ГЛАВА 2 ВЕК НЕСЧАСТИЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 2

ВЕК НЕСЧАСТИЙ

Когда родился последний из де Куси, его поместье все еще процветало, но в Европе уже начались процессы, положившие начало несчастьям, захлестнувшим XIV столетие. Сначала установились стойкие холода, и Балтийское море дважды — в 1303 и 1306 годах — неожиданно замерзало, покрывшись льдом. Последующие годы отметились новыми холодами, а еще ураганами, проливными дождями и повышением уровня Каспийского моря. Людям XIV столетия было неведомо, что настал Малый ледниковый период, приведший в движение полярные и альпийские ледники и утвердившийся вместе с ними на континенте до 1700 года. Также они не знали, что вместе с изменением климата постепенно утратятся контакты с Гренландией, находящиеся там поселения обезлюдеют, и что в Исландии прекратится, а в Скандинавии намного уменьшится сев зерновых. Но последствия установившихся холодов европейцы хорошо ощущали: сократился вегетационный период, а с ним снизился урожай, что не могло не сказаться на удовлетворении спроса продуктов питания.

В XIII веке население увеличилось, и спрос продовольствия уравновесился с предложением, достигшим предела. Дальнейшее увеличение производства требовало освоения новых земель и создания новых ирригационных систем. Доставка продовольствия потребителям, прежде всего зерна, осуществлялась главным образом по воде. Города, удаленные от водных артерий, пользовались своими ресурсами, а когда те истощались, население голодало. В 1315 году в результате затяжных проливных дождей, сравнимых, верно, с библейским Потопом, урожай зерновых уменьшился во всех европейских странах, и голод — темный всадник Апокалипсиса — превратился в реальность. До нас дошли сведения, что кое-где люди ели своих детей, а в Польше съедали преступников после казни через повешение. В некоторые годы случались вспышки дизентерии, да и голодные годы, пусть и не повсеместно, периодически повторялись.

Но не только изменение климата привело к ополчившимся на XIV столетие бедствиям и напастям, ситуацию ухудшили сами люди. Уже в первые двадцать лет этого многострадального века один за другим последовали четыре злополучных события: гонения на римского папу королем Франции, Авиньонское пленение пап, преследование находившихся во Франции тамплиеров и крестьянское восстание «пастушков».

Наиболее пагубными стали нападки, которым подвергся со стороны французского короля Филиппа IV, прозванного Красивым, папа Бонифаций VIII. Все началось с того, что еще в конце XIII столетия король, желавший пополнить государственную казну, обложил налогом доходы церковников, не удосужившись известить об этом папу римского. В ответ Бонифаций VIII в 1296 году издал буллу «Clericos Laicos», запрещавшую священнослужителям платить какие-либо налоги. Он замечал, что прелаты стали раздумывать, не переметнуться ли им на сторону короля, и в этом видел угрозу папскому праву считать себя наместником Христа на земле.

Несмотря на откровенную враждебность Филиппа Красивого, Бонифаций в 1302 году издал еще одну буллу, «Unam Sanctam», в которой подчеркивал папское верховенство: «Путь к спасению всякого человека заключается лишь в одном: быть подвластным папе римскому». Тогда Филипп решил отдать папу под суд и обвинил его в ереси, богохульстве, симонии и колдовстве (включая общение с домашним демоном, принимающим обличья животных). В то же время Бонифаций готовил новую буллу, отлучавшую Филиппа от церкви. Но 7 сентября 1303 года агенты короля вместе с настроенными против папы римского итальянскими чиновниками схватили восьмидесятишестилетнего Бонифация в летней резиденции в Ананьи вблизи Рима, чтобы доставить его во Францию и передать судебным властям. Через три дня Бонифация освободили жители Ананьи, но от сильного душевного потрясения папа вскоре скончался.

Под давлением Филиппа Красивого новым папой был избран под именем Климент V француз. Однако он не отправился в Рим, чтобы там взойти на папский престол, ибо боялся мести итальянцев за унижение Бонифация, хотя те называли другую причину нежелания нового папы водвориться, как и прежние папы, в Риме: Климент Уне хотел оставлять свою возлюбленную, француженку графиню де Перигор, дочь графа де Фуа. В 1309 году он обосновался в Провансе в городе Авиньон вблизи устья Роны. Авиньон находился в сфере французского политического влияния, хотя формально Прованс входил в состав Неаполитанского королевства. С этого времени началось Авиньонское — или, как еще говорят, вавилонское — пленение пап, шести сменявших друг друга на папском престоле французов.

Потерпев поражение в борьбе с возвышавшейся во Франции королевской властью, папы стали служить политическим орудием французских монархов, но в то же время они пытались сохранить свой престиж и сосредоточили деятельность на финансовых операциях, стараясь извлечь доход из всех статей управления религиозным сообществом.

Мало того, что папство получало церковные десятины, отчисления-аннаты и налоги с папских поместий, фьефов; теперь каждая церковная должность, всякое предоставление привилегий, каждая индульгенция, словом, все — от кардинальской шапки до памятки пилигриму — шло на продажу. Кроме того, папство начало прибирать к рукам часть добровольных пожертвований и посмертных приношений ушедших в мир иной верующих, собирать «лепту святого Петра» с христианских стран и брать специальный налог с участников крестовых походов, хотя религиозный характер последних уже превратился в условность.

