Дочери Ареса

Дочери Ареса

Настоящие амазонки — не просто женщины-воительницы, а те самые знаменитые наездницы, дочери Ареса, которые сражались под стенами Афин и Трои, которых Гомер называл «мужеподобными» и которые покоряли, несмотря на это, сердца ахейских героев, — были существами мифическими. Это не значит, конечно, что их не было на самом деле. Это значит лишь, что основные сведения о них донесли до нас античные мифографы. Историки тоже писали об амазонках, но у наиболее совестливых из них эта тема обычно изливалась в стыдливые параграфы о сомнительности приведенных сведений. «Отец географии» Страбон на рубеже эр, подробно излагая историю амазонок, писал тем не менее:

«Со сказанием об амазонках произошло нечто странное. Дело в том, что во всех остальных сказаниях мифические и исторические элементы разграничены. Ведь старина, вымысел и чудесное называются мифами, история же — будь то древняя или новая — требует истины, а чудесному в ней нет места или оно встречается редко. Что же касается амазонок, то о них всегда — и раньше, и теперь — были в ходу одни и те же сказания, сплошь чудесные и невероятные. Кто, например, поверит, что когда-нибудь войско, город или племя могло состоять из одних женщин без мужчин?»

Сомнения знаменитого географа и историка в том, что женщины могут жить без мужчин, достаточно обоснованны. Тем более что примерно в те же времена, когда, по уверениям мифографов, государство амазонок переживало период расцвета, жизнь (или мифология) поставила еще один эксперимент по самостоятельному существованию прекрасного пола. Речь идет об острове Лемнос, где женщины, возмущенные массовой изменой своих мужей, перебили их всех до одного (кроме престарелого царя, которого его дочь, Гипсипила, тайно спасла и отправила прочь по морю). После этого они взяли бразды правления в свои руки и собирались жить независимо и счастливо. Быть может, они так и жили, но когда к острову причалил корабль, на котором оказались пять десятков мужчин, предводительствуемых Ясоном, все население Лемноса кинулось на берег. А когда пристыженные Гераклом аргонавты решили продолжить свое плавание, им пришлось тайно пробираться к своему кораблю и отплывать под вопли все-таки примчавшихся в гавань женщин.

Неудивительно, что само допущение о существовании амазонок, которые в аналогичной ситуации могли еще и «делать набеги на чужую землю» и дойти до Ионии и Аттики, вызывает у Страбона справедливые сомнения. Он считает, что «это допущение равносильно тому, если сказать, что тогдашние мужчины были женщинами, а женщины — мужчинами».

Мужчины времен Беллерофонта, Геракла, Тесея и Ахилла (а именно этих героев прежде всего связывают с амазонками) женщинами, конечно, не были, хотя надо отметить, что и Гераклу (в рабстве у Омфалы), и Ахиллу (когда он спасался от воинской повинности) случалось носить женское платье. Но самый лучший аргумент в пользу существования племени амазонок приводит, с точки зрения авторов настоящей книги, римский историк Арриан. Он пишет: «Что вообще не существовало племени этих женщин, этого я не допускаю: столько и таких поэтов их воспевало!»

Поэты действительно воспевали амазонок, чаще всего не особенно задаваясь вопросом об их реальности или мифологичности. И даже Гомер уделил им несколько строк (впрочем, не слишком восторженных). Именно об этих, воспетых поэтами и мифографами амазонках (а не о реальных воительницах, которые спят под курганами евразийских степей) и пойдет речь в настоящей главе.

Первым греком, которому довелось столкнуться с воинственным народом амазонок, был, судя по всему, некто Беллерофонт — внук знаменитого Сизифа. Его деда, который был обречен в загробном мире заниматься «сизифовым трудом» — вечно вкатывать в гору тяжелый камень, неизменно скатывающийся обратно, — знают, наверное, все. Беллерофонт известен чуть меньше, хотя он и свершил немало подвигов. Но первое его деяние было, увы, отнюдь не героическим — юноша нечаянно убил собственного брата. Для того чтобы очиститься от скверны убийства, Беллерофонт отправился к царю Тиринфа — Пройту. Но здесь будущего победителя Химеры ожидали очередные неприятности: в него влюбилась жена Пройта. Поскольку страсть царицы осталась безответной, женщина оклеветала юношу перед мужем, обвинив его в попытке достичь того, от чего он на самом деле категорически отказался. Тогда оскорбленный супруг вручил Беллерофонту письмо, адресованное Иобату, царю Ликии (на южном побережье Малой Азии). В этом письме Пройт предлагал своему тестю убить юношу.

Иобат, который принял Беллерофонта как гостя, счел неудобным лично выполнять столь деликатную просьбу и решил дать внуку Сизифа какие-нибудь опасные и маловыполнимые задания, как то: убить чудовищную Химеру, победить живущий поблизости народ солимов и, наконец, сразиться с амазонками. Беллерофонт блестяще выполнил все три поручения (для чего ему пришлось предварительно поймать и объездить крылатого коня Пегаса) и не только остался жив, но и женился в конце концов на дочери Иобата, унаследовав впоследствии царство тестя. Об этой истории пишут многие античные авторы; упоминает Беллерофонта и Гомер, сообщающий, что «в бою перебил амазонок он мужеподобных».

Мы знаем, что Беллерофонт жил за два поколения до Троянской войны, т. е. примерно в начале тринадцатого века до нашей эры. И это дает основание думать, что в те времена народ воинственных женщин уже существовал, причем именно в Малой Азии. Забегая вперед, скажем, что о том, где жили амазонки, существует множество гипотез. И античные авторы, и современные исследователи размешают их едва ли не по всем окраинам Ойкумены. Особенно часто упоминаются в этой связи Кавказ и берега Танаиса (нынешний Дон). Без сомнения, женщины, владевшие оружием и время от времени пускавшие его в ход, действительно жили по крайней мере в некоторых из этих мест. Но государство «настоящих» амазонок не могло отстоять так далеко от греков.

