«Самые опасные для нас изменения – на Балтике и на Черном море»
«Самые опасные для нас изменения – на Балтике и на Черном море»
Президент Дмитрий Медведев сказал, что 8 августа 2008 года для России – это как 11 сентября для США. То есть это переломная дата, после которой, как принято говорить, «мир уже не будет прежним». О значимости и последствиях событий на Кавказе, о том, как они расцениваются на Западе, говорит руководитель Парижского отделения Института демократии и сотрудничества, известный политолог Наталия Нарочницкая.
– Наталия Алексеевна, работы в Париже много?
– Знаете, на самом деле, все главное происходит в Москве, в России. Сейчас именно здесь центр мировых событий…
В Париж я, конечно, езжу регулярно, и каждый день там наполнен сразу несколькими встречами и выступлениями. Вот сейчас еду в Европарламент по приглашению группы «зеленых» – депутаты попросили выступить на тему российско-грузинского конфликта.
– То есть представительство института не замыкается только на изучении демократии и на правах человека – это еще и площадка для общения с различными политическими силами в Европе?
– Конечно. Я сразу им, в первых же интервью, изложила свою концепцию: я не буду выискивать тамошних маргиналов, которые ненавидят собственное правительство, то есть не буду действовать так, как они действуют в России. Наоборот, я хочу влиться в гущу общественной дискуссии в Европе, пообщаться там с интеллектуальным сообществом, с неправительственными организациями. Причем я уверена, что ставить вопросы для обсуждения надо в разрезе, с которым они до этого не сталкивались. Я давно заметила: европейская общественная мысль настолько за последние 30 лет закоснела в догматизме и кликушестве! Точно так же, как у нас в период застоя, когда, кроме «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», трудно было что-то найти, у них сейчас все разговоры про их либерализм. И поэтому я их, например, спрашиваю: как эволюционирует категория свободы? Вот великие либералы нашего прошлого, которых я на самом деле почитаю, они разве не перевернулись в гробу, увидев современного обывателя, которому абсолютно безразличны великие темы человечества и для которого апофеозом свободы считается парад сексуальных меньшинств? Вот к чему это свелось все…
– Раз вы последнее время часто бывали в Европе, расскажите, какое там сейчас к нам отношение. То и дело можно слышать, что Россия, мол, действиями в Грузии запугала европейцев…
– На самом деле наоборот: европейские СМИ запугивают в значительной мере своего обывателя. И не секрет, что давление на Россию – идеологическое, мировоззренческое, с обидными кличками – сейчас многократно превосходит то, что было во время СССР. Европа так и не избавилась от своей неуверенности перед нашей огромностью, потенциальной самодостаточностью; перед нашим всегда самостоятельным поиском; перед нашей способностью выстаивать и возрождаться после таких испытаний, которые, казалось бы, должны были уничтожить само побуждение к исторической жизни. Пушкин был прав: «Европа по отношению к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна». Иррациональное беспокойство европейцев в отношении России подкрепляется тем, что наша страна – слишком большая величина, которая, даже в состоянии упадка, все равно не позволяет управлять миром из одной точки. Вокруг России всегда будут, по истечении короткого периода хаоса и паралича, складываться какие-то конфигурации, которые не позволят управлять миром, не считаясь с ней. То есть Россия всегда будет системообразующим элементом международных отношений. А этого хотели ее лишить, думали, что на этом уже поставлен крест. И поэтому Европа нервничает. И я считаю, что весь сыр-бор на Западе не столько из-за Грузии, сколько из-за проблемы, которую они увидели: что им делать с более сильной Россией, которая осмеливается отстаивать свои интересы, которая провела красную линию: все, дальше мы отступать не будем!
Но, с другой стороны, я знаю много интеллектуалов в Европе, представителей истеблишмента, бизнеса, особенно в Германии, которые придерживаются мнения, что Россию надо воспринимать такой, какая она есть, и не надо ее учить. Так что на самом деле у меня нет апокалиптичных настроений, даже глядя на некоторую истеричность отношения к действиям России на Кавказе, потому что за этой истерикой ничего особенного и нет. С экспертной точки зрения – есть лишь призыв как-то внять мнению Запада. Конечно, наш корабль нагружен, идет по бурному морю, но есть все шансы пройти…
– Так что в итоге с проектом однополярного мира? Он не удался?
