О.С. Каштанова (Москва) Выход Речи Посполитой из сферы российского влияния и альтернатива польско-прусского сближения в первые месяцы работы Четырехлетнего сейма (октябрь 1788 – январь 1789 г.)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О.С. Каштанова (Москва)

Выход Речи Посполитой из сферы российского влияния и альтернатива польско-прусского сближения в первые месяцы работы Четырехлетнего сейма

(октябрь 1788 – январь 1789 г.)

Деятельность Четырехлетнего сейма 1788–1792 гг., на котором бы ли реализованы важнейшие государственные реформы Речи Посполитой, уже долгие годы является предметом исследований польских историков. К сожалению, практически нет работ отечественных исследователей, посвященных изучению данного периода. Между тем он был ключевой вехой в истории российско-польских отношений и предопределил их развитие в последующие годы. В кругу вопросов, связанных с деятельностью Великого сейма, стоит обратить внимание на причины резкого ухудшения отношений между Польшей и Россией уже в первые недели работы сейма и – в значительной степени – выход Речи Посполитой из сферы российского влияния, до сих пор казавшегося незыблемым.

С момента вступления Станислава Августа на польский трон при поддержке Екатерины II в 1764 г. Польша считалась сферой исключительного влияния России. После первого раздела Речи Посполитой в 1772 г. и заключения с государствами, принимавшими участие в разделе, трактата 1775 г. о гарантии ее территориального и политического устройства, зависимость Польши от России стала еще большей. Во всех важных вопросах король Станислав Август должен был считаться с мнением российского посла Отто Штакельберга.

В 1775 г. по инициативе России в Варшаве был учрежден Постоянный совет, в котором в значительной мере были сосредоточены функции исполнительной власти. Отдельная Военная комиссия была отменена, а на ее месте образован Военный департамент, входивший в состав Совета. Внешней политикой руководил Департамент иностранных дел. Совет состоял из короля, сенаторов и послов, выбранных на сейме. Хотя с установлением Совета прерогативы короля были сокращены, Станислав Август поддерживал его, видя в нем законное польское правительство.

Однако против Постоянного совета выступала магнатская оппозиция. Ее главные представители – коронный гетман Ф.К. Браницкий, С. Любомирский, С. Жевуский, А.К. Чарторыский, И. Потоцкий (а со временем и его брат Станислав), а также К.Н. Сапега расценивали существование Совета как нарушение республиканских свобод. Гетман и его сторонники не могли согласиться с утратой реальной военной власти. Аристократии не нравилось то, что в состав Совета вошли представители шляхетского сословия, до сих пор не занимавшие высших постов в администрации страны. Кроме того, большое недовольство вызывало то, что Совет имел право толкования законов, которое оппозиция демагогически расценила как покушение на полновластие и прерогативы сейма. С 1776 г. предпринимались попытки восстановления Военной комиссии. Оппозиция, недовольная поддержкой, которую Штакельберг оказывал королю, желала назначения другого, более расположенного к ней посла, либо большего контроля Петербурга над Штакельбергом. Впрочем, все эти попытки не имели успеха[444].

Изменение международной обстановки в связи с русско-турецкой войной в 1787–1791 гг. не могло не иметь влияния на внутренние события в Речи Посполитой. Еще накануне войны, во время встречи Екатерины II и Станислава Августа в Каневе в мае 1787 г., король предлагал императрице заключить союз и оказать военную помощь, надеясь получить согласие России на проведение реформ в Речи Посполитой, в том числе и на увеличение войска. Польский монарх желал замены российской «гарантии» территориально-политического устройства Польско-Литовского государства 1768 и 1775 гг. на более равноправный договор. Это, по его замыслу, позволило бы устранить угрозу нового раздела Речи Посполитой и позволило бы ей играть более активную роль на международной арене. Для России союз с Польшей был бы гарантией удержания внутреннего спокойствия в стране и предотвращения выступлений, подобных Барской конфедерации во время русско-турецкой войны в 1768–1774 гг. 7 октября 1787 г. в Петербург был выслан запрашиваемый проект российско-польского союза, разработанный королем и его младшим братом – примасом М. Понятовским[445].

Средство для реализации этих планов и заключения на сейме союза с Россией король усматривал в скорейшем провозглашении конфедерации под эгидой Постоянного совета, с тем чтобы выборы на посольских сеймиках наступили уже после этого. В противном случае выборы могли бы не обеспечить желаемых результатов и сторонники реформ не получили бы большинства на сейме. Станислав Август хорошо понимал, что пассивность привела бы его к потере контроля над ситуацией. Военные неудачи России могли оказать влияние на настроения в Польше и способствовать негативному отношению к идее союза. Проект короля во многих пунктах был одобрен Штакельбергом. Так же, как и король, Штакельберг допускал, что для скорейшего решения вопросов, связанных с заключением российско-польского союза, нужно было созвать чрезвычайный сейм. Однако в отличие от Станислава Августа посол не считал необходимым незамедлительное провозглашение конфедерации. Он допускал такой вариант единственно в случае беспорядков в провинции. По мнению Штакельберга, конфедерация должна была быть провозглашена непосредственно перед началом сейма[446].

