ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ,

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ,

Где рассказывается о знатном баске по имени де Лойола и об ордене Иисуса, о неразделенной любви артиллериста, о ссоре губернатора и архиепископа, о штурме крепости Кудрата и о резне на Филиппинах

Братья обязаны немедленно, без оговорок и оттяжек, выполнить любой приказ Его Святейшества, направленный к распространению веры, независимо от того, пошлет ли он их к туркам, в Новый Свет, к лютеранам или куда бы то ни было — к еретикам или католикам

Из устава ордена иезуитов

Офицер Иньиго де Лойола был баск по национальности и притом благородного происхождения. Он был глубоко религиозен. Впрочем, это не удивительно, ибо в Испании XVI века трудно было найти нерелигиозного человека, тем более дворянина. Был он фанатичен, что тоже не удивительно, ибо Испания, оплетенная густой сетью монастырей и соборов, задавленная инквизицией, привыкшая к многочисленным и страшным аутодафе, видала в те времена немало фанатиков.

Но де Лойола отличался от других тем, чго был мыслящим фанатиком — явление не столь уж частое и весьма опасное. Он разделял идеи того круга людей, которые видели большую опасность в коррупции, разъедавшей католическую церковь, в падении ее авторитета. Иньиго де Лойоле было тридцать лет, когда он оставил армию и решил посвятить себя спасению церкви. Он отправился в Париж, в университет, и погрузился там в изучение теологии. В годы учения он свел в стройную систему свои взгляды и сумел сплотить вокруг себя нескольких студентов, поверивших в его программу и в него самого.

А сводилась эта программа к следующему. Существует несколько католических орденов. Однако все они — францисканцы, доминиканцы, августинцы — выродились. Они занимаются своими мелкими проблемами, погрязли в интригах и жаждут обогащения. Эти ордена — не воители. Для того чтобы спасти католическую религию, нужен новый орден. Нужны сторожевые псы и солдаты, разведчики и палачи, уши и глаза, подчиненные непосредственно и только папе.

Теперь предстояли дела. С чего начать? Лойола и его последователи хотели было отправиться в Иерусалим поклониться гробу господню, но Иерусалим был занят турками, а потом, вряд ли путешествие туда могло кончиться благополучно.

Тогда студенты-богословы отправились в Рим и предложили свои услуги папе Павлу III. Предложение было встречено в Ватикане благожелательно. Папе не хватало надежных и исполнительных людей. И не прошло и нескольких месяцев, как все студенты были заняты в различных конгрегациях и отделах Ватикана.

Однажды Лойола собрал сподвижников и объяснил им, что их общее дело под угрозой. Пройдет еще год, два, одни из них уедут в дальние страны, другие продвинутся по служебной лестнице и забудут клятвы, которые давали друг другу в Париже. Настало время организационно оформить их союз. На том и порешили. Главой нового ордена, Союза Иисуса («Кампанья де Хесус»), избрали Игнация де Лойолу (он сменил имя). Орден подчинялся отныне только богу и папе.

Папа одобрил создание ордена и утвердил его в 1540 году.

Помимо укрепления религии в Европе иезуиты (так стали называть членов Союза Иисуса) поставили своей целью распространение католической религии во вновь открытых странах, дабы не пробрались туда конкуренты — лютеране, дабы искоренять заразу мусульманства и язычества. Иезуит должен без малейших колебаний выполнять любые приказы ордена и папы. Что бы там ни было, с какими бы опасностями ни столкнулся он в пути, иезуит должен идти вперед. «Цель оправдывает средства!» И иезуиты заработали себе широкую и зловещую славу, ибо в своей деятельности не останавливалась ни перед какими средствами. Но иезуиты часто выходили из-под власти папы. Глава ордена был для них настоящим представителем бога на земле. Ради силы ордена, ради власти ордена, ради богатства ордена расходились по свету его верные слуги и солдаты.

Уже через год после образования ордена Иисуса первый миссионер его, Франсиск Ксавье, отправился проповедовать слово божье в Индию. За десять лет неутомимый иезуит основал целый пояс миссий и опорных пунктов ордена от Гоа до Японии. А в это время другие иезуиты отправляются в Абиссинию, Бразилию, на Молукки…

Когда в 1556 году Иньиго де Лойола умер, в ордене Иисуса было 1500 активных членов, работавших во всех уголках земного шара. Орден был превосходно организован, мог похвастать дисциплиной своих членов, а табель о рангах была четче и стройнее, нежели в любой армии. При европейских дворах иезуиты стали бичом королей. Они проникали во все тайны и умело использовали свои знания, как отмычки к любому сердцу. Выделялись они своей энергией среди других миссионеров и в странах Востока. И роль их далеко не ограничивалась обращением в христианство заблудших душ туземцев.

В 1580 году четыре иезуита — два монаха, один богослов и один светский член ордена — прибыли в Манилу, главный город островов, названных в честь наследника престола и будущего короля Филиппинскими.

