Глава 30 Приворотные зелья

Глава 30

Приворотные зелья

1578 г., особенно переезды двора по востоку Англии и пребывание в Норидже, знаменуется возобновлением брачных переговоров. Снова забрезжила надежда, что Елизавета выйдет за Франсуа, бывшего герцога Алансонского. После того как на трон взошел его брат, он стал герцогом Анжуйским. С помощью брака хотели отвратить его от захвата власти в Нидерландах, так как герцог собирался начать переговоры с Генеральными штатами.[743] Двор перемещался из Норфолка в Суффолк, а советники Елизаветы обсуждали достоинства и недостатки партии. Удастся ли уговорить Анжу не вводить войска в Нидерланды? Искренен ли он в своем намерении возобновить сватовство или просто ищет помощи Англии, чтобы собрать новую армию и закрепиться в Нидерландах для продолжения борьбы с Испанией? Нужно ли королеве выходить за него? Сэр Фрэнсис Уолсингем оставался ярым противником этого брака, он считал, что Анжу обманывает королеву.[744]

Граф Суссекс писал о выгодах, которые могут «умножиться благодаря этому браку», и о бедах, которые воспоследуют, «если она вовсе не выйдет замуж».[745] Хотя Анжу уже исполнилось двадцать три года, а Елизавете – сорок пять, они по-прежнему считались странной парой. Елизавета всегда испытывала неловкость из-за разницы в возрасте, она считала себя старухой по сравнению с «безбородым юнцом». Ее сдержанность передалась матери и брату Анжу, Екатерине Медичи и Генриху III. После того как Анжу стал наследником престола, они считали, что герцогу не следует думать о браке с женщиной за сорок, которая вряд ли родит ему сына. Вопросы возраста и плодовитости Елизаветы занимали центральное место на переговорах: французам требовалось продолжение рода. Елизавета пыталась умерить их страхи, пообещав аннулировать брак в том случае, если она окажется бесплодной.

Хотя советники много лет упрашивали Елизавету выйти замуж, многие из них начали сомневаться, не слишком ли она стара, чтобы думать о семье и детях. Уолсингем считал «слишком большой опасность, которой подвергаются женщины в возрасте ее величества при вынашивании детей». Если Елизавета забеременеет, она рискует умереть при родах, а если ей не удастся зачать ребенка, муж, возможно, «попробует избавиться от нее, изменив ей» в надежде родить детей от другой жены.[746] Стремление произвести на свет наследника теперь следовало соизмерять с риском того, что Елизавета может умереть в процессе.[747]

Сесил, как всегда методичный и рассудительный, взвешивал за и против брака. В попытке узнать правду о здоровье и плодовитости Елизаветы он допрашивал ее врачей, ее прачку, а также камер-фрейлин о состоянии здоровья королевы, ее менструальном цикле и возможности зачатия. Результаты опросов он занес в памятную записку, в заключительной части которой писал: «Учитывая ее телосложение и стать, нормальной ширины таз, отсутствие болезней и природную расположенность к зачатию, более того, согласно мнению врачей, наблюдающих ее, а также женщин, близких к ее величеству, можно прийти к выводу, что она способна иметь детей даже в таком возрасте. Так что, если принять во внимание все стороны, за исключением возраста, мы заключаем, что ее величество весьма способна к деторождению… по дальнейшем размышлении следует подчеркнуть, что, воздерживаясь от брака, организм ее величества будет все более подвержен таким недомоганиям и болезням, которые все врачи обычно связывают с женским безбрачием, что особенно выражено у женщин, которые естественно расположены к зачатию и рождению детей».[748]

Хотя Сесил признавал, что было бы лучше, если бы сорокачетырехлетняя королева вышла замуж в более молодом возрасте, он считал, что у нее осталось в запасе еще пять или шесть лет, в течение которых она вполне способна произвести на свет наследника. Он приводил в пример герцогиню Савойскую, «женщину болезненного и меланхоличного склада, во всех отношениях далеко уступающую ее величеству», которая родила сына, будучи старше Елизаветы. Согласно медицинским воззрениям тех лет, Сесил считал, что все недомогания Елизаветы вызваны «безбрачием», иными словами, отсутствием половой жизни. Тем же Сесил объяснял даже ее боли в области лица. Брак, считал он, улучшит общее состояние здоровья королевы. Однако Сесил считал, что более серьезная проблема заключается в «несклонности народа к тому, чтобы им управлял иноземный принц, и особенно французской крови».[749]

Роберт Дадли настойчиво выступал против брака, он тоже полагал, что попытки произвести на свет наследника слишком рискованны для здоровья Елизаветы. В красноречивом послании к Уолсингему он признавался: «…чем больше я люблю ее, тем больше боюсь грозящих ей опасностей. Всемилостивый Боже, помоги всем».[750] В то же время он скрывал от королевы, что женился на Леттис Ноллис, и боялся, что его обман раскроется после приезда иностранного жениха.