Петербург долгое время медлил с ответом. Контрпроект в ответ на предложенный королем союзный договор пришел в Варшаву только в начале июня 1788 г. Оборонительный трактат между Россией и Польшей взаимно гарантировал целостность обоих государств и подтверждал все предыдущие договоры между ними. Екатерина выражала согласие на увеличение польской армии, а также на конфедерацию сейма, однако, как и Штакельберг, считала, что нет никакой необходимости в скорейшем провозглашении конфедерации[447].

Подобно Станиславу Августу, представители оппозиции также не хотели свободных посольских выборов, поскольку не были уверены в их результате. С осени 1787 г. они выдвигали проекты организации своей конфедерации в юго-восточных воеводствах страны, чтобы соединить все силы поляков для оказания помощи России в войне с Турцией. Эти планы вызывали недовольство Екатерины, которая усматривала в них как попытку государственного переворота, так и возможность для прусского короля ввести свои войска на территорию Речи Посполитой[448].

Екатерина II и вице-канцлер И.А. Остерман рекомендовали Штакельбергу склонить Станислава Августа к возможно б?льшим уступкам по отношению к оппозиции. В Петербурге считали, что интересам России отвечает поддержание равновесия между монархом и его противниками, которое являлось гарантией политической инертности Речи Посполитой. Посол, обязанный подчиняться приказам, делал это вопреки собственному мнению. За долгое время, проведенное в Польше, он убедился, что на Станислава Августа можно положиться. Наученный неудачными попытками реформ в начале царствования и горьким опытом первого раздела страны, король был очень осторожен в своей политике. Зато от представителей оппозиции можно было ожидать всяких неожиданностей[449].

В связи с благоприятной для Польши внешнеполитической обстановкой, вызванной русско-турецкой войной, в стране возрастало возбуждение общественного мнения. В апреле – мае 1788 г. на фоне неудачного для России начала войны и неэффективных действий русской армии усилились антироссийские настроения, которые в значительной степени были вызваны злоупотреблениями российских войск во время их переходов через территорию Речи Посполитой. Недовольство общества также было направлено против короля и Постоянного совета, которых обвиняли в бездействии, нежелании воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы укрепить политическое значение Речи Посполитой. Это недовольство правительством объяснялось еще и тем, что не было известно о предполагаемом союзе с Россией, а все контакты с Петербургом осуществлялись в тайне[450].

В этих условиях сильно возросло влияние оппозиции. Вследствие предписанной Петербургом уступчивости короля его противникам удалось провести большее, чем в предыдущие годы, количество депутатов на посольских сеймиках. Из числа магнатов-оппозиционеров Станиславу Августу и Штакельбергу удалось обеспечить себе поддержку только генерала артиллерии коронной Щ. Потоцкого[451].

В тех воеводствах, где оппозиция получила большинство голосов, в посольских инструкциях говорилось о необходимости уничтожения Постоянного совета и воссоздания независимой Военной комиссии. Такой была, например, инструкция люблинского сеймика[452]. Однако требование об увеличении численности армии в качестве условия восстановления политического престижа Польши присутствовало в посольских инструкциях всех сеймиков. В отношении русско-турецкой войны польское общество занимало позицию нейтралитета, что объяснялось антироссийскими настроениями. С этим должны были считаться и представители магнатской оппозиции. На сеймиках, где большинство получили оппозиционные депутаты, в посольских инструкциях говорилось о нейтралитете Польши в отношении русско-турецкой войны[453].

Результаты сеймиков для короля и его сторонников оказались значительно менее благоприятными, чем ожидали Станислав Август и Штакельберг, хотя они отнюдь не сразу осознали это. Однако в конце августа Штакельберг в донесениях в Петербург уже выражал сомнения относительно принятия на сейме идеи союза с Россией. Посол начал также опасаться конфедерации сейма, которую раньше считал необходимым средством. Штакельберг вынудил короля провозгласить конфедерацию только после открытия сейма, который должен был начать свою работу 6 октября. Посол, видя свою миссию в удержании спокойствия в Польше, уступал в этом требованиям оппозиции, чтобы взамен не допустить включения в акт конфедерации положения о нейтралитете Речи Посполитой в русско-турецкой войне[454].

Поскольку Екатерина II в 1787 г. не одобрила планов оппозиции, ее фактический предводитель И. Потоцкий предпринял попытку добиться реализации своей программы с помощью Пруссии. Переговоры с Пруссией не имели успеха до начала сентября 1788 г., когда Фридрих Вильгельм II узнал от своего посла в Варшаве Л. Бухгольца о намерении России заключить на будущем сейме союз с Польшей[455].

