Еще жертвы сталинизма

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Еще жертвы сталинизма

Генерал армии Мерецков вскоре был освобожден от должности начальника Генштаба КА, перед войной арестован, но до суда дело не довели, освободили, и Сталин послал его искупать грехи на фронт.

А перед началом войны командующий Западным особым военным округом генерал армии Д. И. Павлов допустил дичайшую преступную халатность и подставил немцам под удар совершенно неподготовленные войска своего округа. Уже 4 июля 1941 г. арестовали его, начальника штаба и начальника связи Западного ОВО генерал-майоров В. Е. Климовских и А. Т. Григорьева и генерал-майора А. А. Коробкова, командующего входившей в состав этого округа 4-й армией. Им было предъявлено обвинение в воинских преступлениях по ст. 193—17б:

«Злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе» и по ст. 193—20б: «Сдача неприятелю начальником вверенных ему военных сил».

Чтобы было понятно, в чем конкретно их обвиняли, я процитирую их показания на суде и следствии из книги Н. А. Зеньковича «Маршалы и генсеки». Пытаясь доказать, что Павлов и другие ни в чем не виновны, Зенькович, судя по всему, подсортировал эти показания и сократил их, но и в таком виде они вопиющи. На следствии Павлов показал:

«Так, например, мною был дан приказ о выводе частей из Бреста в лагерь еще в начале июня текущего года, и было приказано к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста.

Я этого приказа не проверял, а командующий 4-й армией Коробков не выполнил его, и в результате 22-я танковая дивизия, 6-я и 42-я стрелковые дивизии были застигнуты огнем противника при выходе из города, понесли большие потери и более, по сути дела, как соединения, не существовали. Я доверил Оборину — командир мехкорпуса — приведение в порядок мехкорпуса, сам лично не проверил его, в результате даже патроны заранее в машины не были заложены.

22-я танковая дивизия, не выполнив моих указаний о заблаговременном выходе из Бреста, понесла огромные потери от артиллерийского огня противника».

Сначала, что означают эти цифры. Две стрелковые дивизии предвоенного штата — 34 тыс. человек, танковая дивизия — 11 тыс., итого 45 тыс. советских солдат. Они 22 июня 1941 г. спали в зданиях казарм, построенных царем и поляками, всего в нескольких километрах от границы. Немцам расположение этих казарм было известно с точностью до сантиметра. И их артиллерия с той стороны Буга послала уже первые свои снаряды точно в гущу спящих тел. Результат вы прочли — три дивизии красной Армии перестали существовать, а немцы не потеряли ни единого человека. Подавляющее число артиллерии, техники и все склады этих дивизий достались немцам в Бресте в качестве трофеев.

Но поразительно другое, ведь Павлов говорит не о подготовке войск к войне, а о плановом их выходе в лагеря в связи с наступлением летнего периода обучения войск. И при царе, и в Красной Армии до войны, никогда и никакие войска летом в казармах не оставались — они обязательно выходили в лагеря и жили либо на обывательских квартирах, либо в палатках. Подчеркиваю, вывод войск из Бреста до 15 июня — это плановое мероприятие.

Если бы эти три дивизии, как и каждый год, переместились к 15 июня в лагеря (подальше от границы), то немецкая артиллерия их бы просто не достала, а авиация вынуждена была бы бомбить рассредоточенные по лесам и полянам части. То есть, войска сохранились бы, если бы Павлов просто сделал то, что делалось каждый год. Но он подставил войска в Бресте под удар немцев и о том, что он давал приказ об их выводе, он врет.

На суде его уличил генерал Коробков.

Коробков. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.

Павлов. В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием, к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.

Коробков. Я об этом не знал.

Как видите, после отпора Коробкова, Павлов уже говорит не о приказе и даже не о распоряжении, а о некоем «задании», как в колхозе. Но о выводе войск из Бреста в таком количестве мог быть только приказ по округу с учетом всех обстоятельств — зачем, куда, что с собой брать, чем на новом месте заниматься. Более того, это мифическое «задание», якобы «дается» Павловым в обход непосредственного подчиненного — Коробкова. В армии так тоже не бывает. Ни это, ни то, что десятки офицеров в штабе округа не заволновались уже 15-го вечером оттого, что войска, вопреки «заданию» Павлова, еще в Бресте, и не завалили Павлова и Климовских докладами о невыполнении «задания», не подтверждает, что Павлов хотел вывести войска из Бреста. Срывал плановую учебу, но не выводил!

И это не все. Начальник связи округа генерал Григорьев показал, что Павлов и Климовских прямо не исполнили приказ Генштаба о приведении войск в боевую готовность, данный за четыре дня до начала войны — 18 июня 1941 г. Григорьев сказал:

«Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять патроны из НЗ, и полк имеет только караульную норму по 15 штук патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника генерального штаба от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность».

Из этого показания генерал-майора Григорьева, сделанного в присутствии Павлова и Климовских, Зенькович что-то выбросил, но и оставшегося больше, чем достаточно. Это показание прямо опровергает хрущевско-жуковскую брехню о том, что Сталин якобы не поднял войска по тревоге, и это подтверждает, что Павлов отдал немцам на избиение 3 дивизии в Бресте осмысленно, вопреки прямому приказу Москвы.