Здесь уже действовали августинцы, первыми попавшие в Манилу, и прибывшие им на помощь францисканцы и доминиканцы. К началу XVII века на Филиппинах было четыреста миссионеров. Иезуитов было меньше других — они опоздали, и самые выгодные и безопасные места были расхватаны конкурентами. Что это значило для Филиппин, можно понять из следующих сухих цифр, которые приводил капитан Себастьян Бискайно в письме другу (письмо было перехвачено англичанами и опубликовано): «За последние двадцать лет на острова приехало четырнадцать тысяч испанцев. Живы из них только тысяча. Остальные тринадцать тысяч умерли от болезней, погибли в сражениях или по другим причинам».

Другими словами, одновременно на Филиппинах жило не более двух тысяч испанцев. А это значит, что каждый пятый испанец на Филиппинах был миссионером. Остальные четыре — солдаты, чиновники и торговцы. Селились они в шести основных городах, вернее, вокруг шести основных крепостей, построенных испанцами.

Четыреста миссионеров — значит, на островах было столько служителей разных орденов, что им пришлось поделить Филиппины и Острова Пряностей на сферы влияния. Манила оставалась нейтральной территорией, но за пределами ее начинались владения августинцев, францисканцев, доминиканцев. Иезуитам пришлось основывать миссии на дальних небольших островах. Иезуитов это не устраивало. И хотя они прибыли, чтобы вести пропаганду веры в самых диких местах, штаб их оставался в Маниле. Отсюда они и старались подчинять гражданские власти своей воле и убеждать их избирать те пути, которые были выгодны иезуитам (хотя порой невыгодны их собратьям из других орденов).

Деятельность иезуитов на Филиппинах была многогранна и сложна. Можно было бы рассказать и о похождениях Алонсо Санчеса, добравшегося до Китая, об интригах и приключениях иезуита Антонио Седеньо, о первой войне с моро[32], о сражениях с китайскими пиратами и о покорении дальних островов. И трудно решить, какое из событий наиболее характерно для тех лет, в каком из них наиболее ярко проявляется роль иезуитов, методы их действий.

Поэтому мы предлагаем сделать вот что. Откроем книгу истории на одной из произвольно выбранных страниц и последим за жизнью города Манилы и людей, которые вершат ее судьбы, в течение двух-трех лет.

Событий в те годы было немало. Каждый год что-нибудь да случалось. То нападут воинственные моро, то начнется поход на Минданао[33], то покажутся враждебные паруса голландцев.

А вот эти паруса. Белые паруса большого галиона, входящего в Манильскую бухту. Чьи они? Враг или друг пожаловал на Филиппины? По тому, как засуетились пушкари в береговом форте, можно подумать, что враг… Белым облачком взлетает дым над фортом, потом до корабля долетают гулкие хлопки выстрелов. Один, два, три…

Ответные выстрелы с корабля…

Но не уходят люди с набережной. Женщины машут платками. Идальго, надев лучшие камзолы, садятся в лодки, которые отчаливают навстречу талиону.

Нет, это не бой подкатился к стенам Манилы. Это салют.

В июне 1635 года на Филиппины прибыл дон Себастьян Уртадо де Коркуэра, рыцарь ордена Алкантары, бывший губернатор Панамы, а отныне губернатор Филиппин, старый солдат, один из испанских конкистадоров-ветеранов.

Снимите шляпы, благородные идальго и уважаемые коммерсанты, склоните головы, отцы-миссионеры: на берег Филиппин сходит герой нашего повествования. За ним следует его исповедник, отец Хуанде Барриос, не последний среди иезуитов. Лицо доверенное и имеющее власть.

Манила давно ждала нового губернатора. Кто он? Как поведет себя? Что принесут годы его правления?

Губернатор худ, смугл и суров. Он здоровается с представителями власти, с офицерами, целует руку архиепископу августинцу Эрнеро, и следует в свой дворец.

Карета губернатора не спеша движется по улицам великолепной Манилы. Мало городов Азии могут сравниться с ней богатством и роскошью. Каменные соборы, каменные дома… Шестьсот каменных особняков построено за последние годы в Маниле испанцами; каждый орден может похвастаться церковью. Кого только нет на улицах этого города — испанцы, филиппинцы, китайцы, индийцы, малайцы, сиамцы, японцы, даже негры-рабы, которых приобретают богатые испанцы. Китайцы селятся в пригороде. Испанцы не разрешают им селиться в стенах города. Только несколько десятков торговцев имеют на это право. Китайских ремесленников, кули, лавочников, прачек в пригороде около семи тысяч.

