его без особых церемоний послали. Сражение в Нормандии было в самом разгаре, а параллельно британские части высаживались в южной Франции, вели позиционные бои в Италии и Бирме, да ещё и готовились к вторжению в Грецию. Только счастья в виде бунтующей за тысячи километров Варшавы им и не хватало!

Получив от ворот поворот, Миколайчик с Коморовским не смутились и продолжали гнуть свою линию. Последний уже в 1945 году оправдывал приказ о начале выступления якобы имевшим место появлением частей Красной Армии в восточном пригороде Варшавы Грохуве, где фельдмаршал Дибич некогда славно намылил холку его почтенным предкам. Но поскольку никаких краснозвёздных танков в Грохув не входило, Коморовский либо продолжал добросовестно заблуждаться, либо нахально врал.

Были ли премьер с генералом обычными самоуверенными болванами, или действительно кто-то из них работал на немцев? В любом случае, германское командование могло только мечтать о столь удобном противнике, любезно лезущем на рожон в заранее обговорённое время. В час дня 1 августа 1944 года на военных объектах оккупантов в польской столице объявили боевую тревогу, а в 17:00 дежурный офицер штаба 9-ой армии меланхолично отметил в дневнике: «Ожидаемое восстание поляков в Варшаве началось».

Само собой, с этакой конспирацией аковцев жестоко обломали в первый же день. Почти все атакованные военные объекты успешно отбили атаки, изрядно потрепав повстанцев. К исходу 1 августа из 40 тысяч бойцов Армии Крайовой (подавляющее большинство которых к началу выступления даже не имела оружия) было убито и ранено более 2 тысяч, тогда как немцы потеряли вчетверо меньше. Правда, большую часть почти не защищаемых жилых кварталов восставшие заняли, но удержать их, имея чуть больше 3 тысяч стволов (из них 1700 пистолетов), шансов не имели.

Ситуация могла измениться, захвати восставшие мосты через Вислу и расположенный на восточном берегу реки район Прагу. Тогда приближающиеся к городу авангарды советских войск получали возможность соединиться с повстанцами, а там, глядишь, и до подхода главных сил продержаться.

Но не тут-то было! К приятному удивлению трёхсот немецких сапёров и зенитчиков, охранявших мосты, по ним только немного постреляли издали. Вместо захвата мостов, Коморовский начал наступление на юг, желая соединиться с отрядами Армии Крайовой в кварталах Верхний и Нижний Мокотув. Тем временем немцы быстро уничтожили слабые отряды аковцев в Праге, надёжно отрезав повстанцев от восточного берега Вислы и выходящих на него советских частей.

После этого судьба восстания была решена, но паны-начальники продолжали развлекаться, швыряя своих еле вооружённых подчинённых на штурм никому не нужных позиций. Впоследствии писатель Ежи Ставинский в своих автобиографических «Записках молодого варшавянина» искренне недоумевал: на кой пёс его отцам-командирам понадобилось класть народ под стенами старого королевского замка Круликарни, но ответа так и не нашёл. Не нашёл его и бывший хозяин замка, покойный король Ян Собесский, хотя, в отличие от аковских вожаков, воякой был отменным. Говорят, его величество очень злобно матерился с того света, но достать нерадивых потомков своей проверенной саблей, увы, не мог.

Впрочем, кое-каких успехов поляки всё же достигли. По донесению заброшенного в Варшаву для установления связи с повстанцами советского разведчика Ивана Колоса, всех попавшихся под руку украинцев и уцелевших после разгрома варшавского гетто евреев они прикончили чрезвычайно оперативно. Одновременно они на всякий случай захватили нескольких советских пленных, сумевших в суматохе сбежать от немцев.

Гнусная сталинская пропаганда? Нет, все годы существования Советского Союза доклад Колоса был засекречен, и в его изданные в 1956 году воспоминания сведения о погромах и охоте за пленными не вошли. Не вошли туда и история о нападении на группу солдат 1-й советско-польской армии, а также рассказ о попытке аковцев расправиться с самим автором. К тому же есть и другие источники: о приказе Коморовского от 15 сентября 1943 года об уничтожении еврейских партизанских групп писал вполне антикоммунистический израильский историк Иегуда Бауэр.

