Глава 11 ЧЕТВЕРТЫЙ ДВОР

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11

ЧЕТВЕРТЫЙ ДВОР

Хотя последняя описываемая нами часть Сераля сегодня и называется Четвертый двор, но, скорее, по традиции и относится по большей части лишь к территории, примыкающей к павильону Абдул-Меджида.

Более того, строения, конструктивно связанные с павильоном Священной мантии и мраморной террасой, ведущей к великолепному Багдадскому павильону, не являются составной частью какого-то другого двора, а Меджидие-кешк, возведенный в стиле позднего Луи-Филиппа, вряд ли вообще можно считать исторически связанным с Сералем.

Учитывая непревзойденные по красоте виды на Мраморное море, Босфор и Принцевы острова, этой части Сераля самой природой было предназначено стать чудесным садом, а сменявшие друг друга султаны лишь состязались в искусстве сделать его еще прекраснее. С самого начала возведения дворца павильоны строились на самых высоких участках, в окружении цветов и деревьев. Здесь ощущалось каждое дуновение морского бриза, и султаны, оставив заботы о государственных делах и семейных неурядицах, могли в полной мере насладиться покоем и уединением.

Даже мельком взглянув на план, можно понять, что этот сад предназначен исключительно для султана, — он буквально отрезан от остальных зданий Сераля. Окна казны и Продовольственной палаты и их двери, со стороны заднего фасада все же выходившие в сад, надежно закрывали, как только женщинам гарема позволялось погулять или устраивался праздник тюльпанов. С другой стороны связь с гаремом закрывал павильон Священной мантии, так что пажи дворцовой школы оказывались запертыми на территории Третьего двора. Как мы уже знаем, некоторых посетителей могли тайно направлять в сад через небольшую дверь. А строения, главным образом в северной части, являлись, очевидно, летними павильонами, которые со временем либо пришли в негодность, либо были снесены для строительства в 1639 году Багдад-кешк и смежной с ним мраморной террасы султана Ибрагима.

О наличии обширного пространства, занятого заросшими ныне фундаментами давно заброшенных строений, протянувшихся от зала Обрезания и Багдадского павильона до внешних стен Сераля, мы уже упоминали в главе, посвященной селямлику.

Прежде чем рассказать о садах тюльпанов Ахмеда III, ставших столь известными в первой четверти XVIII века, я коротко остановлюсь на сохранившихся зданиях так называемого Четвертого двора. Из предыдущей главы мы знаем, что Ереван-кешк соединялся с павильоном Священной мантии. Он находится на самом высоком холме Сераля, и со времени правления Мехмеда II на этом месте всегда размещались строения, исполнявшие роль уединенных летних вилл в непосредственной близости от селямлика. Здесь постоянно можно было наслаждаться великолепным видом окрестностей и чудным ароматом садов.

Весной 1635 года Мурад IV предпринял Анатолийскую кампанию, ставившую своей целью изгнание персидских еретиков из городов Османской империи, все еще находившихся в их руках. В результате похода был покорен и Ереван — столица Ереванского ханства к северу от горы Арарат в Закавказье. А на обратном пути жестоко наказывались губернаторы провинций, замеченные в малейшем неуважении к султану. Считается, что в Ереване Мурад был поражен красотой одного павильона и по возвращении в столицу приказал выстроить точно такай же в своем саду. Участок выбрали в самом видном месте Сераля. И хотя название павильону было дано в честь взятия Мурадом Еревана, его еще именуют Сарик-одаси, или зал Тюрбана. Ереван-кешк— сооружение крестообразной формы, которое можно назвать уменьшенной копией Багдад-кешк. Однако учитывая, что это уже не самостоятельное здание, так как одной стеной с большими окнами он был соединен с хранилищем казны, нам сложно судить о его первоначальной форме. Внутри имеется кабинет с куполообразным потолком, который освещается двойным рядом довольно узких окон. Крыша свешивается над карнизом и обеспечивает надежную тень как в центре кабинета, так и на балконах, построенных в перекрестьях конструкции. На месте балкона, выходившего на сад тюльпанов, устроен небольшой эркер, именуемый «окном с диваном». Верхняя часть внешних стен покрыта изразцовыми панелями, а их внутренняя отделка напоминает изразцовое покрытие Багдад-кешк второго периода с прекрасными образцами искусства каллиграфии.

В 1638 году Мурад IV предпринял свою последнюю и самую значительную военную кампанию против персов, закончившуюся взятием Багдада. В свое время, в 1534 году, Сулейман Великолепный уже брал город, и вот теперь Мурад вновь овладел им, продолжая любопытную традицию Востока — покорение великого Багдада, древнего города халифата, лично властителем империи.

