Марина Цветаева
Марина Цветаева
Марина Ивановна Цветаева (1892, Москва – 1941, Елабуга) – самый искренний поэт XX в., чье художественное наследие вызывает всевозрастающий читательский интерес. Ее судьба воплощает трагизм истории русской культуры XX в. Творчество Цветаевой свидетельствует о силе таланта, выдержавшего самые большие испытания, – ее стихи запечатлели переплетение невыносимого давления безжалостной судьбы и трепетно живого дыхания прекрасной и возвышенной героини, не расстающейся со своим божественным даром и своей бессмертной и свободной душой. Основные темы поэзии Цветаевой – Россия, любовь, творчество.
Первый сборник «Вечерний альбом» с подзаголовком «Детство. – Любовь. – Только тени» (1910)^посвященный памяти талантливой, но рано ушедшей из жизни художницы М. Башкирцевой, обратил на себя внимание М. Волошина, В. Брюсова и Н. Гумилева. Дочь И. Цветаева, ученого-филолога, основателя Музея изобразительных искусств в Москве и рано ушедшей из жизни М. Мейн, Марина Цветаева в юности часто бывала в Западной Европе. В Москве познакомилась с Эллисом, который ввел ее в кружок поэтов, собиравшихся в издательстве «Мусагет», где уважали А. Белого, боготворили А, Блока, спорили о В. Брюсове.
Не желая принадлежать ни к одному направлению или течению, будучи натурой страстной, не подчиняющейся никаким правилам, Цветаева создала свой индивидуальный поэтический стиль, доминантами которого были исповедальность, диалогичность, страстность, яркое личностное начало в ощущении мира и слова, свобода собственного «Я». Она верила в истинность закона: «Единственная обязанность на земле человека – правда всего существа». Уже в первом сборнике проявилась цветаевская натура: «Я жажду сразу всех дорог!» – заявлено со всей категоричностью. С тем же чувством она просит Создателя: «Ты дал мне детство лучше сказки/И дай мне смерть – в семнадцать лет». Отчасти такой эмоциональный максимализм был рожден остро пережитыми книжными впечатлениями, духом немецкого романтизма, близкого цветаевской натуре. В первых сборниках критика отмечала «хорошую школу стиха», его музыкальную выразительность. Модная тогда напевная декламация отразилась в звукописи и синтаксисе стихотворений: приемы синтаксического параллелизма, лексические повторы, кольцевое строение, восклицания.
В мае 1911 г. Цветаева приезжает в Коктебель, в дом М. Волошина. Встреча с С. Эфроном определила всю ее жизнь. За ним она последует в эмиграцию, вослед ему вернется в СССР. Последующие сборники Цветаевой – «Волшебный фонарь» (1912), «Версты» (1921), стихотворения «Стихи к Блоку» – отличают высокая культура, богатство образов, смысловой и звуковой параллелизм, суггестивность смысла, синтез народных, древнерусских элементов языка и высокорафинированного современного литературного языка. Ее строки о любви и творчестве приобретают черты классичности и строгой соразмерности:
Как правая и левая рука —
Твоя душа моей душе близка.
Мы смежены, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.
Но вихрь встает – и бездна пролегла
От правого – до левого крыла!
Диалектику чувств и внезапный разрыв возлюбленных уравновешивают смирение вдохновенного труда и безусловная готовность к творчеству:
Я – страница твоему перу.
Все приму. Я белая страница.
Я – хранитель твоему добру:
Возвращу и возвращу сторицей.
Я – деревня, черная земля.
Ты мне – луч и дождевая влага.
Ты – Господь и Господин, а я —
Чернозем – и белая бумага!
В трех циклах сборника «Версты» – «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Стихи к Ахматовой» и в стихотворениях, обращенных к О. Мандельштаму, поэтом воссоздаются противоречивые черты народной души, которой присущи разгул и кротость, молитва и кабацкая песня, тяга к стихии, вольнице, странничество, «выпадение» из быта и память о Страшном Суде. Все это объединяется образом Москвы с сорока сороками церквей, святынями, иконами, мощами, праздниками, особым стилем речи.