Беллерофонт жил за одно поколение до того, как первопроходец Ясон с компанией из пятидесяти лучших героев Греции отправился в неведомые земли далекой Колхиды. Фрикс, еще раньше, первым из греков попавший на Кавказское побережье, прилетел туда, как известно, по воздуху — на златорунном баране. Поэтому отправлять Беллерофонта воевать с кем бы то ни было на Кавказе или на берегах Танаиса Иобат, при всей его злокозненности, вряд ли стал бы. Правда, Беллерофонт тоже мог достичь северного побережья Черного моря по воздуху (он был владельцем Пегаса), но у Иобата воздушного транспорта не было, как и у абсолютного большинства тогдашних греков, и живи амазонки на Кавказе или в Предкавказье, а тем более в степях Северного Причерноморья, никто бы о них и слыхом не слыхивал по крайней мере до возвращения аргонавтов. Кроме того, Иобат был, судя по всему, человеком практичным: два другие подвига, на которые он отправил юного Беллерофонта, надлежало совершить непосредственно на территории Ликии или на близлежащих землях. Именно здесь жила Химера, бывшая непосредственной угрозой для подданных Иобата, а быть может, и для него самого. Народ солимов, покорение которого вменили в обязанность герою, тоже жил неподалеку и мог представлять для царя Иобата — мужа хоть и злокозненного, но мыслящего державно, — самый практический интерес. Нет оснований думать, что после этих двух подвигов царь вдруг отправил бы героя на край Ойкумены убивать ни в чем не повинных женщин. А вот амазонки, жившие на территории Малой Азии, действительно могли представлять серьезную угрозу для Ликии.

Кстати, дальнейшая история амазонок тоже говорит о том, что они жили достаточно близко и к Афинам, и к Трое, под стенами которых им довелось воевать в ближайшие сто лет. Трудно поверить в то, что царь Приам, при всем нашем уважении к его дипломатическим талантам, мог иметь союзников, которые пришли к нему на помощь из-за Большого Кавказского хребта, преодолев для этого без малого две тысячи километров. Поэтому авторы настоящей книги принимают за рабочую гипотезу тот факт, что амазонки, по крайней мере во времена их контактов с греческими героями, жили на черноморском побережье Малой Азии. Именно там, у устья реки Термодонт (или Фермодонт; ныне Терме-чай), стоял их город, Фемискира (или Темискира). Правда, некоторые историки, древние и современные, делают попытки привязать название Термодонт к рекам Кавказа и туда же перенести Фемискиру. Но это представляется сомнительным еще и потому, что уже во вполне историческое время город с таким названием существовал на северном побережье Малой Азии. Аппиан в «Митридатовых войнах» упоминает, что его осаждал римский полководец Лукулл.

Вслед за многими мифографами историк Диодор Сицилийский, автор «Исторической библиотеки» (I век до н. э.), поместил амазонок в устье Териодонта. Правда, взявшись за описание амазонок, добросовестный историк предупреждает читателя, что рассказ его, «быть может, вследствие своей невероятности, покажется похожим на сказку». Кроме того, он, как и некоторые другие древние авторы, связывает происхождение амазонок со скифами, которых во времена Беллерофонта еще не существовало (хотя можно допустить, что он имеет в виду вообще степняков-кочевников). Но как бы то ни было, Диодор пишет:

«Жил у реки Термодонта народ под управлением женщин, которые наравне с мужчинами занимались военными делами. Говорят, что одна из них, имевшая царскую власть, отличалась мужеством и силой; составив войско из женщин, она стала обучать его военному искусству и покорила кое-кого из соседей. Приобретая все более и более доблести и славы, она постоянно делала набеги на соседние племена и, возгордившись вследствие удач, провозгласила себя дочерью Ареса, а мужчинам предоставила прясть шерсть и домашние женские работы; затем она издала законы, которыми женщин вызывала на воинственные состязания, а мужчинам предоставила смирение и рабство. У детей мужского пола они калечили ноги и руки, чтобы сделать их непригодными к военной службе, а у девочек выжигали правую грудь, чтобы в пору телесной зрелости она не выдавалась и не мешала им; по этой причине племя амазонок и получило это название».

Слово «амазонка» некоторые древние авторы действительно выводили от слова «безгрудая». Согласно другой версии, оно означает «жавшие в поясах», т. е. выходившие на полевые работы вооруженными. Правда, не совсем понятно, зачем было амазонкам таскать на себе оружие, если, согласно тому же Диодору, границы их государства простирались достаточно далеко и мирная амазонка, вышедшая с серпом на свое поле, могла не опасаться вражеского набега. Историк продолжает:

«Отличаясь вообще умом и военными талантами, царица построила большой город при устье реки Териодонта, по имени Фемискиру, выстроила славный дворец и, во время походов обращая большое внимание на дисциплину, сначала покорила всех соседей до реки Танаиса. Совершив эти подвиги, она, как говорят, геройски окончила свою жизнь, мужественно сражаясь в одной битве».

