Рим, суббота, 18 марта 1933 года

Рим, суббота, 18 марта 1933 года

Британский премьер Рамзей Макдональд и министр иностранных дел Джон Саймон в «Роллс-Ройсе» прямо с вокзала направились в резиденцию Муссолини – дворец «Венеция». Они ехали вдвоем, стеклянная перегородка отделяла их от водителя. Позади тянулся кортеж машин с встречавшими их официальными лицами.

– Сейчас дуче, – сказал Макдональд, – предложит нашему вниманию пакт. Не подавайте виду, сэр Джон, что вы знаете его происхождение. Пусть предложение о пакте исходит от Муссолини. Я думаю, этот документ и без того вызовет недовольство в Париже, Варшаве и других столицах. Зачем нам лишние трения? А потом, дуче так хочется отличиться на международной арене. Потрафим его тщеславию!

«По части тщеславия ты едва ли уступишь дуче», – подумал Саймон.

Шестидесятилетний Макдональд, выходец из семьи шотландского учителя, в молодости был лидером Независимой рабочей партии. В 1917 году он даже приветствовал революцию в России. Один из основателей лейбористской партии, он дважды как ее лидер – в 1924 и в 1929—1931 годах – возглавлял правительство. При первом кабинете Макдональда Англия под давлением общественности и деловых кругов, заинтересованных в торговле, признала СССР, а при втором по тем же причинам были восстановлены дипломатические отношения, разорванные в 1927 году консерваторами. Эти акции дали основание кое-кому в Англии упрекнуть Макдональда в симпатиях к СССР. Но он ненавидел Советский Союз не меньше консерваторов.

Интересы рабочего класса были ему чужды, Макдональд просто делал карьеру. Осенью 1931 года, во время кризиса, он вызвал взрыв ярости у трудящихся, сократив расходы на социальные нужды. Этот взрыв мог навсегда разрушить его карьеру. Лейбористы даже исключили его из своих рядов. Но крупная буржуазия, увидев в Макдональде своего человека, не оставила его в беде. Он фактически перебежал к консерваторам, создав партию национал-лейбористов. В конце 1931 года ему дали возможность сформировать коалиционное «национальное правительство», в котором консерваторы во главе со Стэнли Болдуином и Невилем Чемберленом заправляли всеми делами. После сформирования «национального правительства» он заметил: «Завтра все герцогини в Лондоне захотят меня расцеловать». Тщеславие толкало его в аристократические салоны. Наконец-то он был там принят.

Министром иностранных дел в правительстве Макдональда стал его ровесник сэр Джон Саймон. В течение многих лет он был лидером правого крыла либеральной партии. Два года назад он, как и Макдональд, по существу, перешел на позиции консерваторов, создав из отколовшихся либералов национал-либеральную партию.

– Мнения о пакте в Париже разные, – произнес Саймон. – Я думаю, премьер Даладье нас поддержит, хотя и не безоговорочно. Но там есть фигуры типа моего коллеги Поль-Бонкура – от них можно всего ожидать.

– Что вы имеете в виду, сэр Джон?

– В конце концов наш «пакт четырех» – или, если угодно, – пакт, который сейчас нам представит дуче, – это концерт великих держав: Италии, Германии, Англии и Франции. Именно они должны принести мир Европе и диктовать ей свои условия – Лига наций их лишь проштампует. И Франция в этом концерте будет играть далеко не первую скрипку, как ей того хотелось бы. Таких, как Поль-Бонкур, озадачило прежде всего положение пакта о законности пересмотра границ, установленных Версальским договором после мировой войны. Французам есть о чем беспокоиться – Саарская область, Рейнская зона, Эльзас-Лотарингия. Кроме того, пакт снимает все ограничения в вооружениях, наложенные на Германию в Версале. А Париж, как всегда, побаивается Берлина. Франко-германский конфликт, по-моему, существовал и будет существовать вечно – в скрытой или открытой форме.

– Это уже не наша забота, – заметил Макдональд. – Пусть выкручиваются сами. Английская дипломатия служит прежде всего Англии. Как говаривал Фридрих Великий, раз должно произойти надувательство, то лучше уж надувать будем мы.

– Поль-Бонкур высказывал мне позавчера свои опасения. Он полагает, что это пакт трех против Франции, Англия-де будет играть роль арбитра между изолированной Францией и объединенными Германией и Италией. Плюс к этому, говорил он, малые европейские союзники Франции возмутятся тем, что она их предает.

– Подданные стран с населением менее десяти миллионов, – сказал Макдональд, – не стоят того, чтобы обращать на них внимание.

– Поль-Бонкур считает, – продолжал Саймон, – что мы хотели бы посредничать между всеми недовольными, с одной стороны, и Францией – с другой.

– Нечего иметь так много недовольных, – усмехнулся Макдональд. – У нас же нет их в таком количестве. И после подписания пакта не будет главного недовольного – господина Гитлера. Наша, сэр Джон, заслуга в том, что, успокоив Гитлера, Лондон окажется арбитром в спорах. Историки запишут это в актив британской дипломатии. Французам такое и не снится. Да и что можно от них ожидать, если в Париже постоянно играют в правительственную чехарду. Направляешь послание одному премьеру, а пока оно дойдет – там уже другой. У самих французов предложить сейчас нечего, и премьеру Даладье деваться некуда. Если могут, пусть подкупают Муссолини, чтобы он изобрел другой пакт, выгодный им. Говорят, однажды, в начале мировой войны, они его уже купили. В результате из редактора газеты «Аванти!» Бенито Муссолини, ярого противника войны, получился редактор газеты «Пополо д’Италия», требовавший немедленного вступления в войну. Опыт у них есть. И обошлось это им тогда недорого – кажется, тысяч по десять франков в месяц.