Правда Григорьев не смеет так сказать и называет поведение Павлова и Климовских «благодушием»:

«Только этим благодушием можно объяснить тот факт, что авиация была немецким налетом застигнута на земле. Штабы армий находились на зимних квартирах и были разгромлены и, наконец, часть войск (Брестский гарнизон) подверглась бомбардировке на своих зимних квартирах».

Это не благодушие, это измена. Но суд измену Павлова и Климовских доказать не смог, а может и не счел нужным — суд спешил, а расстрел полагался и за измену, и за преступную халатность.

А измену суд не смог доказать потому, что Павлов перехитрил следствие. Как только следователь, после ареста Павлова, начал говорить об измене, Павлов тут же начал в ней признаваться. Признался в заговоре, назвал имена заговорщиков (Мерецкова, Уборевича, Штерна, Шаумяна, Халепского и т. д.). Обрадованный признанием следователь не потрудился собрать и другие доказательства, считая, что признания Павлова хватит. Однако Павлов был не так прост — на суде он категорически отказался от всех, сделанных в ходе следствия, признаний и у суда не осталось доказательств. Причем Павлов вел себя довольно нагло, прочтите, скажем, такой эпизод:

«Ульрих. Несколько часов тому назад (суд шел ночью — Ю.М.) вы говорили совершенно другое и в частности о своей вражеской деятельности.

Павлов. Антисоветской деятельностью я никогда не занимался. Показания об антисоветском военном заговоре я дал, будучи в невменяемом состоянии». (Днем был невменяемый, ночью стал вменяемый?)

И от всех остальных предъявленных ему на суде собственных показаний в измене Павлов также нагло отбрехался:

Павлов... Я хотел скорее предстать перед судом и ему доложить о действительных поражениях армии. (Каков нахал! Это что — суду докладывают?) Потому я писал по злобе и называл себя тем, кем я никогда не был.

Ульрих. Свои показания от 11 июля 1941 г. вы подтверждаете?

Павлов.[9] Нет, это тоже вынужденные показания».

Суду ничего делать не оставалось, как оправдать Павлова в измене по 58 ст. и осудить только по оставшимся статьям 193-17 и 193-20 за преступную халатность и сдачу вверенных сил.[10]

Но Павлов знал, что где-то в это время дает показания арестованный Мерецков. Поэтому отказываться от того, что Мерецков мог подтвердить, он боялся, боялся отказываться и от того, что можно было подтвердить документами — все же у него была надежда на помилование Верховным Советом. И подтвержденные им в суде показания интересны:

Ульрих. На листе дела 86 тех же показаний от 21 июля 1941 года вы говорите: «Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая неизбежность поражения Красной Армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет». Такой разговор у вас с Мерецковым был?

Павлов. Да, такой разговор происходил у меня с ним в январе месяце 1940 г. в Райволе.

Ульрих. Кому это «нам хуже не будет»?

Павлов. Я понял его, что мне и ему.

Ульрих. Вы соглашались с ним?

Павлов. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват.

Ульрих. Об этом вы докладывали кому-либо?

Павлов. Нет, и в этом я также виноват.

Ульрих. Мерецков вам говорил о том, что Штерн являлся участником заговора?

Павлов. Нет, не говорил. На предварительном следствии я назвал Штерна участником заговора только лишь потому, что он во время гвадалахарского сражения отдал преступное приказание об отходе частей из Гвадалахары. На основании этого я сделал вывод, что он участник заговора.

Ульрих. На предварительном следствии (лд 88, том 1) вы дали такие показания: «Для того чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10. Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактические мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже… Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей». Эти показания вы подтверждаете?

Павлов. В основном да. Такой план был. В нем была написана такая чушь. На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства.

Д. Г. Павлов

К. А. Мерецков

Поясню, что делал Мерецков только на примере автомобилей. В мирное время у РККА не было транспорта для перевозки боеприпасов, снаряжения, солдат мотодивизий, раненных. Этот транспорт (лошади и автомобили) в мирное время работал в промышленности и колхозах и передавался в армию с началом войны и мобилизации.

Лошади для армии должны быть крупными, а такие лошади не выгодны крестьянам — много едят. Поэтому лошадей для РККА колхозы содержали столько, сколько предписал им в мобилизационном плане Мерецков. А тот их сократил тем, что подло увеличил в 10 раз количество якобы мобилизуемых автомобилей и тех, что сойдут с конвейеров заводов. И в результате при объявлении войны и мобилизации оказывалось, что и автомобилей нет, потому, что их просто нет, и лошадей, повозок и конской сбруи тоже нет, потому, что Генштаб не заказал их подготовить.

Вот и начали мы войну с пешими мехкорпусами, с полными складами боеприпасов, но без снарядов на батареях. Вот и вынуждены были при отступлении оставлять немцам и эти склады, и раненных.

А Павлов, который до командования Западным ОВО был начальником автобронетанковых войск РККА, об этом знал, но молчал.

Как вам нравятся эти невинные жертвы сталинизма? Как вам нравятся их милые разговоры о том, что если фашисты победят, то генералам Мерецкову и Павлову от этого хуже не будет? А как вам нравятся мобилизационные планы, изготовленные Мерецковым? А ведь Мерецков был прощен…

Но вернемся к Совещанию, на котором Д. Г. Павлов сделал доклад о прорыве механизированной группы, а К. А. Мерецков о состоянии боевой подготовки РККА.