Прусский король принял это известие крайне негативно. Пруссия давно намеревалась захватить Гданьск, Торунь и пограничные польские воеводства. В российско-польском союзе Фридрих Вильгельм II усматривал опасность для своих планов. Россия в качестве союзника Польши не допустила бы ее нового раздела. Прусский посол в Петербурге барон Д. Келлер выступил от имени своего двора с протестом против возможного союза. Одновременно о недовольстве прусского короля проектом российско-польского альянса Бухгольц уведомил Штакельберга[456].

Обострение внешнеполитической обстановки (летом 1788 г. войну России объявила Швеция) вынудило Екатерину II отказаться от намерений оформить союзнические отношения с Польшей. 28 сентября 1788 г. курьер из Петербурга привез Штакельбергу повеление о временном отказе от проекта союза с Польшей. Однако этот маневр не успокоил прусского короля. Он решил через своего представителя в Польше Бухгольца выступить после открытия сейма с официальной нотой. В середине сентября после получения инструкций от своего двора прусский посол начал сотрудничать с представителями оппозиции. Текст будущей декларации и сроки ее подачи были согласованы Бухгольцем с гетманом литовским М. Огиньским и новым маршалком сейма С. Малаховским[457].

Принятая по настоянию из Петербурга тактика уступок Станислава Августа обескуражила его сторонников и, напротив, вдохновила оппозицию, вызвав еще бо?льшую ее активность. В значительной степени проявлению этой активности способствовала прусская декларация от 12 октября, которая на следующий день была прочитана на сейме[458].

В ней король прусский заявлял, что польско-российский союз направлен как против Турции, так и против Пруссии, которой необоснованно приписываются захватнические намерения по отношению к Польше. Задуманный союз России и Речи Посполитой, по словам Фридриха Вильгельма II, освобождал его от всяких обязательств. Обращая внимание поляков на то, что альянс с Россией мог принести им только вред, Пруссия обещала Польше свою помощь в случае отказа от идеи союза с Россией, а в случае его заключения призывала всех патриотов к организации пропрусской конфедерации. Прусская декларация была встречена депутатами с энтузиазмом. После ее прочтения около полусотни из них во главе с князем стольником Ю. Чарторыским нанесли визит Бухгольцу, чтобы выразить свою благодарность королю прусскому[459].

Со времени начала сейма центральной проблемой стал вопрос о том, будет ли сохранен Военный департамент Постоянного совета. Во-первых, король, как и оппозиция, хотели обеспечить за собой сохранение командования войсками республики. Во-вторых, от того, будет ли существовать Департамент, входящий в состав Постоянного совета, зависела судьба этого последнего учреждения. На сессии 20 октября было принято постановление о формировании стотысячной армии. Это абсурдное решение было, во-первых, неисполнимо, поскольку слабая Речь Посполитая ни по своему экономическому потенциалу, ни по своим организационным и мобилизационным возможностям была не в состоянии не только содержать такую многочисленную армию, но даже ее создать, и во-вторых, оно было опасно по соображениям внешнеполитическим, поскольку могло бы дать повод соседним державам на ответные репрессивные действия. Можно допустить, что это решение было умышленно проведено оппозиционными депутатами. Нужно было уверить сейм, что такой многочисленной армией не может управлять Военный департамент, который не обладал доверием общества[460]. После принятия постановления о стотысячной армии началась борьба вокруг Военного департамента. Установление независимой Военной комиссии было также в интересах прусского двора, который стремился к ослаблению власти короля в Речи Посполитой. По мнению Фридриха Вильгельма II и его министров, отдать управление над войском Комиссии означало бы, что увеличения армии не произойдет никогда. В помощь Бухгольцу в Варшаву был отправлен более искусный дипломат Дж. Люккезини, который потом должен был направиться в Петербург[461].

В речах представителей оппозиции на сейме подчеркивалось, что Департамент исполняет свои обязанности не лучшим образом, плохо контролирует войско, умножает ненужные издержки, злоупотребляет войсковой казной[462]. Главной же причиной, делающей невозможным сохранение власти над армией в руках Военного департамента, по мнению оппозиции, было то, что он целиком зависел от Постоянного совета. Наряду с упреком в злоупотреблениях Совета послы сейма, прежде всего, обращали внимание на то, что Совет, навязанный Россией, является инструментом ее политики в Польше. Следовательно, доверить власть над армией Военному департаменту – то же самое, что увеличить влияние России в Речи Посполитой.

В своих выступлениях депутаты от оппозиции вспоминали о вмешательстве российских послов в работу сеймов в 1767–1768,

1773–1775, 1776 гг. и аресте сенаторов и послов (епископа краковского К. Солтыка и др.), о постоянном пребывании на территории Польши российских войск. Во время прохода через территорию Речи Посполитой российских частей в связи с русско-турецкой войной не раз реквизировались подводы для воинских перевозок и силой забирались в русскую армию польские крестьяне[463].

