Глава 15 Крах Флорентийской унии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15

Крах Флорентийской унии

Сразу после смерти митрополита Киприана Витовт отправил к патриарху Матвею I (1397–1410 гг.) полоцкого епископа Феодосия. Витовт просил императора и патриарха: «Поставьте Феодосия нам в митрополиты, чтобы сидел на столе киевский митрополии по старине, строил бы церковь божию по-прежнему, как наш, потому что по воле божией мы обладаем тем городом, Киевом».

Великий князь московский Василий I не имел достойного кандидата, да и не хотел идти на прямой конфликт с тестем, и обратился в Царьград с просьбой поставить митрополита «по старой пошлине» [обычаю]. Это следовало понимать в том смысле, что Москва готова принять митрополита, указанного патриархом. Первоиерарх-грек в данной ситуации представлялся предпочтительнее литовского ставленника. Сговорчивая позиция Москвы в Константинополе, естественно, больше пришлась по душе, чем просьба Витовта: в канун падения Империи Ромеев греки рады были укрепить свое влияние в крупнейшей и богатейшей митрополии Константинопольского Патриархата и держать ее под контролем.

В пользу московского предложения греки склонялись и по причине предполагавшегося нового династического союза: дочь Василия Анна{151} вступила в брак с сыном императора Мануила II — Иоанном Палеологом, также будущим императором. Таким образом, в Царьграде было принято решение пренебречь просьбой Витовта и вновь поставить на митрополию всея Руси грека. 1 сентября 1408 г., спустя два года после смерти Киприана, патриарх Матвей поставил митрополитом киевским и всея Руси грека Фотия. Это был уроженец Морей (Пелопоннеса), в юные годы ушедший в монастырь.

1 сентября 1409 г. Фотий прибыл в Киев, где и пробыл 7 месяцев. То, что свое святительство на Руси он начал с Первопрестольного митрополичьего города, обещав Витовту не оставлять своим попечением Литовскую Русь, сделало возможным примирение митрополита с великим князем литовским.

В 1410 г. Фотий прибыл в Москву. Деятельность свою он начал с устроения весьма запущенных дел Русской митрополии. Четыре года отсутствовал митрополит и нашествие Эдигея в 1408 г. привели в упадок хозяйство русской церкви. За это время почти вся собственность митрополичьего двора была разграблена и расхищена, а церковными землями завладели бояре. Митрополит весьма решительно занялся наведением порядка, смело обличая всех похитителей. В их числе оказался даже великий князь, присвоивший себе право пользования частью доходов митрополии. Фотий в короткий срок самыми энергичными мерами сумел восстановить митрополичье хозяйство, и, как результат, нажить себе немало врагов, которые всячески старались рассорить Фотия с великим князем, в чем нередко преуспевали.

Фотий хотел быть не московским митрополитом, а подлинным митрополитом всея Руси. Управлять митрополией только из Москвы или только из Киева означало стать на стороне Москвы или Литвы, поэтому Фотий стал «кочующим митрополитом». Пробыв несколько месяцев в Москве, в 1411–1412 гг. он совершил длительные поездки по южным епархиям, посетив Киев, Галич, Луцк и т. д.

Как уже говорилось, Витовт мечтал о создании сильного русско-литовского королевства с единой и зависимой от него власти церковью. Причем, повторяю, сами по себе внутренние проблемы мало волновали великого князя. Понятно, что митрополит всея Руси, стоявший над московским и литовским великими князьями, не устраивал Витовта. И тут вовремя подоспела кляуза киевских иерархов на Фотия, мол, «митрополит переносит из Киева в Москву все узорочье церковное и сосуды, пустошит Киев и весь юг тяжкими пошлинами и данями».