Наибольшие доходы приносила торговля церковными должностями, а таковых было немало: около семисот (по числу епархий) епископских должностей и бессчетное количество менее значимых. Папы все больше и больше приберегали бенефиции для продажи, разрушая выборный принцип. Если выборы, положим, епископа, все-таки проводились, папство брало деньги за утверждение новоизбранного. Чтобы получить бенефицию, епископ или аббат давал курии взятку, а затем в течение первого года службы расставался с примерно третью своих доходов и знал, что, когда умрет, его собственность отойдет ненасытному папе.

Угроза анафемы, наиболее жесткого наказания, накладываемого церковью за ересь и тяжкие преступления — «наказанием этим человек отвращается от истинной веры и попадает под власть Сатаны», — стала использоваться для вымогательства денег. Использовала церковь и другие пути пополнить свои доходы. Так, однажды скончавшегося епископа не хоронили по христианскому обычаю до тех пор, пока наследники не оплатили его долги, что сопровождалось смутой в епархии, ибо верующие увидели, что их епископ лежит непогребенным, не отпетый и лишенный упования на спасение.

За деньги можно было узаконить незаконнорожденных детей[2], расчленить труп для захоронения в разных местах, вступить в брак с родственником (при этом устанавливалась денежная шкала, зависевшая от степени родства новобрачных), получить разрешение на торговлю с магометанами, а новообращенный еврей мог посетить своих родителей-иудеев. Пользователи подобных услуг платили итальянским банкирам, но деньги в конечном счете оседали в папском дворце. По свидетельству Альваро Пелайо, представителя Испании в папской курии, он не раз наблюдал, как в папском дворце священники «со сладострастием считают деньги, лежащие грудами перед ними».

Особенно большие деньги папство взимало при назначении на должность с явными нарушениями. Так, папство закрывало глаза на то, что назначенец не достиг необходимого двадцатипятилетнего возраста, не был посвящен в сан и не сдал экзамен на грамотность. Однажды в Богемии в начале XIV столетия семилетнему мальчику предоставили церковный приход с годовым доходом в двадцать пять гульденов. Другому лицу дали подняться по иерархической лестнице, переступив через две ступени. Младшие сыновья знатных людей нередко становились архиепископами в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет. Сроки пребывания в должности предоставлялись короткие, чтобы человек перед вступлением в новую, более высокую должность вновь раскошеливался.

Продажа должностей приводила к тому, что зачастую священниками становились невежественные, а то и просто глупые люди. К примеру, епископ Дарема в 1318 году при своем посвящении в сан не смог понять и прочитать на латыни слово «загадка» (aenigmate) и в конце концов буркнул на родном языке: «Пусть это слово понимается, как звучит». В другой раз во время службы он не смог выговорить слово «цивилизованный» (metropolitans) и в сердцах произнес: «Клянусь святым Людовиком, это слово придумал неотесанный человек!». Неподготовленные священники приводили паству в уныние, ибо считалось, что служители церкви — посредники между людьми и Богом. Хронист Генри Херефордский отмечал, что у курии можно купить всякую должность, и с возмущением восклицал: «Взгляните беспристрастно на наших священников, и тогда вы содрогнетесь от ужаса!».

Практика продажи должностей и услуг приводила к выхолащиванию религиозных установлений. Теоретически искупление за грехи можно было заслужить лишь паломничеством, но грешнику не было особой нужды отправляться в Иерусалим или Рим, если он был в состоянии купить себе индульгенцию.

Сами же папы, по словам Петрарки, «потомки бедных рыбаков Галилеи, утопали в золоте и пурпуре». Иоанн XXII, папа с хваткой Мидаса, пребывавший у власти с 1316 по 1334 год, выписал из Дамаска для своего гардероба сорок отрезов лучшей парчи, заплатив за покупку 1276 золотых флоринов, и потратил еще большую сумму на меховые изделия, включая горностаевую подушку. Экипировка его приближенных обходилась в семь-восемь тысяч флоринов в год.

Бенедикт XII и Климент VI, последовательно взошедшие на папский престол следом за Иоанном, построили на высоком берегу Роны огромный, но неудачно спроектированный дворец — пирамидальное нагромождение крыш и башен, обнесенное двенадцатифутовыми зубчатыми стенами, что придавало ему некое сходство с замком.

Ворота дворца выходили на площадь, на которой в определенное время неизменно собиралась толпа, чтобы полюбоваться на появление папы, который выезжал из ворот на ухоженном белом муле в сопровождении кардиналов, «роскошно одетых, высокомерных и алчных», как определил их сущность Петрарка. В коридорах дворца сновали легаты, отправлявшиеся выполнять различные поручения или возвратившиеся после выполнения миссии, а также многочисленные местные служащие. В приемной толпились просители, а во дворе — пилигримы, надеявшиеся на благословение папы. В залах дворца прохаживались пышно одетые приближенные к папе люди — мужчины и женщины — в сопровождении рыцарей, оруженосцев и слуг. Прислуга дворца состояла из примерно четырехсот человек, и все они — капелланы, камергеры, привратники, стражники, виночерпии и прочие — имели здесь и стол, и дом, и сносное жалование.

Изразцовые полы замка были декорированы рисунками фантастических животных, цветов и гербов. Климент VI, поклонник всего прекрасного, имевший в своем гардеробе тысячу восемьдесят горностаевых шкур, пригласил Маттео Джованетти и живописцев из школы Симона Мартини расписать стены дворца картинами на библейские темы. Исключение он сделал для своего кабинета, на стенах которого красовались сцены соколиной охоты, травля оленя, фруктовый сад и живописный пруд с группой купальщиков — то ли женщин, то ли детей (восприятие зависело от моральных устоев созерцателя сцены).

