64. Куда девались гузы?

64. Куда девались гузы?

В середине X в. гузы подчинили среднеазиатских печенегов и кимакское племя баяндур, жившее на берегах Иртыша. На юго-востоке государство гузов граничило с областями Тараза (ныне г. Джамбул, на реке Талас) и Шаша (Ташкент), на юго-западе охватывало часть Усть-Урта, на севере включало бассейн Сары-су, Челкара и Иргиза, вплоть до предгорий Урала.[373] Это государство находилось в постоянной войне с Хорезмом на юге, с кыпчаками на северо-востоке. И ведь даже имело успехи, такие, что багдадские халифы считались с вождями гузов, но…

Беда пришла с неба и весьма неожиданно. В IX–X вв. степную зону Евразии постигла вековая засуха, ибо орошающие степь циклоны сместились к северу. Как уже было сказано, в степи шла трехсторонняя война, малая, но постоянная. Для степной войны необходимо иметь откормленных коней и много баранов, чтобы не голодали воины. Поэтому состояние пастбищ определяет возможность победы. Значит, засуха, влияя на произрастание трав, либо способствует, либо мешает военным успехам кочевых народов, причем в большей степени, нежели оседлых, ибо те могут создать запасы зерна хотя бы на несколько лет, а кочевники этих возможностей лишены.

Они были ничуть не менее талантливы и героичны, чем их соседи, населяющие страны с благодатным климатом, изобилующие водой и пастбищами, и, как только природные условия менялись, проявляли способности воинов и правителей занятых ими новых территорий. Связь этноса с ландшафтом — это не теория географического детерминизма, а несомненный факт, фиксируемый исторической географией.

Этно-ландшафтное равновесие является обязательным условием устойчивости системы геобиоценоза, в которую люди входят как верхнее завершающее звено. Любое нарушение характера системных связей пагубно. Оно сказывается на людях не менее сильно, чем на растениях и животных, фиксируется этнической историей, которая располагает абсолютной хронологией, что дает возможность ввести необходимые уточнения.

В X в. больше всех пострадали от засухи экстрааридные степи современного Центрального Казахстана. Большая часть их превратилась в пустыню. Кангары вынуждены были покинуть родину. Часть их поселилась во владениях хорезмшахов, приняла ислам и стала называться просто «канглы», а другая часть переправилась в 889 г. в Причерноморье и долгое время удерживала самостоятельность, даже будучи зажата двумя великими державами: Византией и Русью. Руси эта часть канглов боялась меньше, чем соседей — кыпчаков.

Гузы тоже пострадали от засухи и ушли частью в верховья Амударьи, в окрестности Балха и Мазар-и-Шерифа, а частью на Волынь, где подчинились киевским князьям.

Засуха, прокатившаяся по степи, сделала с этим древним этносом то, что не могли сделать их враги. Она расколола гузов на два взаимно враждебных этноса, тюрков и туркменов.

Описанный здесь раскол этноса имел причиной сочетание природных и социальных факторов. До тех пор пока хозяйство гузов позволяло им поддерживать изобилие внутри страны и охрану границы с Хорезмом, форпостом мусульманского суперэтноса, все было спокойно. Но как только изменился режим увлажнения, возникли трения между отдельными компонентами этнической системы гузов, которая отнюдь не была монолитом. В составе гузов были, наряду с потомками сарматов и алан, предки угров, осколок среднеазиатских печенегов и заброшенные тюркютскими бегами на западную границу каганата племена баяут, баяндур (покорены в X в.), кайи — видимо, сяньбийского (древнемонгольского) происхождения.[374]

Но самое главное — начальная фаза гузского этногенеза должна совпадать с рождением основного этнического компонента.

Чтобы понять события XI в., придется сделать краткий экскурс в древность. Гузы — наследники древних туранцев, сарматов, и аланов. Начальная фаза этногенеза сарматов такая же, как у хуннов — рубеж IV и III вв. до н. э. Ровесниками этих могучих этносов, как мы уже знаем, были согдийцы, которых китайцы называли юэгэии, парфяне (Аршакиды) и харазмии, у которых начало городской цивилизации датируется IV–III вв. до н. э.[375] А это значит, что гузы в X в. были стары и находились на излете инерции породившего их толчка. Поэтому они так расширили свою территорию,[376] поэтому же и лопнули их внутриэтнические системные связи, износившиеся от всеистребляющего Времени. Достаточно было легкого удара извне — длительной засухи, чтобы этнос развалился на две части.

Но не древние племенные традиции стали основой формирования этих новых этносов, а то, что отвечало духу времени, т. е. нравам и культуре X в.

Древнее объединение гузов строилось на родо-племенном принципе. Племя увеличивалось за счет естественного прироста; за соблюдением порядка следили старейшины, с врагами или, что то же, соседями, сражались молодые богатыри. Расширение шло за счет подчинения соседних племен, социальный строй которых был близок к описанному прототипу. И так тянулось тысячу лет.

На нашей планете стареет все, в том числе и этносы. Потомки храбрых воинов стали спокойными пастухами. Правнуки мудрых старейшин превратились в ленивых обладателей скота и пастбищ. Но поскольку этот процесс — снижение пассионарного напряжения системы — всегда идет неравномерно, то наряду с субпассионариями сохранялись персоны «отсталые», то есть не потерявшие былой доблести и жажды свершений. Будучи людьми акматической фазы, эти «богатыри» томились в тенетах степной обывательщины, столь же активно-посредственной, как и деревенская или городская. Но сдерживать своих богатырей увядающая система могла лишь до того предела, пока увядание не достигло критической точки — перехода в фазу обскурации. В этой фазе зажим богатырей прекратился, ибо даже это стало слишком трудным и сложным. Но воцарившаяся лень погубила традицию: немногочисленные пассионарии, которых перестали давить, нашли новую этнопсихологическую доминанту: они сменили культуру.

В самом деле, восстанавливать старый порядок, при котором им стало так плохо, они не пожелали. Вместо этого они усвоили конфессиональный принцип, применявшийся их соседями. Среди гузов появились несториане и мусульмане, а община цементирует своих членов не хуже, чем семья или род. Но характер связей тут иной и это немедленно отразилось на истории гузов.

Историк начала XII в. Шараф ат-Тахир Марвази писал: «После того как гузы сделались соседями областей ислама, часть их приняла ислам и стала называться туркменами. Между ними и теми гузами, которые не приняли ислам, началась вражда. Число мусульман среди гузов умножилось, а положение ислама у них улучшилось. Мусульмане взяли верх над неверными, вытеснили их из Хорезма в сторону поселений печенегов».[377] «Неверные гузы» назывались в русских летописях — торки. Они были союзниками Святослава и Владимира, очевидно, в качестве вспомогательной конницы.[378] Но когда в середине XI в. они большой массой передвинулись в Приднепровье, русские князья Ярославичи выступили против них. Разбитые князем Всеволодом в 1060 г., торки в 1064 г. переправились через Дунай, опустошили Македонию и Фракию, а затем подступили к стенам Константинополя. Греки, действуя золотом, заставили торков уйти. Много торков умерло от эпидемий, многих греки перебили, а часть их вернулась на Русь и была расселена в Киевском и Волынском княжествах,[379] где образовала «торческий пояс» — охрану границ от половцев.

В 1116 г. половцы покорили часть торков и остатки печенегов,[380] после чего эта ветвь торков (гузов) в истории упоминается только как войско волынских князей.