Глава четырнадцатая

Глава четырнадцатая

1. В то же самое время филистимляне опять решили пойти походом на израильтян и стали поэтому рассылать всем своим союзникам приглашение собраться на войну в Ренгу, чтобы уже оттуда напасть объединенными силами на евреев. Царь Гефа, Анхус, предложил и Давиду с его собственными воинами принять в качестве союзников участие в походе против евреев. Когда Давид охотно выразил свое согласие, указывая на то, что теперь наступил наконец момент, когда ему будет возможно отблагодарить Анхуса за его доброе к нему отношение и за гостеприимство, царь обещал Давиду сделать его после удачного исхода войны своим телохранителем, имея в виду обещанием такой почетной и доверенной должности еще более расположить его к себе.

2. Между тем случилось, что царь еврейский Саул изгнал из страны своей всех прорицателей, чревовещателей и лиц, занимавшихся подобными профессиями, за исключением пророков. Узнав, что филистимляне уже успели вторгнуться в его пределы и расположились станом в непосредственной близости к городу Сонаме[280], расположенному в низменности, он выступил против них во главе всех своих войск. Достигнув горы, известной под именем Гелвуй[281], Саул стал лагерем как раз против врагов своих и страшно испугался, не того, впрочем, что очутился в столь близком соседстве с неприятелем, но того, что войска последнего были многочисленнее и очевидно сильнее его собственных. Поэтому Саул вопросил при посредстве пророков Господа Бога относительно исхода боя. Когда же ответа от Предвечного не последовало вовсе, то Саул испугался еще более и совершенно пал духом, ясно предвидя неизбежное поражение, если Господь Бог не окажет ему поддержки. Поэтому он приказал отыскать себе какую-нибудь прорицательницу и вызывательницу душ усопших, чтобы таким образом узнать, что ожидает его впереди. Дело в том, что лица, принадлежащие к разряду предвещателей, умеют вызывать души умерших и при помощи последних предсказывать желающим будущее. Саулу было сообщено кем-то из приближенных, что в городе Аэндоре[282] имеется такая женщина. Тогда он переоделся в простую одежду, захватил с собою двух вполне преданных ему слуг и тайно от всех находившихся в лагере явился в Аэндор к прорицательнице с просьбой погадать ему и вызвать для него душу того усопшего, которого он ей сам укажет. Но волшебница стала отказываться, говоря, что она не станет нарушать приказания царя, изгнавшего из пределов своей страны весь класс прорицателей, и что он сам, хотя она и не подавала ему повода к тому, желает ее гибели, подбивая ее к такому нарушению, которое запрещено и за которое, если ее накроют, придется отвечать жизнью. Но Саул поклялся ей, что об этом никто не узнает, так как он о ее гаданье не сообщит никому, и что она может быть на этот счет вполне спокойна. Уговорив ее путем таких клятвенных уверений, Саул потребовал вызова тени Самуила. Гадалка, не зная, кто такой Самуил, стала вызывать тень его из преисподней, и когда эта тень появилась и женщина с ужасом увидала величественную боговдохновенную фигуру, то, пораженная этим зрелищем, обратилась к Саулу с вопросом: «Не ты ли царь Саул?» Так поступить повелел ей дух Самуила. Когда Саул ответил на вопрос заклинательницы утвердительно и вместе с тем спросил, почему она так испугана, женщина отвечала, что видит подымающуюся из земли величественную фигуру. На приглашение описать внешность и указать возраст видения, она сказала, что это горделивой осанки старик, облаченный в священническую одежду. Царь тотчас узнал Самуила, которого он почтительно приветствовал, пав ниц на землю. Когда же дух Самуила спросил, почему его потревожили и ради чего заставили подняться из преисподней, Саул стал жаловаться на то, что сделал это в крайности: жестокие враги напали на него, сам же он совершенно потерял голову в своем бедственном положении, так как Господь Бог покинул его и он не может от Него добиться предсказания ни чрез пророков, ни путем сновидений. «Вот почему я и решился прибегнуть к тебе за советом», – сказал Саул в заключение. Самуил же, зная, что уже наступает конец Саулу, ответил, что последний совершенно напрасно желает от него узнать о будущем, раз Сам Господь Бог покинул его. «Впрочем, услышь от меня, – сказал он, – что царствовать придется Давиду, которому и суждено удачно закончить эту войну. Ты же потеряешь власть и жизнь, сообразно тому, как я предсказал тебе это еще при своей жизни, за то, что ты ослушался Господа Бога во время войны с амаликитянами и не поступил сообразно с Его повелениями. Поэтому знай, что народ твой будет побит врагами, ты сам с сыновьями своими падешь в битве и завтра же будешь там же, где я теперь».