Послы также обвиняли короля, что в своей политике он следовал российской ориентации, был излишне уступчив в ответ на требования Петербурга. С. Кублицкий, доверенное лицо кн. А.К. Чарторыского, говорил на сессии 24 октября: «Panuj W.K. Mo?? nad sercami obywa tel?w samow?adnie, umys? ka?dego zostaw wolnym i od wp?ywu jakiegokolwiek i od obcej podleg?o?ci»[464] [465]. На следующей сессии, напоминая королю о его обязанностях, М. Бжостовский заявил: «Wojska sto tysi?cy mie? postanowi? nar?d, aby ju? przesta? cudzej ulega? woli, aby ju? odt?d ?mia?o m?g? czyni?, gdzie r?wno ?mia?y styr m?drego kr?la ??dania jego prowadzi? b?dzie»[466] [467].

Наряду с критикой позиции короля послы выражали опасение, что, сохранив власть, Военный департамент может втянуть Польшу вследствие союза с Россией в войну против Турции. Данные обвинения исходили от сторонников гетмана Браницкого – В. Суходольского и маршалка Литовской конфедерации К.Н. Сапеги[468]. Эта позиция до сих пор тесно связанной с Россией «гетманской партии» вызывала у короля подозрение в неискренности пророссийских магнатов и в какой-то затеянной ими интриге[469]. Оппозиция умело использовала стремление польского общества к независимости и его антироссийские настроения для достижения собственных целей и дискредитации своих противников.

Защищая Военный департамент, король и его сторонники стремились доказать, что, несмотря на то, что решение о создании Постоянного совета было принято на сейме, санкционировавшем раздел страны, теперь Совет в качестве центрального правительства является необходимым элементом политического порядка, и Департамент – часть этого порядка. Подчеркивались также выборность членов Департамента и контроль над ним со стороны Совета и косвенно сейма. Кроме того, указывалось, что усиления власти короля не допустили бы соседние государства[470].

Наконец, «королевская партия» обращала внимание на то, что Военный департамент был создан с согласия государств, принимавших участие в разделе Польши, которые могут в случае упразднения департамента отомстить Речи Посполитой. С. Гадомский – воевода ленчицкий, подчеркивал, что: «…konstytucja 1776 r. m?wi o Radzie Nieustaj?cej, ?e z przychyleniem si? dwor?w s?siedzkich stanowimy Departament Wojskowy: teraz gdy sami jedni przeistoczymy ca?kiem t? ustaw?, patrzmy, aby?my nie dali okazji do okazania nieukontentowania komu mniej nam ?yczliwemu, albo do prof tania z okoliczno?ci s?abego jeszcze stanu naszego…»[471] [472]. Таким образом, он намекал на Пруссию, которую королевский лагерь справедливо подозревал в намерении поссорить Россию с Польшей для осуществления своих захватнических планов.

Штакельберг, хорошо ориентировавшийся в сложившейся на сейме ситуации, предвидел, что Военный департамент сохранить будет невозможно. Несмотря на это он предпринимал попытки для его спасения. Определенную надежду Станислав Август и Штакельберг возлагали на проект «улучшенного» Военного департамента, предложенный сейму Щ. Потоцким, по которому Департамент приобретал бы статус почти независимый от Постоянного совета. Также в угоду оппозиции в проект было включено положение о так называемом «готовом сейме», который собирался бы в случае необходимости во время двухлетнего перерыва в работе парламента без новых выборов[473].

На совещании у короля 2 ноября представители оппозиции вместе с маршалком С. Малаховским согласились поддержать проект Потоцкого. Однако они не ручались за «гетманскую партию», которой никто не был в состоянии управлять. Действительно, ее представители после бурной сессии 30 октября, на которой сторонники короля успешно защищали Военный департамент, были готовы к решительным шагам. Перед заседанием 3 ноября Люккезини имел три совещания с оппозицией. На них было принято решение, что в случае победы короля оппозиция организует новую конфедерацию и призовет на помощь прусские войска[474]. Чтобы не допустить успеха «королевской партии», на сессии сейма 3 ноября оппозиция заявила, что нельзя смешивать военных вопросов с проектом образования т. н. «готового сейма»[475].

Также оппозиция предпринимала атаки на короля, убеждая общественность, что Станислав Август выступает проводником российского господства. А. Яблоновский, каштелянец краковский, говорил: «Rada Nieustaj?ca z przypadku podzia?u kraju, zagranicznych przymierzem wynaleziona, ?ci?gn?wszy panuj?cego sposobno?? obdarzenia tego narodu, og?lno?? jestestwa stanu rycerskiego przeistoczy?a w o?mnastu konsyliarzy, a przysi?g?y wsp?lno?ci senat i ministerium, w tylu? deputowanych zamieni?a. Obca te? Polakom wynik?a tama ufno?ci narodu z tronem, kt?ren razem kocha?, razem radzi?, razem upatrywa? sw? wolno?? by? nawyk?y»[476] [477].

В ходе бурной сессии сейма, которая продолжалась 16 часов, было принято решение об упразднении Военного департамента. При открытом голосовании большинство депутатов высказалось за сохранение Департамента, однако во время тайного 36 голосов перешло на сторону оппозиции, и Департамент был отменен. На ход голосования повлияли распространяемые оппозицией слухи, что в случае ее поражения в Польшу будут введены прусские войска[478].