Мурад умел ценить архитектуру и здесь, в Багдаде, увидел, по его мнению, прекраснейшее сооружение в мире. Так после триумфального возвращения в Константинополь по его приказу рядом с Ереванским павильоном был выстроен Багдадский.

В плане это строение крестообразной формы, как и Ереван-кешк, однако окружающая его сводчатая галерея с широкими навесами крыши образует еще один выдающийся вовне крест, придавая всему сооружению вид восьмиугольника за счет небольших эркеров, устроенных в нескольких перекрестьях конструкции. Присутствуют и другие дополнения, также изменившие первоначальный облик здания. Так, например, если смотреть на павильон со стороны мраморной террасы, можно увидеть, что справа, со стороны сада, сводчатая галерея закрыта. Облицовка изразцами и ажурные оконные переплеты повторяют декорировку главного павильона, образуя своего рода внешнюю переднюю. Одно время здесь размещалась библиотека. С левой же стороны галерея открыта, и, обходя ее в этом направлении, мы вскоре увидим, что далее, вплоть до приемной на южной стороне, она забрана стеклянными панелями. План поможет уточнить расположение зданий.

Вместе Ереванский и Багдадский павильоны представляют собой образцы великолепного турецкого архитектурного стиля, в основе которого оригинальные персидские работы XVII века. Изразцовая отделка достигает здесь небывалого мастерства. Причем если Багдад-кешк декорирован изразцами от основания до крыши, то Ереван-кешк — лишь наполовину. При этом общее впечатление от внешней отделки можно описать в двух словах — гармония и симметрия. А изящество и легкость подчеркиваются тонкими колоннами с капителями, повторяющими мотивы лотоса. В Багдадском павильоне клинчатый камень вплоть до свода — это цветной мрамор с зазубренными краями, а пазухи свода украшены круглыми медальонами, инкрустированными красным по белой мраморной поверхности. Позолоченный купол с высоким фонарем наверху поддерживается арками свода, перекрывающими проемы всех четырех направлений крестообразной конструкции. Позолоченный шар, некогда выполнявший функции светильника, свисает на длинной цепи из центра купола. Внутреннее изразцовое покрытие достойно самой высокой оценки. Среди оттенков наибольшего внимания заслуживают зеленый, темно- и светло-голубой на белом фоне. Среди узоров преобладают цветочные, а майоликовые панно по обе стороны камина с изображением цветов граната и крупных листьев в двуручных вазах — истинный шедевр. Необходимо упомянуть и великолепные изображения птиц, их красные клювы контрастируют с более светлой поверхностью поля.

Красивый бронзовый камин выполнен в привычном стиле с навесом, причем он невысок, чтобы было тепло людям, разместившимся на низких софах и диванах. Бассано отмечает, что поленья располагали вертикально, а не поперек друг другу, как это принято у нас, чтобы усилить тягу и уменьшить задымление. Высокий дымоход в форме минарета пронзает крышу с одной из сторон. Широкий карниз с куфическими письменами идет по всему периметру комнаты, в специальных нишах стоят диваны, украшенные дорогой вышивкой. Между диванами и за ними расположены стенные шкафы, дверцы которых инкрустированы слоновой костью и перламутром. В инкрустированных аналогичным образом нишах выставлены образцы китайского фарфора. В них, вероятно, размешали трубки, парфюмерию и другие предметы. Окна в ажурных переплетах идут вдоль всей верхней части павильона: попарно в нишах и по одному между ними. В середине помещения стоит стол или жаровня, правда, лишь в качестве декоративной детали. На протяжении веков павильон использовали по-разному: как место для курения, под библиотеку, приемную и даже в качестве тюрьмы.

Между Багдадским павильоном и залом Обрезания проходит широкая мраморная терраса с хавузом, бассейном, слева она доходит до Ереван-кешк. Направо, если смотреть на зал Обрезания, на четырех тонких колоннах покоится искусно выполненный из золоченой бронзы навес. Судя по надписи, это Ифтарие (ифтар — пища, принимаемая во время Рамадана), именно здесь Ибрагим ужинал после захода солнца. Здесь же султан раздавал милостыню во время празднеств по случаю обрезания сыновей. Официальный путеводитель по Сералю приводит две интересные иллюстрации. На первой султан стоит перед Ифтарие, а несколько человек на коленях собирают брошенный к бассейну бакшиш. На другой мы видим тех же людей перед хавузом, а за шеренгой из девяти чиновников, на диванах, — высокородных принцев, вероятно, после операции, и самого султана, беседующего, скорее всего, с главным врачом.