В 1414 г. Витовт лишил Фотия права управлять западнорусскими епархиями. Он пожаловался в Царьград и просил патриарха поставить митрополитом на Литву племянника Киприана Григория Цамвлака. Однако в Царьграде по-прежнему не любили чужих избранников и при бедственном положении империи надеялись получить помощь скорее от своего Фотия, чем от кандидата Витовта — болгарина Григория, и просьба Витовта была отклонена. Но литовский князь решил, что константинопольский двор и патриарх поставят того митрополита, за которого дадут больше денег, и в 1414 г. в Новогрудке созвал владык и архимандритов, где объявил им о необходимости поставить своего митрополита. «Жаль мне смотреть на все это, — говорил Витовт, — чужие люди станут толковать: «Вот государь не в той вере{152}, так и церковь оскудела; так чтоб этих толков не было, а дело явное, что все настроение и запущение церкви от митрополита, а не от меня». Епископы ответили: «Мы и сами не в первый раз слышим и видим, что церковь скудеет, а император и патриарх строителя доброго к нашей церкви не дают».

Однако большинство иерархов не желали полного разрыва с Константинополем и предложили Витовту: «Пошлем еще раз в Царьград, к императору и патриарху». И в марте 1415 г. с Витовт отправил в Константинополь послов с угрозой, что если там не исполнят его желание, то в Киеве будет поставлен митрополит своими русскими епископами.

Когда все сроки прошли, Григорий Цамвлак был посвящен в митрополиты собором епископов литовской Руси — полоцкого, черниговского, луцкого, владимирского, перемышльского, смоленского, холмского, туровского. В соборной грамоте об избрании и посвящении Григория говорилось, что епископы, видя церковь киевскую в пренебрежении от митрополита, который, собирая с нее доходы, относит их в другое место, где живет, по совету великого князя, других князей, бояр, вельмож, архимандритов, игуменов, иноков и священников поставили в митрополиты Григория, руководствуясь апостольским уставом, прежним примером русских епископов, которые при великом князе Изяславе сами поставили митрополита Клима, и примером единоплеменных болгар и сербов. «Этим поступком, — говорили епископы, — мы не отделяемся от церкви, продолжаем почитать патриархов восточных, митрополитов и епископов отцами и братиями, согласно с ними держим исповедание веры, хотим избежать только насилий и вмешательства мирского человека, симонии и всех беспорядков, которые происходили недавно, когда Киприан, Пимен и Дионисий спорили о митрополии».

Не менее любопытна и грамота Витовта о поставлении Григория Цамвлака: «Кто хочет по старине держаться под властию митрополита киевского — хорошо, а кто не хочет, то как хочет, знайте одно: мы не вашей веры, и если б мы хотели, чтоб в наших владениях вера ваша истреблялась и церкви ваши стояли без устройства, то мы бы ни о ком и не хлопотали; но когда митрополита нет или епископ который умрет, то мы бы наместника своего держали, а доход церковный, митрополичий и епископский себе бы брали. Но мы, желая, чтоб ваша вера не истреблялась, и церквам вашим было бы строение, поставили собором митрополита на киевскую митрополию, чтоб русская честь вся стояла на своей земле».

Здесь Витовт показывает, что хотя он лично и принадлежит к католикам, но интересы православной церкви ему дороги, и он будет ревностно их защищать.

Фотий, со своей стороны, издал окружное послание к православному южнорусскому населению. Не упоминая о Витовте, митрополит порицал поступок Григория Цамвлака и поставивших его епископов. Из послания видно, что Григорий ездил сперва в Константинополь на поставление, но был там лишен священнического сана патриархом Евфимием и едва спасся бегством от казни. Этот случай Фотий привел в доказательство бескорыстия константинопольского двора, ибо как сам Григорий, так и прежде его Феодосий полоцкий обещали много золота и серебра за свое поставление, но не получили желаемого. Фотий потребовал от православных, чтобы они не общались с епископами, замыслившими разделение митрополии.

Несколько месяцев после избрания Цамвлак прожил в Вильно. Летописец утверждает, что он даже предложил Витовту перейти в православие, на что получил ответ, что если Григорий поедет в Рим и оспорит папу и его мудрецов, то он, Витовт, немедленно перейдет в православие.

Но, шутки шутками, а великий князь всерьез подумывал, как объединить католиков и православных. Узнав про учение Яна Гуса, он решил использовать его как приемлемую для обеих сторон базу для соединения. Он уговорил Григория и нескольких епископов отправиться на знаменитый Констанцский Собор (1414–1418 гг.), провозгласивший превосходство Соборов над папами. Однако литовское посольство с митрополитом на Собор прибыло уже после свержения Гуса, и план Витовта оказался невыполнимым, тем более, что отцы Собора отвергли для мирян древний обычай причащения под обоими видами. То, что литовские послы узрели на Западе: скандальные распри, порожденные двоепапством, недостойное поведение и распущенность духовенства и т. д., — убедили Витовта, что о соединении церквей нечего было и мыслить.