Несмотря на то, что ранее проект Щ. Потоцкого о готовом сейме был отклонен, уже на следующей сессии, 5 ноября, со стороны оппозиции был выдвинут собственный проект «постоянного сейма». Король, как и многие другие политики, поддерживал идею формирования «постоянного сейма», считая, что, будучи направленной на создание эффективной и дееспособной системы государственного устройства шляхетской республики, реализация этого замысла окажется спасительной для Речи Посполитой. Однако Станислав Август также понимал, что оппозиция использует ее в целях отмены Постоянного совета[479].

5 ноября Бухгольц и Люккезини заявили Штакельбергу, что Пруссия будет протестовать против пребывания российских войск на территории Речи Посполитой. Посол, будучи в растерянности перед лицом произошедших событий и не получив пока соответствующих инструкций из Петербурга, не знал, как поступать. Однако, принимая во внимание как демарш прусских дипломатов, так и внесенный оппозицией проект «постоянного сейма», он решил выступить с нотой протеста[480].

Декларация российского посла была прочитана на сейме 6 ноября. В ней Штакельберг объявлял, что до сих пор не предпринимал никаких шагов, поскольку решения сейма не нарушали явно трактата 1775 г. о российской гарантии польской конституции. Однако проект «постоянного сейма» упомянутой гарантии явно противоречит. Если наступит малейшее изменение в конституции 1775 г., Россия будет считать это нарушением трактата, которое освободит ее от всяких обязанностей по отношению к Речи Посполитой.

Штакельберга поддержал король. Монарх обратил внимание сейма на то, что сохранение трактатов является гарантией безопасности Польши. «M?wi? wyra?nie i g?o?no, ?e nie masz potencji ?adnej, kt?rej by interesy mniej si? spiera?y z naszymi jak Rosji. Wszak Rosji winni?my, ?e nam wr?ci?y si? niekt?re cz??ci ju? zabranego kraju. W handlowych zamiarach Rosja nam najlepsze przedstawia widoki. Rosja nie tylko nie przeszkadza pomno?eniu naszego wojska, ale najch?tniej na nie zezwala. M?wi? zatem, ?e nale?y nam nie tylko jej nie dra?ni?, ale owszem stara? si? o zachowywanie najlepszej z ni?, ile to by? mo?e, przyja?ni. Dok?adam, ?e jestem w tym prze?wiadczeniu, ?e gdy damy pozna? imperatorowej, i? jeste?my dla niej przychylni, ?atwiej i bezpieczniej dojdziemy do domowych urz?dze? i ulepsze? naszych; i owszem, wtedy najwi?ksze sami sobie za?o?ymy do tego zapory, gdy t? wielkomy?ln? pani? odra?a? od nas b?dziemy»[481] – говорил Станислав Август на сессии сейма 6 ноября[482].

Хотя польский король давно отдавал себе отчет в том, что Россия не склонна согласиться с усилением Польши, он не считал, что это освобождает его от обязанности склонить Петербург к изменению своей позиции. Станислав Август постоянно убеждал императрицу, что явная поддержка его политики со стороны России принесет пользу и ей самой. И нужно признать, что согласие Екатерины II на союз с Польшей свидетельствовало об успехе этой, на первый взгляд, безнадежной тактики. Однако отмеченный успех не получил дальнейшего развития и не принес ожидаемых результатов из-за противодействия Пруссии. Тем не менее ответственный за судьбу страны политик, а именно таким государственным деятелем на протяжении всего своего правления стремился проявить себя Станислав Август, особенно учитывая опыт первого раздела Польши, не имел иного пути, кроме постоянных попыток склонить Россию к согласию на проведение реформ в Речи Посполитой.

Ответ на ноту российского посла Станислав Август обсудил с умеренными представителями оппозиции Игнацием и Станиславом Косткой Потоцкими, Адамом К. Чарторыским и близким им маршалком сейма Станиславом Малаховским, которые были также обеспокоены демагогическими выступлениями «гетманской партии», подозреваемой, по крайней мере, в стремлении обеспечить себе власть над войском[483]. В результате на заседании сейма 15 ноября был принят проект ответа на ноту Штакельберга, составленный в умеренном тоне. В нем говорилось, что, несмотря на право Речи Посполитой вводить любые изменения в собственном устройстве, акт о гарантии до сих пор не был нарушен, что Польша не стремится к разрыву отношений с Россией и обсудит желаемые реформы в ходе переговоров с ней, а также с Австрией и Пруссией. В ответной польской декларации выражалась надежда, что проектируемые сеймом изменения будут благосклонно приняты Петербургом[484].