Нынешний хавуз — это все, что осталось от так называемого «водяного сада», который, по свидетельствам авторов прошлого, располагался именно в этой части Сераля. Со стороны террасы он открыт, а с двух других ограничен окнами зала колонн и Ереван-кешк. В центре установлен чудный пирамидальный мраморный фонтан. Отражение в его водах мерцающих отсветов мраморной балюстрады и колонн придает всему величественному ансамблю верхней террасы ощущение спокойной прохлады. Пройдя по нескольким мраморным ступеням вниз, мы попадаем в сады. Они идут террасами на разных уровнях по всему Четвертому двору, на северо-востоке упираясь в павильон Мустафы-паши (см. план, поз. 118) и усеченную башню Хекимбаши-одаси (поз. 119), в которой располагался главный врач. Как мне удалось узнать, сады тюльпанов были разбиты между Ереванским павильоном и Хекимбаши-одаси (поз. 113, 119), а оранжерея — на нижней террасе за павильоном Мустафы-паши, она протянулась на север вплоть до мраморного бассейна прямоугольной формы, находившегося ниже Багдадского павильона.

Еще один бассейн, несколько меньших размеров, разделяет Мустафа-паша-кешк и Хекимбаши-одаси на следующем уровне. Этот павильон состоит из двух помещений разной площади, соединенных между собой длинным пролетом лестницы, ведущей в оранжерею. Здание покоится на нескольких тонких мраморных колоннах, увидеть которые можно только со стороны нижних садов. Кто и когда возвел строение, неизвестно, а имя визиря Мустафы-паши соединилось с ним во время более поздних восстановительных работ. Первая дата, связанная с этим павильоном, судя по надписи, — это 1704 год, когда при Ахмеде III проводилась реставрация. Существует еще одно название этого строения — павильон Дивана, однако как оно возникло, нам также неизвестно. Несомненно, его главная отличительная черта — это массивное окно и диван перед ним. Окно выходит на нижние сады, а слово «диван» в названии употреблено для того, чтобы подчеркнуть вспомогательную роль помещения, что-то вроде передней в доме. Внутреннее убранство в целом выполнено в стиле Людовика XV, что говорит само за себя. Считается, что здесь хранилась печать великого визиря.

Соседнее Хекимбаши-одаси — двухэтажное здание с забранными массивными решетками окнами на самом верху под трехступенчатым карнизом, напоминающее скорее тюрьму, чем пристанище главного лекаря султана. Как уже отмечалось, прежде оно являлось основанием высокой башни, а традиция относит его ко времени правления Мехмеда II. В стенных шкафах здесь можно увидеть коллекцию медицинских инструментов.

Полным контрастом всему остальному на территории Четвертого двора можно назвать Третьи ворота и Меджидие-кешк, расположенные в юго-восточном углу двора. Более уместными они казались бы где-нибудь в Версале. Павильон Абдул-Меджида, или Новый павильон, как его иногда называют, был сооружен в середине XIX века французским архитектором на месте более ранних строений — так называемого Зонта и павильона Третьего поместья. В настоящее время здесь представлено довольно пестрое собрание французской мебели всех периодов, однако преобладают предметы эпохи Второй империи.

На каминной доске в стиле Людовика ХУ выставлены многочисленные часы с позолотой, изящные вазы из золоченого серебра, канделябры, шкатулки с инкрустацией, изображения знаменитых триумфальных колонн и т. д. Здесь же, в центре, выставлены разнообразные предметы мебели с украшениями из золоченой бронзы, а также собрание портретов султанов, которые пока не доступны для обозрения посетителей. Вряд ли стоит говорить о непревзойденных по красоте видах, открывающихся из этого павильона. В последние годы империи его использовали в качестве дома-приемной для важных гостей Сераля, где им предлагали кофе, сигареты и варенье из лепестков роз.

Стоит упомянуть о небольшом павильоне Одеяний в Четвертом дворе, там, очевидно, облачались в церемониальные одежды для торжественных встреч, а также мечети для служителей павильона Священной мантии.

Пожалуй, нам осталось поговорить о садах и знаменитом фете, празднике тюльпанов, проводившемся в период правления Махмуда I. Большинство султанов заботились о садах Сераля, старались либо разбить новый, либо пополнить уже имеющийся дотоле неизвестными видами растений или деревьев. Так, Ибрагим любил тюльпаны, а, например, Мухаммед IV предпочитал лютики, отростки и семена которых ему поставляли паши всех областей Сирии и островов Средиземного моря. В больших количествах выращивали и другие цветы: розы, гвоздики, гиацинты, сирень, — причем не только в этом саду, но и в саду Летнего дворца. Так что в свое время это, несомненно, было великолепное зрелище. А сегодня о былой красоте напоминают лишь отдельные элементы изгороди да несколько отдельно стоящих деревьев.