Но не хотели кремлёвские владыки совсем уж позорить братьев-славян, пусть даже из антикоммунистических формирований. Лишь в наши дни сообщение Колоса было опубликовано в «Военно-историческом журнале» (№ 4, 1993 год). Прочтя его, можно предположить, откуда взялись несуразные цифры потерь участников боёв в польской столице.

Повстанцев, по различным польским источникам, погибло от 13 до 25 тысяч, и такой разброс понятен. В ходе боёв к Армии Крайовой присоединилось немало добровольцев из гражданского населения, решивших, что Гитлеру уже совсем капут. Но вот в немецкие потери — 26 тысяч, из которых 16 тысяч убитыми, — при столь бардачном руководстве восстанием поверить невозможно.

Соотношение убитых и раненых почти два к одному реально лишь при полном разгроме немцев, а разбили как раз поляков. Более того, даже 1 августа, когда в нескольких местах тыловые части оккупантов всё же удалось захватить врасплох, поляки потеряли вчетверо больше, а согласно отчёту командующего гитлеровскими войсками в Варшаве Бах-Зелевского от 5 октября, его группа потеряла всего 1570 человек убитыми. Если добавить умерших от ран после 5 октября и вычесть павших при отражении атаки через Вислу подразделений 1-ой польско-советской армии, а также уничтоженных советской артиллерией и авиацией, получится ещё меньше. Так в чём же дело?

Из отчёта Колоса известно, что восставшие убивали украинцев и евреев. С другой стороны, ещё в 1939 году поляки перебили хоть и не 58 тысяч, как утверждал Геббельс, но всё же порядка 2 тысяч своих граждан немецкой национальности, лишь некоторая часть которых выступила на стороне Гитлера. Наконец, губернатор Варшавского округа Фишер, будучи не в курсе закулисных переговоров Коморовского с Фухсом, воспринял предпринятые военными властями меры безопасности в штыки и даже обвинил их в паникёрстве…

Вот поневоле и закрадывается мыслишка: а не перебили ли достопочтенные соратники Коморовского несколько тысяч гражданских немцев, успокоенных герром Фишером? Может, и вправду прикончили да задним числом и превратили в военных? Учитывая всё вышеизложенное — вполне возможно. Если оно действительно так, я, конечно, аковцев не осуждаю — герров и фрау в чужую столицу никто не звал. Но вот считать их трупы за побитых врагов всё же не стоит. Тем более, что к гибели значительной части немцев повстанцы ни малейшего отношения не имели.

Согласно официальной польской версии, Красная Армия, выйдя в начале августа к окрестностям Варшавы, получили приказ Сталина остановиться и затем два месяца хладнокровно наблюдали мучения несчастных аковцев. Отечественные историки в ответ оправдывались: мол, рады были помочь, да выдохлись после 600-километрового наступления от Витебска и Бобруйска. В последнее время всё чаще высказывается здравая идея, что, учитывая отношения между лондонскими поляками и Кремлём, восставших разумно предоставили самим себе. Ибо расплачиваться своей кровью за их дурость никто не обязан.

На самом деле советские войска действительно изрядно вымотались после боёв в Белоруссии, но ни о какой остановке речь не шла. Хотя сил для нового рывка вперёд оставалось мало, готовить его приходилось немедленно. Без надёжных плацдармов за Вислой окончательно занять Польшу и выйти на подступы к Берлину было невозможно. Поэтому ещё до восстания советские войска начали форсировать Вислу сразу в нескольких местах, а углядевшие угрозу немцы стали изо всех сил скидывать их обратно.

У Магнушева за вражеский берег зацепились 8-я гвардейская армия, 16-й танковый корпус 2-й гвардейской танковой армии, а также подкрепившие их 3-я пехотная дивизия и танковая бригада 1-й советско-польской армии. С 28 июля по 1 августа 69-я армия и 11-й танковый корпус захватили три пятачка у Пулав, постепенно соединив их в один участок побольше. Самый крупный плацдарм удалось создать после переправы 29 июля под Сандомиром. Здесь гитлеровцы дрались особо свирепо, впервые пустив в ход новейшие сверхтяжёлые танки «Королевский тигр». Но и с советской стороны через Вислу пошли огромные силы — 13-я, 3-я и 5-я гвардейские общевойсковые, 4-я, 1-я и 3-я гвардейские танковые армии и большое количество отдельных частей и соединений.