В 1419 г. Цамвлак умер{153}, и Витовт согласился признать власть митрополита Фотия над русской Литвой. Главной причиной этого стала возможность сделать Василия II своим вассалом. Со своей стороны Фотий прекрасно понимал слабость нового великого князя московского и тоже искал союза с Витовтом.

Извещая о примирении с Витовтом, Фотий писал: «Христос, устрояющий всю вселенную, снова древним благолепием и миром свою церковь украсил и смирение мое в церковь свою ввел, советованием благородного, славного Великого Князя Александра [Витовта]».

Вновь «кочующий митрополит» начал объезжать свои владения. В 1420–1422 гг. Фотий посещает Львов, Владимир Волынский и Вильно. Длительные поездки в Литву Фотий совершил в 1423, 1428 и 1430 годах.

Фотий ненадолго пережил Витовта и умер 1 июля 1431 г. Он был погребен рядом со святым Киприаном в Успенском соборе Московского Кремля. Впоследствии митрополита Фотия причислили к лику святых.

В Московском государстве вновь возникла усобица, и несколько месяцев после смерти Фотия было не до митрополита. В свою очередь, литовский князь Свидригайло, хотя и вел войну за престол в Вильно, нашел время отправить в Константинополь на поставление своего кандидата — смоленского епископа Герасима, который и стал новым митрополитом. Однако не вполне ясно, с каким титулом Герасим был поставлен на митрополию. Новгородские летописи называют его «Киевским и всея Руси» и даже «Московским и всея Руси». Но это могла быть и намеренная фальсификация, связанная с тем, что новгородцы использовали нового митрополита в своем противостоянии с Москвой: Герасим поставил для Новгорода архиепископа Евфимия II, которому в этом отказал Фотий.

В Москву Герасим ехать не захотел, мотивируя это продолжавшейся там гражданской войны. Герасим правил из Вильно, а затем из Смоленска. Он вел какие-то переговоры с Римом о воссоединении церквей. В ноябре 1434 г. папа послал грамоту «Достопочтенному брату нашему Герасиму, архиепископу провинции русской». Видимо, Герасим вошел в сношение и с польскими воеводами против Свидригайло.

В конце апреля 1435 г. митрополит был схвачен по обвинению в организации заговора против великого князя. У него обнаружили «переветные грамоты». Герасим готовил передачу Смоленска врагу Свидригайло Сигизмунду, но в последний момент заговор был открыт смоленским наместником. 26 июля Герасима сожгли в Смоленске (по другим сведениям, в Витебске), и митрополичий престол стал опять вакантным.

В Москве же еще в 1432 г. «нарекли» в митрополиты рязанского епископа Иону, но ехать в Царьград при жизни Герасима Иона побоялся. И лишь зимой 1435/36 г. «нареченный» московский митрополит двинулся в дальнюю дорогу. Но пока он ехал, в середине 1436 г. патриарх утвердил митрополитом грека Исидора.

Это решение патриарха формально могло оправдываться последовавшим по смерти Киприана от самих русских предложении ставить митрополита «по старине», то есть по усмотрению самого патриарха Константинопольского. Прецедент с поставлением Фотия как бы подтверждал за Царьградом это право.

К моменту поставления Исидора греки уже вовсю готовились к Ферраро-Флорентийскому собору, который должен был рассмотреть вопрос об унии Константинополя с Римом. Такой ценой греки надеялись купить военную и финансовую помощь против наступавших турок. Уже было совершенно очевидно, что Константинополь не может один противостоять туркам. Империя угасала, ее история стремительно приближалась к своему трагическому финалу. Размеры Византии в первой половине XV века свелись к одному лишь Константинополю с его окрестностями да маленькому Морейскому деспотату на Пелопоннесском полуострове. Тем не менее, в Царьграде еще продолжал существовать император, и первоиерархом православного мира по-прежнему считался константинопольский патриарх. Но в некогда блестящей столице Империи ромеев царила ужасающая нищета. Население Царьграда во много раз сократилось. Целые кварталы города лежали в руинах, в том числе и Большой императорский дворец. Практически отсутствовало войско. Денег катастрофически не хватало на самое необходимое. Даже император ел на деревянной посуде. Все это были явные признаки агонии империи и приближающегося конца. В то же время турецкая мощь была несопоставима с силами угасающей Византии.

