ГЛАВА 8 «Россия во мгле»…

ГЛАВА 8

«Россия во мгле»…

ЕЩЁ до окончания Гражданской войны, в сентябре 1920 года, в Россию приехал английский писатель Герберт Уэллс — автор знаменитых фантастических романов «Машина времени», «Человек-невидимка», «Война миров»… Впрочем, Уэллс был мастером и социального романа, выдающимся писателем-публицистом.

Уэллс прибыл в Петроград накануне последнего крупного напряжения России в Гражданской войне — вскоре должна была начаться Перекопско-Чонгарская операция Южного фронта по разгрому войск Врангеля и освобождению Крыма. 7 ноября 1920 года Красная Армия пошла на Перекоп, а уже 16 ноября Фрунзе телеграфировал Ленину, что конница Будённого заняла Керчь и Южный фронт ликвидирован.

Впрочем, Уэллс уехал из России ещё до начала штурма Перекопа, пробыв у нас две недели. Вернувшись домой, он — отнюдь не приверженец коммунизма, но честный человек, написал книгу «Россия во мгле», в которой назвал Ленина «кремлёвским мечтателем». Забегая далеко (хотя далеко ли по меркам Истории?) вперёд, напомню, что Уэллс приезжал в СССР ещё раз — в 1934 году, и имел беседу в Кремле уже со Сталиным.

Но об этом я — в своём месте — ещё скажу.

В мировой литературе XX века есть, пожалуй, две книги, без знакомства с которыми современный человек вряд ли сможет понять суть той одновременно величественной и динамичной эпохи, когда Русская Вселенная преобразовывалась в Советскую Русскую Вселенную. Вторая (в хронологическом порядке) из этих двух книг — «1937 год» Лиона Фейхтвангера.

А первая — как раз «Россия во мгле» Уэллса.

Сегодня её не так-то просто и достать — она не переиздавалась ровно пятьдесят лет. И поэтому я считаю своим долгом познакомить читателя с наиболее показательными местами из этой книги-документа.

Первая её глава имеет пессимистическое название: «Гибнущий Петроград». Однако уже четвёртая глава называлась «Созидательная работа в России». Увы, созидание — если иметь в виду экономику, науку, технику — тогда ещё только намечалось. А вот разруха была жестокой реальностью.

Уэллс писал:

«Основное наше (Уэллс приехал в РСФСР вместе с сыном. — С. К.) впечатление от положения в России — это картина колоссального непоправимого краха. Громадная монархия, которую я видел в 1914 году (во время первого приезда ещё до начала мировой войны. — С. К.), с её административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги под тяжким бременем шести лет непрерывных войн. История не знала ещё такой грандиозной катастрофы… Насквозь прогнившая Российская империя — часть старого цивилизованного мира, существовавшая до 1914 года, — не вынесла напряжения, которого требовал от неё агрессивный империализм. Она пала, и её больше нет…»

В этой констатации Уэллса, как и в ранее приведённой мной констатации профессора Грум-Гржимайло («…Больна была вся нация, от подёнщика до министра, от нищего до миллионера…»), имелась, надо сказать, одна принципиальная неточность. Если бы в России действительно прогнило всё и вся, то она бы рухнула действительно невосстановимо.

На деле же прогнило то внутреннее Зло, которое угнетало Русское Добро и не давало ему возможности нормального развития. Но силы Русского Добра никогда не были уничтожены окончательно. В этом и заключался реальный шанс новой России на возрождение. Лишь дав широкую дорогу Добру, Россия обретала историческое будущее.

И тот факт, что она его быстро обрела, лишний раз доказывает, что Советская Россия возникала, развивалась и развилась как Страна Добра!

Впрочем, осенью 1920 года это предвидели далеко не все. Но даже тогда Уэллс — отдадим ему должное — смог понять, что конструктивной альтернативы Советской власти в России нет. Он написал об этом так:

«Среди этой необъятной разрухи руководство взяло на себя правительство, выдвинутое чрезвычайными обстоятельствами и опирающееся на дисциплинированную партию, насчитывающую примерно 150 000 сторонников, — партию коммунистов (Уэллсу было известно, что в РКП(б) состояло уже более 600 тысяч человек, но он брал в расчёт активных членов партии. — С. К.)…

Я сразу должен сказать, что это единственное правительство, возможное в России в настоящее время…

<…>

В то время, как вся остальная Россия была либо пассивна, <…> либо занималась бесплодными спорами, либо предавалась насилию или дрожала от страха, коммунисты, воодушевлённые своими идеями, были готовы к действию… Партия <…> в те страшные дни давала людям единую установку, единый план действий, чувство взаимного доверия. Это было и есть единственно возможное в России, идейно сплочённое правительство…

Сегодня коммунисты морально стоят выше всех своих противников».