У меня в Москве – купола горят!
У меня в Москве – колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят, —
В них царицы спят, и цари.
Б. Пастернак писал: «За вычетом Анненского и Блока и с некоторым ограничением Андрея Белого ранняя Цветаева была тем самым, чем хотели быть и не могли все остальные символисты, вместе взятые. Там, где их словесность бессильно барахталась в мире надуманных схем и безжизненных архаизмов, Цветаева легко носилась над трудностями настоящего творчества, справлялась с его задачами играючи, с несравненным техническим блеском» [157]. В дальнейшем поэтика Цветаевой претерпевает изменения. Основой становится логически акцентированное слово, используются шрифтовые, пунктуационные средства, знак ударения, тире и переносы приобретают смысловую функцию. Новые интонации восходят к частушкам, заклятиям, заговорам.
К октябрьскому перевороту отнеслась отрицательно. Разруха, голод, общая неустроенность привели к утрате ребенка. В 1920 г. в приюте умерла дочь Цветаевой Ирина. Была больна и вторая дочь, Ариадна. В память умершей дочери создается реквием:
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми —
Яростными – как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая,
Младшую не уберегла.
<…>
– Светлая – на шейке тоненькой —
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.
В поисках С. Эфрона – белого офицера, оказавшегося за границей, в 1922 г. – Цветаева последовала в эмиграцию. Еще до отъезда в письме к И. Эренбургу она писала, пророчески предчувствуя свою гибель: «Чует мое сердце, что там, на Западе, люди жестче. <…> Примут за нищую и погонят обратно – тогда я удавлюсь. Но поехать все-таки поеду, хотя бы у меня денег хватило ровно на билет» [158]. Накануне поэт создает загадочное стихотворение о бездне, затягивающей в свою воронку, некой вертикали неотвратимой судьбы, о тайне рока и «цветке» смерти, страшном предчувствии:
Без самовластия,
С полной кротостью,
Легкий и ласковый
Воздух над пропастью.
Выросший сразу, —
Молнией – в срок —
Как по приказу
Будет цветок.
<…>
Он ли мне? Я – ему?
Знаю: потщусь…;
Знаю: нечаянно
В смерть отступлюсь…
Отклик на события Гражданской войны и сочувственное отношение к Белой армии отразились в цикле стихов «Лебединый стан» (1917–1921), опубликованных на родине лишь в 1990 г. [159], поэме «Перекоп» (1928–1929). Контекст стихотворений «Юнкерам, убитым в Нижнем», «Корнилов», «Дон», «Кто уцелел – умрет, кто мертв – восстанет» из цикла «Лебединый стан» – народный плач об убитых сыновьях. Цветаева создает образ России-мученицы, России, обманутой самозванцем, над ней кружат вороны, а лебеди улетели.
Идет по луговинам лития.
Таинственная книга бытия
Российского – где судьбы мира скрыты —
Дочитана и наглухо закрыта.
И рыщет ветер, рыщет по степи:
– Россия! – Мученица! – С миром – спи!
(1918)
Народные мотивы, фольклорные образы и преображенные авторским сознанием образы «Слова о Полку Игореве», ритм и настроение «Плача Ярославны» пронизывают стихотворения 1920 г.: «Буду выпрашивать воды широкого Дона», «Плач Ярославны», «Лжет летописец, что Игорь опять в дом свой…». Себя Цветаева называет «летописцем» разгромленного Белого похода.
Воссоединенная семья поселяется в предместье Праги. В пражский период Цветаева создает «Поэму Горы» и «Поэму Конца» (обе – 1924). В опубликованный в Берлине сборник «Ремесло» (1923) вошли стихотворения, написанные еще в России. В конце 1925 г. Цветаева переезжает в Париж. Парижский период творчества отражен в сборнике «После России» (1928, Париж). В эмиграции написаны также «Поэма воздуха», лирическая сатирическая поэма «Крысолов», драмы в стихах на античные темы – «Тезей» и «Федра» (1927).
