Глава 31 Лягушонок поехал свататься

Глава 31

Лягушонок поехал свататься

Франсуа, герцог Анжуйский, прибыл в Гринвич рано утром 17 августа 1579 г. Его провели в парковый домик при дворце, в котором остановился Симье. Герцог разбудил своего посланника и потребовал, чтобы его немедленно отвели к Елизавете. Симье предупредил своего господина, что лучше подождать: королева не любит рано вставать и лучше не заставать ее врасплох.

Хотя Елизавета хотела сохранить приезд герцога в тайне, еще до его прибытия весть о нем просочилась наружу, отчего она запретила придворным любые разговоры о нем и велела принять решительные меры для обеспечения безопасности Анжу. 26 июля выпустили прокламацию о запрете «ношения кинжалов, огнестрельного оружия, аркебуз, мушкетов и доспехов»: вблизи двора никому не дозволялось появляться с оружием.[773] До того на жизнь Симье покушались дважды; по крайней мере за одним покушением стоял Роберт Дадли, который не собирался останавливаться ни перед чем.[774]

Следующие десять дней Анжу непрерывно развлекали балами, приемами, банкетами и аудиенциями, во время которых он вел куртуазные беседы с королевой. Ей всегда хотелось, чтобы за ней лично поухаживал один из ее знаменитых поклонников; в виде исключения казалось, что она искренна в своей привязанности и интересе к браку. Королева как будто поддалась обаянию Анжу и отбросила страхи о его уродстве и рябом после оспы лице. В сумерках Елизавета почти каждый день незаметно выходила из дворца с одной из своих фрейлин, чаще всего с мудрой и тактичной Дороти Стаффорд, и обедала в домике, где остановились герцог и Симье. Елизавета прозвала герцога Лягушонком – возможно, из-за цвета его лица, низкого, скрипучего голоса или кривых ног.[775] Среди придворных вошло в моду дарить королеве украшения с изображением или в виде лягушки.[776] Народная песенка «Лягушонок поехал свататься», которая дожила до наших дней, впервые появилась в 1580 г. как насмешка над сватовством Франсуа Анжуйского к Елизавете.

По всей Англии в типографиях печатались листовки и песенки, в которых выражался решительный протест против их брака. В августе в Лондоне тайно напечатали длинный подрывной трактат, написанный Джоном Стаббсом, адвокатом из Линкольнс-Инн. Трактат под названием «Открытие зияющей пропасти, которая поглотит Англию через еще один французский брак, если Господь не воспрепятствует ему, позволив ее величеству узреть его греховность и наказание» передавали из рук в руки. Для текста характерно сочетание религиозного пыла и патриотизма.[777] Стаббс называл себя «любящим истинным слугой ее величества», которого страшила мысль о том, что Елизавету «поведут с повязкой на глазах, как бедную овечку, на заклание» позорного брака с французским принцем-католиком. Используя яркие сравнения и часто упоминая «проникновение» и «вторжение», Стаббс описывал, как «старый змей в человеческом облике» соблазнит «нашу Еву» и она, возможно, «лишится нашего английского рая».[778] Тело королевы поразит сифилис («французская болезнь»), а деторождение ее погубит. Стаббс утверждал, что Елизавета ставит удовлетворение своих личных желаний выше долга защищать «благополучие своей страны и общества, которые составляют ее величие».[779] Кроме того, он считал, что Анжу ни за что не сможет полюбить женщину на двадцать лет старше себя. «Ни один из тысячи молодых людей, которые ищут брака с супругой старше себя… не пойдет вопреки своим молодым аппетитам, которые и составляют предмет их желания».[780]

Сочинение Стаббса привело Елизавету в ужас, 27 сентября она выпустила воззвание, в котором запрещала «непристойную, нечестивую книгу» и приказывала лорд-мэру Лондона собрать все экземпляры книги и сжечь. Священникам велели осуждать «распутного клеветника».[781] Стаббса быстро арестовали и приговорили к варварскому наказанию: отсечению правой руки.[782] Однако протесты против брака с французом не умолкали; по словам испанского посла, воззвание, которое выпустила Елизавета, «вместо того чтобы смягчить возмущение в обществе против француза, лишь вызвало раздражение и раздуло пламя». В письме из Англии венецианскому послу во Франции, отправленном 29 ноября, утверждалось, что каждый день по-прежнему появляется злонамеренная клевета против Анжу, а священник Дадли представил королеве петицию против брака с ним.[783] Филип Сидни, сын недавно вышедшей в отставку Мэри Сидни, также выступал против брака. При дворе передавали из рук в руки «Письмо к королеве Елизавете», автор которого, мешая лесть с наставительным тоном, описывал все опасности, какими грозит такой брак стране, и умолял Елизавету отказаться от свадьбы, уверяя, будто «нет большей опасности для вашего королевского положения».[784]