Правда, не все так благополучно, как кажется с первого взгляда. Сильные конкуренты — голландцы хозяйничают на Молукках и частенько перехватывают испанские галионы. Португальцы не в силах им препятствовать, и голландцы уже добрались до рынков Китая и Японии. Да и под боком находятся непокоренные и мстительные моро и другие племена Филиппин. Султаны Холо, Минданао и других островов так и не покорились испанскому оружию. Каждую минуту можно ждать нападения с моря. Ходят слухи, что малайский флот с сотнями турецких пушкарей находится неподалеку. И даже если это только слухи, все равно спокойнее не становится. Доминиканцы и августинцы требуют, чтобы армия защищала их миссии и устанавливала порядок на уже завоеванных островах. Иезуиты хотят новых завоеваний, новых территорий. Хотят утвердиться в селениях, все еще принадлежащих независимым раджам и султанам. Им удалось убедить предыдущего губернатора снарядить отряд и построить форт в устье Рио-Гранде и тем преградить путь подданным грозного султана Кудрата к морю, к испанским городам, поселениям и миссиям. Иезуиты надеются, что этот форт станет базой для дальнейших захватов. Но эти новые земли должны уже достаться им и только им, — не августинцам и прочим. А остальные миссионеры во главе с самим архиепископом терпеть не могут иезуитов и по мере сил стараются отговорить власти от войны с моро, которая им, августинцам, ничего не сулит, кроме опасности, — ведь оставшиеся без прикрытия миссии станут легкой добычей непокорных филиппинцев.

А за всем этим, за великолепием города, за борьбой в нем, стоит одна цель — деньги. Деньги, которые надо выкачивать из колонии. Деньги нужны королю Испании, чтобы пополнить вечно пустую казну, ибо расходы на содержание двора и армий выше, чем доходы, которые королевство получает с колоний. Деньги нужны благородным идальго и солдатам. Только из-за них они покинули Испанию и мрут как мухи от холеры, дизентерии и лихорадки. Деньги нужны архиепископу и августинцам, чтобы обогатиться самим и пополнить церковные кладовые. Деньги нужны иезуитам, ибо с деньгами приходит могущество. Деньги добываются из земли, захваченной у филиппинцев, руками этих же филиппинцев, деньги добываются в походах и в выгодных торговых сделках. Деньги, деньги, деньги…

Новый губернатор недолюбливал монахов. Он ничего не ждал от них на Филиппинах. Вечно они путаются под ногами, стараются навязать свою точку зрения и при каждой возможности пишут доносы, жалуются в инквизицию и самому королю. И губернатор знает: если они и тут будут ставить ему палки в колеса, ему, волей августейшего монарха приехавшему сюда с особыми полномочиями, дабы железной рукой навести порядок и обеспечить доходы казне, придется нелегко.

Иезуиты, самые дальновидные из всех монахов, обещают ему во всем помощь и поддержку. Ведь их планы совпадают с планами губернатора — им тоже нужны «овые земли и они тоже не хотят делить власть с другими орденами. Они еще в Панаме через доверенных лиц предложили губернатору союз, такой же, как был заключен с предыдущим правителем. Конечно, совершенно конфиденциально. А за это, тоже конфиденциально, губернатор обещает им в духовное владение все новые земли.

Архиепископ Манилы и всех Филиппин, Эрнеро, с самого начала опасавшийся этого, почувствовал, что наступают времена решительной борьбы за власть. Вопрос стоит ребром — кому быть настоящим хозяином в колонии.

Весь первый год проходит в столкновениях, казалось бы мелких и незначительных, между губернатором и архиепископом. То губернатору не понравится поведение настоятеля собора и он потребует отстранить его, а архиепископ вдруг откажет наотрез, то пьяный солдат, набедокуривший на улице, прячется от стражи в монастыре, где просит убежища. Монастырь предоставляет это убежище, подрывая этим дисциплину в гарнизоне, за которую борется новый губернатор.

Решающая битва между архиепископом и губернатором началась с пустяка. Год назад никто бы и внимания не обратил на такую безделицу. А тут…

Артиллерист Франсиско де Нава влюбился в свою рабыню. Рабыня была так красива, что вся Манила знала ее, и несколько знатных дам, приняв участие в ее судьбе, приглашали ее к себе в дома и учили ее манерам и грамоте. Даже поговаривали, что дамы собираются выкупить ее у артиллериста.

Но де Нава и думать об этом не хотел. Он требовал любви своей рабыни и даже решил жениться на ней, к вящему удовольствию городских сплетниц.

И в один прекрасный день артиллерист попросил руки и сердца у своей рабыни. Другая бы возрадовалась. А эта отказалась наотрез. Артиллерист попытался овладеть ею силой. Но рабыня вырвалась и добежала до дома одной из своих покровительниц.

Охи и ахи прокатились по всей Маниле. Их не было бы, не будь рабыня такой красавицей, а может, просто дамы хотели насолить спесивому артиллеристу. И дамы спрятали рабыню, поклявшись, что не отдадут ее этому извергу. Пусть об этом знает сам господин губернатор.

Губернатор, разумеется, с самого начала был в курсе событий. И не одобрял поведения де Навы. Этот роман с рабыней и слухи, которые в связи с этим разбегаются волнами по Маниле, — все это не способствовало поднятию дисциплины в войсках. Он хотел было уже вызвать к себе артиллериста и задать ему хорошую взбучку, как вся эта история вдруг приобрела трагический оборот.

Обезумевший от любви и оскорбленного самолюбия идальго де Нава подстерег карету с дамами и своей рабыней, вскочил в нее на ходу и заколол девушку. Дамы упали в обморок, испуганный до смерти возница наехал на столб, и в общей сумятице де Нава, засовывая на ходу в ножны окровавленный кинжал, бросился бежать к воротам монастыря августинцев.