Характерен диалог между Цветаевой и Маяковским о России и эмиграции, записанный ею через шесть лет: «28-го апреля 1922 г., накануне моего отъезда из России, рано утром, на совершенно пустом Кузнецком я встретила Маяковского.
– Ну-с, Маяковский, что же передать от Вас Европе?
– Что правда – здесь.
7-го ноября 1928 г., поздним вечером, выходя из Cafe Voltaire, я на вопрос:
– Что же скажите о России после чтения Маяковского? – не задумываясь ответила:
– Что сила – там» [160].
Ее позиция не устраивала враждебно настроенные к Советской России круги русского зарубежья. Позже оправдавшиеся подозрения о причастности С. Эфрона к просоветской деятельности увеличили изоляцию Цветаевой. Сборник «После России (1922–1925)» (Париж, 1928) – последняя прижизненная книга Цветаевой. Она состоит из двух «Тетрадей». В «Тетрадку первую» вошли стихотворные циклы, написанные в Берлине и Праге в 1922–1923 гг., – «Сивилла», «Деревья», «Заводские», «Скифские», «Федра», «Провода», «Ариадна», «Поэты», «Ручьи». «Тетрадку вторую» составили стихотворения 1924–1925 гг, циклы «Час Души», «Магдалина», «Двое», «Жизни». Всего 170 стихотворений. Сборник заканчивался стихотворением:
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится, Друг!
Дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце…
Ты в погудке дождей и бед
То же, что Гомер – в гекзаметре.
Дай мне руку – на весь тот свет!
Здесь – мои обе заняты.
Автор тяготеет к эпическому охвату современности, что отразилось и в циклизации стихотворений, и в созданных поэмах «Крысолов», «Попытка комнаты», «Лестница», «Новогоднее» [161], «Поэма воздуха», «Красный бычок». «Поэма Горы» и «Поэма Конца» образуют дилогию, объединенную темой любви и разлуки. Это история любви, оставившая след на всю жизнь в душах героев. Поэмы строятся на контрасте «земли» и «неба», «дома» и «любви», реальности и мечты. «Герой поэмы, – писала Цветаева в одном из писем, – хотел бы любви «по горизонтали» – любви обычной, земной, с домом и счастьем в доме. Для героини такая любовь неприемлема. <…> Любовь, в ее понимании, всегда вертикаль: вознесение и очищение» [162].
Сборник «После России» экспрессивно эмоционален, он поражает философской и духовной глубиной. Цветаева достигает острого психологизма, ее поэзия большого дыхания и сильных чувств раскрывает трагедию любви и одиночества в мире. Поэт и интуитивно проникает в суть вещей, и обладает глубинной философской мудростью, позволяющей заново называть предметы бытия, по-новому видеть повторяющийся из века в век любовный сценарий. Она не страшится кризисов, разлук, смерти, напротив, ей свойственно тяготение к пределу, но не зацредельности. Ее поэзия воплощает пограничные состояния личности и душевные переживания в моменты максимального эмоционального напряжения. Для передачи в художественном слове и образе этих состояний и переживаний Цветаева создает свой индивидуальный поэтический язык и синтаксис, с большим количеством тире, эмбажементов (переносов). Она прибегает к изобразительным звуковым повторам, контрастной звуковой инструментовке, аллитерации, ритмической изобразительности, авторским словообразованиям, чаще всего окказионализмам, реализует эстетические возможности неологизмов. Слова, создаваемые Цветаевой, «вновь и вновь подтверждают семантику личностного отношения к языку и свободу от его власти» [163].