3. Когда Саул услышал это, то онемел от горя, а затем упал в обморок, от которого легко мог бы умереть, потому что на него столь сильно повлияло скорбное предсказание, или даже оттого, что он страшно отощал (за все предшествовавшие сутки он не брал в рот пищи). С трудом приведя его наконец в чувство, женщина стала упрашивать Саула поесть немного, прося об этом как об единственном вознаграждении за ее труд по вызову тени, труд опасный и предпринятый ею только из чувства страха, при полном неведении, кто такой Саул. Итак, в виде возмездия за свою работу она просила его лишь присесть к столу и отведать пищи, чтобы подкрепить хоть немного силы и иметь возможность благополучно добраться до своего лагеря. Хотя Саул и отклонил это предложение и в своем унынии положительно отказывался от всякой пищи, она его наконец все-таки уговорила и склонила исполнить ее просьбу. Она была бедна, жила трудом рук своих и имела одного только теленка, которого очень любила и которого вскормила в своем доме. Этого-то именно теленка она теперь зарезала и, зажарив, предложила его мясо Саулу и его слугам. Затем Саул отправился в обратный путь и еще тою же ночью прибыл в свой лагерь.

4. Здесь будет вполне уместным подчеркнуть доброту и человеколюбие этой женщины; хотя царь запретил и ей занятие гаданием, которым она была бы в состоянии снискать себе лучший заработок и лучше устроить жизнь свою, и хотя она его раньше никогда не видала, она тем не менее не питала к нему злобы за причиненный ей таким запрещением убыток и не только не отказала ему, чужому и совершенно незнакомому ей человеку, но даже почувствовала сострадание к нему и старалась утешить его в постигшем его чрезмерном горе и убеждала его, несмотря на его к этому отвращение, принять несколько пищи, причем охотно предложила ему для этого единственное, что имелось в ее убогом доме. Все это сделала она с чрезвычайной готовностью, нисколько не рассчитывая ни на какое за то вознаграждение и не стараясь снискать тем благоволение царя на будущее время, потому что слышала, что ему придется скоро умереть. Так поступила она вопреки обычаю других людей, которые оказывают услуги либо в расчете получить воздаяние за это, либо в уповании на возможность как-нибудь иначе иметь выгоду от своего образа действий в настоящую минуту. Поэтому поступок этой женщины заслуживает полного сочувствия, и хорошо, если по ее примеру мы станем оказывать поддержку всем, кто впал в стесненное, бедственное положение. Нет ничего лучшего и более человечного, чем этот ее поступок, и ничем мы не смогли бы снискать себе большего благоволения и расположения со стороны Господа Бога.