Двери монастыря поспешно отворились и впустили грешника. Через минуту де Нава уже стоял на коленях перед настоятелем монастыря и просил укрыть его. И не потому, что наказание за такой проступок было суровым — кто считал раба за человека? — но потому, что опасался гнева нового губернатора и хотел переждать несколько дней, пока вся эта история не забудется.

Вечером того же дня губернатор Филиппин нанес неожиданный визит архиепископу. Он потребовал немедленной выдачи артиллериста. Архиепископ ответил не сразу. Казалось, слова губернатора не произвели на него особого впечатления. Только пальцы, слишком быстро перебиравшие четки, выдавали его волнение. В тиши комнаты, из высоких узких окон которой открывался вид на шумную Манильскую бухту, развертывалось решительное сражение. По всем законам войны, с жертвами, ранеными и пленными. Губернатор продолжал наступление. Он обвинял архиепископа в том, что тот подрывает дисциплину в армии, создает нетерпимую обстановку и докатился в своем упрямстве до того, что укрыл в монастыре (кому не ясно, что августинец-настоятель никогда не открыл бы дверей, если бы не знал заранее, что архиепископ одобрит его действия?) убийцу. Разве этому должна учить церковь?

Архиепископ негромко и чуть задумчиво начал говорить о праве церкви укрывать грешников, время от времени на память цитируя Фому Аквинского.

Ни тот, ни другой собеседник не думал об артиллеристе, который в этот момент отбивал поклоны перед распятием, ибо настоятель предписал ему покаяние. Если бы архиепископ отступил сейчас, с ним отступила бы церковь. Сам артиллерист был совершенно ни при чем.

Губернатор ни с чем покинул дом главы церкви. Но, хотя атака была отбита, он не собирался отступать. Сражение только начиналось. Во дворце его ждали иезуиты — представитель ордена на Филиппинах Луис де Педрара и духовник губернатора. Губернатор незамедлительно принял их. Через час на совет были призваны верные офицеры гарнизона.

Архиепископ тоже не терял времени даром. К его дому съезжались и сходились настоятели монастырей и представители других орденов. В бой вступали новые силы.

Рассвет следующего дня стал свидетелем невиданного на Филиппинах сражения. К вящему удовольствию язычников, начался штурм августинского монастыря. Солдаты, в латах, с мушкетами взламывали толстую дверь. Дверь рухнула, солдаты ворвались внутрь. После непродолжительной свалки солдаты показались вновь, таща отчаянно отбивающегося артиллериста.

Еще через день военный трибунал приговорил убийцу к виселице. В трибунале председательствовал сам губернатор. Он в короткой речи доказал членам трибунала, что дело вовсе не в этом артиллеристе. И тем более не в несчастной рабыне. Пока солдаты и офицеры гарнизона могут убивать на улицах города, нельзя надеяться на порядок, на дисциплину. О монахах он не сказал ни слова.

Франсиско де Нава кончил свою короткую непутевую жизнь на виселице. Исповедал и причащал его иезуит, ибо никто из членов других орденов не соизволил почтить казнь своим присутствием.

В это время архиепископ уговаривал монахов и представителей орденов пойти на крайний шаг — ввести интердикт. Почти все склонялись к такой мере. Только иезуит Луис де Педрара категорически возражал. Не нужно церкви вмешиваться в дела губернатора. Он готовится к новым походам, и армия должна быть послушной.

Но нужны ли нам сейчас новые походы? Это только обострит обстановку на островах. Походы всегда нужны короне, отвечал иезуит.

Архиепископ решил вырвать с корнем измену. Он обратился к инквизитору Филиппин с жалобой «а неподчинение иезуитов. Инквизитор поддержал архиепископа.

Тогда уже сам губернатор, которого, казалось бы, не касались внутрицерковные дела, потребовал, чтобы архиепископ оставил иезуитов в покое. Этого архиепископ вынести не смог. Он немедленно пригрозил интердиктом. Губернатор приказал ему замолчать.

Архиепископ заявил, что интердикт вступает в силу с завтрашнего дня.

Губернатор снова заперся с иезуитами и верными офицерами. Решено было арестовать архиепископа — случай беспрецедентный и устрашающий. Запыхавшийся секретарь губернатора, который все совещание просидел под дверью, вбежал в дом архиепископа и с порога крикнул, что к дому приближается отряд, чтобы арестовать главу церкви.

С поспешностью, удивительной для его преклонных лет и жаркого климата Филиппин, архиепископ сбежал вниз по ступенькам и бросился через площадь к собору. За ним бежали возбужденные неслыханной новостью монахи. В соборе архиепископ бросился к алтарю, схватил дароносицу и прижал к груди.

В этот момент полуоткрытые двери собора распахнулись, пропуская отряд солдат.

— Именем короля вы арестованы! — сказал офицер.