Очевидно, увлечение тюльпанами достигло своего расцвета при Ахмеде III. Именно тогда эта страсть начала влиять даже на государственные дела, так как траты на проведение праздника были столь велики, что граничили с безрассудной расточительностью, подрывавшей бюджет страны. Сам же праздник тогда считали чуть ли не более важным, чем общенациональные. При следующем султане, Махмуде I, культ тюльпанов сохранился, хотя и в более сдержанной форме. Как раз на его правление приходится наблюдение, сделанное Флэше во время праздника, посвященного этому замечательному цветку: «Проводится праздник в апреле. Во дворе Нового Сераля устанавливаются деревянные рамы [ «галереи»], по обеим сторонам которых амфитеатром укладывают ряды полок для ваз с тюльпанами. Между вазами располагают лампы. К верхним полкам подвешивают клетки с канарейками, а привязанные к ним стеклянные шарики, заполненные водой разного цвета, создают столь причудливую игру света, что даже днем создается ощущение яркого ночного праздника. Довольно продолжительный проход сквозь деревянные конструкции позволяет рассмотреть искусно выполненные сооружения: то тут, то там выставлены самые разнообразные пирамиды, башни или беседки.

Мастерство создателей столь гармоничных ансамблей делает их настолько живыми и реальными, что, очутившись в таком прелестном уголке, представляешь себя чудесным образом перенесенным во дворец мечты.

В центре всего — павильон Султана. Именно здесь выставляются подарки вельмож двора. Все они предназначены его величеству, причем под каждым указано, кто является дарителем. И это хорошая возможность выказать свое страстное желание угодить. Амбиции и соперничество — основа создания чего-нибудь нового, необычного. В любом случае даже отсутствие ориги¬нальности с лихвой можно заменить великолепием и богатством подношения.

Когда все готово, Великий синьор объявляет калвет [состояние полного уединения либо для себя одного, либо с гаремом]. Все ворота Сераля, ведущие в сад, закрываются, и бостанджи охраняют их снаружи, а черные евнухи — внутри. Вслед за султаном из гарема в сад направляются султанши. Руководит процессией во главе с черными евнухами их начальник, кызлар-ага. Женщины, как пчелиный рой, отовсюду бросаются к цветам, беспрестанно останавливаясь, только завидев сладкий нектар. Женщин в гареме много и на любой вкус. Кызлар-ага уверял меня, что веселье, сопровождающее такие мероприятия, мастерство и умения, проявляемые девушками, не могут не изумлять. Так что маленькие шалости, о которых говорят поэты, слагая вирши о забавах Купидона и нимф, — лишь бледное подобие этого праздника. Каждая здесь стремится выделиться, каждая — само очарование, но цель у всех одна. Вряд ли где-либо еще можно увидеть, до какой степени изощряется в угодливости и до какой степени откровенна в достижении своих целей становится молодая женщина, соблазняя возлюбленного. Грация в танце, мелодичность голоса, элегантность наряда, остроумие беседы, самозабвенный порыв, чувственность, любовь, причем самая сладострастная (я бы еще добавил безудержное кокетство), — все это в один порыв: во что бы то ни стало добиться расположения султана.

В заключение старшая кадина представляет султану девушку, понравившуюся ему больше всего, которая, не жалея себя, все отдала ради успеха, проявила все свои таланты, доказывая, что умеет доставлять удовольствие. Брошенный ей султаном платок стал наградой за ее старания.

Портьера, занавешивающая диван, на котором сидит султан, закрывается, а кызлар-ага остается на страже, чтобы по первому знаку отдернуть ее, и все женщины — танцующие, поющие, играющие на музыкальных инструментах — сразу подходят к павильону, чтобы выразить свое уважение султану и поздравить новую фаворитку.

Праздник продолжается еще какое-то время, прерываемый кызлар-агой для того, чтобы раздать девушкам драгоценности, мелочи и безделушки. Подарки распределяются в соответствии с тем, какое удовольствие каждая смогла доставить своему господину. Правда, следует отметить, что Махмуд всегда следил за тем, чтобы они имели достаточно высокую ценность, дабы девушки могли вернуться в гарем, исполненные чувства благодарности и удовлетворения.

Праздник завершается. Придворные вельможи и главные чиновники империи по очереди, в соответствии со своим чином, свидетельствуют ему свое почтение, а весь Сераль украшается праздничными огнями».

Информацию о Серале Флэше главным образом получал от своего друга, кызлар-аги. Так что его рассказ можно считать еще одним свидетельством в пользу существования обычая выбирать себе наложницу, бросая ей носовой платок.

Выходя из сада через Третьи ворота, посетитель вскоре оказывается у колонны готов, стоящей здесь будто для того, чтобы напомнить нам о древней славе этого глубоко врезающегося в море мыса, обойти который, не заметив, просто невозможно.