В августе Анжу прислал в Англию двух посланников, «м[сье] де Баквиля и м[сье] де Кисси», чтобы возобновить переговоры о браке. Посланники должны были убедить Елизавету в том, что герцог «всей душой предан ее величеству» и в Нидерландах будет следовать ее указаниям. Анжу уверял, что не собирается захватывать Фландрию, он лишь хочет помочь народу Нидерландов обрести «свободу от испанской тирании силой оружия».[751] Кроме того, герцог пылко сообщал Елизавете, что его чувства к ней «не имеют ничего общего с жадностью или тщеславием», но порождены ее красотой и добродетелью. Впрочем, в одном более позднем письме Екатерина Медичи утверждала, что ее сын «был несколько смущен, когда, будучи молодым человеком, преданным удовольствиям, он вспоминал преклонный возраст и вызывающую отвращение внешность королевы, ведь она, вдобавок к другим недугам, чахоточного склада [намек на резкую потерю веса]… но желание править придет в согласие с желанием плоти, и мы посмотрим, которая из этих двух страстей возымеет большую силу».[752]

Принимая французских посланников, Елизавета выказывала им большую милость, говорила о своем желании выйти замуж и сама заговаривала о разнице в возрасте; Анжу, по ее словам, годился ей скорее в сыновья, чем в мужья.[753] Она считала, что религиозные противоречия можно преодолеть, однако сомневалась в искренности намерений герцога. В прошлом герцог и его брат уже разочаровывали ее, и теперь Елизавета настаивала, чтобы герцог доказал свою любовь, прибыв к ней лично.[754] Казалось, Елизавета наконец позволила себе задуматься о том, что выйдет замуж; возможно, она поняла, что другого случая у нее уже не будет.

Многие выступали резко против такого брака. Когда летом двор находился в Норидже, лорд-мэр Лондона, стойкий протестант, поручил драматургу Томасу Черчъярду поставить пьесы, в которых критиковалось возобновление брачных переговоров с Анжу, Елизавету призывали остаться незамужней. Именно тогда ее впервые публично назвали Королевой-девственницей.[755] В живой картине «Падение Купидона с небес» Венера и ее сын Купидон, «изгнанные с небес», падают на землю, где встречают философа и Непорочную деву, которая говорит об их греховности. Затем Непорочность передает лук и стрелы Купидона королеве со словами, что она может делать с ними «что хочет» и «учится стрелять, в кого ей пожелается», так как «никто не может ранить сердца ее величества», и она избрала «лучшую жизнь» в безбрачии.

В связи с переговорами о браке с Анжу смысл был предельно ясен.

* * *

Намерения герцога Анжуйского проявились во всей серьезности на следующий год. Он написал Елизавете несколько страстных писем, обещая бессмертную любовь. В январе 1579 г. его лучший друг и доверенный слуга, Жан де Симье, барон де Сен-Марк, прибыл в Англию, чтобы задобрить королеву подарками и драгоценностями и обсудить брачный договор.[756] Елизавета быстро увлеклась Симье, и следующие два месяца они часто проводили время с глазу на глаз – иногда по три раза на дню. На публике она откровенно флиртовала с французом, называя его своей «обезьяной» – латинский каламбур, основанный на его фамилии, – и развлекала гостя бесчисленными пирами, рыцарскими турнирами, представлениями и танцами. Она подарила ему перчатки, платки и свой миниатюрный портрет, чтобы Симье передал его герцогу.[757] Когда советники Елизаветы узнали, что Симье, с разрешения королевы, входил к ней в опочивальню, чтобы похитить носовой платок и ночной чепец как «сувениры» для своего хозяина, они пришли в ужас и назвали поведение Симье «недостойным мужчины, принца, французским сватовством». Судя по всему, однажды утром Елизавета также вошла в спальню Симье, когда он одевался, и настаивала, чтобы он беседовал с ней «в одном камзоле».[758] Позже Мария Стюарт будет повторять сплетню о том, что Елизавета вступала с Симье в половые отношения.

Французский посол Мишель де Кастельно, сеньор де Мовиссьер, писал, что от ухаживаний Елизавета помолодела. «Такие речи омолаживают королеву, она расцвела и стала более хорошенькой, чем была пятнадцать лет назад. Ни одна женщина и ни один врач, знающий ее, не сомневаются в том, что во всей стране есть женщина, более подходящая для деторождения, чем она».[759] Симье придерживался осторожного оптимизма относительно брака с Анжу. Он писал: «Надо подождать, пока не опустится занавес, не задуют свечу и муж не окажется в постели».[760] Екатерина Медичи в переписке с королевой Англии выражала те же чувства: она не будет довольна, пока не увидит своего сына и Елизавету вместе в постели.[761]

В первое воскресенье поста Елизавета прослушала проповедь, в которой пророчествовалось, что брак приведет к уничтожению королевства. Проповедник утверждал, «что браки с иностранцами могут закончиться только одним – гибелью страны», а затем напомнил о том, как королева Мария «вышла за иностранца и многих… мучеников сжигали по всей стране». Не дослушав проповедь до конца, Елизавета выбежала вон.[762] Столько проповедников «пылко предостерегали против брака», что, по словам Джорджа Талбота, сына графа Шрусбери, Елизавета запретила священникам хоть как-то упоминать в проповедях о браке.[763]