Монахи расступились, и старец, прижимая к груди дароносицу, сделал несколько шагов вперед. Он улыбался. Кто осмелится прикоснуться к нему, держащему в руках святыню?

Солдаты в нерешительности остановились. Они были испуганы. Перед ними стоял архиепископ, представитель бога на земле, воплощение высшей власти, и белая борода его струилась по позолоченной крышке дароносицы.

— Ну же! — крикнул офицер и толкнул одного из солдат к архиепископу.

Монахи, увидев, что офицер не шутит, бросились на солдат, и в соборе началась нелепая, беспорядочная драка, в которой развевающиеся сутаны хлестали по латам, стучали каблуки по каменным плитам собора и проклятия солдат смешивались с вскриками разъяренных монахов.

И вдруг, как по мановению волшебной палочки, все замерло: об пол тяжело ударилась выбитая из рук архиепископа дароносица. Ее нечаянно в пылу свалки вышиб из рук архиепископа солдат.

Невиданное кощунство! Несколько мгновений никто не смел двинуться с места, ожидая, что разверзнутся небеса и раздастся глас гнева.

Потом короткий крик, и на пол упал, обливаясь кровью, солдат, виновный в кощунстве. Он вспорол себе живот мечом.

И все сразу пришли в себя. Офицер направился к архиепископу, архиепископ быстро нагнулся и снова подхватил дароносицу… Офицер остановился.

Потом подозвал к себе солдата и велел ему бежать к губернатору и сообщить о событиях. Отряд остался в соборе.

Две группы — одна в латах, вторая в сутанах — стояли друг против друга над трупом самоубийцы. Два гонца почти одновременно достигли губернаторского дворца, где де Коркуэра с иезуитами ждал сообщений с «поля боя». Первый — из собора. Второй — с сообщением о том, что в городе вступило в силу распоряжение архиепископа: отныне в Маниле не будут ни отпевать, ни крестить, закроются церкви и двери монастырей… Пусть же Манила и ее губернатор останутся без бога. Священнослужители забастовали.

Ах, так! Губернатор не намерен уступать. Что ж, архиепископ пустил в ход свой последний резерв. Главное сейчас — не пасть духом и не допустить, чтобы перепуганные солдаты переметнулись на сторону церкви. За офицеров губернатор не беспокоился — они отлично понимали, за что ведется борьба, и цели губернатора были их целями.

— Отряду оставаться в церкви и ждать, пока архиепископ сам выронит от усталости дароносицу. Глаз с него не спускать ни на минуту! Он старик — долго не выдержит.

Старик дотянул до утра. С рассветом он пошатнулся, упал на руки подхвативших его монахов, а дароносицу взял один из августинцев. В ту же минуту усталый и обозленный офицер подошел к архиепископу и не особенно вежливо взял под локоть.

Так архиепископ филиппинский попал в плен к светским властям. Архиепископа вывезли на остров Коррехидор, у входа в Манильскую бухту. Город остался без бога. Не звонили колокола, не служились требы. И только в дни больших праздников открывались двери собора и временно введенный в должность губернатором иезуит служил мессу. На большее даже иезуиты не осмеливались. Неизвестно было, что скажет Мадрид.

Губернатор продолжал готовиться к походам, архиепископ продолжал сидеть под арестом на острове и распространять через монахов слухи по городу, что губернатор не кто иной, как посланец дьявола.

Наконец пришло письмо из Мадрида. Писал сам король.

Никогда еще ни один архиепископ не получал от христианнейшего из монархов такого разноса, как архиепископ Филиппин. Король грозил самыми строгими карами, если архиепископ не смирится и не уступит губернатору.

Королю были нужны деньги. Он ждал их от губернатора, а не от архиепископа.

Прибытие письма и победа губернатора (а вместе с ним и иезуитов) совпали с получением других известий. На этот раз не таких приятных.

Гарнизон прибрежной крепости упустил флот султана Кудрата, который под водительством его верного помощника Тагала вышел в открытое море, разгромил миссии «а берегах, захватил в плен монахов и обращенных в христианство филиппинцев, потопил несколько торговых джонок. В Маниле началась паника. Кудрат был непримиримым врагом испанцев. Не значит ли эта вылазка, что Кудрат чувствует себя настолько сильным, чтобы начать войну за Филиппины?

Губернатор был в ярости. Он решил первым делом сменить гарнизон крепости. И послал туда своего духовника Барриоса и другого иезуита, Марчелло Мастрилли, личность по-своему замечательную и известную в Маниле.

Марчелло был рядовым иезуитом в Риме, ничем особенным не выделялся. Но надо же было так случиться, что на голову ему упала лестница да так сильно стукнула иезуита, что у того отнялся язык. Опасались, что иезуит умрет. Но как быть — он же не может исповедаться! Не божья ли это кара за неизвестные прегрешения? Возможно, такие прегрешения и были. Так или иначе, Мастрилли знаками попросил снять со стены портрет уже канонизированного и причисленного к лику иезуитского миссионера Франциска Ксавье и положить рядом с ним. По тому, как шевелились губы иезуита, по тому, как обращал он свой взор к портрету, всем стало ясно, что он дает обет в случае выздоровления отправиться по следам святого Ксавье… И случилось так, что иезуит поправился и через несколько дней заговорил.