В такой ситуации утопающий хватается за соломинку. Византийские власти и иерархи православной церкви готовы были согласиться на унию ради своего спасения от турок.

Увы, они выдавали желаемое за действительное. Запад не мог, да и не хотел спасать обломки Византийской империи. Исидор был верным соратником патриарха Иосифа и императора Иоанна VIII Палеолога в деле созидания унии с латинянами. Патриотически настроенный грек (хотя, вероятно, болгарского происхождения), он с огромным энтузиазмом отнесся к плану обороны империи силами католического Запада. Современники отзывались об Исидоре как о человеке обширнейших познаний. Как и его соратник в деле заключения унии митрополит Никейский Виссарион, Исидор выглядит, скорее, интеллектуалом ренессансного типа, чуждым православной духовности и, напротив, близким идеалам западноевропейского гуманизма в духе «Возрождения».

Приверженцем западной ориентации он зарекомендовал себя еще до того, как стал митрополитом всея Руси. В 1433 г. Исидор уже побывал на Базельском соборе католической церкви, где начал диалог об унии.

2 апреля 1437 г. новый митрополит прибыл в Москву. В его свите ехал незадачливый кандидат Иона, вернувшийся к прежней должности рязанского епископа. Правда, при прощании патриарх утешил Иону, обещав поставить его на митрополию после смерти Исидора.

Как писал историк А. А. Зимин в монографии «Витязь на распутье»: «В Москве Исидор был принят с подобающим новому митрополиту почетом. Свидетельством вполне лояльных отношений, установившихся между великим князем и митрополитом в первые месяцы после его прибытия в Москву, является докончание Василия II с великим князем тверским Борисом Александровичем, составленное «по благословению» митрополита Исидора.

При встрече с Василием II Исидор передел ему послания византийского императора и престарелого патриарха Иосифа II (1416–1439 гг.), в которых содержалась просьба послать его на собор «утвержения ради православныя веры». Василий II решил не только отпустить Исидора на собор, но и послать вместе с ним представительную делегацию, в которую входили суздальский епископ Авраамий и человек сто сопровождавших их лиц»{154}.

Церковники утверждают, что Василий II напутствовал митрополита: «Если уже ты непременно желаешь идти на Осьмый Собор, то принеси нам оттуда наше древнее Православие, которое мы приняли от предка нашего Владимира, а нового и чужого не приноси нам, — мы того не примем»{155}. Но, скорей всего, это позднейшая интерполяция.

Итак, 8 сентября 1437 г. Исидор отправился на собор и 14 сентября прибыл в Тверь, где его встретили великий князь Борис Александрович и епископ Илья. Тверской князь отправил вместе с Исидором на собор своего боярина Фому. 9 декабря митрополит прибыл в Новгород, где ему также устроили пышную встречу. Только 6 декабря Исидор добрался до Пскова, где пробыл семь недель.

Позже Исидора обвинят в склонности к латинству еще в дороге. Так, мол, в Юрьеве Ливонском (Дерпте), когда русское население города вышло к нему навстречу со священниками и крестами, и в то же время вышли навстречу немцы со своими крестами, то митрополит сначала подошел к немцам.

(Мне же тут хочется обратить внимание на другое: в Юрьеве, основанным князем Ярославом Мудрым в XI веке, через 400 лет продолжали жить русские, и в немалом количестве, и их почему-то окрестные чухонцы не называли оккупантами.)

В августе 1438 г., через год после выезда из Москвы, Исидор прибыл в Феррару, где еще в апреле 1438 г. начался собор, впоследствии перенесенный во Флоренцию. Здесь уже находилась вся греческая делегация, которая дала папе Евгению IV убедить себя ехать в Феррару, а не в Базель. Там заседал другой собор Западной церкви, который находился в разрыве с папой, и с которым ранее греки поддерживали связь. Базельский собор, назвавший себя «Вселенским», постановил, что Собор стоит выше папы и имеет право низлагать последнего. Такая позиция могла бы дать больший шанс для подлинного богословского диалога с Западом о соединении церквей. Кроме того, Базельский собор был поддержан большинством европейских монархов, в том числе и императором «Священной Римской империи Германской нации», что сулило более реальную помощь грекам.