Гости папы пировали в роскошном зале, украшенном фламандскими гобеленами и шелковыми шпалерами. На столах царствовала золотая и серебряная посуда. Эти приемы своей помпезностью превосходили празднества при королевском дворе. В сороковых годах XIV столетия Петрарка писал:

«Я живу в западном Вавилоне, где прелаты проводят время за пиршественными столами, гарцуют на белоснежных породистых скакунах, убранных золотом, которых, верно, не преминут подковать золотыми подковами, если только Господь не осудит эту вопиющую роскошь».

Петрарка считал Авиньон «отвратительным городом», изъеденным всемогущей коррупцией и утопающим в грязи и смраде. Город, наводненный посланниками, купцами, ремесленниками, астрологами, паломниками, ворами и проститутками, не справлялся, в отличие от двора, с удалением нечистот. Во дворце два нижних этажа одной из многочисленных башен были отведены под уборные, снабженные канализационной системой, что использовала кухонный водосток и воды подземных ручьев, к ней подведенных. Город же задыхался от нечистот, что отмечал посланник Арагона при папском дворе. По этой же причине Петрарка перебрался в близлежавший Воклюз.

И все же Авиньон, более доступный, чем Рим, привлекал визитеров со всей Европы: писателей, ученых, живописцев, врачей и юристов, поэтов и менестрелей. Многие находили в городе своего Мецената, пусть и нажившего состояние неблаговидным путем. Многие отзывались об Авиньоне с презрением, но все равно посещали город. Святая Бригитта, знатная овдовевшая шведка, жившая в Риме и нередко обличавшая нравы своего времени, называла Авиньон «нивой, на которой произрастают алчность и чванство, дают всходы людские слабости и пороки и процветает коррупция».

Коррупция нуждается во взаимной поддержке коррумпированных сторон, и церкви приходилось делиться доходами с королем. Так, в частности, церковь отчисляла в государственную казну часть подати, взимавшейся на организацию крестовых походов, и такое распределение этих денежных средств было в конце концов узаконено короной.

Коррупция пронизала всю церковную иерархию, во главе которой вместе с папой стояли его прелаты, подражавшие папе роскошеством одеяний. От них старались не отставать и церковники рангом ниже. В 1342 году архиепископ Кентерберийский жаловался на то, что «священники одеваются как миряне, носят верхнее платье в красную и зеленую клетку с чрезмерно широкими рукавами, обнажающими меховую или шелковую подкладку, а вдобавок к этой одежде — расшитый золотом пояс с прилаженным к нему кошелем и остроносую обувь». Кроме того, некоторые состоятельные священники держали шутов, собак, соколов, а за пределы страны выезжали в сопровождении пышной свиты.

Но не промах были и сами епископы. Купив свою должность за стоимость годового дохода, они старались возместить денежные потери за счет подчиненных им священнослужителей, вплоть до монахов и продавцов индульгенций.

Продавцы индульгенций обеспечивали людям прощение любых грехов, от чревоугодия до убийства, отменяли обеты воздержания, к примеру обет поститься, и освобождали грешников от церковного наказания. Когда им поручали собирать средства на крестовый поход, они, по словам Маттео Виллани, «у людей, не имевших денег, отбирали белье, шерстяную материю, различную домашнюю утварь, зерно и фураж». Продавцы индульгенций обещали людям спасение, злоупотребляя их доверчивостью и нуждами. Чосер в «Кентерберийских рассказах» создал образ продавца индульгенций, неприятного типа с безжизненными прядями льняных и длинных, до плеч волос, без всякой, как у евнуха, растительности на теле, с козлиным голосом и блестящими заячьими глазами, пускавшегося на всевозможные уловки и трюки, чтобы одурачивать людей.

У приходских священников деятельность продавцов индульгенций восторга не вызывала, ибо те не только освобождали грешников от церковного наказания, но и проявляли свою активность на чужой территории, собирая дань с верующих во всякое удобное для себя время — как в сельские праздники, так и в дни похорон усопших, чем наносили немалый урон доходам священников. Однако система работала, ибо продавцы индульгенций делились выручкой с папством.

По существу, продавцы индульгенций сами грешили, но еще большее недовольство вызывали другие греховодники — бессовестные монахи и члены нищенствующих католических орденов, странствующие монахи, претендовавшие на особую близость к Богу. Они славились как распутники и соблазнители женщин. В поэме XIV столетия рассказывается о том, что едва муж уходит из дому, к его жене под видом разносчика украшений приходит монах.

Лишь муж за порог,

К его жене спешит монах.

Ему неведомы и стыд, и страх.

С делом своим справляется достойно

И дарит мужу ребенка, а то и двойню.

В произведениях Боккаччо, во французских фаблио и в других ходивших в народе сочинениях того времени часто высмеивался приносившийся монахами обет безбрачия. Монахи увивались около женщин и зачастую имели любовниц. «Монах возлежал на ложе с женой рыцаря», — так начинается один из средневековых рассказов. В другом рассказе говорится о том, что «монах со своей любовницей улегся в постель». В монастыре, где Петр Пахарь служил поваром, сестра Пернелл была «сожительницей священника». Описанные Боккаччо жуликоватые странствующие монахи неизменно попадали в затруднительные и комичные положения, становясь жертвой собственного разврата. Однако в реальной жизни грехи монахов вызывали не смех, а тревогу и беспокойство, ибо вставал законный вопрос: если монахи утратили свою святость, то как они могут спасать души людей? Греховная жизнь монахов вызывала враждебность, иногда они даже подвергались физическому насилию. В хронике 1327 года безнравственное поведение странствующих монахов решительно осуждается.