В другом месте своей книги Уэллс повторил и усилил эту оценку:

«Большевистское правительство — самое смелое и в то же время самое неопытное из всех правительств мира… Но по существу своему оно честно. В наше время это самое бесхитростное правительство в мире».

Сказал Уэллс и о «белых». Например, так:

«Сомнительные авантюристы, терзающие Россию при поддержке западных держав, — Деникин, Колчак, Врангель и прочие, — не руководствуются никакими принципиальными соображениями и не могут предложить какой-либо прочной, заслуживающей доверия основы для сплочения народа. По существу — это просто бандиты…

<…>

Если бы кто-нибудь из военных авантюристов, которым покровительствуют западные державы, по роковой случайности захватил власть в России, это лишь прибавило бы к общему развалу пьяный разгул, казнокрадство и засилье развратных содержанок…»

Уэллс — как всякий большой мастер культуры — умел ухватить сразу многое, Он, например, глубоко понял «крестьянскую» послереволюционную ситуацию. Рассказав о жестоких лишениях в Петрограде, далее Уэллс писал иначе:

«У крестьян сытый вид, и я сомневаюсь, чтобы им жилось много хуже, чем в 1914 году. Вероятно, им живётся даже лучше. У них больше земли, чем в 1914 году, и они избавились от помещиков. Они не примут участия в какой-либо попытке свергнуть советское правительство, так как уверены, что, пока оно у власти, теперешнее положение вещей сохранится. Это не мешает им всячески сопротивляться попыткам… отобрать у них продовольствие по твёрдым ценам. Иной раз они нападают на небольшие отряды красногвардейцев и жестоко расправляются с ними. Лондонская печать раздувает подобные случаи и преподносит их как крестьянские восстания против большевиков. Но это отнюдь не так. Просто-напросто крестьяне стараются повольготнее устроиться при существующем режиме».

Последнюю фразу выделил я — уж очень она богата по содержанию, объясняет многое из того, что произошло в СССР уже в 30-е годы. В одной этой фразе — весь трагизм будущей коллективизации! Не провести её Россия не могла — если хотела жить дальше. Но провести коллективизацию без жёсткого и решительного слома крестьянской психологии тоже не представлялось возможным. Ведь средний крестьянин и на рубеже 20-х — 30-х годов хотел лишь одного — повольготнее устроиться при существующем режиме! Он был не против Советской власти, но — лишь в том случае, если Советская власть не мешала ему жить жизнью, в основе своей дедовской, в деревне, по своему укладу тоже недалеко от дедовской ушедшей. А индустриальной России было необходимо крупное товарное сельскохозяйственное производство, невозможное без коллективизации.

Впрочем, я забежал далеко вперёд. Вернёмся к Уэллсу, размышляющему в главе «Гибнущий Петроград» о причинах сложившейся ситуации:

«Вы, конечно, скажете, что это зрелище беспросветной нужды и упадка жизненных сил — результат власти большевиков. Я думаю, что это не так… Россия не есть организм, подвергшийся нападению каких-то пагубных внешних сил и разрушенный ими. Это был больной организм, он изжил сам себя и потому рухнул…»

Уэллс здесь был и прав и не прав. Россия — ещё царская, — безусловно, подверглась системному нападению враждебных ей внешних сил в стиле стратегии «непрямых действий». При этом главенствующей силой был даже не американский капитализм, который сыграл роль зловещую не только для народов России, но и для народов Европы, а наднациональный Капитал маммоно-масонского толка.

* * *

В ТО ВРЕМЯ ещё не было Римского клуба, Трёхсторонней комиссии и прочих позднейших наднациональных координационных структур мировой «золотой элиты», однако они уже формировались. И сильная, независимая Россия мешала планам будущей глобализации даже больше, чем, например, сильная и независимая Германия. Ухмыляющимся при прочтении последних строк замечу вот что… Сегодня, когда о необходимости некоего мирового правительства открыто говорят внешние фигуры вроде Генри Киссинджера и внутренние пешки вроде Арбатова-старшего и Арбатова-младшего, пора бы перестать ухмыляться при словах «маммоно-масоны»!