В Ватикане протрубили о новом чуде. Иезуиту ничего другого не оставалось, как выполнить обет. И он отправился в Японию. По дороге корабль затонул, и пассажиры выбрались на берег Филиппин. Появление в Маниле человека, исцеленного таким чудесным образом, произвело сенсацию. Все хотели познакомиться с ним. Иезуита наперебой приглашали в лучшие дома. Так он и застрял в гостеприимном городе, не торопясь отплывать в Японию, где так легко кончить жизнь заурядным мучеником.

И вот для укрепления духа гарнизона глава иезуитов предложил послать миссионера в крепость. Мастрилли же рассудил, что этот подвиг менее опасен, чем путешествие в Японию, и поехал в крепость вместе с подкреплением и новыми офицерами. Старых офицеров, как не справившихся с обязанностями, а заодно и старых капелланов-августинцев отправили обратно.

Флот Кудрата, возвращавшийся из набега, попал в засаду, устроенную испанцами (на этот раз гарнизон был начеку), и был почти весь уничтожен.

Это была неплохая новость для губернатора. Можно было начинать поход.

В феврале 1637 года из Манилы вышла флотилия, которой командовал сам губернатор. На кораблях более четырехсот вымуштрованных и отлично вооруженных испанских солдат, а также вспомогательные отряды союзников — покоренных князей. На берегу к ним присоединился местный испанский гарнизон.

В первом сражении Кудрат потерпел поражение и отступил к холмам, в свою горную крепость Магунданао.

Крепость Кудрата была трудным орешком. Губернатор знал это, но не жалел о том, что начал кампанию. Необходимо было проверить войска. Губернатор разделил армию на две части. Первую под началом командира гарнизона Гонсалеса отправил в обход холма, на котором находился Кудрат. Сам же решил наступать с фронта. По сигналу трубы оба отряда должны были броситься на штурм.

Подвел губернатора собственный отряд. Несколько солдат побежали вперед, не дождавшись сигнала. Губернатору пришлось раньше времени ввести в бой основные силы. Труба не помогла бы, потому что Гонсалес еще не завершил обходного маневра.

Штурм закончился неудачей. Больше того, Кудрат догадался, что в атаке принимали участие не все силы губернатора. А потому решил, что половина войск зашла к нему в тыл, откуда и надо ждать второго штурма. Посланные им разведчики подтвердили догадку. Два отряда стояли с двух сторон крепости.

И тут губернатор показал себя более опытным военачальником, нежели Кудрат. Он попытался поставить себя на место оборонявшегося султана и принять с его точки зрения наиболее правильное решение. Что оставалось делать Кудрату? Очевидно, разделить силы и половину их бросить к одной стене, половину — к другой, чтобы обеспечить защиту крепости против обоих отрядов.

Решив, что Кудрат будет действовать именно так, испанец втайне, лесом, отправил к Гонсалесу весь свой отряд, оставшись сам с небольшим заслоном.

Запела труба. Перебегая за кустами и создавая как можно больше шума, заслон губернатора двинулся на штурм не спеша, с таким расчетом, чтобы не очень приближаться к крепости.

В это время основные силы испанцев бросились на штурм с тыла. Несмотря на то что положение крепости Кудрата стало критическим, султан не решился снять с передних укреплений защитников. И весь бой половина его армии провела в бессмысленной перестрелке с несколькими испанцами, то есть в сражении не участвовала. Это и решило судьбу крепости. Через час испанцы ворвались внутрь.

Только Кудрату с несколькими спутниками удалось бежать.

Губернатор вошел в крепость через распахнутые ворота. И первое, что приказал, — повесить пленных. Надо было так запугать всех смутьянов, чтобы навсегда обеспечить их покорность. Семьдесят два человека было повешено. Казнью руководили офицеры и иезуиты. На пути к морю испанцы сожгли семнадцать деревень и всех жителей увели в рабство.

С берега увидели флотилию из сорока галер. Это отцы иезуиты вели подкрепление — обращенных в христианство филиппинцев.

Перед тем как вернуться в Манилу, губернатор послал гонца к племяннику Кудрата, который правил одним из островков неподалеку. Он предложил племяннику власть над султанатом при условии, что тот выкажет покорность испанской короне и станет ее вассалом. Племянник, которому и не снилось такое возвышение, согласился на условия испанцев и спешно прибыл в свои новые владения. В мирном договоре был еще один пункт. Отныне души подданных нового султана переходят во владение иезуитов. И он обязан охранять миссионеров и не препятствовать им обращать в христианство всех моро.

Манила триумфом встречала победителей. По городу прошествовали отряды испанцев и «союзников». Перед губернатором шли несколькими рядами солдаты, которые волокли по пыли знамена Кудрата. У дома, центра иезуитов, губернатора ждал их глава Луис де Педрара. Он стоял под сооруженной иезуитами громадной триумфальной аркой. По его знаку оркестр заиграл специально сочиненный гимн, воспевающий губернатора,

Цены на рабов в Маниле резко упали.