Евгений IV отлучил от церкви всех участников Базельского собора, а те, в свою очередь, угрожали аналогичной мерой всем собравшимся на собор в Ферраре. Ни один европейский монарх не приехал в Феррару. Никто из них, кроме герцога Бургундского, не прислал сюда даже своих послов. Поражает политическая недальновидность всегда столь изощренно хитрых греков: при конфликтной ситуации, которая на тот момент сложилась в отношениях между папством и государями европейских стран, было очевидно, что никакой реальной помощи Константинополю ожидать не приходится, каковы бы ни были итоги Феррарского собора.

С 26 февраля 1439 г. заседания собора были перенесены во Флоренцию. Присутствовавший на соборе император Иоанн Палеолог к догматическим спорам был безразличен, его волновало лишь получение реальной помощи от Запада для борьбы с турками. В итоге греки уступили по всем пунктам. Они приняли католический догмат об исхождении святого духа, признали папу главой церкви и т. д.

Я умышленно не привожу подробных сведений о различиях в обрядах восточной и западной церквей. На мой взгляд, все унии католиков с православми имели целью не сближение вероучений, а подчинение православными римскому папе. Как уже в наши дни остроумно заметил один из иерархов православной церкви: «Мы не против объединения церквей, но при главенстве московского патриарха».

5 июля 1439 г. уния была подписана всеми греческими делегатами, за исключением одного лишь епископа Марка Эфесского. Исидор поставил красноречивую подпись под актом о соединении с Римом: «подписуюсь с любовью и одобрением». Роль русского митрополита в деле заключения унии была столь велика, что папа выказал ему свое особенное расположение. Исидор перед отъездом на Русь получил кардинальскую шапку и титул «legatus de latere» («легата от ребра апостольского»). Его юрисдикции подчинялись не только Русь и Литва, но также Ливония и Польская Галиция{156}.

Вскоре Исидор неспешно двинулся домой, на Русь, повсюду призывая православных причащаться вместе с католиками. Об этом же из Будапешта он в 1440 г. отправил окружное послание своей пастве. В Кракове митрополит был принят королем Польши и служил греческую литургию в римском костеле. Многократно служил он и с католиками. Но поддержки католических властей Польши и Литвы, на которых Исидор возлагал большие надежды, он так и не встретил. Причиной этому было то, что король Польши Владислав III Ягеллончик не признавал в то время ни папу Евгения IV, ни базельского антипапу Феликса V, а потому не воспринял и Флорентийской унии. В Литве же князем после смерти Сигизмунда стал брат Владислава Казимир Ягеллончик (будущий король Польши Казимир IV), который боялся конкуренции за престол со стороны сына Сигизмунда, а потому не хотел вносить смуту в умы своих православных подданных поддержкой унии. Однако, многие православные удельные князья Литовской Руси, в том числе и Киевский князь Александр Владимирович, внук Ольгерда, приняли Исидора как своего законного митрополита.

Митрополит Исидор прибыл в Москву в Великий Пост 1441 г. Перед ним как перед папским легатом и кардиналом несли латинский крест — «крыж ляхкий». Митрополит стал совершать богослужение в Успенском соборе Кремля. За ектениями он велел на первом месте поминать имя папы Евгения, а не патриарха константинопольского. По окончании службы Исидор велел зачитать с амвона главного храма России акт об унии константинопольского патриархата с Римом. Затем митрополит передал великому князю послание от папы Евгения с призывом помогать Исидору в деле утверждения унии. Папе, а не патриарху, как раньше, пропели многолетие.

Через четыре дня после прибытия в Москву Исидор по приказу Василия II был схвачен и заключен в Чудов монастырь в Кремле. Василий II назвал его «латинским ересным прелестником» и «волком в овечьей шкуре».