Авторам настоящей книги представляется, что Диодор несколько польстил воинственной царице. Царству, простиравшемуся от Териодонта до Танаиса, пришлось бы включить в себя не только малоазийское побережье Черного моря, но и кавказское (побережье современной Грузии), и степи между Кавказом и Доном. Впрочем, согласно Диодору, дочь замечательной царицы покорила еще большие территории, создав империю, сравнимую разве что с державой Александра Македонского. Диодор пишет:

«Дочь ее, унаследовавшая царство, в доблести подражала своей матери и в отдельных подвигах даже превзошла ее: девиц она с самого юного возраста приучала к охоте, каждый день обучала военному искусству и установила пышные жертвоприношения Аресу и Артемиде по прозванию Таврополе. Отправившись войною в страну за рекой Танаисом, она покорила все соседние племена вплоть до Фракии (современная Болгария. — О. И.) и, возвратившись домой с богатой добычей, построила великолепные храмы упомянутым богам и своим кротким управлением снискала себе величайшую любовь своих подданных. Затем она отправилась войной в другую страну, приобрела большую часть Азии и распространила свое владычество до Сирии. После ее кончины родственницы, наследуя царскую власть, властвовали со славою и возвысили силу и славу племени амазонок».

Правда, под Азией во времена Диодора понимали лишь те земли, которые мы сегодня зовем Малая Азия. Тем не менее подвиги воительницы потрясают воображение.

Похожую историю рассказывает о происхождении и нравах женщин-воительниц и римский историк I века н. э. Помпей Трог (труд которого дошел до нас в кратком изложении Юстина). Он тоже, причем напрямую, возводит их род к скифам, которых в те далекие времена, когда амазонки появились на исторической арене, еще не существовало. Но в первой половине второго тысячелетия до новой эры в Грецию и Малую Азию действительно хлынула волна переселенцев. Откуда они пришли, никто толком не знает, и версия о том, что они были выходцами из причерноморских степей (хотя, конечно, и не скифами), во всяком случае, существует не только в рамках мифологии. Так или иначе, согласно Трогу, двое скифов, «двое юношей царского рода, Плин и Сколопит, изгнанные из отечества вследствие происков вельмож, увлекли за собой множество молодых людей и поселились на берегу Каппадокии Понтийской около реки Термодонта, заняв покоренную ими Темискирскую равнину». Переселенцы стали жить грабежом, а поскольку конницы в те времена еще попросту не существовало, а флота бывшие степняки не имели, то грабить им оставалось только соседей. В конце концов местные жители заманили пришельцев в засаду и перебили.

«Когда их жены увидели, что к изгнанию прибавилось еще и вдовство, они взялись за оружие и стали защищать свои владения; сначала они только оборонялись, а потом и сами стали нападать на соседей. От браков с соседями они отказались, говоря, что это будет не брак, а рабство. Осмелившись на то, чему не было примера в веках, они без мужчин, вернее, даже презрев мужчин, стали защищать свое государство».

Поскольку в засаду в свое время угодило большинство пришельцев, но не все, кое-какие мужчины у овдовевших женщин все-таки имелись. Но поделить их, видимо, было трудно, и раздоры ослабляли боеспособность женщин. Поэтому формирующееся племя амазонок приняло поистине мудрое решение: «Чтобы одни из них не казались счастливее других, они убили и тех мужчин, которые оставались дома». А для того, чтобы род их не прекращался, они стали вступать в кратковременные связи с соседями, с которыми в конце концов «оружием добились мира».

«Когда у них рождались мальчики, они их убивали. Девочек они воспитывали по своему примеру, не приучали их ни к безделью, ни к прядению шерсти, а к оружию, к коням, к охоте, еще в младенчестве выжигая им правую грудь, чтобы она не мешала стрелять из лука. Отсюда и произошло название амазонок. Было у них две царицы — Марпезия и Лампето. Они разделили войско на две части и, уже прославившись своей силой, стали по очереди вести войны и защищать границы своих владений, а чтобы своим успехам придать больше значительности, они говорили, что отец их Марс. Покорив большую часть Европы, они завладели также некоторыми азиатскими государствами. Основав там Эфес и многие другие города, они отослали на родину часть своего войска с громадной добычей; другая часть, которая осталась, чтобы сохранить власть над Азией, вместе с царицей Марпезией была перебита объединившимися варварами. Вместо Марпезии вступила на царство дочь ее Синопа. Кроме исключительного знания военного дела, она вызывала всеобщее изумление тем, что в течение всей своей жизни сохранила девство».

Девственность Синопы поразила и воображение Орозия, написавшего в пятом веке «Историю против язычников», хотя, казалось бы, на христианского писателя, жившего в эпоху, когда уже зарождалось монашество, это не должно было произвести такого ошеломляющего впечатления. Он пишет:

«…Она стяжала вечной девственностью исключительную славу. Народы, услышав об этом, были охвачены таким восхищением и страхом, что даже Геркулес, когда по приказу своего господина должен был доставить оружие царицы амазонок, собрал всю славную и знатную молодежь Греции, снарядил девять длинных кораблей и все же, неудовлетворенный испытанием сил, предпочел отправиться неожиданно и застать амазонок врасплох».

Восхищение народов девственностью замечательной амазонки еще можно как-то понять, по поводу же причины страха между авторами данной книги возникли разногласия — считать ли таковой девственность Синопы или же описанные двумя параграфами выше захватнические войны ее матери и тетки. «Всеобщее изумление», о котором пишет Трог, тоже кажется странным, но других источников нет, поэтому остается лишь поверить уважаемым авторам древности. А вот покорение амазонками «большей части Европы» однозначно представляется маловероятным. Причем не с точки зрения реальной истории (о ней мы в этой главе стараемся вспоминать как можно реже), но и с точки зрения логики самого мифа. Царство амазонок, при всей храбрости и воинственности его населения, было все-таки не слишком большим и могущественным. Амазонок, как мы уже знаем, разгромил одиночка Беллерофонт, у которого не могло быть армии и который отправлялся на свои подвиги в лучшем случае со случайно набранной ватагой авантюристов. Да и позднее, как ни обидно это может показаться для феминисток, амазонок били все кому не лень. Античные авторы много и охотно говорят об абстрактных победах амазонок, но как только речь заходит о конкретных боевых действиях, то оказывается, что все сражения, в которых они участвовали, были ими проиграны. Но к этим битвам мы еще вернемся, когда до них дойдет очередь в нашем повествовании, выстроенном в хронологическом порядке.