В соответствии с воззрениями святого Франциска, основателя ордена францисканцев (одного из нищенствующих орденов), членам этого ордена следовало странствовать по свету, ходить босыми среди простого народа, проповедовать любовь к бедным людям и жить в святости и добре, не помышляя о деньгах и других благах мирской жизни. Однако, вопреки этим установлениям, орден францисканцев обзавелся обширными землями, строил монастыри и создал собственную «служебную лестницу». Понимая, что дела ордена расходятся с первоначальной концепцией, святой Франциск, отвечая послушнику, пожелавшему иметь псалтырь, урезонивал его: «Когда ты получишь псалтырь, тебе захочется иметь требник, а получив требник, ты, подобно прелату, сядешь на стул и с важным выражением на лице скажешь своему брату: „Брат, принеси мне мой требник“». В некоторых монашеских орденах у монахов имелись карманные деньги, да еще сбережения, которые они охотно ссужали с выгодой для себя. Монахам в некоторых монастырях ежедневно полагался галлон пива, они ели мясо, носили меховую одежду и драгоценности, имели прислужников. Втеревшись в доверие к знатным людям, францисканцы, бывало, служили у них капелланами или даже советниками, а то и трапезничали вместе с хозяевами.

Как и продавцы индульгенций, монахи беззастенчиво обманывали людей, продавая им всевозможные поддельные раритеты. В сочинении Боккаччо странствующий монах Циполла продает простаку перья ангела Гавриила, упавшие в спальню Девы Марии во время Благовещения. Но и в реальной жизни подобные надувательства были не редкостью. Один странствующий монах умудрился продать часть куста, из середины которого Господь наставлял Моисея, законодателя древних евреев. Некоторые странствующие монахи продавали индульгенции из Сокровищницы заслуг, помещенной на небо по распоряжению святого Франциска. Когда Джона Уиклифа спросили, на что такие индульгенции годны, он ответил: «Покрывать вместо крышки горшочки с горчицей». Странствующих монахов одни искренне презирали, а другие почитали и опасались, ибо считалось, что они обладают ключом к спасению.

Насмешки над церковью могли привести к суждению, будто эта организация так сильно поражена лицемерием и продажностью, что дни ее сочтены. Однако на самом деле церковь настолько укоренилась в структуре общества, что ее положение было предельно прочным. Христианство в средневековье определяло повседневную жизнь людей и даже наставляло их в мелочах, да еще с выгодой для себя. Так, церковь разработала памятку для варки яиц: «варить в течение того времени, которое уходит на чтение молитвы».

Без руководительства церкви не обходились ни рождение человека, ни его смерть, ни женитьба, ни система питания, предусматривающая посты. Она оказывала давление на науки: медицину, юриспруденцию, философию. Человек не мог выбирать, следовать ему церковным установлениям или нет, соблюдение этих правил было неукоснительным.

Религия была неотъемлемой частью жизни, и церковь не противилась, когда ежегодно в рождественскую неделю ее церемонии — какими бы священными они ни были — пародировались на Празднике дураков: это народное празднество вреда церкви не приносило.

Устроители праздника из священников низкого ранга — кюре, викарии, иподьяконы — избирали в храме короля дураков, нарекая его папой, аббатом или епископом. Этому человеку брили наголо голову, а потом облачали его в вывернутую наизнанку ризу. Церемония сопровождалась сквернословием и непристойными жестами, по храму участники этого своеобразного праздника расхаживали с кадилами, сделанными из поношенных башмаков и испускавшими смрадный дым. Другие играли в кости на алтаре или со смаком угощались кровяной колбасой. Одни были одеты, как женщины, другие, как менестрели, третьи были в звериных шкурах. Король дураков принимался благословлять всех присутствовавших в бессмысленных выражениях, в ответ неслись улюлюканье и непристойные песни. Наконец король дураков выходил из церкви и призывал всех следовать за собой. Его усаживали в повозку, которую тащили по городу сквозь собравшуюся толпу. Король дураков раздавал фальшивые индульгенции, что сопровождалось всеобщим свистом и гиканьем. За ним следовали повозки с навозом, и голые мужчины, их волочившие, бросали этот помет в толпу под хохот зевак. Шествие не обходилось без танцев и обильных возлияний. Весь этот праздник являлся пародией на хорошо знакомые, но утомительные и часто не имевшие смысла церковные ритуалы.

В повседневной жизни церковь защищала, врачевала и утешала людей. Дева Мария и покровительствующие людям святые оказывали помощь в беде и оберегали от таившихся повсюду сил зла. Города, гильдии и отдельные люди имели своих покровителей. Лучникам покровительствовал святой Себастьян, пронзенный стрелами по приказу римского императора, пекарям — святой Оноре (знаком его почитания служила печная серебряная лопатка и три поджаристые буханки), морякам — святой Николай, однажды спасший в море детей, путешественникам — святой Христофор, носивший на плече младенца Иисуса. Монашеским филантропическим братствам покровительствовал святой Мартин, отдавший бедному половинку своего плаща, а незамужние девушки полагались на милости святой Катерины. Покровительствующие людям святые были их благодетелями всю жизнь. Они лечили от недугов, утешали в горе, при крайней нужде сотворяли чудо. Святых изображали на хоругвях, на входах в ратуши и часовни, на медальонах.