В результате Штакельберг заявил о готовности к проведению предложенных польской стороной переговоров. Вместе с тем русский посол, идя на дальнейшие уступки оппозиции, соглашался на отмену некоторых прерогатив Постоянного совета, а именно права толкования законов. Взамен он требовал гарантии, что выборы в Совет состоятся перед окончанием сейма. Для посла также было очень важно сохранить хотя бы видимость зависимости Военной комиссии от Постоянного совета. Об этом король говорил с И. Потоцким и С. Малаховским, и они пришли к общему мнению, что нельзя упразднить Совет полностью, так как это приведет к разрыву с Россией. Однако давление общественного мнения, а также вторая прусская декларация от 19 ноября, гласившая, что гарантия 1775 г. якобы ни в чем не связывает Польшу, не позволили им идти этим путем[485], поскольку тогда любое соглашение с Россией на основе признания российской гарантии польской конституции и сохранения Постоянного совета ассоциировалось бы в глазах шляхетской общественности как предательство.

Новая атака оппозиционеров на короля и прерогативы Постоянного совета была предпринята на сессии 20 ноября. В ходе рассмотрения проекта о Военной комиссии встал вопрос о времени избрания ее членов. Представители оппозиции хотели, чтобы они были избираемы сразу после соединения палат (Посольской избы и Сената). Однако, согласно конституции 1776 г., на это время приходились выборы в Постоянный совет, после чего были избираемы члены Финансовой комиссии. По этой причине значительная часть депутатов сейма считала, что выборы военных комиссаров должны происходить после выборов в Финансовую комиссию[486].

Назавтра в защиту прежнего порядка выборов выступил примас Михал Понятовский. «Pot??ne i kwitn?ce pa?stwa d?ugo si? namy?laj?, nim jakow? z zaprowadzonych ustaw krajowych rusz? lub odmieni?, my bez wojska, bez pieni?dzy, bez zasi?k?w rolniczych i handlowych, zabieramy si? do zrywania uroczystych traktat?w z potencjami nam przyjaznymi, kt?re je?li zemst? od?o??, to tylko do czasu. Odpisali?my pos?owi rosyjskiemu, ?e negocjacji chcemy, objawili?my t? ch?? nasz? dworom europejskim, a dzi? odmieniamy ten nasz zamiar negocjacji i chcemy zrywa? z dworem petersburskim! Co? o nas pomy?l? dwory, jakiej niestateczno?ci nam nie przypisz??.. Zwi?zali?my si? aktem konfederacji przy magistraturach; jak?e magistratury mamy odmienia? i sami sobie s?owa nie dotrzymywa?? A zatem konkluduj?, ?e by?oby i dogodniej, i bezpieczniej rozpocz?? negocjacje, jake?my w nocie o?wiadczyli, a zachowuj?c w ca?o?ci i zwi?zku z przyjaznymi s?siadami, i nie daj?c pochopu do naruszenia traktat?w, d??my jak najspieszniej do pomno?enia si? krajowych, kt?re najpewniej przy tera?niejszym rz?dzie jestestwo i powag? nasz? zabezpieczy? mog?»[487] – говорил М. Понятовский[488]. Таким образом, брат польского короля призывал депутатов не восстанавливать против себя Россию и соблюдать только что принятые на сейме собственные решения.

О том, что нужно сохранять прежний порядок, предусмотренный польско-российским трактатом 1775 г., убеждали послов сейма также И. Массальский, П. Ожаровский, вице-канцлер И. Хрептович, маршалки К. Рачиньский и М. Мнишех. Они обращали внимание на то, что Речь Посполитая должна опасаться не мифических абсолютистских планов короля, а соседних государств, которые в любой момент могут прийти к соглашению за ее счет. По их словам, Польша должна с осторожностью действовать по отношению к соседям, чтобы не восстанавливать против себя ни одного из них. Подчеркивалось, что, хотя гарантия и была навязана шляхетской республике Россией, с ней нужно считаться, ибо Речь Посполитая не в силах противостоять внешнему диктату великих держав, так как не располагает достаточным войском[489].

Представители оппозиции, настаивавшие на уничтожении Постоянного совета, заявляли, что конфедерационный сейм вправе изменить то, что было постановлено другой конфедерацией. Возражая им, сторонники короля доказывали, что сейм не должен изменять статус и прерогативы Совета, поскольку они были установлены трактатом о российской гарантии польской конституции[490].

22 ноября оппозиция открыто выступила с требованием упразднения Постоянного совета и обрушилась с критикой на короля. Я. Красиньский и М. Чацкий заявляли, что после злоупотреблений и вмешательства России в польские дела в правление Станислава Августа полякам уже нечего бояться. Политику России они противопоставляли «благородному» поведению Пруссии, которая якобы хотела заключить с Речью Посполитой равноправный союз[491]. Под напором оппозиции король и его «партия» вынуждены были отступить. В ходе открытого голосования о времени избрания членов Военной комиссии большинство депутатов проголосовало против оппозиции. Однако при тайном голосовании оппозиция получила 15 голосов дополнительно и сумела провести свой проект[492]. Последние надежды сторонников Станислава Августа сохранить хотя бы видимость формальной подчиненности Военной комиссии Постоянному совету развеялись после утверждения текста присяги военных комиссаров, в котором отсутствовало даже упоминание о Совете. Это означало, что отныне он был лишен влияния на войско[493].