«За три года войны мне пришлось побывать и под Дубно в 1941 году, и на Курской дуге, которые считаются местами величайших танковых сражений, — писал участвовавший в Сандомирской битве член военного совета 1-й гвардейской танковой армии Николай Попель. — Но такого количества трупов на таком малом кусочке земли, как под Сандомиром, не было, пожалуй, и там» («Впереди — Берлин!»).

Ожесточённые сражения, в которых участвовали десятки советских и германских дивизий, продолжались до конца августа. Потери обеих сторон были огромны, но плацдармы удалось удержать, и роль их в январском наступлении трудно переоценить. Сравнивая их с Варшавским восстанием, один из исследователей нашёл яркий образ: два здоровенных мужика сцепились в смертельной схватке, каждый держит в правой руке нож и пытается пырнуть врага, а левой удерживает его вооружённую руку. В этот момент на задницу одного из борющихся садится слепень и начинает со вкусом сосать кровь. Наглое насекомое можно прихлопнуть одним махом, но тогда противник выпустит кишки. Приходится терпеть. Вот и терпели, тем более что занятые поляками районы находились вне основных стратегических пунктов города, а теперь наследники в итоге прихлопнутого слепня возмущаются, что спасение насекомого не стало главной задачей драки.

Если следовать польской логике, Красной Армии следовало оставить уже занятые плацдармы и бросить все силы на помощь опереточной гоп-компании с 3 тысячами автоматов, пистолетов и винтовок да 2 спрятанными в подвалах старыми пушками. Вы бы на это пошли, зная, что оная компания видит вас исключительно в гробу и в белых тапках? Да ещё и о своём безумном путче даже предупредить не соизволила?

Здесь возможны три варианта ответа: посылка в…, на… и к …ой матери. Обстановка под Варшавой этому полностью соответствовала. Вышедшие к польской столице два корпуса 2-ой танковой армии опасно оторвались от главных сил и 1 августа в 4 часа 10 минут, то есть за 13 часов до начала восстания им был отдан приказ перейти к обороне. Приказ несколько запоздал, поскольку оба корпуса к тому времени уже были обложены с трёх сторон пятью танковых дивизий немцев, включая 3-ю дивизию СС «Мёртвая голова» и 5-ю дивизию СС «Викинг». Атакованные превосходящими силами противника, танкисты были вынуждены отступить. Четырёхдневное сражение у Воломина стоило им 284 боевых машин из 420 имеющихся на 2 августа. Перед советскими военачальниками явственно замаячил призрак покойного маршала Михаила Тухачевского, которого поляки разбили точно в этих местах и как раз в августе, а советские историки впоследствии, замалчивали поражение, предпочитали невнятно бормотать про приостановку наступления исключительно из-за растянутости коммуникаций и переутомления войск.

Поляки и подпевающие им российские либералы тоже делали вид, что никакого разгрома 2-й танковой армии под Варшавой не было, а Красная Армия остановилась исключительно из-за коварства Сталина. Сейчас они изменили тактику и говорят о бездействии советских войск с середины августа. Мол, немецкие танковые дивизии тогда убыли на другие участки, а 1-й Белорусский по указанию усатого тирана не воспользовался моментом. Но и здесь налицо откровенный подлог. Когда сменившие выведенных в тыл танкистов 47-я и 70-я армии, усиленные частью 1-й советско-польской армии, двинулись к Праге, они обнаружили, что ушли далеко не все, а среди прочих остался на месте 4-й танковый корпус СС. Первое наступление советских войск длилось с 14 по 20 августа и закончилось неудачей.