И еще одно: на торжествах никто не видел архиепископа Филиппин. Тот не покидал своего дома и следил за всем сквозь узкие щели закрытых ставен. Внешне он смирился, отменил интердикт, не вмешивался открыто в дела губернатора. Но письма — письма он слал регулярно: великому инквизитору, папе римскому, главе ордена августинцев — всем.

Окружающие независимые княжества и султаны восприняли поход губернатора как предвестник других, более крупных походов. И расправа испанцев на Рио-Гранде скорее не запугала их, а заставила забыть на время всегда губившие их раздоры и объединиться.

Раджа острова Холо, управлявший всем архипелагом Сулу, стал во главе наспех сколоченного союза. Он обратился к владетелям соседних островов, к раджам Северного Калимантана, ко всем вождям моро: если сейчас не подняться всем вместе против испанцев, филиппинцы станут рабами белых дьяволов.

Узнал об этих военных приготовлениях и губернатор. Иезуиты, чья миссия еще держалась на Тернате, сообщали ему о повышенной активности на юге архипелага. О том же писали из гарнизона на Минданао.

И губернатор решил не терять времени даром. Он спешно собрал все бывшие под рукой силы — 600 испанцев и 3000 союзников. Подготовил 80 кораблей. Отряды прошли по Маниле, еще не убранной после торжеств. Ветер нес по улицам сухие пальмовые ветви и щепки триумфальной арки, разнесенной штормом. На флагманский корабль поднялись пять иезуитов. Только их допустили к участию в экспедиции.

Расчет губернатора оправдался. Подкрепления еще не успели собраться. Раджа Холо не ожидал, что испанцы, только что вернувшиеся с Минданао, сразу бросятся на его остров.

Губернатор победил. Радже пришлось отступить. Почти все население острова было увезено в Манилу и продано в рабство. В казну поступило более двадцати тысяч песо. А когда продали рабов, то оказалось — экспедиция доходнее любой другой, что проходили за последние полсотни лет.

Губернатора ждал в Маниле второй триумф: иезуиты поселились в новой крепости на острове Холо и прибрали к рукам архипелаг Сулу, а архиепископ написал жалобу королю на то, что губернатор продавал рабов своим солдатам по 150 песо за голову, пользуясь служебным положением, тогда как на рынке цена раба не больше 60–70 песо. Ответа на жалобу не последовало. Король был доволен действиями губернатора.

В городе мальчишки играли в войну с Сулу и с Куд-ратом. Один из иезуитов смотрел, как ребятишки из его школы, в которой готовили будущих верных католиков, устроили такой бой. Но, к удивлению его, Кудрат, вернее, тот парнишка, который изображал Кудрата, отказался бежать, как полагалось по ходу игры. Он продолжал отбиваться кулаками от «испанцев». Иезуит велел наказать непослушного мальчишку. Кудрат должен бежать, иначе в головы будущих верных католиков могут вкрасться опасные мысли.

Второй триумф был скомкан. И виной тому были китайцы, которых много жило на Филиппинах. Они были и торговцами, и ремесленниками, и крестьянами.

Основную массу китайцев, числом более трех тысяч семей, испанцы переселили из Манилы в безлюдную часть Лусона, посадили на землю и приказали разводить рис. Земли были бедные, и скудные урожаи риса не могли прокормить крестьян. А ведь китайские крестьяне еще обязаны были платить в год по 25 песо за аренду земли, на которую они были посажены. Испанец-комендант требовал не только ренту, но и по нескольку песо с каждой семьи в свой карман, что было обычном делом. Но когда триста китайцев умерли от голода, а остальные ослабели настолько, что не могли уже выходить на поля, китайские крестьяне не выдержали и восстали. Они убили ненавистного коменданта, перебили охрану и через весь остров двинулись в поход на Манилу. Более трех тысяч крестьян с женщинами и детьми надвигались на столицу Филиппин.

А случилось это как раз после возвращения губернатора из удачного похода на Холо.

Да, триумф был скомкан, а губернатор разъярен. Неожиданный бунт, казалось бы, вполне покорных китайцев грозил разрушить стройное здание колонии, созданное его руками, давал козыри в руки архиепископу, который как раз и надеялся на неприятности в колонии. Тогда он сможет с торжеством сообщить в Мадрид, что он был прав, а губернатор, направивший все усилия на захват новых островов, не заметил, что творится у него под боком.

Тем временем китайский отряд достиг иезуитской миссии, окруженной несколькими домиками обращенных в христианство филиппинцев. Иезуиты — отец Висенте и двое других, — а также их слуги забрались на крышу церкви, заперев двери в нее. Тогда китайцы подожгли церковь, и иезуиты вынуждены были спуститься вниз и отдаться на милость победителей. Китайцы не стали их убивать. Отца Висенте даже не связали.

Но эта задержка восставших у миссии дорого им обошлась.

Испанский отряд во главе с самим губернатором уже спешил к осажденной миссии.