Что касается основания амазонками множества городов, то действительно несколько малоазийских и греческих городов возводили свое начало к женщинам-воительницам. Среди них Марпесса в Троаде, Эфес, Смирна, Синопа… Но города эти находятся в Малой Азии, а отнюдь не распределены по «большей части Европы», и это еще раз говорит о том, что власть амазонок за пределы Малоазийского полуострова не распространялась. Впрочем, и там скорее всего она ограничивалась равниной Термодонта.

Страбон описывал страну амазонок как плодородную равнину, которая «с одной стороны омывается морем, находящимся приблизительно в 60 стадиях (примерно 12 километров. — О. И.) от города». С другой стороны ее ограничивает подошва горной цепи, богатой лесом и пересекаемой реками. «Одна река по имени Фермодонт, наполняясь водами всех этих рек, протекает через эту равнину, другая же, подобная ей река, вытекающая из так называемой Фанареи, течет через ту же равнину и называется Иридой… В силу этого равнина всегда росиста и покрыта травой; она может прокормить стада коров, так же как и табуны лошадей. Земля принимает там в весьма большом или, лучше сказать, в неограниченном количестве посевы проса и сахарного тростника. Ведь обильное орошение преодолевает всякую засуху, поэтому голод никогда не постигает население этих мест. С другой стороны, местность по склону горы дает так много дикорастущих плодов, именно: винограда, груш, яблок и орехов, что в любое время года люди, посещая лес, находят там в изобилии плоды, то висящие еще на деревьях, то уже лежащие сверх или под насыпанными большими грудами опавшей листвы. Здесь благодаря обилию кормов постоянно можно охотиться на всевозможных зверей».

Аполлоний Родосский в своей «Аргонавтике» сообщает, что неподалеку, в море, находится «остров с берегом гладким», заселенный множеством «птиц весьма непристойных».

Здесь перед битвой Аресу каменный храм учредили

Антиопа с Отрирой, амазонок царицы.

Кстати, остров этот и по сей день носит два названия: Гиресун и остров Амазонок (Amazon Adasi). Что касается птиц, то являются ли они и сегодня «весьма непристойными», этого авторы настоящей книги сказать не могут. Но остров Гиресун действительно считается орнитологическим заповедником и местом размножения чаек, больших бакланов и других птиц, а также местом остановки перелетных птиц.

В отличие от большинства античных авторов, называющих один город амазонок, Фемискиру, Аполлоний пишет:

Не в городе общем они обитают,

Но в широких полях, по трем племенам разделяясь.

Те из них, где царит Гипполита, жили особо,

Ликастийки отдельно, и хадисиянки отдельно,

Славные боем копья…

Соответственно этим трем племенам амазонки Аполлония живут в трех городах, названия которых он не указывает. О занятиях и происхождении амазонок поэт пишет:

Ведь амазонки совсем не добры и не ценят законы.

Все они живут в цветущей Дойантской долине,

И занимает их дерзость лихая с делами Ареса.

Даже свой род они ведут от Ареса и нимфы.

Имя же нимфы Гармония. Дев этих войнолюбивых

Нимфа богу войны родила, сочетавшись любовью

В зарослях дальних рощи густой Акмонийской на ложе.

Амазонки считались у греков изобретателями верховой езды. В те времена, когда сами греки еще сражались только на колесницах, у амазонок уже имелась боевая конница. Стремян в те времена еще не изобрели, а удила были очень примитивными — сражаться верхом было нелегко, это требовало особых навыков. Амазонки в бою традиционно пользовались прежде всего луком (недаром их покровительницей греки считали богиню-лучницу Артемиду). Процитированный выше Аполлоний, кроме того, пишет, что они сражались копьями. Греческие художники часто изображали амазонок вооруженными легкими секирами особой формы — такие действительно встречаются среди археологических находок в районе равнины Термодонта.

О том, как и где именно амазонки общались с мужчинами, существуют разные точки зрения: либо они вступали в связь с представителями соседних племен, а потом отдавали мальчиков отцам, либо у амазонок имелись мужья в своем собственном племени. Но мужья эти были не только бесправны, но и искалечены. В приписываемом Гиппократу трактате «О переломах и о членах» говорится:

«Некоторые рассказывают, что амазонки калечат детей мужского пола тотчас по рождении: одни переламывают голени, другие — бедра для того, чтобы они были хромыми и чтобы мужской пол не восставал против женского. Они пользуются мужчинами как ремесленниками для работ кожевенных, медных или других, требующих сидячего образа жизни. Я не знаю, правда ли это; но знаю, что это возможно, если искалечить члены у детей тотчас после рождения».

Впрочем, предание говорит, что такие мужья вполне устраивали воинственных женщин. Плутарх в собранном им своде александрийских пословиц и поговорок рассказывает об одной поговорке, которая, по его словам, обязана своим происхождением амазонкам. Историк сообщает, что скифы, желая заключить мир с амазонками, предложили им скрепить политический союз союзами брачными. Женихи подчеркивали, что в этом случае женщины смогут наконец вступить в брак с мужьями «не увечными и не обезображенными». На что Антианира, предводительница амазонок, сказала им в ответ: «Хромой отлично действует».