«Обе дивизии СС были хорошо подготовлены к русскому наступлению, которое началось 14 августа, — гласит военный дневник 9-ой армии. — Семь дней „Мёртвая голова“ и „Викинг“ удерживали наступление пятнадцати дивизий пехоты и двух бригад танков…»

Лишь после тщательной подготовки новый удар 26 августа завершился отходом 3-й танковой дивизии СС «Мёртвая голова». Прагу 47-я и 1-я армии сумели очистить только к 14 сентября, причём её северные окраины панцер-гренадеры «Мёртвой головы» удерживали и позже.

Таким образом, никакой остановки Красной Армии под Варшавой вообще не было. Наоборот, имели место три ожесточённых сражения на восточных подступах к городу и его окраинах: 2–5 августа, 14–20 августа и 26 августа — 23 сентября. Успеха советские войска достигли лишь с третьей попытки, а очистив Прагу, немедленно двинулись на западный берег Вислы. Шесть пехотных батальонов высадились в варшавском районе Черняхув. Высадку десанта обеспечивали 274-й батальон плавающих автомобилей и четыре понтонно-мостовых батальона. Для огневой поддержки командование 1-го Белорусского фронта выделило три артиллерийских бригады и полк «Катюш». Одновременно Коморовский, наконец, соизволил выслать в расположение советских войск связных, после чего наши артиллерия и авиация нанесли по заявкам повстанцев несколько мощных ударов.

Казалось, уж теперь-то аковское руководство должно всеми силами ударить по тылам немцам, сдерживающим высадившиеся в Черняхуве батальоны, но генерал и здесь остался верен себе. Повстанцы даже не пошевелились, и к 23 сентября подразделениям 1-й армии пришлось вернуться в Прагу, потеряв почти 1987 человек только убитыми и пропавшими без вести, но и потери противника были велики. Именно бои в Праге и на Черняхувском плацдарме, а также удары артиллерии и авиации Красной Армии отправили на тот свет основную часть уничтоженных в Варшаве гитлеровцах.

Как, разумеется, и в других районах Польши, где вместо использования провинциальных партизанских отрядов для помощи советским войскам на левобережных плацдармах или для ударов по вражеским коммуникациям, Коморовский приказал им прорываться в Варшаву. Полторы тысячи боевиков из Кампиносских лесов на свою голову послушались, однако у большинства полевых командиров хватило ума не соваться в мышеловку. Под Сандомиром несколько отрядов Армии Крайовой даже согласились на предложение коммунистов атаковать совместно с советским авангардом, но подобное взаимодействие было редкостью, в отличие от постоянных нападений аковцев на тыловые подразделения Красной Армии.

Так что предательство действительно налицо. Но не советское командование предало отважно сражавшихся повстанцев, а их собственные главари сделали всё, чтобы сорвать форсирование Вислы войсками маршала Георгия Жукова. Заодно коморовская камарилья подставила и собственных бойцов, обрекая их на бессмысленную гибель в варшавской крысоловке. И для жертв этих махинаций всё равно, погубило ли их откровенное предательство или тупой шляхетский гонор.

Однако сторонники теории коварного кремлёвского заговора не унимаются. Самым несокрушимым их бастионом долгое время являлся отказ Сталина содействовать челночным рейсам британской и американской авиации, везущей оружие для Варшавы. Здесь, на первый взгляд, крыть действительно нечем. Советский лидер и вправду долго не желал предоставить свои аэродромы для посадки американских бомбовозов и дал добро лишь в сентябре. Но насколько эффективна оказалась переброска грузов с помощью тяжёлых бомбардировщиков?

Для снабжения восставшей Варшавы оружием «небесный тихоход» По-2 (внизу) оказался полезнее американской «Летающей крепости» (вверху)

Первый полёт британские самолёты с польскими экипажами совершили 4 августа. Из 13 вылетевших самолётов со 156 десантными контейнерами 5 сбила зенитная артиллерия, 6 вернулись с полдороги, и лишь 2 сбросили груз на Варшаву, причём половина добра досталась немцам. Через десять дней с итальянских аэродромов вылетели ещё 54 самолёта. Из них немцы завалили 11, а до места добралось 22, опять поделив гостинцы между поляками и немцами.