На фоне возраставших антироссийских настроений и уменьшения числа королевских сторонников крайне осложнилось положение Станислава Августа, сокращались и его возможности противодействовать надвигавшемуся явному разрыву Речи Посполитой с Россией. В ходе дальнейших заседаний сейма король был лишен права выдвижения кандидатов на должности офицеров, а также права назначать послов к иностранным дворам, хотя эти королевские прерогативы были установлены конституцией 1775 г. Станислав Август уже сам признавал, что не имело смысла сохранять Постоянный совет после лишения того реальной исполнительной власти. Несмотря на это, Штакельберг просил короля не отступать, хотя, как полагал Станислав Август, сам посол уже не был уверен в успехе[494].

Очередной попыткой воспрепятствовать уничтожению Постоянного совета был проект создания на его месте другого института исполнительной власти, получившего название Национальная стража. Замысел этот был согласован королем со Штакельбергом. Соответствующее предложение внес в сейм один из королевских сторонников – Т. Кошцялковский. Национальная стража лишилась бы многих прерогатив исполнительной власти, а без них Совет не являлся бы правительством в полном смысле этого слова, и можно было сомневаться в необходимости бороться за его сохранение. Однако принятие предложенного проекта продемонстрировало бы, что сейм считается с позицией России и трактатом 1775 г. о гарантии[495].

Оппозиция не допустила рассмотрения на сейме проекта Кошцялковского и требовала сначала принятия решений о войске и налогах, а только потом о форме правительства. 15 января 1789 г. Кошцялковский был вынужден снять свое предложение. Станислав Август был не слишком огорчен этим, поскольку важнейшими считал военные вопросы, тем более что из донесений польского посла в Петербурге А. Деболи король узнал об изменении курса польской политики России. В связи с изменением политической обстановки в Речи Посполитой Екатерина II отказалась от плана увеличения польской армии[496].

Однако затеянные оппозицией споры вокруг порядка обсуждения на сейме «государственных материй» были только тактическим маневром. Уже на следующей сессии ее представители решили вернуться к вопросу о Постоянном совете. С.К. Потоцкий убеждал коллег, что для освобождения от российского влияния необходимо упразднение Совета. Говоривший после него Станислав Август еще раз напомнил, что отмена Совета является нарушением акта о гарантии, которое может вызвать необратимые последствия для Речи Посполитой. Король предостерег от принятия незрелых решений и советовал путем переговоров с Россией прийти к согласию о требуемых изменениях в польском государственном устройстве[497].

Доводы Станислава Августа не убедили депутатов. На сессии 19 января М. Залеский, посол троцкий, указывая на многочисленные злоупотребления, совершаемые Россией в Польше, утверждал, что Постоянный совет является источником недоверия между шляхетским народом и королем. Депутат предлагал поставить на голосование вопрос о ликвидации Постоянного совета[498]. Сапега обратил внимание послов сейма на то, что после совершенных и предполагаемых изменений Совет уже не будет играть никакой роли в жизни страны, и сделал вывод, что в его сохранении нет смысла, тем более что, по его словам, вопрос о существовании Постоянного совета якобы не имеет для России большого значения. Так же, как и Сапега, С.К. Потоцкий уверял, что Россия, ведущая войну на два фронта, не будет вмешиваться в работу сейма[499].

Оппозиция требовала голосования по вопросу об уничтожении Постоянного совета. «Королевская партия», напротив, не выдвигая никаких новых убедительных аргументов в защиту Совета (поскольку все доводы были уже приведены в первые недели сейма), старалась только найти предлог, чтобы сделать невозможным голосование. Однако эти попытки не имели успеха. Окончательно дезориентировала королевских сторонников примирительная речь Станислава Августа. Голосование продолжалось до поздней ночи. 120 послов проголосовали против Совета, 11 – за, при 62 воздержавшихся, среди последних был и примас[500].

Оказывая давление на короля и Штакельберга, оппозиция не ограничивалась требованием уничтожения Постоянного совета, их противники добивались также вывода с территории Речи Посполитой русских войск. Затянувшаяся осада Очакова, по убеждению польского общества, свидетельствовала о военной слабости России, что якобы таило для Польши опасность турецкого вторжения. Для того чтобы убедить в этом послов сейма, представители оппозиции использовали рапорты комендантов украинских крепостей о действиях и перемещениях российских войск, о случаях самоуправства солдат и офицеров в отношении населения.

Однако привлечение внимания шляхетской общественности к этим донесениям было продиктовано отнюдь не стремлением предотвратить злоупотребления в дальнейшем, а для усиления антироссийских настроений[501]. Оппозиция провоцировала дискуссию по этому поводу во время обсуждения какого-либо вопроса, чтобы склонить большинство на свою сторону. Используя подлинное недовольство политикой Екатерины II в Речи Посполитой и разжигая антироссийские настроения, противники Станислава Августа добивались поставленных целей, что другим путем не дало бы ожидаемых результатов.