– Сама идея однополярного мира была обречена, она могла реализоваться только в том случае, если бы Россия умерла как историческая инициатива. Я пришла к выводу, что американский проект однополярного мира, запущенный в начале 90-х годов, оказался плохо просчитанным. Американцы просто неверно оценили скорость движения других участников среды, в которую они запустили свой проект. Он летит, а траектория других участников изменилась: есть Индия и Китай, которые развиваются быстрее, чем они думали; Россия не умерла, начинает восстанавливать свою национальную государственную волю (конечно, мы можем сколько угодно критиковать внутреннюю экономическую политику и социальную – здесь действительно масса непаханого, но факт тот, что резко сократились возможности экономического и прочего давления на Россию). На самом деле американцы просто не сумели через этот проект создать самовоспроизводящейся и саморегулирующейся системы международных отношений. Вот биполярная система – как угодно к ней можно относиться, но она была настолько самовос-производящаяся, что американцам пришлось насильно рушить региональные опорные структуры этой системы. В каждом регионе они устраивали катаклизмы, чтобы поломать региональную структуру соотношений сил и сделать ее пригодной для реализации уже своего доминирования. И в итоге они уже везде завязли, и их ресурс единоличного управления в конце концов проявил свою небезграничность, они очень отягощены этим.
– Как вы считаете, могли бы мы действовать на Кавказе как-нибудь по-другому? Отказаться, например, от признания Южной Осетии и Абхазии? Ведь именно это просто взбесило Запад…
– Решение наше правильное совершенно, и если бы мы не защитили и не признали Абхазию и Южную Осетию, в конечном итоге нас оттуда бы вытеснили, и высадились бы туда американцы – и тогда все. По их замыслам, плацдарм для поджога Северного Кавказа должен был быть, конечно, в Абхазии и в Южной Осетии. Глубоко убеждена, что если бы по итогам этой авантюры Саакашвили мы не конвертировали военные результаты в политическую позицию, было бы хуже, чем если бы мы вообще не вмешивались. Потому что точно начался бы пожар на всем Кавказе: было бы десять новых бесланов. Все кавказские народы сочли бы, что на Россию нельзя положиться. Считаю, что произошедшее теперь очень сдержит любые сепаратистские брожения на Кавказе. Очень важно, чтобы наши кавказские пылкие народы могли ощущать себя носителями большой российской гражданственности. Но ощущение это у них будет только в том случае, если эта гражданственность того стоит: если они понимают, что Россия – действительно сильное волевое государство, которое берет на себя ответственность и способно защитить.
Так вот, если бы мы поступили сейчас на Кавказе как-то иначе, тогда там начался бы пожар и точно осуществились бы мечты лорда Пальмерстона во время Крымской войны о том, чтобы граница России проходила севернее Терека и Кубани. Кстати, не надо забывать про преемственность англосаксонских интересов в отношении этого региона. Есть неизменное желание укротить влияние России именно через оттеснение от стратегических регионов. Британия абсолютно равнодушно относилась к тому, что русские осваивали подступы к Северному Ледовитому океану, но когда они вышли к Кавказу и к Черноморью – все! Британия стала проявлять к этому самое пристальное внимание и заинтересованное участие. Лондон всегда вмешивался во все договоры и отношения России со всеми средиземноморскими и черноморскими державами, стремился, чтобы без него там никогда и ничего не происходило.
– Насчет Британии… Каков сейчас ее вес в Европе на фоне заметного усиления позиций Франции и Германии?
– В течение последних 10 лет отчетливо прослеживается, что континентальная Европа все-таки имеет достаточно выраженные собственные интересы, которые несколько – хотя это и не надо преувеличивать – отличаются от интересов британских. Британия и США по-прежнему сохраняют роль особого дуэта, который стремится оказывать определяющее влияние на соотношение сил в Европе. Принцип такой политики – препятствование возникновению любого преимущественного влияния какой-либо европейской силы на континенте и обязательно русско-германского modus vivendi. И, кстати, все, что сделали практически американцы в Европе – то же расширение НАТО, – сделано не только против России. Но и против Германии, безусловно. Чтобы после ее воссоединения не проснулись идеи так называемой Центральной Европы, «Миттель-Европы», в которой Германия могла бы стать столпом европейского равновесия. Это всегда был кошмар для американцев и для британцев.
– Что помимо этого принесло им расширение НАТО, что на деле потеряли от этого мы?