Наиболее милосердной и полной сострадания ко всяким несправедливостям, обидам и бедам слыла Богородица, всегда готовая прийти людям на помощь. Она освобождала узников из тюрьмы, а голодающих кормила собственным молоком. Один из хронистов рассказывает, как некая обездоленная крестьянка вылечила своего сына от бельма на глазу. Она привела ребенка в церковь Сен-Дени, преклонила колени перед изображением Богородицы, прочитала «Аве Мария» и осенила сына крестом с помощью священной реликвии — гвоздя со Святого распятия. После этого бельмо мгновенно исчезло, и возликовавшая женщина вернулась домой вместе с сыном, который более никогда не жаловался на зрение.

Не отказывала в помощи Богородица и преступникам, вне зависимости от тяжести их вины. В «Чудесах Богоматери», цикле театральных городских представлений, Дева Мария идет навстречу любому злодею, если тот покаялся. Так, некую женщину, обвиненную в том, что она наняла двух человек, чтобы покончить со своим свекром, с которым вступила в связь, возвели на костер, но она успела обратиться за помощью к Богоматери, и та, неожиданно появившись, предотвратила вспышку костра. Увидев такое чудо, власти отпустили женщину на свободу, и она, раздав свои деньги и имущество бедным, ушла в монастырь.

Около тысячи лет церковь разъясняла людям смысл и цели жизни. Она утверждала, что человеческая жизнь на земле есть лишь временное прибежище на пути к Богу и к Новому Иерусалиму, «другому нашему дому». Петрарка писал своему брату, что жизнь — «утомительное и трудное путешествие к вечному дому, к которому мы стремимся; если же мы пренебрежем нашим спасением, то нас ожидает тягостный путь к вечной смерти». Церковь предлагала людям спасение, обрести которое можно, лишь соблюдая церковные ритуалы с помощью священнослужителей. «Extra ecclesim nulla salus» («Вне Церкви спасения не сыскать») — таково было правило жизни.

Альтернативой спасению были ад и вечные муки, выразительно изображенные в средневековом искусстве. В аду грешников подвязывают за язык к горящим деревьям, другие горят в печах, неверующие задыхаются в смрадном дыму. Слабые в вере падают в черные воды бездны и утопают соразмерно своим грехам: прелюбодеи по ноздри, обидчики ближних — по брови. Некоторых в аду проглатывают огромные страшные рыбы, других истязают демоны, третьих терзают змеи. Иные мучаются от голода, и хотя над ними висят ветки с плодами, они не в силах насытиться, ибо когда протягивают к плодам руки, ветви отодвигаются. Над дверьми каждого католического собора для всеобщего обозрения вырезались познавательные картины: бесы влекут связанных веревками грешников к котлу с адским огнем, а ангелы ведут другую, намного меньшую группу, в ином направлении, сулящем блаженство.

В средневековье не сомневались, что большинство людей обречено на вечные муки. Salvandorum paucitas, damnandorum multitude (спасаются немногие, большинство осуждается за грехи) — это суждение не менялось от Августина до Фомы Аквинского. Во время Потопа в ковчеге Ноя спаслись члены его семьи, что, как полагают, указывает на количество уцелевших во время этого бедствия (приблизительно 1 из 1000 человек или даже 1 из 10 000). Однако эта оценка значения не имеет: церковь давала надежду на спасение всем, кроме неверующих в Христа. Обрести спасение могли даже грешники, ибо считалось, что грехи свойственны человеку, но они могут быть прощены путем покаяния. «Обратись ко мне, грешник, — говорил некий сектант-лоллард на проповеди, — ибо Бог знает твои грехи и не отвергнет тебя. Обратись ко Мне, говорит Господь, и я приму тебя в Свое лоно и дарую тебе благодать».

Когда простые люди приходили в церковь, они оказывались в мире великолепия, богатства и красоты, чего в повседневной жизни были полностью лишены. Однако эту роскошь и красоту они создавали собственными руками. Они возводили в нефе колонны, поднимающиеся к церковному своду, вырезали из камня фигуры апостолов, выкладывали мозаичные полотна с изображением хора ангелов с распростертыми крыльями… Они выполняли эти работы во имя Бога, что придавало им гордость и делало бедняков творцами прекрасного.

О бедняках — нуждающихся, больных, сиротах, калеках, прокаженных, слепых, слабоумных — заботилась церковь, а не правительство, раздавая им подаяния и уверяя, что скромная, скудная жизнь — гарантия благодати на небесах. Этому принципу следовали и знатные люди, подававшие милостыню, и священнослужители — когда деньгами, а когда остатками пищи с собственного стола. Пожертвования из разных источников поступали также в больницы, первостепенные получатели церковной благотворительности. Занимались филантропией и купцы, отчисляя от сделок определенную сумму денег, чем, как они полагали, покупали себе спокойствие духа при ведении богопротивных дел. Эти траты купцы заносили в свои гроссбухи в графу «отчисления Богу», полагая, что Бог — представитель бедных людей. Христианским долгом также считалось обеспечение приданым бедных девушек. Некий гасконский сеньор, живший в XIV столетии, выделял по сто ливров тем девушкам, которых он соблазнил, «если их только можно сыскать».

Занимались благотворительностью и корпоративные учреждения, считавшие помощь бедным своей религиозной обязанностью. Гильдии мастеровых и ремесленников отчисляли от прибыли бедным определенную сумму, именуя ее «честными деньгами». Городские магистратуры учреждали фонд подаяний и «стол для бедных». В праздничные дни они приглашали двенадцать бедняков, за праздничный стол, а в святую пятницу мэр или другой влиятельный человек мыл нищему ноги. Однажды, когда Людовик Святой руководил такой церемонией, его биограф и приближенный сир де Жуанвиль в ней участвовать отказался, сославшись на то, что если он дотронется до ног нищего, его тут же стошнит. Любить бедных порой было нелегким делом.

