Компрадорская история

Компрадорская история

И более того. Вся уже написанная русская история XVIII и XIX веков волей-неволей написана так, словно дворянство, а потом дворянство и интеллигенция – это и есть весь российский народ. Историк, даже не склонный ни к какой тенденциозности, вынужденно опирается на письменные источники, то есть на то, что оставлено людьми изучаемой эпохи. В каком-то случае он легко подвергнет документ «внутренней критике», то есть поймет, какие реалии жизни, даже не проговоренные в документе, заставили написать его так, а не иначе.

Читая высказывание почтенных господ сенаторов о том, что «у нас среди крестьян умных людей нет», историк обречен улыбаться. Нет никаких проблем в том, чтобы сразу понять – материалы Комиссии Петра Шувалова написаны в интересах одного сословия и, судя по всему, одним из политических лидеров этого сословия.

Но во множестве других случаев историки оценивают исторических деятелей так, как их оценило только одно сословие – дворянское. Дворянству было угодно считать Анну Ивановну и особенно Бирона чудовищами, а время их правления – эксцессом.

Но было ли это время эксцессом с точки зрения всего остального населения Российской империи? Сомнительно! Потому что даже военные команды, вышибавшие недоимки по законам военного времени, – это лишь прямое продолжение политики Петра, размещавшего воинские части на территории губерний, то есть фактически оккупировавшего собственную страну собственной армией. К тому же карательные экспедиции за недоимками предпринимались и при Екатерине I, и при Петре II. Масштаб другой? Может быть…

Но мог ли «простой народ» разглядеть тут приливы и отливы и связать их с годами правления императоров? Тем более что документы заседаний Сената и Указы очередного императора-однодневки им если и были известны, то только в том виде, в котором они оглашались специально для них. А политика правительства оставалась тайной за семью печатями для 99 % российского населения.

Очень может быть, бироновщина никогда и не существовала в сознании народа как какой-то особый период. Было так – продолжение жестокостей времен Петра, и только.

Точно так же нам не известно народное отвращение или ненависть к немцам. Для дворян (онемечивавшихся все сильнее) быть русскими патриотами означало плыть в русле официальной идеологии. Но для недворян (кроме служилых недворян-разночинцев) придворная идеология или идеология служилого класса просто не существовала, а немцы им ничего плохого не сделали – ни с теплого местечка не вытеснили, ни повышать квалификацию не заставили.

Так же точно и последующие цари – Елизавета, Петр III, Екатерина II, Павел I оцениваются нами только с дворянских позиций. Большая часть всевозможных «открытий» – «А оказывается, о Павле-то вот еще что думали!!!» – связана именно с этим: историк привлекает материалы недворянских источников. И чаще всего оценки императоров и их политики дворянами и недворянами расходятся. И обожание «матушки Екатерины», и отвращение к «голштинскому чертушке» и к «уродцу» Петру III, и неприязнь к Павлу I и его политике на поверку оказываются чисто дворянскими феноменами. И получается, что мы и впрямь – вовсе не в переносном смысле слова и не в порядке художественного образа – изучаем историю 1–2 % населения России так, словно эти 1–2 % и есть все 100 %. Что и печально, и неправильно.

Мы до сих пор изучаем историю России по источникам, которые написаны 1–2 % ее населения, и изучаем так, словно история этих 1–2 % и есть вся история государства и общества российского. И очень удивляемся, что «народ» совершенно по-другому, чем «интеллигенция», воспринимает и многих деятелей, и исторические события.

Петр I – официальный кумир дворян и интеллигенции – «русских европейцев». А крестьяне ненавидели разорившего страну Петра Антихриста.

Дворяне сохранили самые ужасные воспоминания о терроре Анны Ивановны – «бироновщине». А крестьян совершенно не касался этот террор; всех императоров первой половины XVIII века, как и Бирона, и Миниха, они совершенно не запомнили.

Для дворян и всех последующих «европейцев» Екатерина была кумиром и «матушкой», ее мужеубийство оправдывалось, и даже ее половое поведение считалось таким… веселым. В конце концов, если помещику можно иметь крепостной гарем, почему царице нельзя иметь гарема из придворных? Такое же жизнерадостное вольнодумство.

Но крестьяне не любили Екатерину, скорее были к ней глубоко равнодушны и никогда не называли ее «матушкой». И вообще об этой даме отзывались в выражениях, которые в приличном обществе и не всегда повторишь. Сохранился интересный эпизод: когда Пушкин с энтузиазмом рассказывал своему кучеру, как правильно поступила Екатерина, убивая негодного Петра III, тот укоризненно покачал головой:

– Эх, барин! Да если каждая мужа убивать станет… Людей же на свете не останется.

До сих пор Петра III и Павла I считают такими чудовищами: выродками и негодяями, психами на троне. А в народе Павла Петровича любили. Он велел сечь дворян, нарушая Манифест о вольности дворянской? Но солдаты испытывали от этого в основном элементарное злорадство. И был он очень популярен, Павел Петрович. Уже в XX веке появилась легенда в Павловске, связанная с гибелью нескольких подростков: в конце 1940-х годов мальчики погибли, неосторожно играя в развалинах парковых павильонов. Так вот, рассказывали, что призрачный Павел гуляет по аллеям в компании этих подростков, что-то рассказывает им.

Ни на чем не настаиваю, но невозможно представить себе такую же легенду об Анне Ивановне или о Екатерине.

Николай I, ритуально ненавидимый русскими либералами, тоже был популярен в народе, а вот «царя-Освободителя», Александра II, в народе никогда не почитали. Кстати, и особой благодарности за освобождение он не удостоился… да и неудивительно! Освободил-то он крестьян не больше, чем его отец! Интеллигенция предпочла забыть; сегодня мало кто знает, что было освобождено при Александре II всего 28 % крестьян… Остальных уже освободили при Николае I. Сам же способ освобождения 1861 года разорял людей до такой степени, что крестьяне потеряли почти всю свою землю, превращаясь из самостоятельных хозяев в арендаторов и батраков. Выкупая же самих себя, «временнообязанные» сохранялись как «почти крепостные» до 1905 года. Получается, что интеллигенция это забывала или игнорировала, а «русские туземцы» это прекрасно помнили и учитывали.

Народники пели песни о народном герое Стеньке Разине, но это чисто интеллигентский миф. В народных сказаниях Разин – страшный преступник, обреченный в аду вечно грызть раскаленные кирпичи.

Впрочем, продолжать можно долго. Слава еще ожидает человека, который напишет историю России с позиции 98 % ее населения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.