Отряд испанцев насчитывал 700 пехотинцев и 100 кавалеристов. Соотношение сил было явно не в пользу невооруженных, неорганизова «ных, истощенных повстанцев.

Увидев испанцев, китайцы отступили к церкви и сбились на холме. Передние ряды ощетинились самодельными пиками.

— Сдавайтесь! — потребовал губернатор.

Китайцы понимали, что у них весьма мало шансов на победу. Они выслали к испанцам отца Висенте, чтобы тот выяснил условия капитуляции.

В этот момент по реке, в тыл китайцам, проникли испанские галеры с пушками. Они начали громить повстанцев, которые ничем не могли ответить им. Тогда повстанцы отправили к ним второго иезуита, чтобы тот попросил испанцев прекратить стрельбу, ибо идут переговоры и китайцы согласны сдаться.

Как только иезуит отбежал от рядов китайцев на безопасное расстояние, он закричал своим:

— Стреляйте, бейте их! Они сейчас побегут! Не жалейте ядер! Вперед, отважные испанцы!

Соскакивая прямо в воду, испанцы бросились на китайцев. Услышав шум битвы, губернатор прервал переговоры и отдал приказ кавалеристам рубить повстанцев.

Китайцы бросились бежать. Более шестисот человек осталось на поле боя. Потери испанцев были ничтожны. Примерно полторы тысячи китайцев разорвали кольцо испанских войск и ушли на юг, в обход Манилы. Остальные разошлись по домам.

Вернувшись в Манилу, губернатор решил раз и навсегда покончить с китайцами. И это надо было понимать буквально. На совещании решено — перебить всех китайцев на Филиппинах.

Губернатор не боялся сопротивления китайцев — нет, сопротивления не должно было быть, ибо жертвы испанцев не подозревали о готовящейся варфоломеевской ночи и занимались своими делами: торговали, пахали землю, стирали, плотничали… Только где-то на холмах острова скрывались еще последние остатки восставших крестьян.

Интересно, что архиепископ Филиппин, всегда и во всем противостоявший губернатору, на этот раз и слова не сказал против этого решения. Китайцы были цветными, людьми второго сорта, а когда они становятся опасными, то с ними надо обращаться, как с вредными грызунами, — истреблять. Такой же точки зрения придерживались и иезуиты. По крайней мере «ет никаких свидетельств о том, что они возражали против избиения.

Кампания по уничтожению китайцев началась с Манилы. Во-первых, здесь было мало китайцев, а во-вторых, они были зажиточными и добро их переходило короне и тем, кто исполнял волю короны.

Офицеры шли от дома к дому. Входили в дом и методично истребляли всех его обитателей, от стариков до грудных детей. Уничтожали и принявших христианство. Тех, кто сочувствовал повстанцам, и тех, кто о них и слышать не хотел.

Когда избиение перекинулось на китайский пригород Манилы, дело уже пошло не так гладко. Крики жертв, доносившиеся из города, насторожили ремесленников пригорода. Там солдаты губернатора встретили первое сопротивление. Пригород загорелся. Схватки перекатывались по уличкам его, и темные фигуры ныряли в клубы дыма.

Тем временем приказ избивать китайцев достиг других провинций и островов Филиппин. Испанцы со всем усердием принялись выполнять приказ.

На морском посту в Кавите было убито 1100 человек. Капитан, командир поста, загнал китайцев в городской магистрат, и оттуда их выводили по десять человек к плахе. Но большая часть китайцев все же вырвалась из здания. Капитан предусмотрел такую возможность. Здание было охвачено полукольцом солдат с мечами наготове. Никто не ушел живым.

Каждый из командиров крепостей имел возможность сам выбрать метод умерщвления беззащитных китайцев. К марту было убито на Филиппинах более 22000 китайцев.

Шести тысячам оставшихся в живых китайцев объявили милость и прощение. Их разделили на христиан и язычников. Христиан поселили рядом с Манилой и отдали под власть и наблюдение иезуитам. Из этой части китайцев должны были набираться мастеровые и лавочники. И иезуитам дано было решать, кто из подчиненных подходит для этого.

«Язычников» передали ордену доминиканцев. Это было не так уж приятно последним, но что поделаешь — все-таки можно кое-что и с них взять. Около четырех тысяч китайцев загнали за высокую ограду возле доминиканского монастыря. Там и должны были они рабами трудиться на благо Короны. Доминиканцам отводилась роль надсмотрщиков. Губернатор не мог простить им того, что они поддерживали архиепископа…

Можно было бы продолжить наш рассказ о жизни губернатора Филиппин, о его новых походах, о вражде с архиепископом, о том, как вновь восстали покоренные острова…

Испания еще долго продержится на этих островах. И с каждым годом все больше будет подниматься колоколен и миссионерских крестов над Филиппинским архипелагом. Ибо покорителям, чтобы держать в повиновении тела рабов, нужны были их души.

И вслед за солдатами, рядом с солдатами, а иногда и раньше солдат всегда появлялись скромные на вид, немногословные люди в сутанах. Миссионеры ордена Иисуса — иезуиты.