Если, конечно, у тебя есть голова на плечах.

То есть Уэллс, усматривая причину краха старой России лишь во внутренних причинах, ошибался. Но в целом, оценивая старую Россию как больной организм, изживший сам себя, он не ошибался. Здоровый организм выдерживает даже самые сильные, самые бешеные внешние атаки! Новая Россия доказала это в 1941 году. Больной же организм не способен им сопротивляться. И это тоже видно на примере России в 1914 году, в 1991 году. Ныне это доказывает уже «Россияния» — каждым днём своего беспутного существования.

К тому же Уэллс опроверг сам себя, продолжив так:

«Не коммунизм, а европейский капитализм втянул эту огромную, расшатанную, обанкротившуюся империю в шестилетнюю изнурительную войну. И не коммунизм терзал эту страдающую и, может быть, погибающую Россию субсидированными извне непрерывными нападениями, вторжениями, мятежами, душил её чудовищно жестокой блокадой. Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист несут гораздо большую ответственность за эти смертные муки, чем любой коммунист».

Итак, Уэллс фактически признавал, что внешние силы сыграли в крахе старой России тоже немалую роль. Причём список внешних губителей России великий английский писатель мог бы и расширить. Но Уэллс был активным (хотя и неубедительным) противником революции как способа социальных преобразований, и поэтому он, хотя и обличал капитализм, плохо разбирался в социальной «механике». Зато умел хорошо видеть и точно отбирать факты. И это иногда приводило в Петрограде к забавным курьёзам. В главе «Созидательная работа в России» Уэллс с юмором описывает посещение им школы, которая произвела на него неплохое впечатление, однако удивила тем, что все ученики называли любимейшим своим английским писателем именно Уэллса. «Такие незначительные персоны, — иронизировал он, — как Мильтон, Диккенс, Шекспир, копошились у ног этого литературного колосса».

Как вскоре выяснилось, причиной стало желание Корнея Чуковского, сопровождавшего гостей, сделать им приятное… Разозлённый Уэллс через три дня неожиданно перекроил всю утреннюю программу и потребовал, чтобы ему немедленно показали любую школу поблизости. К его удивлению, и эта школа была поставлена неплохо, имела большой набор наглядных пособий, химических и физических приборов и т. д.

Уэллс засвидетельствовал:

«Я видел, как готовили обед для детей, — в Советской России дети питаются в школе; он был вкусно сварен из продуктов гораздо лучшего качества, чем обед, который мы видели в районной кухне».

И это была уже не инсценировка типа «а вот, кстати, и рояль в кустах оказался». Когда под конец встречи Уэллс с сыном решили «проверить необычайную популярность Герберта Уэллса среди русских подростков», то результат оказался ожидаемым:

«Никто из этих детей никогда о нём не слыхал»…

Тем не менее Уэллс — после сбора дополнительных материалов — пришёл к следующему выводу:

«…в условиях колоссальных трудностей в Советской России непрерывно идёт грандиозная работа по народному просвещению, и <…> несмотря на всю тяжесть положения в стране, количество школ в городах и качество преподавания неизмеримо выросли со времён царского режима».

То, что видел Уэллс, было, конечно, лишь началом массового «сева» «разумного, доброго, вечного» — ведь ещё не был взят Перекоп, ещё лишь брезжила вдали культурная революция на селе. Однако и эпизодической назвать культурную работу Советской власти даже в тот период вряд ли было можно! Всего через неделю после совершения Октябрьской революции было опубликовано обращение народного комиссара по просвещению Анатолия Васильевича Луначарского к гражданам России «О народном образовании». Первоочередными задачами объявлялись: достижение всеобщей грамотности, всеобщее обязательное бесплатное обучение и предоставление всем гражданам возможности получить образование.