Анализируя «Поэму воздуха», М. Гаспаров сделал интересные выводы о ее поэтике: «Разорванность; отрывистость; восклицательно-вопросительное оформление обрывков; перекомпоновка обрывков в параллельные группы, связанные ближними и дальними перекличками; использование двусмысленностей для создания добавочных планов значения; использование неназванностей, подсказываемых структурой контекста и фоном подтекста, – таковы основные приемы, которыми построена «Поэма воздуха». Отчасти это напоминает (не совсем ожиданно) технику раннего аналитического кубизма в живописи, когда объект разымался на элементы, которые перегруппировывались и обрастали сложной сетью орнаментальных отголосков. Для Цветаевой это не только техника, но и принцип: ее этапы перестройки объективного мира в художественный мир или «мира, как он есть» в «мир, каким он должен быть…» по [божьему?] замыслу – это (1) разъятие мира на элементы, (2) уравнивание этих элементов, (3) выстраивание их в новую иерархию. Работа, которая проследила бы средства, применяемые Цветаевой в этой последовательности, могла бы состоять из разделов: «Поэтика эллипса», «Поэтика парцелляции», «Поэтика анаколуфа», «Поэтика параллелизма», «Поэтика градации»» [164].
В первые годы эмиграции Цветаева активно участвовала в культурной жизни русского зарубежья, состояла в дружеских отношениях и переписке с Л. Шестовым, Д. Шаховским, Вл. Ходасевичем, В. Буниной, Ю. Иваском, А. Штейгером. Печаталась в «Верстах», «Ковчеге», «Числах» и других изданиях, но в наиболее авторитетных журналах русского зарубежья – «Современных записках» и «Последних новостях» ее стихи, как правило, не принимались. Книга стихов «После России» вызывала разные реакции. Положительно о ней отозвались М. Слоним, Вл. Ходасевич. Слоним определил цветаевский стиль как «кинетический», построенный на движении чувств и столкновении смыслов. Резко отрицательные отзывы принадлежали сторонникам классической школы стиха. Цветаеву упрекали в словесной и эмоциональной расточительности, анархичности, избыточной страстности. По разным причинам она оказалась в полной изоляции. В письме к писательнице А. Тесковой Цветаева писала в 1031 г.: «Все меня выталкивает в Россию, в которую – я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна». Внутренний драматизм передан в «Стихах к сыну» (1932) – «Нас родина не позовет!». Убеждая себя, что «тоска по родине» – «Давно разоблаченная морока», поэт испытывает невыразимое чувство боли:
Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей – поперек!
Родимого пятна не сыщет!
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все – равно, и все – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина…
(1934)
Одиночество, бедность, тоска по родине, забота о сыне, верность мужу вынудили Цветаеву вернуться в 1937 г., в самое неблагоприятное для этого время, время разгула геноцида, репрессий и идеологического давления. С. Эфрон как участник одного из террористических актов за границей, организованных по указке ГПУ, по возвращении в Россию был расстрелян. Дочь Ариадна была сослана в лагеря. Но «Родина, – считала Цветаева, – не есть условность территории, а непреложность памяти в крови. Не быть в России, забыть Россию – может лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри – тот потеряет ее вместе с жизнью» [165]. Судьба поэта, возвращение на родину стали поступком, реализующим смысл многих стихотворений, посвященных России. Цветаева не имела в Москве ни пристанища, ни работы, зарабатывала на жизнь литературными переводами. Однако она создает сильные антифашистские «Стихи к Чехии» (1939), проникнутые личным чувством неприятия этого (такого) мира в целом.
О, слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О, Чехия в слезах!
Испания в крови!
О, черная гора,
Затмившая – весь свет!
Пора-пора-пора
Творцу вернуть билет.
Отказываюсь – быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь – жить.
С волками площадей
Отказываюсь – выть.
С акулами равнин
Отказываюсь – плыть —
Вниз – по теченью спин.
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один – отказ.
