Россия и Европа

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Россия и Европа

Ближайшими европейскими соседями средневековой Руси были страны Скандинавии, Ливонский орден, Речь Посполитая и казачьи области. После того как древнее Киевское государство распалось и было добито татарами, «собирание» его земель пошло из нескольких центров. Два русских лидера, Александр Невский и Даниил Галицкий, выбрали разную политику. Александр подчинился Орде и при ее содействии отбил католический натиск на Западе. А Даниил решил опереться на помощь Запада против Орды, принял от папы королевскую корону, однако никакой поддержки не получил, был разгромлен татарами, а в XIV в. надорвавшую силы Червонную Русь — Галицию и Волынь — легко захватила Польша. Третьим «центром кристаллизации» стала Литва. Многие русские князья, чтобы защититься от татар, присоединялись к ней добровольно. И в то время как Иван Калита и его наследники приращивали свои владения отдельными городами, владения Гедиминовичей увеличивались стремительно, вбирая целые области, — в составе Литвы оказались Белоруссия, Подолье, Киевщина, Черниговщина, Смоленщина. Это великое княжество именовало себя Литовским и Русским, литовцы переняли более высокую культуру Киевской Руси, православное вероисповедание, государственным языком тоже стал русский.

В 1386 г. в результате брака князя Ягелло на польской наследнице Ядвиге Литва и Польша объединились в личной унии. В 1410 г., после разгрома тевтонских рыцарей, под власть польских королей попала и Пруссия. Возникла обширная и могущественная Речь Посполитая. А в ходе подавления гуситского движения принцам из рода Ягеллонов достались и короны Чехии и Венгрии. В Скандинавии в данный период тоже образовалось одно большое государство: в 1397 г. по Кальмарской унии под властью королей Дании объединились Швеция, Норвегия, Финляндия, Исландия, хотя шведская знать воспринимала подчинение болезненно и периодически проявляла сепаратистские тенденции. А Ливонский орден к концу XIV в. утратил былую агрессивность, рыцари превратились в хозяев-землевладельцев, а города вошли в состав купеческой Ганзы.

Вопреки укоренившимся представлениям, Россия никогда не была отделена от Европы непроницаемой стеной. «Фрязины» из причерноморских генуэзских колоний установили связи с Москвой еще при Иване Калите, регулярно бывали не только в столице, но даже на Печоре. А русские купцы-сурожцы, в свою очередь, ездили в генуэзские города, имели свое подворье в Константинополе. Через Новгород действовал канал торговли с Германией. При Василии II Темном в Москву стали приезжать и венецианцы, а Рим попытался подчинить Россию Флорентийской унии. Однако о разложении католицизма русским было известно, и великий князь присланного ему униатского митрополита Исидора арестовал (впрочем, не знал, что делать с таким заключенным, и устроил ему побег обратно за границу).

Издревле было развито мореходство на Белом море. Поморы строили суда-кочи, по размерам не уступавшие каравеллам, но хорошо приспособленные для плаваний в полярных условиях. С X–XII вв. ходили на Новую Землю, не позже XV в. стали регулярно посещать Шпицберген, огибали мыс Нордкап и торговали с норвежцами и шведами, а в 1480 г. достигли Англии и с той поры бывали там неоднократно. Но отношения с Речью Посполитой вылились в многовековое противостояние, и борьба двух государств занимает не только в истории Восточной Европы, но и в мировой не менее важное место, чем борьба за Средиземноморье Рима и Карфагена. На Москву одна за другой накатывались опустошительные войны «литовщины». И исход этой борьбы в XV в. выглядел очевидным: огромная польско-литовская держава и крошечная московская, граница проходила уже за Можайском. В сторону Литвы все больше косились Тверь, Рязань, готов был передаться ей Новгород вместе с обширным Севером. А развалившаяся Орда была не способна оказать помощь московским вассалам…

Правда, между двумя славянскими державами существовали две «большие разницы». Москва пошла по пути централизации власти, а Речь Посполитая — децентрализации, строго сохраняя «вольности» знати. Каждый пан становился самостоятельным князьком в своих владениях, что вело к дрязгам и междоусобицам. Второе — Русь была центром православия, а Польша стала оплотом католичества. В зависимости от «политического момента» притеснения православных подданных то усиливались, то затихали, но окончательно не прекращались никогда. И, используя эти факторы, Иван III впервые смог подвинуть границу на запад, отобрав у Литвы Вязьму и еще 20 городов.

После падения Византии и женитьбы великого князя на Софье Палеолог в российский герб был включен двуглавый орел, Москва стала считаться Третьим Римом, а Иван принял титул царя. В страну понаехало много специалистов из разгромленной Греции. Охотно ехали итальянские мастера — как уже отмечалось, жизнь в Италии была слишком нестабильной и опасной. Были установлены дипломатические отношения с Римом, Миланским герцогством, заключен оборонительный союз с императором Фридрихом III. Иван III предпринял и первую войну за выход в Балтику. Дело в том, что Новгород хотя и являлся членом Ганзы, но неполноценным. Как вы, вероятно, уже успели заметить, европейские купцы той эпохи отнюдь не склонны были допускать свободной конкуренции, всегда стремясь только к монополии. И, посещая нашу страну, русских на собственные рынки не допускали. Сохранились многочисленные жалобы на убийства и ограбления новгородских купцов, рискнувших отправиться на Запад, а их товары потом открыто продавались в Любеке.