28 августа герцог Анжуйский уехал во Францию. Впоследствии Симье предоставил королеве отчет о последнем вечере, проведенном герцогом в Англии. Не в силах спать, Анжу провел ночь вздыхая, сетуя, снова и снова будя Симье. Он говорил о «божественной красоте королевы и его крайнем сожалении оттого, что приходится уезжать от вашего величества, [Елизаветы], которая пленила его сердце и поработила его свободу».[785]

Елизавета не знала, на что решиться. В начале октября она приказала Тайному совету обсудить вопрос о браке с Анжу и представить ей свои соображения. Советники собирались на одно заседание за другим, но «так и не пришли ни к какому определенному мнению». Наконец решили, что королеве следует «поступать так, как она считает нужным». Елизавета не хотела, чтобы Тайный совет предоставил решение ей; она надеялась, что приближенные преодолеют ее сомнения и убедят в необходимости выйти за Анжу. Теперь же она «произнесла много речей, пролив при этом немало слез», как записал Сесил, о своем разочаровании: советникам следовало «высказаться яснее, лучше ли будет для страны и для нее самой, если она выйдет замуж и произведет на свет ребенка, который унаследует престол и продолжит линию Генриха VIII». По сообщению испанского посла, Елизавета «оставалась крайне грустной» и «была так раздосадована и мрачна, что это замечали все, кто подходил к ней». Она велела Уолсингему, главному противнику брака, убираться с глаз долой, заявив, «что он годится лишь для одного – для защиты еретиков».[786]

Наконец, несмотря на хор возражений, 20 ноября Елизавета велела небольшой группе членов Тайного совета составить черновик брачного договора. Через несколько недель Симье покинул Англию, чтобы отвезти черновик во Францию.[787] Однако существовало еще одно серьезное препятствие. Елизавета обещала подписать брачный контракт при том условии, что она добьется согласия подданных за следующие два месяца.[788] Если согласия не будет, Симье пришлось согласиться, что брачный договор утратит законную силу.

После отъезда посланника головокружительный роман с Анжу начал забываться. Чувствуя растущую неуверенность королевы, Симье в январе написал: он чувствует перемену в ее настроении, которую вызвали те, кто желает помешать браку. Нарочито ссылаясь на Дадли, на чьем гербе был изображен медведь с зазубренным посохом, Симье умолял Елизавету «оградить свою обезьяну [то есть его самого] от медвежьих лап». Взывая к ее гордости, он рассуждал: «…кто бы мог подумать, что королева неба и земли, самая добродетельная правительница на свете, может ошибаться в своих суждениях о некоторых людях, которые не испытывают ни любви, ни влечения, а только тщеславное стремление к власти». Однако в отсутствие Симье и Анжу королева снова обратила свои взоры и свою привязанность к Дадли.[789]

В конце января Елизавета с прискорбием сообщила Анжу, что, хотя из всех принцев она согласилась бы выйти только за него, она не в силах противиться возражениям подданных против их брака; англичане не потерпят короля-консорта, который открыто исповедует католичество. Хотя Анжу и не согласился сменить веру, он все же не отказался от мыслей о женитьбе и просил Елизавету подумать еще.[790] До конца года позиция Елизаветы по отношению к браку с герцогом оставалась в намеренно неопределенном состоянии, поскольку ей хотелось сохранить союз с Францией.

* * *

С каждым месяцем казалось, что католики во всей Европе представляют все более серьезную угрозу. В январе 1580 г. новый папа Григорий XIII переиздал буллу своего предшественника об отлучении Елизаветы от церкви; стало известно, что он намерен поднять восстание в Ирландии. Испанцы также сплачивали ряды. Испания не собиралась отказываться от нидерландских владений; после смерти короля Португалии Филипп II начал готовиться к военной операции, призванной утвердить его притязания на португальский престол. В августе испанские войска перешли границу с Португалией и захватили Лиссабон, а в сентябре испанские войска высадились на западе Ирландии и оккупировали Смервик. Несмотря на то что Мария Стюарт находилась в заточении, она, при посредничестве испанского посла Мендосы, затевала все новые заговоры против Елизаветы. В то же время юный король Яков VI Шотландский подпал под влияние «ярого католика» Эсме Стюарта д’Обиньи, которому Яков присвоил титул графа Леннокса, а также общался с Гизами, своими родственниками по материнской линии. В Англии возникли опасения, что его могут «настроить на Францию и потому руководить и управлять им будут сторонники Гизов».[791]