Но вернемся к последовательному изложению истории амазонок. Авторы настоящей книги утверждают, что первым известным нам греком, вступившим в контакт с амазонками, был Беллерофонт. Придирчивый читатель мог бы попытаться опровергнуть это заявление. Действительно, существует малодостоверная версия о том, что на амазонке еще раньше был женат некто Кадм — сидонец родом, но основатель греческих Фив. Об этом пишет, в частности, Палефат в своем трактате «О невероятном». Целью этого трактата, созданного в четвертом веке до н. э., было дать уныло-рационалистическое объяснение всему тому, что представлялось Палефату в достаточной степени невероятным. Так, невероятным ему представлялось существование сфинкса — существа с женским лицом, львиным туловищем и птичьими крыльями, — задававшего путникам сложные с точки зрения греков загадки и бросившегося в пропасть после того, как их разгадал хитроумный Эдип. Но не признавая права на существование для сфинкса, Палефат никаких сомнений не высказывает по поводу обитавшего на этих же землях дракона… Как бы то ни было, такая точка зрения тоже имеет право на существование, и каждый удивляется по-своему. Поэтому предоставим слово и рационалисту.

«Кадм, будучи женат на амазонке по имени Сфинга (слово „сфинкс“ в греческом языке женского рода и звучит как „сфинге“. — О. И.), явился в Фивы и, убив дракона, получил во владение царство вместе с его сестрой по имени Гармония. Сфинга, узнав, что он женился на другой, убедила многих граждан отправиться вместе с ней, похитила множество царских сокровищ и захватила быстроногого пса, которого привел с собой Кадм. Вместе с верными ей людьми она удалилась на гору, называемую Фикион; отсюда она стала вести войну с Кадмом. Устраивая засаду, она время от времени истребляла тех, кого удавалось похитить. Засаду же кадмейцы называют загадкой. Итак, граждане говорили, негодуя: „Свирепая Сфинга похищает нас, укрепившись в загадке. И сидит она на горе. Разгадать же загадку никто не может, а сражаться с ней впрямую невозможно. Она не бегает, а летает, и одновременно и женщина, и собака“. Тогда Кадм возвещает, что он даст много денег тому, кто убьет Сфингу. И вот Эдип-коринфянин, славный в военном деле, явился на быстром коне, составил отряды из кадмейцев и, выступив ночью и устроив в свою очередь засаду Сфинге, нашел загадку и убил Сфингу. Вот как было дело, а все остальное придумано».

С точки зрения авторов настоящей книги такая трактовка событий достаточно остроумна и вполне возможна (дракона оставим на совести Палефата), и в этом случае нам пришлось бы отодвинуть первые контакты греков с амазонками по крайней мере лет на сто в соответствии со временем, когда мог бы жить Кадм. Но дело в том, что Эдип, который, по словам Палефата, является современником Кадма, с точки зрения большинства мифографов, был его праправнуком… Таким образом, реконструкция Палефата оказывается «построенной на песке», даже если допустить существование амазонки Сфинги, которая, в нарушение всех законов своего племени, вышла замуж. Но самое интересное, что, рассказав про злокозненную амазонку Сфингу, автор трактата буквально через несколько абзацев относит к области невероятного и самих амазонок. Он пишет:

«И про амазонок я утверждаю следующее: это были не воинственные женщины, а мужчины-варвары, которые носили хитоны до пят, как фракиянки, на головах — митры, а бороды сбривали, как и теперь патариаты, живущие у Ксанфа (река на юге Малой Азии, на территории уже упоминавшейся Ликии. — О. И.). Поэтому враги и звали их бабами. Вообще же амазоны были племенем доблестным в сражениях. А чтобы когда-нибудь существовало женское войско, невероятно, и сейчас нигде такого нет».

Завидная уверенность Палефата была бы хороша, если бы не его же утверждение, что Кадм женился на амазонке. Допущение о том, что почтенный патриарх Кадм, основатель Фив, законодатель и отец нескольких детей, был введен в заблуждение длинным хитоном и женился на мужчине-варваре, прельстившись его бритым подбородком и нарядной митрой, авторам настоящей книги представляется слишком вольным. И по совокупности обстоятельств они решили при рассмотрении истории амазонок не принимать сведения античного рационалиста во внимание, хотя, для полноты картины, и познакомили с ними читателей. Итак, Беллерофонт был первым греком, которому довелось сразиться с амазонками. Но уже через двадцать-тридцать лет, при жизни следующего поколения героев, разразились несколько войн, в которых греки и амазонки сражались по разные стороны фронта.

Первой из этих войн можно считать поход Геракла за поясом Ипполиты. Напомним, что Геракл в свое время женился на дочери фиванского царя Мегаре и имел от нее троих сыновей. Но однажды в припадке гнева, которым герой был весьма подвержен, он убил своих детей, а заодно и детей своего брата Ификла. Мифографы утверждают, что герой был не виноват, ибо приступы гнева насылала на него злокозненная Гера. Но бог Аполлон был другого мнения — устами Пифии он возвестил, что Геракл во искупление своих преступлений должен двенадцать лет служить царю Микен Эврисфею и совершить по его приказанию двенадцать подвигов.

Одним из приказов, которые дал герою владыка Микен, было отправиться в земли амазонок и добыть там пояс царицы Ипполиты. Аполлодор в своей «Мифологической библиотеке» пишет: «Ипполита обладала поясом, принадлежавшим Аресу: этот пояс был знаком того, что она являлась главной среди всех амазонок. Геракл и был послан за этим поясом, потому что им хотела обладать дочь Эврисфея — Адмета».

Впрочем, о том, как звали царицу, правившую воинственными женщинами в дни вторжения Геракла, разные мифографы говорят по-разному. Разными именами они называют и амазонку, которая по доброй воле или же в качестве пленницы стала женой Тесея. Не вполне понятно и то, зачем жрице Геры, дочери трусливого Эврисфея, мог понадобиться воинский символ власти. Впрочем, царица Лидии, Омфала, которая, как и Адмета, боевыми подвигами похвастаться не могла, тоже любила наряжаться в доспехи Геракла… Так или иначе, Геракл «приплыл в гавань города Темискиры. Здесь явилась к нему Ипполита, спросила, зачем он прибыл, и обещала отдать пояс. Но богиня Гера, приняв облик одной из амазонок, прибежала к ним и закричала: „Царицу насильно увозят приехавшие чужестранцы!“ Амазонки в полном вооружении поскакали на конях к кораблю. Когда Геракл увидел их вооруженными, он решил, что это произошло в результате коварного замысла, и, убив Ипполиту, завладел ее поясом. После сражения с остальными амазонками Геракл отплыл и причалил к Трое».