Наконец, 18 сентября состоялся торжественный рейс целой сотни американских «летающих крепостей», получивших разрешение приземлиться под Полтавой. Щедрые янки сбросили почти тысячу контейнеров, из которых гитлеровцам досталось более 900, а повстанцам два десятка. Опасаясь зенитного огня и скидывая подарочки с четырёхкилометровой высоты, трудно ожидать другого эффекта. Поэтому Сталин совершенно правильно не желал снабжать противостоящие ему части штатовским оружием, а Черчилль с Рузвельтом не стали отправлять к Варшаве польскую парашютную бригаду, которую неминуемо расстреляли бы ещё в воздухе.

Пока 600-мм мортира «Тюр» обстреливала восставшую Варшаву, а войска обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Бах-Зелевского истребляли защитников польской столицы…

Куда эффективнее оказалась помощь советской авиации, сбрасывавшей оружие и боеприпасы с действующих на бреющем полёте «кукурузников». Ориентируясь на сигналы с земли, «небесные тихоходы» работали на высоте всего 100–200 метров, перевозя всё необходимое с исключительной точностью. Всего же Советский Союз отправил повстанцам 2667 единиц стрелкового оружия, 156 миномётов, 3 миллиона патронов, 100 тысяч мин и гранат, а также 113 тонн продовольствия (союзники, соответственно, 580, 13, 2.7 миллиона, 13 тысяч и 22 тонны). Если учесть точность сброса, объём помощи с нашей и англо-американской стороны сравнивать просто смешно.

…герр обергруппенфюрер (справа) мирно выпивал с командующим повстанцами генералом Тадеушем Коморовским (слева).

Почти демонстративный отказ аковцев от взаимодействия с советскими войсками выглядит ещё более циничным, когда узнаёшь, что 7 сентября Лондонское правительство разрешило повстанцам начать переговоры о капитуляции. В тот же день к немцам прибыла посланница Коморовского очаровательная графиня Тарковская, и высокие договаривающиеся стороны принялись обсуждать условия сдачи в плен. С этого момента польское командование начало сворачивать боевые действия, а каратели, по данным Колоса, в свою очередь отказались от обстрела штаба Коморовского, расположение которого они прекрасно знали. Обсуждались, в основном, условия плена польских офицеров, качество их питания и особо право гонористых шляхтичей сохранить при себе сабли.

Атмосфера переговоров отличалась исключительной задушевностью. Казалось, обе стороны их затягивают специально, дабы 380-мм и 600-мм орудия с гарантией разнесли город по кирпичикам. Периодически паны и герры даже устраивали недурные банкеты, на одном из которых польский полковник Иранек-Осмецкий от всей души провозгласил тост за немецкого главкома Бах-Зелевского.

Особое умиление у польских военачальников вызвало признание германского коллеги насчёт польского происхождения его матушки. Когда же в ходе сложных генеалогических изысканий выяснилось, что предков обоих благородных командующих одновременно посвятил в шляхтичи сам Ян Собесский, генералы едва не бросились друг другу в объятия. Думаю, самые ярые борцы с большевизмом не смогут представить подобную сцену на подступах к Ленинграду, где вместо Коморовского окажется не то что маршал Жуков, но даже ненавистный прогрессивной интеллигенции лидер ленинградских коммунистов Андрей Жданов.

Трогательно заботясь о своих желудках, варшавский генералитет откровенно плевал на положение жителей контролируемых повстанцами районов, и десятки тысяч варшавян оказались на грани голодной смерти. Энтузиазм населения сменился подавленностью, аковцев обвиняли в авантюризме, а кое-где даже обстреливали. Участились и переходы отдельных групп Армии Крайовой к коммунистам.

От окончательного разложения восставших спасла подписанная 2 октября капитуляция. В плен попало свыше 17 тысяч человек, и ещё 5 тысяч раненых остались в госпиталях. Немцам сдали около 3,6 тысяч винтовок, автоматов и пистолетов, 174 пулемёта и 5 орудий. В качестве компенсации щедрый Коморовский присвоил шестёрке ближайших соратников генеральские звания, а победителей любезно заверил, что в будущем немецкое командование не будет иметь со стороны Армии Крайовой особых трудностей.