В Москве давно знали о ходе Флорентийского собора. Спутник Исидора суздальский епископ Авраам прибыл в Москву еще 19 сентября 1440 г. Так что времени для принятия решения у Василия II и у его иерархов было более чем достаточно.

Современные церковные историки считают Василия II спасителем православия: «Исидору дают возможность максимально изобличить себя как отступника от Православия, и лишь затем инициативу берет на себя великий князь. Это, вероятно, тоже не случайно. После Флорентийского собора в мире нет уже ни православного Вселенского Патриарха, ни православного императора, есть лишь одна верная Православию Поместная Церковь — Русская. И отныне она тождественна Вселенской Церкви. Прежде занимавший заурядное место в имперской теократической системе великий князь Московский и всея Руси теперь осознал себя как подлинный преемник православного царского достоинства, настоящий «епископ внешних дел Церкви», каким мыслили себя, начиная с Константина Великого, все Императоры Ромеев. Даже само царственное имя Василия, наверное, было им осмыслено в это время как призвание быть возглавителем того православного остатка, с которым после унии еще можно было связывать понятие «православный мир». Здесь уже впервые мы можем увидеть истоки идеи «Третьего Рима» — Москвы. Отсюда и такая неожиданная активность Московского государя в делах Церкви, выказанная им при обличении Исидора.

Лишь после Василия высказывают свое суждение о митрополите русские архиереи. В Москву на Собор Русской Церкви для рассмотрения дела митрополита-отступника приехали епископы Ефрем Ростовский, Иона Рязанский, Варлаам Коломенский, Иов Сарайский, Герасим Пермский и Авраамий Суздальский, многочисленные архимандриты, игумены важнейших монастырей, представители черного и белого духовенства. Собор рассмотрел флорентийское определение и признал его «ересью, противной Божественным правилам и Преданию». Кстати, это определение неплохо было бы помнить сегодня тем ревнителям экуменизма, которые утверждают, что Православной Церковью католицизм никогда соборно не квалифицировался как ересь — постановления Московского Собора 1441 г. никто до сих пор не отменял!»{157}

С таким утверждением можно во многом согласиться. Но не следует забывать, что Василий II был недалеким человеком и слабым правителем, которым всегда управляли: поначалу мать Софья Витовтовна и митрополит Фотий, потом московские бояре. И ни о каких проблемах вселенского масштаба Василий не думал. Был бы жив дед, еще неизвестно, что бы он затеял. Но великого Витовта не было в живых, и в Литве шла усобица, то есть, ни помощи, ни особой беды оттуда ждать не приходилось. До папы было слишком далеко, и проку от его пастырского благословения, равно как и от проклятия, не было.

Так что мотивы отказа от унии были чисто внутренние. Принятие унии могло дать серьезное оружие конкуренту Василия — его двоюродному брату Дмитрию Шемяке. А власть Василия II, как показали дальнейшие события, и так висела на волоске.

Спору нет, отказ от унии имел огромное значение для истории Руси, да и для всемирной истории. Но при этом надо остерегаться фальсификаторов, которые и так уже вдоль и поперек изгадили русскую историю.

Заключив под стражу митрополита Исидора, московские власти сами себя поставили в сложное положение: а что с ним теперь делать? Казнить или отправить в заключение страшно, ведь власть Василия висит на волоске. Обличать в ереси константинопольского патриарха и всю греческую церковь тоже не хочется.

Посему, видно, московские власти предложили Исидору уехать… Исидор не заставил просить себя дважды и осенью 1441 г. вместе со своим учеником архимандритом Григорием отправился в Тверь. Однако тверской князь Борис Александрович, не разобравшись в ситуации, посадил беглецов в темницу. Лишь через полгода Борис все понял и отпустил Исидора с Григорием в Литву. Но там его ожидает полный провал: великий князь Казимир признал законным не Ферраро-Флорентийский собор и папу Евгения IV, а Базельский с его антипапой Феликсом V. В результате унию не приняла даже Литва. Такого, вероятно, Исидор не мог предположить даже при самом худшем прогнозе событий. Незадачливый кардинал уехал в дорогой его сердцу Рим с тем, чтобы уже больше никогда не появляться на Руси, в которой он так жестоко обманулся.

