Вашингтон, понедельник, 6 марта 1933 года
Вашингтон, понедельник, 6 марта 1933 года
Дипломатический агент НКИД в США Борис Сквирский вошел в небольшой ресторан, расположенный неподалеку от Капитолия. Приятно было очутиться наконец в тепле – над Вашингтоном нависли низкие серые тучи, холодный ветер швырял в лицо колючие капли дождя. Сквирский не мог припомнить такого скверного марта, похожего на петроградскую осень, за все одиннадцать лет работы в американской столице.
Это были трудные и, наверное, самые длинные годы из его сорока шести лет. До 1920 года, когда судьба революционера забросила его на Дальний Восток, он и не помышлял о карьере дипломата. Партия направила Сквирского в министерство иностранных дел Дальневосточной республики. В 1921—1922 годах он в составе делегации Дальневосточной республики был в Вашингтоне, где работала международная конференция.
К тому времени всякие официальные отношения между Советской Россией и США прервались. В 1919 году в Америку прибыл представитель Советского правительства Людвиг Карлович Мартене. Он вручил госдепартаменту меморандум, в котором выражалась готовность РСФСР установить дружественные отношения с США. Но госдепартамент заявил, что отказывается признать Советскую Россию. Не имея возможности осуществлять дипломатические функции обычным путем, Мартене открыл бюро представителя РСФСР. Он сделал многое: наладил связи с фирмами и банками, заключил ряд контрактов. Но их реализации препятствовало американское правительство. Атмосфера травли и полицейских гонений вынудила правительство РСФСР в декабре 1920 года отозвать Мартенса.
Сквирский фактически продолжил его миссию. Находясь в 1922 году в Вашингтоне, он получил телеграмму из Наркомата иностранных дел:
Все связанные с нами правительства официально уведомлены через полпредов о воссоединении Дальневосточной республики с Россией. Сделайте аналогичное заявление в прессе и американскому правительству. Вы остаетесь нашим неофициальным представителем для информации и связи.
Так Сквирский обосновался в США и вскоре открыл в Вашингтоне неофициальное Информационное бюро НКИД. Многое было за эти одиннадцать лет. Стычки с белогвардейской эмиграцией и с дипломатией Керенского – посол Временного правительства все еще пользовался всеми дипломатическими привилегиями, госдепартамент сохранял консулов Керенского в Чикаго, Бостоне и Сиэтле. Но главное, конечно, не это, а установление контактов с деловым миром и политиками, с общественностью, распространение правды о Советской России. При Сквирском в 1924 году в Нью-Йорке открылось акционерное общество Амторг с советским капиталом, через которое проходила большая часть торговли между СССР и США. Связям Сквирского в Вашингтоне могли бы позавидовать иные аккредитованные по всем правилам послы. Разумеется, в его задачу входил систематический анализ политических событий, выступлений членов правительства и конгрессменов, публикаций прессы. В Москву шли его письма и телеграммы с прогнозами, оценками, выводами.
Сегодня ему назначил встречу в этом ресторане видный сенатор-республиканец Уильям Бора, давний и твердый сторонник признания Советского Союза. Бора возглавлял течение изоляционистов в политической жизни, тех, кто категорически противился какому-либо вмешательству США в европейские дела. Но он и его единомышленники считали неверным провозглашенный еще в 1921 году реакционными политиками тезис: до «фундаментальных изменений» во внутренней политике Советской России позиция США по отношению к ней останется негативной. При этом изоляционисты, разумеется, учитывали экономические и стратегические интересы своей страны.
Сквирский не раз встречался со старым сенатором, весьма влиятельным в Вашингтоне, в течение шести лет возглавлявшим комиссию по иностранным делам сената. Но этого свидания он ждал с особым интересом. Позавчера на площади перед Капитолием, что была видна Сквирскому из окна ресторана, в такой же холодный и ненастный день принес присягу новый, 32-й президент Соединенных Штатов Америки Франклин Делано Рузвельт.
Тогда Сквирский стоял под дождем в стотысячной толпе перед Капитолием. Некоторые взобрались на крыши домов и даже на деревья. Для парада выстроились войска. Ровно в полдень на трибуне появился Рузвельт. Ему помогал идти сын Джеймс: в 1921 году, на взлете политической карьеры, тридцатидевятилетнего Рузвельта сразил полиомиелит. Оркестр морской пехоты грянул традиционное «Ура вождю!». Председатель Верховного суда огласил присягу. Вместо принятого короткого «клянусь» Рузвельт повторил ее слово в слово. Первая речь президента касалась в основном внутренних проблем. Сквирского же интересовали внешнеполитические планы нового президента, отношение к признанию СССР. Будет ли Рузвельт, как и его предшественники, ждать «фундаментальных изменений» во внутренней политике Советского государства?
Сквирский развернул «Нью-Йорк таймс». Через всю первую полосу шел заголовок: «Рузвельт распорядился закрыть банки на четыре дня». Резвый старт, подумал он, финансы после великого кризиса – больной вопрос. На глаза попались слова президента: «Страна нуждается и, если не ошибаюсь, настойчиво требует смелых экспериментов. Здравый смысл подсказывает, что нужно выбрать метод и сделать опыт; если он не удастся, нужно это откровенно признать и попробовать что-то другое. Главное – пробовать что-нибудь».
Похоже на то, подумал Сквирский, что Рузвельт склонен ломать традиции.
Он пробежал глазами заголовки других первополосных материалов. «Гитлер добился большинства в рейхстаге», «Рузвельт принимает сегодня губернаторов», «Японцы продвигаются с тяжелыми боями». Японская агрессия в Китае продолжается уже второй год, размышлял Сквирский. Позиции США на Дальнем Востоке ослаблены, надежды Вашингтона на то, что Япония нападет на Советский Союз, не оправдались. Американская дипломатия на Дальнем Востоке просчиталась, ее не поддерживают даже Англия и Франция. Американский флот на Тихом океане уступает японскому. Все это, может быть, подтолкнет Рузвельта на признание?
А вот и о признании: «Советский Союз представляет собой барьер против агрессии милитаристской Японии на одном континенте и гитлеровской Германии на другом».
Призывы общественных организаций признать СССР. Заявление лидера демократов в палате представителей: «Наш отказ признать Россию – это экономическое преступление. Почти все страны мира ее признали и налаживают с ней торговлю. Мы же сидим сложа руки, в то время как паши заводы останавливаются, а наши рабочие остаются без работы. Это глупо».
Отложив газету, Сквирский поднялся: появился сенатор Бора.
– Прошу извинить за опоздание, – начал Бора, – но у меня веская причина: обедал у президента. А потому я чертовски хочу есть.
Заметив удивление на лице собеседника, сенатор пояснил:
– Ту дрянь, что подавали в Белом доме, есть просто невозможно. Парадокс: самый могущественный человек в стране не может получить приличного обеда. Я еще могу понять, что президент ест черт знает что за завтраком, – он решил подать пример экономии, и Элеонора готовит мужу завтрак стоимостью девятнадцать центов. Но на обедах-то они вроде бы не экономят!
Вкусы и любимые блюда шестидесятивосьмилетнего сенатора знали в этом ресторане. Достаточно было знака хозяину – и вокруг столика засуетились официанты.
– Итак, господин Сквирский, по-моему, дела с признанием вовсе не плохи.
– Есть какие-нибудь новости на этот счет, сенатор?
– Во-первых, как вы знаете из газет, правительство уже обсуждало возможность – разумеется, чисто гипотетическую – войны с Японией. Никаких решений не принято, зато – скажу вам по секрету – найден противовес Японии на Дальнем Востоке.
– Советский Союз?
Бора рассмеялся.
– Скажите, господин Сквирский, надо было для этого собирать заседание правительства? Вопрос ясен даже ребенку, и притом давно. Другой момент: Россия – величайший потенциальный рынок в мире для наших товаров. Я говорил сегодня на обеде, что у меня есть список трехсот – четырехсот фирм, заключивших сделки с советскими организациями. Это лучшее доказательство соблюдения Москвой своих контрактов. На днях я снова внесу в сенате резолюцию в пользу установления дипломатических отношений. Америка нуждается сейчас в России больше, чем Россия в Америке. Нужно сразу признать Москву, назначив посла, а вести переговоры о деталях потом.
– Мне кажется, президент склонен пока к обратному порядку – переговоры, а затем признание.
– Пока да. Но его можно понять. Если бы вы знали, какое давление оказывают на Рузвельта. Даже мать, как он рассказывал, уговаривала не признавать Москву.
Сквирский улыбнулся:
– А я слышал другое, но из той же оперы. Министр сельского хозяйства Уоллес, как человек глубоко верующий, убеждает президента и госсекретаря Хэлла не иметь дела с безбожниками-коммунистами, чтобы не накликать беду на Соединенные Штаты…
– Ну Уоллес ему скоро надоест. Что же касается Хэлла, то я знаю его давно и уверен: он – сторонник признания. Сегодня Хэлл сказал, что мы были традиционными друзьями до конца войны, что Россия – страна миролюбивая, а в нынешний опасный период она поможет стабилизировать обстановку.
– Это сильно отличается от позиции его предшественника, Стимсона, —заметил Сквирский. – Помните, как несколько месяцев назад он на публике молитвенно вознес к небу руки и торжественно воскликнул: никогда, никогда, пройдут столетия, но Америка не признает Советской России. Такие настроения и сейчас сильны. То у вас в сенате собираются расследовать экономические и политические условия в нашей стране, подогревая антисоветскую шумиху. То вдруг говорят о том, что Советский Союз якобы распространяет в Америке фальшивые доллары, – уж и не знают, как нас дискредитировать. То созывают в Вашингтоне митинг против нормализации отношений с нами. И, заметьте, сенатор, митинг организуют именно здесь, в столице, чтобы продемонстрировать, видимо, единство правительства и антисоветских сил в вопросе о признании… Но, простите, я отвлекся. Как же президент реагировал на замечания госсекретаря?
– Полностью согласился с Хэллом. Он считает, что два великих народа должны поддерживать нормальные отношения. Кроме того, Рузвельт полагает, что признание понравится американцам, так как в результате мы получим 150 миллионов долларов долга.
– Вы имеете в виду долги царского и Временного правительств?
– Это не я имею в виду, а президент. Я-то предчувствую, что здесь произойдет заминка.
– Безусловно. Но, мне кажется, вопрос о долгах надо рассматривать в контексте общих экономических отношений и торговли. А здесь пока, сенатор, дела обстоят неважно. Я получил на днях из Нью-Йорка последние подсчеты Амторга. В прошлом году наш импорт из Штатов уменьшился в восемь раз по сравнению с тридцатым годом. Виной тому, как мы считаем, дискриминационные меры против нашего экспорта, введенные три года назад. А ущерб понесли в первую очередь американские бизнесмены.
– Вот-вот. Я думаю, что президент, учитывая их недовольство, объединит решение торговых и политических вопросов. Надо назначить послов.
– Кстати, сенатор, ходят слухи, что вам могут предложить место посла в Москве.
– Я знаю об этих слухах. Ерунда! Это возможно только в том случае, если от меня уж очень захотят избавиться здесь, в Вашингтоне. Рузвельт не дождется от меня поддержки своих нововведений. Знаете, кто распространяет такие слухи? Те, кто считает: изоляционист Бора выступает за признание Советского Союза, его можно обвинить в просоветских настроениях. Уверяю вас, господин Сквирский, я отнюдь не настроен просоветски, я настроен как никто более проамерикански. Ну а если серьезно, в госдепартаменте есть люди, слывущие знатоками Советского Союза. Скажем, Уильям Буллит – он из немногих, кто может похвастаться личной беседой с самим Лениным. К тому же он давний друг президента.
…Подытоживая эту и другие беседы, Сквирский сообщит в Москву:
Новый президент пока склоняется к предварительным переговорам до признания. Он хочет растянуть дело месяца на три. Часть советников Рузвельта – за признание без всяких условий. Вопрос о признании окончательно не решен. Наши противники усиленно стараются убедить Рузвельта, что СССР пойдет на развитие торговых отношений без признания и что наши утверждения об обратном – лишь блеф.
В августе ближайший друг и советник президента Г. Моргентау-младший за завтраком скажет Сквирскому:
– Не находите ли вы, господин Сквирский, что нам следовало бы в интересах развития торговли послать торгового представителя в Москву? Ведь в Соединенных Штатах находится Амторг. Это, правда, мое личное мнение.
– Я решительно по согласен с вамп. Устойчивые отношения между нашими странами можно создать лишь на твердой юридической базе, установив дипломатические отношения в полном объеме.
– Позабудем тогда об этом.
– Да, позабудем, – кивнет Сквирский.
А в Москву пойдет телеграмма:
В последние дни пресса сообщала – и это подтверждают частные источники, – что президент обсуждает вопрос о том, чтобы послать в СССР торгового представителя. Он надеется, что установление отношений через торговых представителей приведет потом к признанию. Обращение ко мне Моргентау было, несомненно, зондажем.
Через месяц, в сентябре, Моргентау снова пригласит к себе Сквирского.
– Я поставил перед президентом вопрос об окончательных условиях для большой сделки, как и просил Амторг. Президент просил сообщить вам, что он решил пока задержать все дело, так как хочет обдумать вопрос об отношениях с вашей страной в целом. Задержка не является недружественным шагом, подчеркнул президент. От себя могу добавить: его решение вызвано именно соображениями дружбы с СССР. Только постановкой общего вопроса можно сделать кредит для вас дешевле.
В тот же день в Москве получат телеграмму Сквирского:
До сих пор Моргентау-младший ставил лишь экономические вопросы, избегая политических, поэтому я склонен считать сегодняшний разговор поворотным. Действия японцев и немцев подгоняют Вашингтон к установлению отношений с нами. Полагаю, что Рузвельт поставит вопрос о признании в октябре.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.