Но сказанного об этой женщине довольно. Зато я здесь скажу еще нечто, что может быть полезно для государств, народов и отдельных лиц, что понравится всем хорошим людям и что в состоянии, быть может, заставить всех стремиться к добродетели и искать того, что сможет доставить человеку истинную славу и добрую по себе память. Это указание мое, быть может, придаст царям над народами и управителям государств больше рвения и стремления к совершению таких славных подвигов, ради которых они готовы будут подвергнуться величайшим опасностям и предпочтут всему другому даже смерть за родину, так как это указание заставит их презрительно относиться ко всяким ужасам. Поводом к этому является у меня личность еврейского царя Саула. Хотя последний, благодаря предсказанию пророка, и знал, что случится и что ему угрожает неминуемая смерть, он все-таки не только не захотел спастись бегством и для личной безопасности предоставить своих товарищей на избиение врагам, – этим было бы запятнано также его собственное царское достоинство, – но и ринулся всем домом, вместе с сыновьями своими в самый центр опасности, считая своим долгом пасть вместе с детьми в честном бою за своих подданных и предпочитая видеть доблестную смерть сыновей своих, чем оставить их после себя на неопределенную в будущем участь. Он предпочитал оставить вместо потомства и наследников славу и непорочную по себе память. Поэтому-то я полагаю, что Саул был человеком исключительным: справедливым, храбрым и рассудительным, и если кто-нибудь другой явится с его качествами, то он за свою добродетель будет достойным всеобщего почитания. Я никак не могу согласиться с мнением историков, повествующих в своих сочинениях о необычайной храбрости тех людей, которые, выступив на войну с наилучшими обещаниями (относительно удачного ее окончания), победив врагов и вернувшись домой целыми и невредимыми, будто бы совершили из ряда вон выходящий подвиг. Конечно, и такие люди достойны похвалы, но истинными героями, храбрецами и бесстрашными воителями могли бы по праву быть названы лишь те, которые походят в этом отношении на Саула; не служит еще доказательством чрезмерной храбрости, хотя бы и пришлось совершать значительные подвиги, если человек в неведении, что его ожидает на войне, выступает на нее наугад; но я считаю доказательством положительного геройства, если человек, не только не ожидая удачного исхода боя, но в твердой заранее уверенности, что ему придется пасть в битве, все-таки ничего не боится, ни перед чем не отступает и смело идет навстречу ожидающей его опасности. Между тем именно таким-то образом и поступил Саул, показав, что все те, кто добивается почетной известности после своей смерти, должны поступать именно таким образом, чтобы оставить по себе заслуженную славу, особенно цари, так как, вследствие значительности их власти, им приходится не только ни в чем не отставать от своих подданных, но и подавать им в особенно значительной степени наилучшие во всем примеры.

Я мог бы еще дольше остановиться на прекрасных чертах характера Саула, так как нет недостатка в его заслугах, но чтобы не казалось, будто мы уже чрезмерно превозносим его своими похвалами, я вернусь к вышепрерванному дальнейшему повествованию.

5. Когда филистимляне, как я уже упомянул, расположились станом, подсчитав свои набранные из разных народов, царств и провинций силы, то наконец к ним примкнул и царь Анхус со своим собственным войском и в сопровождении Давида с его шестьюстами тяжеловооруженными товарищами. Увидев Давида, военачальники филистимлян стали расспрашивать царя (Анхуса), откуда явились эти евреи и кто призвал их. Тот ответил, что это Давид, который бежал от своего властелина, Саула, и, придя к Анхусу, был принят им, а теперь, желая отблагодарить его за оказанную услугу и отомстить Саулу, примкнул к их войску. Но Анхус этим объяснением навлек на себя неудовольствие военачальников, которые стали укорять его за то, что он принял к себе в качестве союзника врага, и советовали ему отослать Давида обратно, потому что под видом помощи у того может скрываться тайное желание оказать своим друзьям большой вред и таким образом иметь предлог для примирения со своим государем. Ввиду таких соображений военачальники требовали немедленной отсылки Давида с его шестьюстами товарищами назад в то место, которое Анхус предоставил им для жительства, потому что ведь это тот самый Давид, который, по хвалебным гимнам девушек, убил множество десятков тысяч филистимлян. Услышав эти соображения и признав их вполне правильными, царь Гефа призвал к себе Давида и сказал ему: «Я со своей стороны могу тебе заявить, что верю в полную твою ко мне преданность и любовь; ввиду этого я и взял тебя с собою на войну в качестве союзника. Но не так смотрят на дело остальные полководцы. Поэтому возвратись еще сегодня в то место, которое я предоставил тебе для жительства, не подозревай меня ни в чем дурном и охраняй там страну мою, чтобы в нее не вторглись какие-нибудь враги. Такого рода дело тоже достойно союзника».