Во время борьбы правительственного лагеря и оппозиции по вопросу о Военном департаменте посол волынский, князь стольник Ю. Чарторыский, тесно связанный с Люккезини, выступил 24 октября с речью против пребывания российских войск в Польше. Ссылаясь на доклады одного из комендантов украинских замков – Любовидзкого, князь говорил о необходимости вывода с территории Речи Посполитой российских частей. Их пребывание в Польше, по его словам, могло бы вызвать не только распространение болезней, но и вторжение в страну турецких войск. Хотя многие депутаты одобрили предложение Чарторыского, в итоге было принято решение проинформировать о сложившейся ситуации Штакельберга[502]. Оппозиция хорошо понимала, что во время войны возможность переброски через территорию Речи Посполитой войск на театр войны с Портой имела для России принципиальное значение и поэтому боялась излишне досаждать последней[503]. Уничтожение Военного департамента, так же как и нота прусского кабинета с требованием эвакуации российских войск, придали антикоролевской оппозиции смелости. 15 ноября проект Чарторыского о выводе русской армии из Речи Посполитой был единогласно принят сеймом[504].

После назначения послов Речи Посполитой к различным европейским дворам, чтобы ускорить их отъезд в страну их дипломатической миссии, а также чтобы отобрать у короля право назначений на командные должности в армии, антикоролевский лагерь попытался еще более обострить ситуацию, распустив слухи о бунтах крестьян на Украине. Объявляя эти волнения якобы следствием российской пропаганды и ввиду отсутствия ответа Екатерины II на ноту от 17 ноября, гетманская партия заставила С. Малаховского подать российскому двору повторную ноту по вопросу эвакуации русских войск[505]. В очередной раз к темам бунтов на Украине и повторного обращения с нотой к российской императрице сейм вернулся в начале января 1789 г. в связи с главной в этот период работы сейма целью оппозиции – ликвидацией Постоянного совета[506].

* * *

В первые месяцы работы Четырехлетнего сейма, в октябре 1788 – январе 1789 г., главной целью развернутой оппозицией анти российской пропаганды стали политический курс короля Станислава Августа и его ориентация на соглашение и союз с Петербургом. Широко распространенные в шляхетском обществе Речи Посполитой антироссийские настроения облегчали для противников польского короля решение этой тактической задачи.

Как явствует из сообщений польского посла в Петербурге А. Де-боли, русское правительство достаточно спокойно отреагировало на ликвидацию Военного департамента и уничтожение Постоянного совета. Но Деболи необоснованно сделал из этого вывод, что Россия смирилась с этим, хотя показное равнодушие Петербурга объяснялось только невозможностью что-либо предпринять в ситуации, сложившейся в начале русско-турецкой войны 1787–1791 гг. Наиболее важным для Екатерины II и вице-канцлера Остермана было не допустить вывода российских войск с территории Речи Посполитой, которая имела исключительное стратегической значение для успешных военных действий в Причерноморье и в Дунайских княжествах, что подчеркивал Остерман в разговорах с Деболи. В условиях войны этот вопрос имел большое значение. Запрещение российским войскам пересекать границы Польши, сопряженное с невозможностью доставки через ее территорию хлеба, оружия и снаряжения, усложняли и без того трудное положение русской армии[507].

Деболи объяснял Остерману, что упразднение Военного департамента и Постоянного совета нужно трактовать прежде всего не как антироссийские шаги, а как стремление оппозиции ограничить власть короля и восстановить прежние республиканские вольности. Демонстративная индифферентность Петербурга, вероятно, вытекала из традиционной политики российского кабинета, направленной на поддержание равновесия между королем и оппозицией. Гораздо больше российское министерство беспокоило то, что элементы «анархии» в государственном устройстве Речи Посполитой могут быть ликвидированы[508].

В Петербурге отдавали себе отчет в истинных намерениях Пруссии. Стремление Фридриха Вильгельма II возобновить союз с Россией и заставить ее согласиться на последующий раздел Польши в российской столице ни для кого не было секретом. Некоторые приближенные Екатерины II советовали ей оказывать большее расположение Пруссии (кн. Г.А. Потемкин). Однако императрица чувствовала себя глубоко оскорбленной поведением прусского короля и в конце 1788 г. даже думала об открытии против него военных действий. Австрия, которой, по мысли Екатерины, отводилась не последняя роль в реализации данного плана, отнеслась к нему холодно[509].

Вынужденная в сложившихся обстоятельствах воздержаться от военного конфликта с Пруссией, Россия решила пока открыто не противодействовать ее влиянию в Речи Посполитой. Вмешательство в польские дела было отложено до конца русско-турецкой войны. При этом в Петербурге думали, что, во-первых, эта война продлится недолго и, во-вторых, за это время Речь Посполитая не будет в состоянии усилиться настолько, чтобы Россия не смогла легко восстановить свое господство в шляхетской республике.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.