В апреле 1580 г. Кристофер Хаттон писал Уолсингему, что Англия совершенно изолирована и живет в страхе католического вторжения, «осажденная со всех сторон огромными и очевидными опасностями».[792] Чтобы ослабить угрозу, Елизавета заключила союз с французами, но Франция в то время была сильно ослаблена. После очередной вспышки Религиозных войн страну раздирали внутренние противоречия, у нее не было сильных союзников, с которыми она могла бы противостоять мощи Испании. Дадли и Уолсингем призывали Елизавету начать прямое военное вторжение в Нидерланды, но королеве не хотелось посылать войска. Зато она поддерживала в Анжу надежду на будущий союз и сохраняла хорошие отношения с королем Франции Генрихом III. Когда в конце июня Генеральные штаты собрались предложить Анжу стать правителем Нидерландов, Елизавета поспешно послала во Францию сэра Эдварда Стаффорда, чтобы вновь выразить согласие на брак с Анжу. Герцог тут же согласился послать французских эмиссаров в Англию для подписания брачного договора.[793]

В апреле 1581 г. в Англию прибыло огромное французское посольство, чтобы обговорить условия. Королева так боялась беспорядков в Лондоне, что перед приездом французов опубликовала воззвание, в котором под страхом смерти требовала оказывать должное почтение французским послам.[794] Посольство пробыло в Англии шесть недель; гостей все время развлекали пышными пирами и турнирами. В юго-западном крыле дворца Уайтхолл к их приезду специально пристроили огромный банкетный зал, украшенный зеленью, с потолком расписанным звездами и солнечными лучами. То была живописная сцена, на которой можно было принимать большое число французских дворян, которые прибыли к английскому двору на свадьбу, хотя вскоре стало ясно, что свадьбы не будет.

15 мая для гостей на примыкающей к дворцу арене для турниров дали спектакль под названием «Четверо приемных детей Желания». «Желание» и четверо «приемных детей» решали захватить «Крепость идеальной Красоты», воспользовавшись «красивыми стремянками», «цветами и прочими изобретениями». Они взывали к королеве, умоляя ее передать свою красоту силам Желания, но их отбрасывала Добродетель, оставляя девичью крепость неприступной. Нападавших бранил ангел, который объявлял: «Если, осаждая Солнце, вы понимаете, что делаете, вы уничтожите общее благословение ради личной выгоды».[795] Анжу напрасно надеялся на брак с королевой Англии. Елизавета пришла к выводу, что ей нужен не муж, но стратегический союз с Францией. Учитывая «растущую мощь Испании», решено было «заключить более прямой союз между двумя странами, независимо от исхода брака». 28 апреля на аудиенции с французскими послан никами Елизавета предупредила: возможно, она не будет в состоянии выйти за Анжу, потому что некоторые важные препятствия для их брака сохраняются, а прочие лишь усиливаются со временем: так, деторождение, несомненно, стало опаснее для Елизаветы, которой исполнилось сорок восемь лет. В Англию прибывает все больше католических священников-миссионеров, что подчеркивает разногласия в вере, а действия герцога в Нидерландах угрожали войной против Испании.[796]

Французский посол в ответ сказал Елизавете: самой важной причиной выйти за Анжу является спасение ее чести, причина «большей важности, чем все прочие, так как ходят слухи, что он [Анжу] спал с ней». Елизавета ответила, что способна развеять подобные слухи. Едва ли, возразил посол; она еще может развеять слухи в своей стране, но не в других странах, где это утверждалось во всеуслышание. Елизавета сердито возразила, что чистая и невинная совесть ничего не боится.[797] Тем не менее она подтвердила свое нежелание вступать в брак в связи с разницей в возрасте и в мае 1581 г. написала французскому посланнику: «…боюсь, что мой преклонный возраст не позволит мне доставить радость герцогу, по каковой причине я написала ему длинное письмо».[798]

Однако Анжу не терпелось жениться – ему нужны были деньги для военной кампании в Нидерландах. Он продолжал писать Елизавете любовные письма, которые становились все более недвусмысленными; в них он выражал свое желание «целовать снова и снова все, о чем ваше величество только может подумать», а также находиться «в постели, в ваших прелестных объятиях».[799] Он не сомневался, что их страсть вскоре породит на свет сына, «зачатого и закаленного маленьким французом, который есть и будет вечно вашим скромным и очень любящим рабом». В октябре 1581 г. Анжу вернулся в Англию, где собирался прогостить три месяца. «Главная цель его приезда – просить денег», – откровенно предупредил королеву испанский посол Мендоса. Однако Елизавета снова как будто поддалась обаянию Анжу.