Священнослужители, вероятно, были не более жадными и развратными, чем миряне, но поскольку повсеместно считалось, что они лучше и ближе к Богу, их недостатки и слабости привлекали больше внимания. Климент VI был падок на роскошь, но в то же время слыл добрым и отзывчивым человеком. Приходские священники отправлялись исповедовать умирающего даже в самый отдаленный дом своего прихода в любую погоду.

В «Кентерберийских рассказах» о приходском священнике говорится:

Он грешных прихожан не презирал

И наставленье им преподавал,

Не жесткое надменное пустое,

А кроткое, понятное простое.

Благим примером направлял их в небо

И не давал им камня вместо хлеба.[3]

Тем не менее недовольство церковью росло. Простые люди начали нападать на папских сборщиков податей, и даже епископы не чувствовали себя в безопасности. В 1326 году на волне антиклерикализма толпа обезглавила епископа Лондонского и оставила его обнаженное тело на улице. В 1338 году огромная толпа напала на епископа Констанцского, нанесла увечья людям из его свиты, а самого епископа препроводила в тюрьму.

Начались распри и среди самих священнослужителей. В Италии возникло еретическое крестьянско-плебейское движение фратичелли (спиритуалов), леворадикального крыла католического ордена францисканцев. Фратичелли выступали против обогащения церкви и ратовали за ее превращение в сообщество праведников. Движение бедняков исходило из сущности христианской доктрины, предписывавшей отказ от любых материальных благ, — идеи, внесшей разлад в классический мир. Согласно этой доктрине, Бог позитивен, земная жизнь негативна, а святость достигается лишь отказом от мирских ценностей. Чтобы одержать победу над плотью и обрести счастье в загробном мире, следует соблюдать пост и придерживаться безбрачия. Согласно тому же установлению, деньги суть зло, красота — напрасные хлопоты, честолюбие — безнравственная гордыня, плотские желания — похоть, намерения добиться успеха в жизни и даже стремление к знаниям — пустое тщеславие. Люди, не стремящиеся к духовной жизни, считались грешниками. Христианским идеалом был аскетизм — отрицание чувственного бытия. В результате под влиянием церкви жизнь превращалась в постоянную борьбу против чувственных помышлений, сопровождавшуюся неминуемыми грехами и отпущениями грехов.

Время от времени члены общин, противостоявших господствовавшей католической церкви, заметно активизировались, пытаясь ликвидировать проявления материального мира, чтобы стать ближе к Богу путем уничтожения всеохватывающих цепей частной собственности. Церковь, владевшая целым арсеналом недвижимости, инкриминировала этим общинам отклонение от норм христианской религии и объявляла их еретическими. Упорное указание фратичелли на совершенную бедность Христа и апостолов было весьма неудобно авиньонскому папству, и оно в 1315 году осудило эту доктрину как «ошибочную и вредную», а когда фратичелли отказались прекратить свою деятельность, их отлучили от церкви. В Провансе были преданы суду инквизиции двадцать семь членов движения фратичелли, и в 1318 году их сожгли на костре в Марселе.

В то же время начались выступления против притязаний папства на светскую власть. В 1324 году Марсилий Падуанский написал книгу «Защитник мира», в которой утверждал, что светская власть выше духовной, и ратовал за господство государства над церковью. В том же году автора вредной, крамольной книги отлучили от церкви. Двумя годами позже та же участь постигла Уильяма Оккама, английского францисканца, философа-номиналиста и сторонника интеллектуальной свободы. Он выступал против авторитарности церкви и защищал королевскую власть в ее борьбе с папством. После того как папа Иоанн XXII предал Оккама анафеме, тот обвинил папу в семнадцати заблуждениях и семи ересях.

Находились в разладе с церковью и средневековые предприниматели и дельцы, что обуславливалось негативным отношением церкви к предпринимательству и коммерции. Церковь утверждала, что деньги — зло, доход свыше минимально необходимого для поддержания дела — не что иное, как алчность, ростовщичество — тяжкий грех, а перепродажа приобретенных оптом товаров по более высокой цене воистину аморальна. Святой Иероним утверждал: «Купцы небогоугодны».

Предприниматели и купцы жили в повседневном грехе и в противоречии с церковным установлением продавать товары по «справедливой цене». Церковь полагала, что ремесло должно обеспечивать человеку лишь средства к существованию, а стоимость готовой продукции — слагаться из цены затраченного труда и стоимости сырья. Чтобы предприниматели не имели существенных преимуществ друг перед другом, им запрещалось использовать новые инструменты и технологии, продавать товары ниже установленной стоимости, работать при искусственном освещении, использовать в работе подмастерьев сверх необходимого, жену и малолетних детей, а также рекламировать или просто нахваливать собственную продукцию. Такие установления подавляли инициативу и были противны природе предпринимательства. Порицание технического прогресса и развития бизнеса приносило значительно больший вред, чем осуждение чувственного бытия человека.