* * *

ЧТОБЫ понять сложность этих задач, надо знать, что, по данным переписи 1897 года, неграмотным было 76 процентов населения России в возрасте 9 лет и выше, а среди сельского населения эта цифра составляла более 80 процентов. К 1917 году положение вещей существенно не изменилось, и в декабре 1919 года Председатель Совета Народных Комиссаров РСФСР Ленин подписал декрет о ликвидации неграмотности среди населения. Имелось в виду взрослое население. Что же до образования детей, то первый декрет Совнаркома «Об организации дела народного образования в Российской республике» был подписан в июне 1918 года и 26 июня опубликован. Во всех губерниях, уездах и волостях образовывались Отделы народного образования.

Результатом стал 81 процент грамотных в возрасте 9 лет и выше на момент Всесоюзной переписи 1939 года и практически полная грамотность населения к 1941 году, за исключением некоторых национальных республик.

Впрочем, обеспечение поголовной элементарной грамотности рассматривалось в Стране крепнущего Добра лишь как исходная база для более грандиозной задачи воспитания поголовно культурной массы.

Ленин писал:

«Недостаточно безграмотность ликвидировать, нужно ещё строить советское хозяйство, а при этом на одной грамотности далеко не уедешь. Нам нужно громадное повышение культуры… Надо добиться, чтобы умение читать и писать служило к повышению культуры…»

Вскоре после того, как Уэллс уехал из России, в Москве — 2 октября 1920 года — открылся III съезд комсомола, на котором Ленин выдвинул свой знаменитый лозунг: «Учиться, учиться и ещё раз учиться»… Позднее эти слова вывешивались на видном месте в каждой советской школе. Показательно, что в нынешних антисоветских «россиянских» школах они давно забыты. Ведь в «Россиянии» уже почти принята Европейская хартия, а она если и предусматривает обязательное просвещение юных умов, то прежде всего — всеобщее сексуальное. Вряд ли Ленин имел в виду и его, когда говорил на III съезде РКСМ:

«Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».

Эти слова сегодня тоже замалчиваются антисоветской властью, которая имеет прямо противоположную целевую установку — дебилизировать как можно большее количество умов — юных и не очень, обеспечивая массам лишь элементарную грамотность. А ведь грамотность и культура — вещи очень разные. Даже самому деспотическому, но относительно технически развитому обществу грамотная масса нужна. Недаром даже Гитлер не отрицал необходимости начального образования для порабощенных арийцами русских. А вот просвещение масс для тиранов абсолютно неприемлемо. Всесторонне просвещённая, то есть — умственно и эмоционально развитая народная масса гибельна для мировой «золотой элиты»! Ведь сознанием такой массы уже нельзя манипулировать.

Поэтому то, как вначале в РСФСР, а с 1923 года — уже в СССР, было поставлено дело народного просвещения, само по себе доказывает светлую, добрую суть Советской власти.

Уэллс удивлялся:

«В этой непостижимой России, воюющей, холодной, голодной, испытывающей бесконечные лишения, осуществляется литературное начинание, немыслимое сейчас в богатой Англии и богатой Америке. В Англии и Америке выпуск серьёзной литературы по доступным ценам фактически прекратился „из-за дороговизны бумаги“. Духовная пища английских и американских масс становится всё более скудной и низкопробной, и это нисколько не трогает тех, от кого это зависит. Большевистское правительство, во всяком случае, стоит на большей высоте. В умирающей с голоду России (точнее было бы сказать — „Великороссии больших городов“. — С. К.) сотни людей работают над переводами; книги, переведённые ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой литературой, какое недоступно ни одному другому народу».

Это была качественная примета возникающего уже Советского Добра. А вот небольшая количественная иллюстрация — данные по росту числа библиотек в СССР (без изб-читален):

И ещё две цифры: в 1914 году на одну библиотеку приходилось в среднем 680 книг, а через двадцать лет средняя советская библиотека имела уже 4026 книг.

В 1920 году Уэллс, восхищаясь замыслом по массовому изданию книг в РСФСР, в то же время сомневался:

«Какими путями всемирная литература дойдёт до русского народа, я не представляю. Книжные магазины закрыты… Вероятно, книги будут распределяться по школам и другим учреждениям.

Совершенно очевидно, что большевики ещё ясно не представляют себе, как будет распространяться эта литература».