«Комаровский был знакомым Фегелейна, — отмечал в своих мемуарах Гудериан. — Они неоднократно встречались на международных турнирах. Фегелейн о нём позаботился». («Воспоминания солдата»).

Поскольку Герман Фегелейн — не только группенфюрер СС, но и муж сестры Евы Браун, то есть свояк самого фюрера, пан Тадеуш содержался в плену с полным комфортом. Эмигрантское же правительство резонно сочло, что любые претензии к Коморовскому, помешают созданию мифа о восстании, подавленном исключительно из-за коварства москалей. Поэтому оно не стало заострять вопрос на переговорах с Фухсом и банкетах с Бах-Зелевским, а удостоило главкома высшей воинской награды — ордена «Виртути Милитари». Ну, а восстание в целом отныне было официально вбито в скрижали мирового сообщества как символ польского героизма и москальской подлости, обрастая мифами, как утонувший корабль ракушками.

Алые маки под Монте-Кассино, баррикады Варшавы и прочие символы польских воинских подвигов постоянно вдохновляли и музу фрондирующей советской интеллигенции. Иосиф Бродский, Владимир Высоцкий, Александр Галич, Борис Слуцкий и множество менее известных поэтов, в отличие от злоязычного Гейне, писали на темы польского воинства исключительно в возвышенных тонах. А уж сколько проникновенных стихов было написано про бездушное стояние Красной Армии на Висле на виду гибнущей Варшавы!

Самые оголтелые полонофилы пошли ещё дальше и решили свалить на СССР подавление восстания в Варшавском гетто 19 апреля — 16 мая 1943 года, участники которого были перебиты при полном пофигизме руководства Армии Крайовой, за исключением отдельных добросердечных командиров нижнего звена. Так, бывший диссидент Григорий Свирский поставил Кремлю в вину «предательство Варшавского восстания в 1943 году». («На лобном месте»). «Вот в Варшавском гетто в 1944 году — какое было восстание! — восхищался бывший комсомольский работник и экстрасенс Сергей Заграевский. — Пусть потопленное в крови (товарищ Сталин специально остановил войска, чтобы дать геноссе Гитлеру это сделать), но это всё-таки были герои!» («Мой XX век»).

Я не знаю, дойдёт ли дело до обвинений клятых москалей в уничтожении заключённых Освенцима и поголовном изнасиловании всего женского населения, включая рогатый скот. Учитывая общее направление исторических изысканий варшавского истэблишмента и его прихлебателей — запросто. Но и сейчас за всем этим визгом очень удобно скрывать разные неприглядные факты и неприятные цифры, типа польских потерь по обе стороны фронта.

Учитывая обычное для вермахта соотношение погибших и пленных, количество павших во имя фюрера граждан Второй Речи Посполитой можно определить в 120 тысяч из полумиллиона. Для сравнения подсчитаем потери по другую сторону фронта. Польская армия в 1939 году потеряла 66 тысяч человек из 1 миллиона с небольшим. Контингенты эмигрантского правительства в 1940–1945 гг. — 10 тысяч из почти 300 тысяч. Польские войска в составе Красной Армии официально потеряли свыше 24 тысяч из 400 тысяч, но более 10 тысяч приходится на включённых в их состав советских граждан. Наконец, потери партизан и подпольщиков до Варшавского восстания составили 20 тысяч, из 450 тысяч, а во время него и после примерно столько же. Учитывая, что сотни тысяч солдат разгромленной армии 1939 года числились и в подполье, и дивизиях на Востоке и Западе, получим менее 2 миллионов, изрядная доля которых не сделала по врагу ни единого выстрела, а часть из 130 тысяч погибших, пала в боях с советскими партизанами, украинскими националистами и Красной Армией. То есть за вычетом уроженцев Западной Украины, Западной Белоруссии и Вильно с окрестностями в составе Красной Армии, вклад Польши в боевую работу Третьего Рейха и Антигитлеровской коалиции примерно одинаков. С тем же успехом Вторая Речь Посполита западнее брестского меридиана могла бы 1 сентября 1939 года перенестись на Марс. На ход войны это не повлияло бы никак.