Наибольшей активностью в сфере обращения денег в средневековье выделялось греховное ростовщичество, способствовавшее подготовке условий для возникновения капиталистического способа производства. Обществу были необходимы ссуды и инвестиции, а церковная доктрина их запрещала, но она была такой сложной для восприятия, что «даже умный человек» путался в ее положениях, а при необходимости находил для себя лазейку, чтобы ее обойти. Но главным образом ростовщичеством занимались евреи, выполнявшие, как считалось, грязную, нереспектабельную работу. Ростовщики взимали за ссуду процент, достигавший порой огромных размеров, не обращая внимания на усилия богословов и канонистов, знатоков церковного права, пытавшихся установить размер этого процента от десяти до двадцати годовых.

Грешили против церковных установлений также купцы, регулярно платившие штрафы за нарушение этих правил и поступавшие дальше, как прежде. Богатство Генуи и Венеции возникло благодаря активной торговле христиан с иноверцами, несмотря на запрещение церкви. В те времена ходило ироническое суждение: «Вряд ли можно себе представить сундук купца без изображения на нем дьявола». Видел ли сам купец дьявола, когда считал свои деньги, испытывал ли чувство вины, сказать затруднительно. Франциско Датини, купец из Прато, судя по его письмам, жил в постоянной тревоге за свое дело, но его озабоченность главным образом вызывалась утратой состояния, а не страхом перед Всевышним. Он, должно быть, стремился примирить дело с установками христианства, ибо на его гроссбухе было начертано: «Во имя Бога и прибыли».

Расслоение на богатых и бедных в средневековье стало крайне заметным. Получив контроль над сырьем и средствами производства, владельцы предприятий то и дело снижали зарплату работникам. Теперь бедняки считали их не защитниками, а своими врагами, библейскими богачами, которым уготован адский огонь. Но от этого легче не становилось. Они ощущали несправедливость и безжалостность мира, их окружавшего, и это чувство стало выливаться в бунтарство.

В средневековье считалось, что правители должны стоять на страже интересов народа, проводить требуемые реформы, облагать налогами как бедных, так и богатых. На практике выходило иначе. В восьмидесятые годы XIII столетия французский юрист Филипп де Бомануар писал, что «имели место акты насилия со стороны бедняков, ибо те полагали, что отстоять свои права можно лишь силой». Далее де Бомануар сообщал, что бедняки стали объединяться, отказываются работать за нищенскую зарплату и учиняют расправу над теми работниками, кто их не поддерживает. По мнению Бомануара, такие действия наносят вред обществу, ибо «общественные интересы не должны страдать от прекращения работы на производстве». Он предлагал строптивых работников арестовывать, сажать в тюрьму и штрафовать каждого на 60 су, как это принято за нарушение общественного порядка.

Наиболее значительные волнения наблюдались среди ткачей Фландрии. В средневековье текстильное производство было наиболее развито, и Фландрия стала главной ареной трений и разногласий в зарождавшемся капиталистическом обществе. В свое время объединенные общим ремеслом в гильдии, мастера, квалифицированные и неквалифицированные рабочие (подмастерья) разделились на хозяев и наемных рабочих. Гильдии превратились в корпорации, управлявшиеся предпринимателями, и рабочие в этих профессиональных объединениях не имели ни прав, ни голоса.

Крупные предприниматели брали в жены аристократок, вдобавок к своим городским домам покупали загородные поместья, влились во второе сословие и стали играть видную роль в городском самоуправлении. Они строили церкви, больницы, суконные ряды, мостили улицы, совершенствовали систему канализации. Но большую часть муниципальных расходов составляли поступления с налогов от продажи товаров широкого потребления — зерна, вина, пива, торфа, — что приводило к подорожанию такого рода товаров и перекладыванию всей суммы этих налогов на покупателей. Оказавшиеся у власти предприниматели поддерживали друг друга и всеми силами цеплялись за свои полномочия. Так, в Генте долгое время находились у власти тридцать девять предпринимателей, составлявшие три группы по тринадцать человек в каждой, сменявших ежегодно друг друга. Двенадцать магистратов, приходивших на смену друг другу три раза в году, управляли Аррасом. Власть в Руане принадлежала ста пэрам, наследственно управлявшим этим промышленным городом. Они назначали мэра и других важных должностных лиц. При удаче и известной напористости в городскую элиту могли влиться и предприниматели категорией ниже, а вот ремесленники не имели ни политических прав, ни надежды на лучшее будущее.

И все же многие люди находили себе утешение в повседневной обыденной жизни, пользуясь поддержкой товарищей. В средневековье люди жили тесными группами, являясь членами религиозных и рыцарских орденов, различных братств и союзов. Они не были одиноки. Даже женатые люди спали в одной комнате со своими детьми и слугами. Одинокую жизнь вели лишь отшельники и затворники. Если знатные люди становились членами рыцарских орденов, то простолюдины объединялись в братства по месту жительства или по роду занятий.

Члены братства простолюдинов, насчитывавшего от двадцати до ста человек, помогали друг другу в повседневных делах, совместно участвовали в религиозных обрядах и сообща развлекались. Они провожали до городских ворот своего сотоварища, отправившегося в паломничество, и хоронили того из собратьев, кто умирал. Если кто-то из них совершал преступление и был приговорен к смертной казни, остальные провожали его до эшафота. Если случалось, что кто-то из них утопал в реке, остальные три дня секли эту реку кнутами (однажды досталось неповинной Гаронне). Если член братства умирал должником, то остальные оплачивали его похороны, а потом помогали его семье. Парижские скорняки платили заболевшим членам своего братства 3 су в неделю во время их неработоспособности. Эти расходы покрывались членскими взносами, собиравшимися пропорционально доходам участников братств.