Диодор излагает эту историю несколько иначе:

«Получив приказ добыть пояс амазонки Ипполиты, Геракл отправился в поход против амазонок. Приплыв к Понту, названному им Эвксинским (современное Черное море. — О. И.), и проплыв по нему до устья реки Фермодонта, он разбил стан у города Фемискиры, столицы амазонок. Сначала Геракл потребовал у них пояс, за которым был послан, а когда амазонки ответили отказом, вступил с ними в битву. Войско амазонок сражалось с его спутниками, против самого же Геракла устремились славнейшие из них и вступили с ним в ожесточенную схватку. Первой в бой с Гераклом вступила Аэлла, получившая такое прозвище за свою стремительность, однако противник ее оказался еще проворнее. Второй была Филиппида, которая получила смертельную рану в первой же стычке и сразу скончалась. Затем в битву вступила Профоя, которая, как говорят, семикратно побеждала вызванных ею на поединок противников. Она тоже была убита, а четвертой Геракл сразил амазонку по имени Эрибея, доблесть которой в ратных делах дала ей основание похваляться, что она не нуждается ни в чьей помощи, но при встрече с более могучим противником похвальба ее оказалась пустой. Следующими были Келено, Эврибия и Феба, сопутствовавшие на охоте Артемиде и всегда бившие дротиком без промаха. Теперь же они все вместе не смогли поразить одну цель, но, сражаясь плечом к плечу, полегли все трое. Затем Геракл одолел Деяниру, Астерию и Марпу, а также Текмессу и Алкиппу. Последняя дала обет навсегда оставаться девой: клятву она сдержала, но жизнь свою сохранить не сумела. Предводительница амазонок Меланиппа, которая вызывала восхищение своей доблестью, была лишена власти. Одолев самых знаменитых из амазонок и обратив в бегство прочее войско, Геракл убил большинство из них и тем самым окончательно разгромил это племя. Из числа пленных амазонок Антиопу он подарил Тесею, а Меланиппу отпустил на свободу, отняв у нее пояс».

Еврипид в трагедии «Геракл» вспоминает эту историю, но уверяет, что произошла она у берегов Меотиды — так греки называли Азовское море.

Через бездну Евксина

К берегам Меотиды,

В многоводные степи,

На полки амазонок

Много витязей славных

За собой он увлек.

Там в безумной охоте

Он у варварской девы,

У Ареевой дщери.

Златокованый пояс

В поединке отбил:

Средь сокровищ микенских

Он висит и доселе.

Впрочем, авторы настоящей книги берут на себя смелость поправить знаменитого драматурга. Во времена Еврипида Меотида и тем более Эвксинский Понт действительно были уже хорошо знакомы афинянам. Более того, здесь в эти годы уже жили скифы, чьи женщины хотя и не отличались особой воинственностью, но все же брали порой в руки оружие. И уже появились на левом берегу Северского Донца (приток Дона) действительно воинственные женщины племени савроматов. Но во времена Геракла, то есть в середине тринадцатого века до н. э., ни о какой Меотиде и тем более Северском Донце (который позднее вместе с низовьями Дона получил название Танаис) греки еще слыхом не слыхивали, ни скифов, ни савроматов не существовало, и контактировавшие с греками амазонки, как мы уже писали, могли жить в единственном месте на земле — в Малой Азии. Позднее, в четвертом веке н. э., Аммиан Марцеллин, «солдат и грек», как он себя называл, а заодно и римский историк, описывая черноморское побережье Малой Азии, сообщал, что здесь до сих пор еще «находятся памятники славным мужам, где погребены Стелен, Идмон и Тифий: первый — спутник Геракла, насмерть раненный в битве с амазонками…».

Но где бы ни жили на тот момент амазонки, в бою с Гераклом они потерпели второе (если учитывать стычку с Беллерофонтом) знаменитое военное поражение. Впрочем, они от него достаточно быстро оправились. Диодор противоречит сам себе, утверждая, что Геракл «окончательно разгромил это племя», потому что не прошло и нескольких лет, как амазонки, желая отомстить за свое поражение, вышли в поход и в скором времени осадили Афины. Тот же Диодор пишет:

«…Уцелевшие амазонки, собрав свои силы у реки Фермодонта, попытались воздать эллинам за зло, которое причинил им поход Геракла. Наиболее же сильную ненависть питали они к афинянам по той причине, что Тесей увел в неволю предводительницу амазонок, которую звали Антиопой, а по мнению некоторых писателей — Ипполитой».

Ряд античных авторов считает, что Тесей был участником похода Геракла и получил свою пленницу в качестве добычи из его рук. Впрочем, Плутарх уверяет, что Тесей никакого отношения к походу Геракла не имел и приплыл к устью Термодонта позже, а пленницу захватил не силой, а хитростью. Он пишет:

«От природы амазонки мужелюбивы, они не только не бежали, когда Тесей причалил к их земле, но даже послали ему дары гостеприимства. А Тесей зазвал ту, что их принесла, на корабль и, когда она поднялась на борт, отошел от берега».