– Одна из важнейших задач при приеме новых государств в НАТО заключалась, в частности, в том, чтобы отрезать нас от Балтики. Эта мечта существовала у них 200 лет. После Петра они не могли с этим смириться. К сожалению, это им удалось. Это самое драматическое для нас геополитическое изменение. Никакая Польша или Румыния в НАТО на самом деле значения для нас не имеют, а вот Прибалтика в НАТО – это очень серьезно.
– И теперь они хотели сделать то же самое на юге, на Черном море?
– Да… И если бы сейчас это получилось, произошло бы просто трагическое геополитическое изменение, которое поставило бы под вопрос вообще безопасность развития России. Не физическую безопасность – никто вырезать нас не собирается, – но именно безопасность исторического развития как независимого государства. Потому что из всех сложных развивающихся на наших границах международных явлений самые опасные для нас, критические – это, как я уже сказала, на Балтике и на Черном море. Где-то можно уступить, потянуть… Но не здесь.
Кстати, если бы так произошло, это бы и антиевропейский аспект тоже имело. Как европейцы не понимают, что эти изменения ничего не дают самой Европе? Ведь с вытеснением России Европа сама перестает быть центром свершения всемирных исторических событий: центр перемещается тогда в Центральную Азию.
– Теперь, судя по всему, нас ждет борьба за Украину?
– Украина – это вообще одна из главных тем в нашей исторической стратегии. Еще Бжезинский при распаде СССР говорил, что с Украиной вместе Россия – это империя, а со всем остальным, но без Украины – уже нет. И огромные усилия были приложены Западом для того, чтобы изменить ориентацию Украины, чтобы постоянно лелеять и воспроизводить прозападный, замешенный на русофобии менталитет части ее населения. Это очень печально, потому что пока тратится энергия на поиски антропологических отличий между русскими и украинцами, можно утверждать, что не вышла из стадии самоутверждения украинская национальная идея и поэтому она не способна пока произвести некие исторические проекты, которые не проявляют черты комплекса младшего брата, очень желающего самоутвердиться. Зрелость украинских идей наступит, когда они избавятся от этого комплекса и не будут воспринимать себя оскорбленными. Как я не чувствую себя оскорбленной, что мне иногда приходится говорить на английском языке.
Я думаю, что сейчас перед США стоит дилемма: торопиться ли, пытаться ли немедленно взять Украину под контроль, чтобы все-таки в Севастопольскую бухту вошли корабли, как мечтал лорд Пальмерстон, или подождать. Ведь их действия могут произвести раскол Украины. Крым, Восточная Украина категорически не желают себя видеть в НАТО. А кому нужна Украина без Крыма, без побережья? Тогда весь смысл теряется… Думаю, и нам тоже надо быть достаточно осторожными сейчас, а уж украинской элите тем более.
– Наталия Алексеевна, а у нас вообще есть настоящие союзники? Где они? Все эти события на Кавказе показали, что у нас все-таки с этим сейчас проблемы…
– Наверное, мы должны сейчас осознать, как много было упущено нами в 90-е годы, когда мы действительно растеряли союзников, не защищали никого. Это лишний раз показывает, как легко растерять и как непросто, не с первого раза удается восстановить. Ведь что было в последние годы? Казалось бы, даже такой частный случай, как выдача Хонеккера, был позором, показывал, что государство способно сдать кого угодно, кто ему служил. Действительно, в последнее время мир просто привык к тому, что Россия уступала. После такого людям требуется время, чтобы убедиться: период действительно новый, теперь будет все не так…
– Вы действительно считаете, что теперь, после наших действий на Кавказе, все будет не так?
– Нам надо еще выстоять. Если мы выстоим, выдержим – только тогда, кстати, мы сможем судить о том, как реагируют наши потенциальные и существующие союзники. Нам надо, чтобы силы, которые вынуждены были из-за своей слабости приспосабливаться к однополярному миру, поверили в то, что это действительно начало восстановления равновесия. Тогда уже можно будет судить. Но действительно от нас этого все-таки не ожидали.
– То есть фактически мы впервые за последние годы стали свидетелями настоящего проявления политической воли?
– Абсолютно. Я ждала этого 15 лет… Боже мой, сколько я за это выступала!
Александр Латышев, «Известия», 2008
Данный текст является ознакомительным фрагментом.