Поэтому Давид, по приказанию царя Гефа, возвратился в Секелу; между тем в то самое время, как Давид отправился на помощь к филистимлянам, на Секелу нагрянули амаликитяне, взяли ее силою, подожгли ее и, захватив здесь и в других филистимских владениях богатую добычу, вернулись домой.

6. Найдя Секелу совершенно разрушенной и разграбленной и видя, что обе его жены, равно как жены и дети его товарищей, захвачены в плен, Давид с горя разорвал свою одежду и предался ввиду постигшего его бедствия такому отчаянию и так заплакал, что вскоре у него не хватило и слез. Вместе с тем он чуть было не подвергся опасности со стороны своих товарищей, которые, в отчаянии, что их жены и дети уведены в рабство, готовы были побить его камнями на смерть, потому что считали виновником всего несчастия именно Давида. Придя несколько в себя от постигшего его горя и вознесясь мыслью к Господу Богу, Давид предложил первосвященнику Авиафару надеть на себя облачение и, вопросив Предвечного, сказать, даст ли Он евреям возможность при погоне настичь амаликитян, отбить у них захваченных ими жен и детей и наказать врагов. Так как со стороны первосвященника последовал ответ положительный, то Давид бросился во главе своих шестисот воинов в погоню за неприятелями. Достигнув ручья, носившего название Восор, и совершенно случайно найдя там какого-то заблудившегося египтянина, совсем истощенного лишениями и голодом (так как человек этот в продолжение трех дней блуждал без пищи по пустыне), Давид сперва подкрепил его силы пищей и питьем, а затем стал расспрашивать его, кто он и откуда. Тот ответил, что он египтянин и был брошен тут своим господином, так как по болезни не мог дальше следовать за ним; при этом он пояснил, что находился в числе тех, которые подожгли и разграбили Секелу и другие иудейские поселения, Давид тотчас употребил этого человека в качестве проводника к месту расположения амаликитян и напал на них в то время, как они лежали на земле отчасти за едою, отчасти уже пьяные от вина, отчасти наслаждаясь обществом захваченных в виде добычи пленниц. Давид нагрянул на них совершенно неожиданно и учинил среди них страшную резню, что было тем легче, что все они были безоружны, не ожидали ничего подобного и направили все свои помыслы исключительно на пьянство и на разгул. Некоторые из амаликитян были перерезаны в то самое время, как они сидели еще за столом, так что кровь их обагрила стоявшие на столе кушанья, другие были перебиты в тот момент, когда они пили за здоровье своих собеседников, третьи, наконец, пали под ударами мечей, погруженные в глубокий сон от чрезмерного употребления вина. Все те же, которым второпях удалось надеть на себя оружие и которые стали оказывать Давиду сопротивление, были убиты также без труда, как и безоружные, лежавшие на земле. Спутники Давида провели за этой резней весь день, с утра до наступления вечера, так что от всей массы амаликитян не уцелело более четырехсот человек, которым удалось вскочить на своих верблюдов и спастись бегством. Таким образом Давид вернул назад все то имущество, которое захватили у евреев враги, а также освободил своих жен и жен товарищей.

Когда на возвратном пути евреи прибыли на то место, где они оставили двести товарищей своих для охраны имущества, то остальные четыреста не хотели отдать последним известной части добычи, мотивируя это тем, что они не согласились вместе с ними преследовать врагов, но предпочли спокойное безделье, и предоставляя им теперь удовлетвориться лишь получением обратно своих освобожденных из плена жен. Но Давид вмешался в это дело и заявил, что такое решение гнусно и несправедливо, потому что, раз Господь Бог даровал им победу над врагами и дал им возможность вернуть свое имущество, следует разделить всю добычу поровну как между участвовавшими в походе, так и между теми, которые остались для охраны остального добра. С тех пор установился среди них закон, в силу которого одинаковую часть добычи получали как участники походов, так и охранители имущества. Прибыв в Секелу, Давид разослал часть добычи всем своим сородичам и приверженцам в области колена Иудова.