– Я слышал об этой истории. Сейчас это им обошлось бы намного дороже. Но остаются еще русские.

– Вот русские – те, действительно, окажутся в изоляции. Если наша большая четверка поделит мир на сферы влияния как запланировано, то русские достанутся господину Гитлеру. Географически Германия из нас четверых ближе всего к ним, и если Гитлер действительно захочет расширить владения рейха, то на востоке для него большой простор. Только на восток! Он решительно покончил с коммунизмом у себя в стране, надо думать, у него хватит решимости покончить с ним и вне Германии.

– Господин Черчилль, правда, побаивается экспансии Берлина в других направлениях, – заметил Саймон. – Он ненавидит коммунизм не меньше Гитлера, но опасается, не повернет ли Гитлер в другую сторону, не возникнет ли угроза нашим интересам…

– Черт побери, – на изрезанном морщинами лице Макдональда мелькнуло раздражение, – он сам же говорит о ненависти Гитлера к коммунизму. Куда же он еще может повернуть, как не на восток?

Муссолини принял англичан в рабочем кабинете. Он был в черном парадном мундире почетного капрала полиции. После обмена приветствиями дуче подошел к столу, извлек из него папку с бумагами и подал премьеру. Оба гостя в черных костюмах – седовласый Макдональд но чень высокий лысый и худой, по английскому выражению, как грабли, Саймон – стояли, слегка склонившись, чтобы не смотреть на дуче сверху вниз.

– Это мой план «пакта четырех», – сказал Муссолини. – Я назвал его «Политический пакт согласия и сотрудничества между четырьмя западными державами». Его идея пришла мне в голову между двумя партиями игры в кости в моей загородной резиденции. Как обычно, Муссолини выпятил вперед челюсть, считая, что это придает ему сходство с римскими императорами. «Зря он это делает, – мелькнуло у сэра Джона, – сходства с цезарями никакого, только одна тупость на лице».

Макдональд и Саймон не подали вида, что не хуже дуче знакомы с замыслом пакта. Все трое сели за круглый стол.

– Мы обеспечим этим пактом спокойный период для Европы, – заявил дуче.

«Спокойный период, – подумал Саймон, – Германия будет вооружаться, а Франция ничего не сможет против этого предпринять. Неплохо».

– Я считаю, – сказал Макдональд, – что мы организуем нечто вроде «Священного союза» 1815 года.

Он хотел было добавить «созданного после поражения Наполеона», но осекся. Ведь дуче старался походить не только на римских императоров, но и на «маленького капрала» Бонапарта. Потому он и носил мундир капрала.

– Полагаю, – продолжал премьер, – что в Берлине будут согласны с этим вариантом пакта.

– О, в Берлине уже сказали, что моя идея гениальна!

Англичане покинули дворец «Венеция» удовлетворенными. Их планы, кажется, претворялись в жизнь. О подлинных замыслах британского правительства советское полпредство в Лондоне сообщит в Москву:

Здесь активизируются тенденции к созданию единого антисоветского фронта. Эти тенденции вырастают на почве торжества гитлеризма в Германии и растущей агрессивности Японии. Политика Англии сводится к тому, чтобы ударить кулаком в «русском вопросе».

Доволен был и Муссолини. Пакт делал фашистскую Италию равноправным членом «большой четверки», помогал ей подорвать позиции Франции и превратить Дунайские и Балканские страны в итальянскую сферу влияния.

Муссолини точно передал своим гостям и реакцию фашистской Германии. Там действительно считали идею пакта «гениальной», поскольку пакт возвращал Германии положение одной из господствующих в Европе стран и давал ей право перевооружаться.

А что же Франция? В Париже беспокоились: пакт может разрушить всю систему союзов Франции с восточноевропейскими странами, которые опасались, что они станут объектом сделки четырех держав. Кроме того, в Париже не без оснований полагали, что Франция рискует утратить ведущую роль в Европе, поскольку в этом заинтересованы три других партнера. Советское правительство учитывало эти настроения во Франции, когда давало указание полпреду в Париже:

Во время бесед упомяните о нашем отрицательном отношении к «пакту четырех» ввиду того, что его компетенция не ограничена и он может задеть наши интересы, не говоря уже о слухах об антисоветском острие пакта. Скажите, что у нас рассуждают обыкновенно по формуле: «Без нас – следовательно, против нас».

В июле в Риме «пакт четырех» будет подписан. Но преодолеть разногласия его участники не смогут: французское правительство не сочтет возможным внести его в парламент на ратификацию. Пакт так и не станет «концертом». Он окажется лишь генеральной репетицией. Репетицией перед Мюнхеном.

История с пактом убедит Гитлера и Муссолини, что Лондон и Париж податливы. В октябре 1933 года Германия заявит, что она покидает Лигу наций и Конференцию по разоружению. В женевском Дворце Наций это воспримут как тревожный сигнал.

– Если Франция и Англия не могут противопоставить Германии единый фронт, – скажет министр, иностранных дел Чехословакии Бенеш, – для малых стран сама собой напрашивается политика сближения с Берлином и уступок ему.

– Главное, не следует обострять положения, – заметит американский представитель. – Рано или поздно Германия признает свои заблуждения и вернется. Немного терпения, господа!

– В международных отношениях снова устанавливается примат силы, – заявит Поль-Бонкур.