На сей раз визит проходил официально; когда 1 ноября Анжу прибыл в Лондон, его поместили в доме рядом с дворцом Ричмонд, где тогда находился двор. Мендоса отметил, что «королева не уделяет внимания ничему, так ей хочется находиться вместе с герцогом в покоях с утра до полудня и после, два или три часа после заката. Не могу сказать, чем они там занимаются».[800] Говорили, что каждое утро, когда Анжу еще лежал в постели, Елизавета приходила к нему с чашкой бульона и что, «когда королева и Анжу оставались одни, она дарит ему себя до полного его удовольствия и дает столько, сколько любая женщина способна дать мужчине, однако не хочет, чтобы их близость предавали огласке».[801] Тем не менее французская делегация испытывала все меньше надежд на скорую свадьбу; их недовольство угрожало любому союзу между двумя странами. Елизавета немедленно приняла меры, дабы доказать своему жениху, что настроена серьезно.

В одиннадцать часов 22 ноября Елизавета гуляла с Анжу в своей галерее в Уайтхолле, где собрался двор, чтобы посмотреть турнир по случаю очередной годовщины ее вступления на престол. Когда к королеве подошел французский посол и сказал, что Генрих III велел ему «узнать лично от королевы ее намерения относительно замужества с его братом», Елизавета решительно ответила: «Можете написать королю, что герцог Анжуйский будет моим мужем». Она повернулась к ошеломленному герцогу, поцеловала его в губы и, сняв с пальца кольцо, отдала ему «в залог».[802] Настал великий миг. Когда королева призвала своих придворных и повторила то, что она только что сказала, многие дамы разразились слезами. Посол немедленно удалился, чтобы передать новость во Францию. Король Генрих III объявил, что его брат будет королем Англии и вскоре станет «неприятным шипом» в ноге испанского короля.[803]

И все же, хотя Мендоса утверждал, что «жители Лондона считали, будто брак уже совершен, а французы придерживались того же мнения», Елизавета, по мнению испанского посла, «притворялась и тянула время». Притворство заключалось в ее способности убедить Анжу, что она настроена серьезно; при этом она ставила условием, чтобы подданные одобрили ее выбор. Елизавета не теряла хладнокровия и уверенности, она знала, что парламент и Тайный совет настроены непримиримо против ее брака. Как выразился Мендоса, «с помощью личной связи она привязывает его к себе», и добавил: «Она предпочитает, чтобы казалось, будто свадьба сорвалась из-за ее подданных, а не из-за нее самой, так как ей важно и дальше сохранять его привязанность, чтобы сдерживать его брата [Генриха III] и не допустить с их стороны никаких враждебных действий».[804]

Тайный совет, как и следовало ожидать, отнесся к решению королевы враждебно. Сэр Кристофер Хаттон сетовал: если она выйдет замуж против воли народа, ее могут свергнуть. Дадли, раздосадованный изъявлениями чувств Ели заветы к Анжу, дошел до того, что напрямую спросил ее, «девица она или женщина».[805] То был невероятно дерзкий вопрос. Однако Елизавета спокойно отвечала, что она еще девица; может быть, ей польстило, что ей в ее возрасте задают подобный вопрос, а может быть, она радовалась возможности продемонстрировать, что она по-прежнему королева-девственница.

Вечером того дня, когда Елизавета заявила, что выйдет за Анжу, ее опочивальня бурлила. Елизавета лежала с Дороти Стаффорд, Мэри Скадамор и Бланш Парри, которые «рыдали и говорили о ждущих ее ужасах, и так ослабили ее разум своими доводами», что королева не могла уснуть. Они умоляли ее «не делить власть и славу с супругом-иностранцем и не марать свою славу протестантской королевы, обещав повиноваться мужу-католику».[806] Елизавета не спала почти всю ночь и утром послала за Анжу. Он застал ее бледной и в слезах. Королева пожаловалась, что «еще две такие ночи, как эта, доведут ее до могилы». Она объяснила: «Хотя ее привязанность к нему не ослабела, она, после мучительной борьбы, решилась пожертвовать своим счастьем ради блага ее подданных».[807] По словам одного очевидца, она сказала герцогу: с ее стороны нечестно выходить за него, так как ему нужна жена, которая сумеет выносить детей и продолжить род Валуа. Однако она обещала «любить его как друг, даже больше, чем если бы он стал ее мужем».[808]