Ее поэтический мир включает в преображенном виде мир русской классики, особенно Ф. Достоевского (тема «возвращения билета» Творцу заимствована из романа «Братья Карамазовы») и А. Пушкина («Стихи к Пушкину», статьи и проза «Мой Пушкин», «Пушкин и Пугачев»).
В начале 1941 г. вместе с другими московскими писателями Цветаева эвакуировалась в Елабугу. После тщетных и унизительных попыток найти работу, она покончила с собой. Сын Георгий погиб на войне в 1944 г.
Даже ранней лирике Цветаевой было присуще напряжение силовых линий между двумя полюсами – жизни и смерти. Она обладала пророческим даром и без боязни заглядывала по ту сторону бытия. В декабре 1920 г. Цветаевой были написаны исповедально-трагические строки, которые в 1941 г. воплотятся в трагическую явь добровольно выбранной ею смерти:
Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух – не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!
Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь!
С полным передником роз! – Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!
Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари – и ответной улыбки прорез… —
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!
Цветаева создала ряд оригинальных произведений в прозе: эссе-воспоминания о М. Волошине «Живое о живом», об А. Белом – «Пленный дух». Словесные портреты В. Брюсова, К. Бальмонта, Б. Пастернака шире жанра воспоминаний. Для театра-студии МХТ ею написано шесть пьес: «Червонный валет», «Метель» (обе в 1918), «Фортуна», «Приключение», «Каменный ангел», «Конец Казановы» (все в 1919). Личное и творческое неразрывно сплетены у Цветаевой. Читатель слышит ее голос, знает ее душу, которую она безбоязненно раскрыла:
Душа, не знающая меры,
Душа хлыста и изувера,
Тоскующая по бичу.
Душа – навстречу палачу,
Как бабочка из хризалиды!
Душа, не съевшая обиды,
Что больше колдунов не жгут,
Дымящая под власяницей…
Скрежещущая еретица, —
Саванароловой сестра —
Душа, достойная костра!
(1921)
В письме 1924 г. она писала: «И – главное – я ведь знаю, как меня будут любить (читать – что) через сто лет!». Произведения Цветаевой переведены на все европейские языки. Возвращение ее наследия началось с 1956 г., после публикаций в альманахах «Литературная Москва» и «Тарусские страницы». В 1982 г. в Лозанне состоялся Четвертый международный симпозиум, посвященный творчеству Цветаевой, в 1992 г. в Москве и Париже были проведены международные конференции. Признанная одним из великих европейских поэтов XX в., Цветаева, отметил И. Бродский, «поэт крайностей только в том смысле, что «крайность» для нее не столько конец познанного мира, сколько начало непознаваемого. <…> Она поэт в высшей степени посюсторонний, конкретный, точностью деталей превосходящий акмеистов, афористичностью и сарказмом – всех. <…> Сила Цветаевой именно в ее психологическом реализме».
Сочинения
Цветаева М. Сочинения: В 2 т. М., 1980.
Цветаева М. Стихотворения и поэмы. Л., 1990.
Цветаева М.И. Сочинения: В 7 т. М., 1994–1995.
Цветаева М. Статьи об искусстве. М., 1991.
Цветаева М.И. Стихотворения и поэмы: В 5 т. New-York, 1989–1990.
Рильке P.M., Пастернак Б., Цветаева М. Письма 1926 года. М., 1990.
Литература
Белкина М. Скрещение судеб. М., 1988. Воспоминания о Марине Цветаевой. М., 1992.
Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л., 1989.
Кудрова И. Версты, дали… Марина Цветаева: 1922–1939. М., 1991.
Павловский А. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой. Л., 1989.
Саакянц А. Марина Цветаева. Страницы жизни и творчества. 1910–1922. М., 1986.
Скоропанова И.С. М. Цветаева и Ф. Ницше // Научные труды кафедры русской литературы БГУ. Вып. I. Мн., 2002. С. 151–176.
Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. Париж, 1988.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.