Во время осады Константинополя турками император Константин XII, находясь на краю гибели, снова стал умолять Рим о помощи. Папа послал к нему кардинала Исидора, дабы предварительно добиться утверждения унии. Прибыв в столицу 12 ноября 1452 г., Исидор был резко обличен монахом Пантократорского монастыря Геннадием Схоларием (ставшим вскоре патриархом Геннадием II). Все же ему удалось совершить в соборе святой Софии литургию с поминовением папы Николая V и бежавшего в Рим униатского патриарха Григория Мамма.

На следующий день после взятия турками Константинополя Исидор, переодевшись рабом, сумел выкупиться за несколько монет и бежал в Рим. Папа Пий II (1458–1464 гг.) даровал ему титул патриарха константинопольского. Умер Исидор в Риме в 1463 г.

Падение Царьграда московский летописец оценил следующим образом: «Царство без грозы есть конь без узды. Константин и предки его давали вельможам утеснять народ, не было в судах правды, ни в сердцах мужества; судии богатели от слез и крови невинных, а полки греческие величались только цветной одеждой. Гражданин не стыдился вероломства, а воин — бегства, и Господь казнил властителей недостойных, умудрив царя-Магомета, коего воины играют смертию в боях и судьи не дерзают изменять совести. Уже не осталось теперь ни единого царства православного, кроме русского. Так исполнилось предсказание св. Мефодия и Льва Мудрого, что измаилтяне (турки) овладеют Византией; исполнится, может быть, и другое, что россияне победят турок и на семи холмах ея воцарятся».

Из-за усобицы в Великом княжестве Московском избрание рязанского епископа Ионы митрополитом состоялось лишь 15 декабря 1448 г. Теперь московские власти уже не считали нужным спрашивать об этом Царьград. После поставления Ионы великий князь отправил к императору Константину Палеологу грамоту, в которой писал: «Мы поступили так по великой нужде, а не по гордости или дерзости. До скончания века пребудем мы в преданном нам православии. Наша церковь всегда будет искать благословения церкви цареградской и во всем по древнему благочестию ей повиноваться. И отец наш, Иона митрополит, также просит благословения и соединения, кроме нынешних новых разногласий, и молим твое святое царство, будь благосклонен к отцу нашему Ионе митрополиту. Мы хотели обо всех этих делах церковных писать и к святейшему патриарху православному, требовать его благословения и молитвы; но не знаем, есть ли в вашем царствующем граде патриарх или нет? Если же, бог даст, будет у вас патриарх по древнему благочестию, то мы будем извещать его о всех наших положениях и просить благословения».

Тут внешняя покорность граничит с издевкой. Это не просьба, а вежливое уведомление об уже свершившемся факте.

Польский король и великий князь литовский Казимир подчинил юго-западную церковь новому митрополиту, и в 1451 г. Иона отправился в инспекционную поездку по русской Литве.

Между тем, после взятия турками Константинополя в 1452 г. стало два константинопольских патриарха: один — в турецком Стамбуле, а другой — в Риме. В 1458 г. патриарх константинопольский Григорий Мамма, живший в Риме, поставил митрополитом всея Руси болгарина Григория.

Узнав об этом, Василий II попросил Казимира не принимать Григория, так как общий митрополит всея Руси был Иона, и «не нарушать старины». «Старина же наша, — писал великий князь московский, — которая ведется со времени прародителя нашего Владимира, крестившего Русскую Землю, состоит в том, что выбор митрополита принадлежит нам, а не великим князьям литовским. Кто будет нам люб, тот и будет у нас на всей Руси, а от Рима митрополиту у нас не бывать, такой мне не надобен. И ты, брат, ни под каким видом не принимай его. Если же примешь, то ты церковь божью разделишь, а не мы».

В ответной грамоте Казимир предложи Василию II признать Григория и в качестве основного аргумента привел дряхлость Ионы, который уже просто физические не мог посещать Литву. Василий, естественно, отказался, и Казимир поставил в Киеве митрополитом Григория.

Хворый Иона помер в 1461 г., назначив себе преемником ростовского архиепископа Феодосия, который и был поставлен по новому обычаю в Москве собором северных русских владык.

Таким образом, Иона стал последним митрополитом всея Руси. В 1458 г. наступил раскол русской православной церкви на русскую и литовскую. Так будет более двух веков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.