Так произошло разрушение Секелы и избиение амаликитян.

7. Между тем филистимляне сошлись с израильтянами в очень ожесточенной битве, победили евреев и перебили множество их. Царь же израильский Саул и его сыновья сражались доблестно и с полнейшим самоотвержением, потому что вся их слава заключалась в том только, чтобы доблестно умереть, нанеся врагам своим по возможности больший урон. Другого они ничего не добивались. Поэтому они ринулись в самый центр врагов, были немедленно окружены со всех сторон и, умертвив множество филистимлян, пали как доблестные воины. То были сыновья Саула Ионафан, Аминадав и Мелхисуа.

Когда они пали, войска евреев дрогнули, произошли страшное смятение и свалка, наконец бегство и смерть от руки налегавших на них неприятелей. Бежали также и Саул с толпою своих приближенных и, так как филистимляне выслали в погоню за ними всех своих копейщиков и стрелков, то почти все спутники Саула были убиты. Сам же Саул бился отчаянно и получил такое множество ран, что он не был более в состоянии выдерживать натиск и даже стоять на ногах. Не имея сил убить самого себя, царь приказал оруженосцу извлечь меч и поразить им его раньше, чем он попался бы в руки врагов; но так как оруженосец не решался убить своего господина, то Саул взял свой собственный меч и, укрепив его рукояткою в земле, бросился на него. Однако у него не хватило сил пронзить себя насквозь. Поэтому царь обратился к тут же стоявшему юноше и, узнав, что он амаликитянин, просил его прикончить его, так как он сам уже более не в состоянии сделать это, и тем доставить ему тот род смерти, который в его глазах являлся наиболее желательным. Юноша исполнил желание Саула, затем снял с него золотое запястье и царскую корону и бежал с этим. При виде смерти Саула его оруженосец убил самого себя. Никому из телохранителей царя также не удалось спастись, так как все они пали у горы Гелвуи.

Когда евреи, занимавшие долину по ту сторону Иордана и жившие в городах на равнине, узнали, что Саул и его сыновья пали и что погибло все их войско, то они покинули города свои и стали спасаться бегством в укрепления. Филистимляне же между тем заняли покинутые и совершенно опустевшие поселения их.

8. Когда на следующий день филистимляне принялись обыскивать трупы врагов, то они натолкнулись также и на тело Саула и его сыновей. Ограбив их, они отрубили им головы и послали затем по всей стране извещение о том, что враги их пали в битве. Взятое оружие они принесли в дар храму Астарты[283], а трупы неприятелей пригвоздили к крестам около стен своего города Беф-Сана, который теперь носит название Скифополя. Когда же жители галаадского города Иависа услышали о поругании, которому подверглись трупы Саула и его сыновей, то сочли невозможным и безобразным оставить эти трупы без погребения. Поэтому самые храбрые и бесстрашные мужи города (а тут имелось множество силачей и людей отчаянных) отправились в путь и, пройдя всю ночь, прибыли к Беф-Сану, подошли к стенам вражеского города и, сняв тела Саула и его сыновей, повезли их к себе в Иавис без того, чтобы враги смогли или осмелились воспрепятствовать им в этом. Затем жители Иависа устроили пышные похороны для этих трупов и погребли их в самой красивой местности своих владений, в так называемой Аруре. В продолжение семи дней они с женами и детьми глубоко скорбели и плакали о царе и его сыновьях и не прикасались ни к пище, ни к питью.

9. Таков был конец Саула, сообразно предсказанию Самуила, за ослушание повелений Господа Бога, которые Предвечный дал ему относительно амаликитян, и за то, что он не только загубил семью первосвященника Ахимелека, но и его самого и разрушил город первосвященнический. При жизни Самуила Саул царствовал восемнадцать лет, а после его смерти двадцать два года. Так окончил жизнь свою Саул.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.