В начале февраля 1582 г., когда Анжу уехал из Англии в Нидерланды, он считался протеже королевы. Елизавета бурно оплакивала потерю возлюбленного, говоря, что больше не сможет оставаться в Уайтхолле, «потому что это место навевает на нее воспоминания о том, с кем она рассталась так неохотно». После того как он уехал, она изображала горе по поводу своей утраты. Она кричала, что отдала бы миллион, чтобы ее лягушонок снова плавал в Темзе, а не в застойных водах Нидерландов, хотя Мендоса утверждал, что на самом деле Елизавета плясала от радости, потому что избавилась от француза.[809] Отъезд Анжу из Англии знаменовал конец брачным планам Елизаветы, что она прекрасно понимала. Отказав ему, она теряла возможность вступить в брак и родить детей. В стихотворении «На его отъезд», написанном после отъезда Анжу во Францию, Елизавета раскрывала свои смешанные чувства: нежелание вступать в брак и вместе с тем одиночество и жажду любви: «Не смею боль свою открыть, и я грущу. / Люблю, но маску ненависти снова надеваю. / Я бессловесною кажусь, но я внутри ропщу, / А вслух роптать себе не позволяю. / И стыну я, и гибну от огня, / И никогда не стану прежней я. / Моя печаль, как тень, за мной летит, / На солнце так быстра и невесома, / Но лишь я к ней – и прочь она спешит…»[810][811]

Королева и герцог продолжали обмениваться страстными письмами, они даже обсуждали свадьбу спустя много времени после того, как она стала невозможной. Кампания Анжу во Фландрии окончилась неудачей, и летом 1584 г. он умер от лихорадки. Елизавета надела траур и писала Екатерине Медичи: «…даже ваше горе не может быть больше моего. Хотя вы его мать, у вас еще остаются другие дети. Но я не нахожу утешения, кроме смерти, которая, как я надеюсь, скоро объединит нас. Мадам, если бы вы могли видеть мое сердце, вы бы увидели портрет тела без души. Но я больше не стану обременять вас своими жалобами, ведь у вас много своих горестей».[812]

* * *

Хотя переговоры о браке с французом наконец завершились, еще долго ходили слухи относительно того, что случилось между Елизаветой и Анжу во время его пребывания в Англии. 17 ноября 1583 г. сэр Эдвард Стаффорд, ставший английским послом в Париже, встревоженно сообщал, что в городе выставлены на всеобщее обозрение непристойные картинки, изображающие Елизавету и Анжу. В письме Уолсингему, Государственному секретарю, Стаффорд описывал «грязные картинки» с изображением ее королевского величества, где она «изображена верхом, левой рукой держится за гриву лошади, а правой задирает одежду, обнажая свой тыл («при всем почтении»)… под нею изображение герцога, очень хорошо одетого, в лучшем наряде; он держит на кулаке сокола, который постоянно клюет и не дает ей усидеть на месте». Стаффорд предполагал: «Боюсь, к делу причастны и наши добрые английские подданные, проживающие здесь, ибо, по-моему, немного найдется на свете таких мерзких людей, как они».[813] Картинки были выставлены на Гревской площади, одном из главных общественных мест на правом берегу Сены, прямо перед городской ратушей, и на левом берегу Сены, на углу у церкви Святого Августина и рядом с коллежем Монтэгю. Время и место размещения картинок были выбраны намеренно: в этих местах часто бывали иностранные изгнанники и местные жители.

Хотя главным намерением авторов картинок было возбудить в Париже антиелизаветинские настроения, Стаффорд писал, что, «по моему мнению, они более затрагивают честь герцога, чем к[оролевы], если все будут истолковывать их так же, как я». Видимо, над Анжу тоже потешались и издевались из-за его безуспешных попыток ухаживать за престарелой и безнравственной Елизаветой. Центром нападок снова стала фигура королевы, чья королевская власть подрывалась изображением некоторых частей ее тела в процессе, который Стаффорд стыдливо называет «при всем почтении» дефекацией.[814] Меньше месяца спустя Стаффорд узнал, что картинки послужили началом крупной разнузданной кампании. В непристойных картинках и памфлетах «еретичество» Елизаветы напрямую связывалось с ее «половой распущенностью»; писали о жестокости Елизаветы по отношению к своим подданным-католикам[815] и об их притеснениях. В конце 1583 г. Стаффорд приобрел черновики плакатов Ричарда Верстегана, в которых Елизавету называли Волчицей (с древних времен волчица считалась символом распущенности). Стаффорд требовал провести обыск в типографии и добился того, чтобы Верстегана, издателя, изгнанного из Англии, арестовали.[816] Однако передышка оказалась временной; в последующие годы Католическая лига то и дело использовала образы безнравственной королевы, дабы подвергнуть сомнению законность ее правления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.