Но большевики представляли. В 1921 году Ленин ставил перед Государственным издательством (Госиздатом) задачу «дать народу по 2 экземпляра на каждую из 50 000 библиотек и читален, все необходимые учебники и всех необходимых классиков всемирной литературы, современной науки, современной техники…». И это было не благое пожелание, а реальная программа. В том же 1921 году декретом Совнаркома создаётся Центральная междуведомственная комиссия по закупке и распределению заграничной литературы (Коминолит). В письме в Коминолит Ленин сформулировал цели комиссии так:

«…добиться того, чтобы в Москве, Петрограде и крупных городах Республики было сосредоточено в специальных библиотеках по 1 экземпляру всех заграничных новейших технических и научных (химия, физика, электротехника, медицина, статистика, экономика и пр.) журналов и книг 1914–1921 г. и было бы налажено регулярное получение всех периодических изданий».

Обращаю внимание читателя на то, что новая Россия вынуждена была ликвидировать пробелы в информационном обеспечении страны, образовавшиеся с 1914 года, с начала Первой мировой войны! Вот как заботился царизм об обеспечении интеллектуальных запросов даже наиболее развитой части российского общества! Позиция Советской власти была здесь диаметрально противоположной.

* * *

МАЛОИЗВЕСТНАЯ (да что там — попросту давно забытая) деталь! После IX Всероссийского съезда Советов в 1921 году Ленин предложил раздавать всем делегатам по три экземпляра отчётов съезда, докладов Госплана и т. п. на уезд и брать с делегатов подписку насчёт того, что они под угрозой уголовной ответственности обязуются сдать все три экземпляра в местную библиотеку через месяц-полтора. Это предложение было оформлено специальным постановлением IX Всероссийского съезда Советов, и даже во второй половине 50-х годов в советских библиотеках можно было отыскать съездовские издания, на которых имелись вклейки, предлагающие делегатам сдавать полученные материалы в библиотеки.

Перебрасывая мостик в сегодняшний день, могу сказать: вот была бы потеха, если бы нечто подобное предложили нынешним «народным избранникам»! Чтение стенограмм заседаний Государственной Думы или официальных отчётов правительственных органов и т. п. могло бы многое прояснить для всё ещё наивной массы «дорогих россиян».

Однако, например, даже краткий статистический сборник Федеральной службы государственной статистики «Россия в цифрах. 2008» издаётся тиражом в 2900 (две тысячи девятьсот) экземпляров на всю «Россиянию». И стоит примерно полтысячи рублей. Фактически это литература ограниченного ознакомления.

Ещё бы! Ведь в небольшом, карманного формата, сборнике имеется много цифр, убийственных для нынешнего режима! Так, на странице 152 приведены данные по общедоступным библиотекам Российской Федерации ельциноидно-«путёвого» образца:

Библиотечный фонд «Россиянии» сократился при этом с 1063 миллионов экземпляров в 1992 году до 958 миллионов в 2006 году. Убыль фонда только с 2005 по 2006 год составила 19 миллионов экземпляров.

Как видим, Россию вновь постепенно погружают во тьму и мрак невежества — как социального, так и простого житейского.

Для сравнения сообщу, что в 1985 году в РСФСР было 62,6 тысячи библиотек с суммарным фондом 1100 миллионов экземпляров, при этом увеличение фонда за год, с 1984 по 1985-й, составило 27 миллионов экземпляров.

Уже к 1957 году СССР — по данным ЮНЕСКО — занимал по выпуску книг первое место в мире, и советский народ прочно удерживал репутацию самого читающего на планете.

Почему это произошло?

Почему это произошло в стране, в которой за сорок лет до сорокалетия Октября три четверти населения было неграмотно?

Да потому, что Ленин и большевики сразу же сделали ставку на Русское Добро, преобразуя его в Советское Добро. Они не только из трудов Маркса, но и из живой российской жизни убеждались, что идея, овладевшая массами, приобретает невиданную мощь и становится реальной, почти материальной силой преобразования общества в интересах Добра.

Уэллс не был сторонником социализма и во время пребывания в России раз за разом это подчёркивал. Описывая свою беседу с Лениным в Кремле, он нередко позволял себе иронию, но уж здесь-то великий фантаст ошибся полностью!..

Впрочем, об этом я скажу чуть позднее — в самом конце главы.

* * *

А СЕЙЧАС надо, пожалуй, сообщить читателю, что по части ужасов «умирающей России» английский романист несколько переборщил, перенося тяготы Петрограда на всю страну. Уже в Москве, куда он приехал с сыном из Петрограда, Уэллса встретила жизнь «гораздо более оживлённая и лёгкая» — с большим движением на улицах, с розничной торговлей, с рынками и даже с трамваями, которые, правда, перевозили тогда не пассажиров, а продукты и топливо. В разорённом Петрограде осени 1920 года, где — по утверждению Уэллса — «осталось… всего с полдюжины магазинов», жить было, конечно, сложнее. Однако и там, в голодном Питере, среди этих немногочисленных магазинов имелось, как писал Уэллс, несколько цветочных.

Гость новой России с восторгом сообщал:

«Поразительно, что цветы до сих пор продаются и покупаются в этом городе, где большинство оставшихся жителей почти умирает с голоду и вряд ли у кого-нибудь найдётся второй костюм или смена изношенного и залатанного белья (тоже, конечно, преувеличение. — С. К.). За пять тысяч рублей — примерно 7 шиллингов по теперешнему курсу — можно купить очень красивый букет больших хризантем».

Это было не только трогательно, но и символично. Когда-то римский плебс требовал: «Хлеба и зрелищ!» А начинающая новый виток своей истории Россия, даже имея в обрез хлеба, испытывала потребность в подлинной красоте и создавала её. И это обеспечивало ей не призрачный, а реальный шанс на обновление и возрождение под Красным знаменем Добра.

Книга Уэллса в оригинале называлась то ли «Russia in the Shadows», то ли «Russia in the darkness» (в источниках встречаются, как ни странно, оба варианта). «Shadow» переводится как «тёмная, густая тень, сумрак, полумрак, потёмки», a «darkness» как «тьма, темнота, мрак». Имеются в английском языке и более близкие к русскому эквиваленту «haze» — «лёгкий туман, дымка», а также «mist» — «мгла, туман».

Но в любом случае русский переводчик книги Уэллса дал не просто удачный вариант перевода её названия на русский язык — «Россия во мгле». Он — сознательно или невольно — дал на редкость «знаковый» вариант перевода.

«Мгла» — это не обязательно мрак, сумрак, темнота. Мгла — это и свежий предутренний туман. В таком тумане всё неясно и зыбко, очертания будущего дня ещё не проявились, они скрыты мглой, но они существуют, они вот-вот выступят из мглы и будут освещены солнцем.

Ленин, большевики и все здоровые силы народа, всматриваясь в русскую мглу 1920 года, уже видели такое будущее, которое даже писателю-фантасту показалось фантастическим. Главу о встрече с Лениным Уэллс назвал «Кремлёвский мечтатель», и в ней он признавался:

«В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не мог увидеть эту Россию будущего, но невысокий человек в Кремле обладает таким даром. Он видит, как вместо разрушенных железных дорог появляются новые, электрифицированные, он видит, как новые шоссейные дороги прорезают всю страну, как поднимается обновлённая и счастливая, индустриализованная коммунистическая держава…

<…>

Ленин, который, как подлинный марксист, отвергает всех „утопистов“, <…> сам впал в утопию, утопию электрификации.

<…>

Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населённой неграмотными крестьянами, лишённой источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасли торговля и промышленность?»

Европеец, фантаст Уэллс не верил в реальность замыслов новой России. Он еще не знал, что в её историю и будущее вот-вот придёт поколение, девизом которого станут легкокрылые слова: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!»

Не догадывался Уэллс и о том, что воспитатели этого поколения — как раз соратники того, кого он назвал «мечтателем». Но вот что говорил Сталин уже на XV съезде партии, проходившем со 2 по 19 декабря 1927 года:

«О ленинском лозунге насчёт культурной революции… Вернейшим средством против бюрократизма (я бы добавил — и вообще против любого общественного идиотизма. — С. К.) является поднятие культурного уровня рабочих и крестьян. Можно ругать и поносить бюрократизм в государственном аппарате, <…> но если нет известного уровня культурности среди широких рабочих масс, создающего возможность, желание, умение контролировать государственный аппарат снизу, <…> бюрократизм будет жить… Поэтому культурное развитие рабочего класса и трудящихся масс крестьянства <…> — является основным рычагом улучшения государственного и всякого иного аппарата…»

Но по-настоящему развитой человек — это самостоятельный, гордый человек. Борьба новой России за культуру и свет становилась одновременно борьбой за воспитание гордости в человеке как средства преобразования России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.