Но так или иначе, независимо от того, оказалась ли захваченная амазонка жертвой своего мужелюбия или военной добычей, она была увезена в Афины и стала наложницей или женой властителя Аттики. А ее подруги по оружию отправились ей на выручку. Диодор сообщает:

«Вступив в союз со скифами, амазонки собрали внушительные силы, с которыми предводительницы амазонок переправились через Боспор Киммерийский и прошли по Фракии. Пройдя значительную часть Европы, амазонки вторглись в Аттику и разбили стан в том месте, которое в память о них называется ныне Амазонием».

Боспором Киммерийским греки называли нынешний Керченский пролив. На первый взгляд кажется странным, что амазонки избрали такой окольный путь, чтобы дойти до Аттики. Но в Илиаде есть строки, которые, возможно, объясняют, почему амазонки не предпочли форсировать намного более близкий Геллеспонт (ныне пролив Дарданеллы). Троянский царь Приам, вспоминая молодость, говорит, что некогда ему пришлось побывать «во Фригии, богатой лозами». Там ему довелось находиться в объединенном войске, составленном из «быстроконных фригийцев» (имеется в виду не конница, а колесницы), а также «народов Отрея и равного богу Мигдона». Приам сообщает:

У берегов сангарийских тогда они станом стояли.

Был я союзником их и средь воинства их находился

В день, как отбили они амазонок, мужчинам подобных.

По-видимому, в те времена контролировавшая переправу Троя и ряд других малоазийских народов были с амазонками в недружественных отношениях. (С исторической точки зрения, значительную часть территории Малой Азии тогда занимала хеттская держава, согласием которой и требовалось заручиться амазонкам на пути к Геллеспонту. Но поскольку греческие мифы, за исключением пары спорных упоминаний, хеттов игнорируют, не будут о них говорить и авторы настоящей книги.)

Интересно, что здесь Приам выступает против амазонок. Но потом он, видимо, заключил с ними союз, потому что позднее, во время Троянской войны, амазонки пришли на помощь осажденному городу (правда, сделали они это лишь на десятом году войны, причем без особого успеха).

Итак, согласно Диодору, «вступив в союз со скифами», амазонки переправились через Боспор Киммерийский и, пройдя значительную часть Европы, вторглись в Аттику, осадив Афины.

Вступить в союз со скифами амазонки, конечно, не могли (за отсутствием в те времена скифов), но причерноморские степи в это время были достаточно густо населены, и амазонки вполне могли найти там союзников, желающих пограбить богатые греческие города. О том, что амазонки избрали окружной путь, косвенно говорит и тот факт, что пока их войско дошло до Афин, у их царицы, ставшей женой Тесея, успел родиться сын Ипполит. Диодор пишет:

«Узнав о нашествии амазонок, Тесей выступил против них с городским ополчением. Вместе с Тесеем была и амазонка Антиопа, родившая ему сына Ипполита. Вступив в сражение с амазонками, афиняне превзошли их доблестью. Войско Тесея одержало победу: часть вторгшихся амазонок пала в бою, а прочие были изгнаны из Аттики. Однако случилось так, что Антиопа, сражавшаяся вместе со своим мужем Тесеем и отличившаяся в битве, геройски пала в бою».

Ход этой войны подробно описывает Плутарх. Правда, он предупреждает читателя, «что история блуждает в потемках, повествуя о событиях столь отдаленных». И все же знаменитый грек жил почти на две тысячи лет ближе к описываемым событиям, чем авторы настоящей книги. Поэтому предоставим ему слово. Описав похищение Антиопы Тесеем, Плутарх пишет:

«Таков был повод к войне с амазонками, которая, по всей видимости, оказалась делом отнюдь не пустячным, не женскою забавой. И верно, амазонки не разбили бы лагерь в самих Афинах… если бы сначала не овладели всей страной и не подступили безбоязненно к городским стенам. Что они, как сообщает Гелланик, пришли в Аттику, перебравшись через Боспор Киммерийский по льду, поверить трудно, но о том, что они стояли лагерем почти в Акрополе, свидетельствуют названия многих мест и могилы павших. Долгое время обе стороны медлили, не решаясь начать, но в конце концов Тесей, следуя какому-то прорицанию, принес жертву Ужасу (божество войны, спутник Ареса. — О. И.) и ударил на противника. Битва происходила в месяце боэдромионе (вторая половина сентября и первая половина октября. — О. И.), в память о ней и справляют афиняне праздник Боэдромии. Клидем, стараясь быть точным во всем, сообщает, что левое крыло амазонок растянулось до нынешнего Амазония, правым же они надвигались на Пникс вдоль Хрисы. С правым крылом афиняне и завязали бой, спустившись с Мусея, и могилы убитых находятся на улице, ведущей к воротам подле святилища героя Халкодонта, которые ныне зовут Пирейскими. В этой схватке афиняне отступили перед женщинами и были уже у храма Эвменид, когда другой их отряд, подоспевший от Палладия, Ардетта и Ликея, отбросил амазонок до самого лагеря, нанеся им большие потери. На четвертом месяце войны противники заключили перемирие благодаря посредничеству Ипполиты (Клидем называет подругу Тесея не Антиопой, а Ипполитой); впрочем, у некоторых историков говорится, что эта женщина пала от копья Молпадии, сражаясь рядом с Тесеем, и памятник подле храма Геи Олимпийской воздвигнут над ее телом… Гробницу амазонок показывают у себя и мегаряне…»

Надгробный памятник Антиопы, по словам Павсания, составившего в середине второго века подробнейшее «Описание Эллады», еще в его время можно было видеть «при входе в Афины». Кстати, согласно Павсанию, Геракл одержал победу над амазонками именно благодаря предательству полюбившей Тесея Антиопы. А неподалеку, в Мегарах, по словам того же Павсания, стоял надгробный памятник Ипполиты, которую он называет сестрой Антиопы и которая возглавляла пришедшее в Аттику войско; «по внешнему виду ее памятник похож на щит амазонки».