Члены таких союзов устраивали театральные представления, в которых играли сами, а также различные спортивные состязания с обязательными призами. По случаю они приглашали выступить по назревшей теме ораторов, а то и священников. По праздникам, усыпав цветами улицы и сами принарядившись, они организовывали процессии, впереди которых несли свой «штандарт», а также статую или образ святого, который им покровительствовал.

При возможности братства оказывали помощь церквям, выполняя различные строительные работы, а если им доводилось оплачивать художественную отделку, то они себя чувствовали покровителями искусств наравне со знатными и состоятельными людьми. Крепко стоявшие на ногах братства занимались благотворительностью: жертвовали деньги на содержание больниц, раздавали милостыню и съестные припасы бедным. Парижские бакалейщики оказывали помощь слепым, а торговцы мануфактурой — людям, угодившим в тюрьму.

В 1320 году недовольство сельской бедноты своим положением вылилось в восстание «пастушков», получившее такое название потому, что начали его пастухи. Восстание было вызвано начавшимся обезземеливанием крестьянства и увеличением крестьянских повинностей. Начиная с 1250 года крестьяне стали отказываться возделывать землю феодального сеньора, молотить его зерно, заготавливать ему сено и работать на его мельнице. Несмотря на штрафы и наказания, крестьяне без разрешения захватывали свободные земли, нападали на управляющих поместьями феодалов, освобождали из тюрьмы своих сотоварищей.

Угнетение крестьян феодалами и выступления бедноты вызывало тревогу в обществе. Жак де Витри, автор нравоучительных рассказов и поучений, писал, что те, «кто наживается на поте и крови бедных, будут выть в аду от страшных мучений». Далее он писал: «то, что бедняки зарабатывают за год, знатные люди получают за час». Де Витри также выступал против незаконного обложения налогами бедняков и неуемного увеличения крестьянских повинностей. Еще он писал, что богатым не следует презирать бедных, ибо такое к ним отношение вызывает ответную ненависть. Де Витри также предупреждал: «Бедные могут не только приносить нам большую пользу своим трудом, они вполне способны причинить нам и великое зло. Тому есть подтверждение: крестьяне уже убили многих своих хозяев и сожгли их дома».

В те времена среди народа ходило пророчество, что однажды наступит голод и тогда бедняки восстанут против властей, низвергнут церковь и некую могущественную державу, а после невиданного доселе кровопролития наступит время единства и равенства, и люди станут поклоняться единому богу. Смутные разговоры о новом крестовом походе, подстрекательские выступления отлученного от церкви монаха и лишенного духовного сана священника вкупе с пророчеством, возмутившим спокойствие, побудили крестьян и бедноту Северной Франции двинуться маршем на юг страны в поисках лучшей доли. Во время этого выступления, получившего название восстания «пастушков», похожего на «неожиданный и стремительный ураган», к восставшим присоединялись все новые люди, недовольные своим положением, и вскоре на юг двигалась целая армия, бравшая приступом аббатства и замки, сжигавшая городские ратуши и открывавшая тюрьмы. Когда восставшие вступили в Южную Францию, они принялись за уничтожение евреев.

Евреи соприкасались с остальным миром благодаря ростовщическим операциям еврейской верхушки, и многие крестьяне попадали от них в зависимость, не в силах расплатиться по ссудам и множа свои долги. В 1306 году Филипп Красивый изгнал евреев из Франции, и крестьяне сочли, что их долги ликвидированы, но сын Филиппа Красивого Людовик X разрешил евреям вернуться на том условии, что они станут выплачивать короне две трети своих доходов от взимаемых процентов и долгов с населения. Обострение былой ненависти к евреям привело «пастушков» к тому, что они истребили почти все еврейское население от Бордо до Альбы. Несмотря на королевский указ защищать евреев, местные власти не смогли удержать восставших от самоуправства, а иногда сами им помогали.

Евреи считались «презренными иноверцами», чему способствовала церковная пропаганда, и даже наиболее благочестивые люди, такие, как Людовик Святой, питали к евреям стойкую антипатию. В простонародье считалось, что грабить евреев и даже их убивать — дело святое. «Пастушки» истребляли и прокаженных, обвиняя последних в том, что, вступив в сговор с евреями, они отравляли колодцы. В 1321 году преследование людей, страдавших проказой, было узаконено королевским указом.

Расправляясь со священнослужителями и захватывая церковную собственность, «пастушки» навели в стране такой страх, что у знатных людей стыла кровь при виде любой толпы. В конце концов папа Иоанн XXII запретил под страхом смерти снабжать «пастушков» продовольствием и санкционировал применение силы к повстанцам. Этого оказалось достаточно, и «пастушки» закончили свои жизни, как и другие бунтари средневековья, с веревкой на шее.

В начале XIV столетия особую тревогу вызывало то обстоятельство, что при укреплении государственной власти не хватало средств для ее финансирования. В 1307 году Филипп Красивый, исчерпав все источники поступления денег, решил пополнить государственную казну за счет монашеско-рыцарского ордена тамплиеров. Этот орден образовался во время крестовых походов для защиты Святой земли. Поначалу тамплиеры придерживались идеологии аскетизма, но постепенно отошли от прежних воззрений, собрали в своих руках значительные богатства, стали своего рода международной банкирской организацией и, подобно ломбардцам и евреям, занялись ростовщичеством. Благотворительности тамплиеры не предавались, в отличие, к примеру, от рыцарей святого Иоанна Иерусалимского (госпитальеров), помогавших больницам. В связи с неудачей крестовых походов тамплиеры перенесли свою деятельность в Западную Европу, преимущественно во Францию, сделав своей штаб-квартирой парижский Тампль.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.