Весной 1579 г. в Тайном совете разгорелся спор. Там все больше росли подозрения, что Филипп Испанский намерен притязать на португальский престол. Недавно коронованный король Португалии, пожилой кардинал-католик, мог скоро умереть, не оставив потомства. Возникала угроза того, что Филипп унаследует государство на берегах Атлантики и заморские владения Португалии, что даст ему необходимые средства для захвата Нидерландов и вторжения в Англию.[764] Сесил считал, что брак с Анжу – единственный надежный способ противостоять новой угрозе. В противном случае, заявил он, «ее величество останется одна, без помощи кого-либо из могущественных правителей… и ослабленная дома». По его мнению, более всего следовало опасаться «объединения королей Испании и Франции вместе с папой римским, императором Священной Римской империи и другими». Вместе они являли собой мощную католическую угрозу; он считал, что они способны развязать восстание в Англии и Ирландии, помочь католикам в Шотландии и начать «общую войну их объединенными силами» против Англии. Выйдя за Анжу, Елизавета заключит союз с Францией, который расколет католическую коалицию, укрепит гугенотов и «вынудит короля Испании пойти на разумное перемирие со своими подданными [в Нидерландах]».[765]

Однако Уолсингем считал, что опасность со стороны Франции сильно преувеличена, что Анжу терпит в Нидерландах поражение за поражением, так что его едва ли можно считать опасным врагом, а власть короля и Гизов во Франции сдерживается гугенотами, которые набирают силу под руководством Генриха Наваррского. Также и угрозу, исходящую от Филиппа II, можно сдерживать, пока войска Генеральных штатов в Нидерландах продолжают сражаться с испанскими войсками. Более того, заявил Уолсингем, объединенные силы католиков уже не так страшны, как раньше. Он считал, что Елизавете следует дать гугенотам денег и оказать военную помощь восставшей Фландрии. По его мнению, брак с Анжу лишь ухудшит положение Англии и отдалит от Елизаветы Якова VI, короля Шотландии, так как положит конец его надеждам унаследовать английскую корону.[766]

* * *

17 июля, когда королева в сопровождении Симье плыла на барке по Темзе из Гринвича в Дептфорд, проплывавший мимо лодочник по имени Томас Эпплтри выстрелил в них. Один выстрел пришелся в 6 футах от королевы; он задел ее рулевого, отчего тот «закричал и жалобно застонал, думая, что умирает». После заговора Ридольфи многие боялись новых покушений. Эпплтри схватили, приговорили к смерти и через четыре дня повели на виселицу; но поскольку королева считала, что это был несчастный случай, а не неудачное покушение, «когда палач надел веревку ему на шею, он, по всемилостивейшему прощению королевы, был избавлен от казни».[767] Несмотря на это, Елизавета в виде предосторожности публично объявила, что французские посланники и их слуги находятся отныне под королевской защитой, и запрещала кому-либо досаждать им под страхом сурового наказания.

Дадли пытался подорвать попытки Жана де Симье умаслить королеву, он распространял при дворе слухи о том, что француз применял «приворотные зелья и противозаконные методы», что он «втерся в доверие королевы и убедил ее в любви [своего господина]».[768] Кроме того, ходили слухи, что за покушением на посланника стоит Дадли, что он пытался отравить Симье, а когда это не удалось, нанял человека по имени Робин Тайдер, чтобы тот спрятался в засаде и застрелил Симье, когда тот будет выходить из парка в Гринвиче. Однако, увидев, как хорошо охраняют Симье, Тайдер испугался.[769]

Позже Симье начал в виде предосторожности носить под рубашкой подбитый дублет.[770]

Симье понимал, что Дадли служит главным препятствием к браку; как только французский посланник узнал о тайном венчании Дадли и Леттис Ноллис, он рассказал об этом королеве. Елизавета пришла в ярость; она была потрясена до глубины души. Дадли находился рядом с ней с самого начала ее правления. Она полностью доверяла ему… Однако после двадцати лет близости их дружба дала трещину. Почти год, с осени 1578 г., Дадли обманывал ее и, скрывая, что женился сам, всеми силами старался помешать Елизавете выйти замуж. Сначала она угрожала посадить его в Тауэр, но ее убедили изменить меру пресечения. Дадли посадили в тюрьму в Гринвиче, а затем отправили под домашний арест в Уонстед. Леттис изгнали с королевской службы. Враждебность по отношению к ней королева сохранит до самой смерти.[771]

Елизавета согласилась предоставить герцогу Анжуйскому охранную грамоту для приезда в Англию.[772] Правда, она оговорила важное условие: визит герцога должен оставаться в тайне, он должен приехать в Англию инкогнито и с совсем небольшой свитой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.