По сообщению Диодора, «уцелевшие амазонки решили не возвращаться на родину и ушли в Скифию вместе со скифами, среди которых и поселились». О переселении амазонок «в Скифию», а точнее в Северное Причерноморье или же на Кавказ, сообщают многие авторы. Но есть основания думать, что произошло это переселение значительно позже, чем пишет Диодор. Ведь при жизни следующего поколения амазонки под предводительством царицы Пенфесилеи пришли на помощь осажденной Трое — маловероятно, чтобы для этого они вернулись в Малую Азию из Скифии. Такую помощь можно ожидать от соседей, но не от народа, живущего в тысячах километров пути… Поэтому о переселении амазонок на север мы поговорим позднее (как, впрочем, и о Троянской войне), потому что сначала произошли другие события, в которых воинственные дочери Ареса принимали непосредственное участие.

Аполлодор упоминает еще одну военную стычку афинян с амазонками. По его версии, жена Тесея не только осталась жива после первой осады Афин «дочерьми Ареса», но и каким-то образом сохранила с бывшими соплеменницами дипломатические отношения. Впрочем, этот вариант не должен казаться странным, если учесть, что, возможно, она досталась Тесею в качестве военной добычи и в обороне Афин не участвовала, поначалу считая его врагом. Но потом чувства, а быть может, и «мужелюбие», о котором сообщал Плутарх, взяли свое. Аполлодор пишет:

«Хотя амазонка уже родила ему сына Ипполита, Тесей позднее взял в жены при содействии Девкалиона дочь Миноса Федру. Когда уже праздновалась свадьба Федры, амазонка, бывшая его первой женой, сопровождаемая вооруженными амазонками, напала на пирующих с целью перебить всех. Но пирующие быстро заперли двери и убили ее. Некоторые сообщают, что она во время схватки погибла от руки Тесея».

Против этой версии возражает Плутарх. Он пишет: «Что же касается рассказа… о восстании амазонок против Тесея, женившегося на Федре, о том, как Антиопа напала на город, как следом за нею бросились другие амазонки, жаждавшие отомстить обидчику, и как Геракл их перебил, — все это слишком похоже на сказку, на вымысел…» Плутарх считает, что Тесей женился на Федре уже после смерти Антиопы, и никакими кровавыми событиями свадьба ознаменована не была. Но в одном все мифографы и историки сходятся: в описании дальнейшей судьбы похитителя амазонки и их сына Ипполита. Аполлодор сообщает:

«Федра же, родив Тесею двух сыновей, Акаманта и Демофонта, влюбилась в сына амазонки Ипполита и предложила ему сойтись с ней; но Ипполит, ненавидевшей всех женщин, уклонился от этого. Тогда Федра, боясь, как бы он не рассказал обо всем своему отцу, выломала двери своего брачного покоя и порвала на себе одежду, после чего ложно обвинила Ипполита в попытке совершить над ней насилие. Тесей поверил в это и взмолился Посейдону, чтобы бог погубил Ипполита. Когда Ипполит ехал на колеснице и проезжал вдоль морского берега, Посейдон выслал из пучины быка. Перепуганные кони разбили колесницу, а запутавшегося в вожжах Ипполита потащили по земле, и он погиб. После того как тайна страсти Федры была раскрыта, она повесилась».

О походе амазонок в Аттику сообщает так называемый «Паросский мрамор». Эту каменную плиту археологи обнаружили на острове Парос в Эгейском море. В свое время она служила чем-то вроде хронологической таблицы — на ней были выбиты даты значимых с точки зрения жителей острова событий мировой истории, заканчивая третьим веком до н. э. Есть на камне и такая надпись: «После похода амазонок в Аттику, а случилось это во время царствования в Афинах Тесея, прошло 992 года». Поскольку последние события, о которых сообщает камень, известны историкам, то легко определяется и год установки камня — 264/263 до н. э. Зная это, нетрудно подсчитать, что поход амазонок в Аттику состоялся в 1256/1255 году до н. э. А через тридцать восемь лет после него, если верить тому же Паросскому мрамору, грянула Троянская война.

Вообще говоря, по поводу точной даты Троянской войны имеются разные точки зрения. Широко известные и достаточно убедительные подсчеты Эратосфена предлагают считать годом падения Трои 1184 год до н. э. Значит, началась эта война, длившаяся неполные десять лет, в 1194 или 1193 году, т. е. на двадцать четыре года позже, чем сообщает Паросский мрамор. Но какова бы ни была точная дата начала этой войны, греки пришли под стены Трои-Илиона примерно на рубеже тринадцатого — двенадцатого веков (что вполне совпадает с данными археологии). А через девять лет, на последнем году войны, к «крепкостенному граду Приама» на помощь осажденной Трое пришла армия амазонок под предводительством царицы Пенфесилеи.

Амазонки бывали под стенами Трои и раньше. Задолго до этой войны на равнине перед городом уже стоял курган «проворной Мирины». Гомер пишет:

Есть перед городом Троей вдали на широкой равнине

Некий высокий курган, отовсюду легко обходимый.

Смертные люди курган тот высокий зовут Батиеей,

Вечноживущие боги — могилой проворной Мирины.

Гомер не сообщает, кто такая Мирина, хотя резонно думать, что «высокий курган» мог быть воздвигнут в честь царицы, причем эпитет «проворная» или, в некоторых переводах, «легконогая» мог быть дан властительной даме лишь в том случае, если она участвовала в битвах. В противном случае столь легкомысленное прозвище царице явно не пристало. А поскольку троянки, согласно Гомеру, воинственностью не отличались, то курган мог принадлежать лишь пришлой воительнице. Этой же точки зрения придерживается и Страбон. Он пишет: