И снова — миф…

И снова — миф…

Канал «Россия» преподнес зрителям очередное свое творение — сериал Николая Досталя «Завещание Ленина». Что ж, сериал как сериал. Не хуже, но и не лучше других. Жаль только, что в нем произвольно обошлись с историей. Надругались над нею, сотворив очередной миф. Впрочем, в наши дни этим никого не удивишь.

Заблаговременно готовясь к 90-летию Октябрьской революции, телевидение решило вымазать дегтем прошлое собственной страны. Показало передачу о Троцком, представив его исчадием американских банков и британской разведки. Иную версию жития Льва Давыдовича рассказал Виталий Вульф. Подал его с безмерным восхищением. Восторженно, даже панегирично, как он это умеет. Привел тем телезрителей в полное недоумение. И вот еще один вариант того же, по сути, сюжета. Только теперь не о самом Троцком, а его учении. О том, как гноили в советских лагерях за приверженность к троцкизму.

Досталь дал своему детищу довольно двусмысленное название. Предоставил зрителям самим судить, чем же является «Завещание Ленина». То ли просто завязка сюжета, то ли то, что колымские лагеря и есть тот самый завет. Поможем же зрителям. Объясним то, о чем, судя по всему, не знают ни авторы сценария, ни режиссер.

22–24 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г. появилась загадочная машинопись. Якобы сделанная секретарями больного Ленина. Но почему-то даже не подписанная вождем мирового пролетариата, дабы удостоверить, подтвердить свое авторство. В июне 1923 г. Крупская передала эти несколько страниц, уже получивших название «Письмо к съезду», в ЦК партии. Там странное послание не стали скрывать. Распространили среди делегатов ближайшего XIII съезда, состоявшегося в мае 1924 г. Попросили решить судьбу документа. Делегаты же, так и не получив веских, неоспоримых подтверждений авторства Ленина, посчитали возможным не публиковать «Письмо». Скорее всего — фальшивку.

На том, однако, история невесть откуда взявшихся, непонятно кем написанных страничек не закончилась. Уже в 1925 г. их, но уже как «завещание Ленина», опубликовал троцкист Макс Истмен в Лондоне. Только потом их стали тиражировать в Советском Союзе, в подпольных типографиях левых. Тиражировать и распространять.

Почему именно тогда? Да лишь потому, что Троцкий, названный в этом «завещании» истинным преемником Ленина, уже потерял тот самый пост председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам, на котором и стяжал славу создателя Красной Армии, победителя в Гражданской войне. Словом, Наполеона, но только до коронации. Весной 1925 г. Лев Давыдович получил скромную, малозначимую должность даже не наркома какого-либо, а всего лишь руководителя Главного концессионного комитета.

В бесславном падении Троцкого, чего столь долго добивался Зиновьев — глава Коминтерна, Всемирной коммунистической партии, в которой наша партия большевиков была всего лишь одной из секций, — теперь никто не мог усомниться. И Зиновьев вынужден был выискивать того врага Льва Давидовича, который низверг его, героя Октября.

После объединения недавних врагов, Троцкого и Зиновьева, в рядах так называемой «новой оппозиции» враг нашелся быстро. Тот состав Политбюро, из которого вывели этих леворадикалов.

«Новая оппозиция» вобрала в себя большинство думающих большевиков, оказалась необычайно мощной, а потому поспешила продемонстрировать свою силу. Провела 7 ноября 1927 г. в Москве и Ленинграде многотысячные демонстрации и… проиграла. Проиграла партократам-конформистам. Готовым исповедовать любые идеи. Вот тогда-то и потребовалось «завещание Ленина». Но не как документ, якобы дискредитирующий Сталина. Ведь тогда о нем мало кто и знал. Так, в основных официальных идеологических «катехизисах», предназначенных для школьников, студентов, вообще для трудящихся, — учебнике политграмоты Бердникова и Светлова, «Азбуке коммунизма» Бухарина и Преображенского, краткой истории РКП(б) Зиновьева имя Сталина просто не упоминалось.

«Завещание» потребовалось с иной целью — добиться возвращения Троцкого и Зиновьева на высшие посты в партии и государстве.

Вот к этому-то моменту и относится вроде бы биография Шаламова в представлении Досталя. Режиссера, который счел лишним рассказ о рождении Шаламова как поэта. О его встречах с лефовцами — наиболее леворадикальной группировкой отечественной литературы и искусства. Лишним для Досталя оказалось все то, что заставило его героя стать троцкистом. Зато не поскупился режиссер на карикатурное изображение троцкистов. Якобы крохотной группки молодых евреев, хотя большинство комсомольцев — и русские, и украинцы, белорусы, грузины, латыши, поляки, да еще руководители, вожаки уездных, городских, губернских комитетов — мечтали, что доживут до коммунизма. А для того примут участие в мировой революции. В рядах Красной Армии с лозунгами: «Даешь Варшаву», «Даешь Берлин!»

Собирались они, комсомольцы-троцкисты, на свои конспиративные собрания в убого обставленных комнатенках, а не в роскошных нэпмановских хоромах с прислугой. И не наряжались они так, как увиделось почему-то Досталю, а носили юнгштурмовки — защитного цвета, стянутые ремнем с портупеей гимнастерки с отложными воротничками, под которыми были рубахи и галстуки, в того же цвета бриджах или юбках. Словом, в той униформе, которая подчеркивала их близость к военнослужащим. К тем, вместе с которыми и готовились они к «последнему и решительному бою».

Комсомольцы-троцкисты (а среди них был, к примеру, и будущий писатель Анатолий Рыбаков) готовы были отстаивать свои идеи любой ценой. Даже ценою жизни. Не предполагали они лишь одного — жертвовать собой им придется не в капиталистических странах, а у себя дома…

В конце двадцатых годов никто в СССР не скрывал, что в стране сохраняются тюрьмы. Да и не только они. Были еще и исправительно-трудовые дома или трудовые колонии. В них в обстановке полусвободы содержали преступников, отбывших более половины срока заключения. Содержали для испытания — исправился ли человек, готов ли он вернуться к честной жизни. И тюрьмы, и колонии — для уголовников: убийц, насильников, бандитов, воров, казнокрадов, мошенников. Для политических существовали политизоляторы (их в то время на всю страну было всего четыре) да концлагерь СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения. Где никого не принуждали к работе. Только изолировали от «вредного влияния» на неокрепшие умы сограждан.

Вся пенитенциарная, или исправительная, система рухнула в одночасье летом 1930 г., когда по инициативе Ягоды создали печальной памяти ГУЛАГ. Лагеря, куда по доброй воле никто — ни инженеры, ни рабочие — не поехал бы. На Таймыре, Колыме, иных глухих, неблагоустроенных местах, где нужны были только геологи да чернорабочие. Чтобы строить шахты, добывать золото, платину, потом никель, олово, урановую руду.

Начиная с 1935 г. число заключенных, содержащихся в ГУЛАГе, неуклонно возрастало. Постепенно дошло до своего максимума — миллион с небольшим условно на 1 января каждого года. Но к концу войны, и особенно после Победы, чуть ли не 90 % заключенных составляли либо уголовники, либо коллаборанты всех мастей — бандеровцы, «лесные братья» из Прибалтики, власовцы. Число же политических довольно быстро довели чуть ли не до нуля. В начале войны почти всех, дабы они не создавали проблемы для НКВД, расстреляли.

Но это сюжет для совершенно иного, нежели «Завещание Ленина», фильма.