Сперва Иван основал Ивангород, предполагавшийся как город-порт в противовес немецкой Нарве. Не тут-то было. Конкуренты грабили и топили русские суда, купцов в Ревеле (Таллине) сжигали и варили в котлах. Тогда Иван изгнал ганзейцев из Новгорода и начал войну, заключив союз с Данией, тоже недовольной засильем Ганзы на Балтике, — это была первая война России в коалиции с западной державой. А союзницей Ганзы стала Швеция, очередной раз отпавшая от Дании. В ходе боевых действий русские атаковали Финляндию, эскадра поморских кораблей под командованием князей Ушатых обогнула Кольский полуостров, захватила три шведских судна и высадила десант, приведший «под государеву руку» Лапландию. Шведы в ответ разгромили Ивангород. Борьба кончилась «вничью», поскольку Швеция сочла за лучшее покориться датскому королю, и он вышел из войны. Но в итоге установились регулярные отношения с Данией, русские стали торговать в Скандинавии, а в Москве иностранцы отмечали немецких, скандинавских, польских, венгерских купцов.

При Василии III стали привлекать и иноземных военных специалистов, в столице возникла Немецкая слобода, носившая характерное название «Налейки» — в то время европейцы пили куда круче, чем русские. Василий продолжил успешные войны с поляками, отобрав у них Смоленск, Чернигов, Северскую землю. Расширялись дипломатические контакты с германским императором, папой. Хотя в Риме их воспринимали весьма однобоко, и, например, вежливые послания Василия к Клименту VII поняли так, будто царь уже признает над собой власть римского первосвященника.

Конечно, русские порядки и обычаи отличались от западных. Но надо помнить, что в то время до «унификации» Европы было далеко, и остальные государства тоже были не похожи друг на друга. В той же Ливонии яркой спецификой являлось резкое национальное неравенство. Господствующей нацией были немцы, а эстонцев и латышей не принимали ни в цехи ремесленников, ни в торговые гильдии. Всей землей владели тоже немцы, и крепостное право было самым жестоким в Европе. В 1518 г. здешние правители и юристы провели кодификацию законодательства, взяв за основу римское право. Но при этом пошли по пути прямых аналогий и крестьян приравняли… к римским рабам. Прибалтика стала единственным регионом Европы, где широко практиковалась розничная торговля крестьянами — цена человека составляла 40–70 марок, за специалиста или красивую девушку платили 100. Хозяин обладал неограниченной юрисдикцией над крестьянами вплоть до «права первой ночи» и смертной казни. Так, за кражу улья в первый раз полагались розги, во второй — отсечение головы.

Швеция в 1523 г. все же отделилась от Дании, и в Скандинавии стало две державы: Дания, включавшая Норвегию, и Швеция, включавшая Финляндию. Обе страны стали непримиримыми соперницами. Обе были вовлечены в Реформацию, приняв лютеранство, и благодаря этому усилились, поскольку к государству перешли церковные богатства и земли (а они составляли 35 % обрабатываемых территорий). Обе привлекали специалистов-эмигрантов из Нидерландов и Германии, предоставляя им освобождение от налогов и прочие льготы, что способствовало возникновению промышленности. Но мануфактуры тут были не частными, а королевскими — в основном работали на армию. Воспользовавшись ослаблением немцев в религиозных войнах, датчане победили Ганзу, она покатилась к упадку. А Швеция была богата природными ресурсами, усиленно развивала горное дело и металлургию, вышла на первое место в Европе по производству и экспорту железа и меди. Хотя это вызвало перекос в экономике. Дефицитом здесь были, к примеру, ткани. В итоге наживались голландцы, поставляя их в Швецию и скупая металл.

Датские и шведские крестьяне считались лично свободными, но трудились на государственной или дворянской земле. К тому же в Дании, как и в Англии, развернулся процесс «огораживания», и за вторую половину XVI в. доля крестьян— собственников уменьшилась с 20 до 6 %. Норвегия и Финляндия в составе этих государств формально считались равноправными частями, на деле занимая «второсортное» положение. Государственными языками были языки метрополий, в администрацию назначались, соответственно, датчане или шведы. И финнам под шведами жилось много хуже, чем норвежцам под датчанами. Налоги были выше, а вдобавок финны были не только подданными, но и зависимыми от короля людьми, наподобие государственных крепостных. Они служили основным источником рекрутских наборов. Многие бежали, и как раз финны вместе со швейцарцами и шотландцами составляли в Европе большую долю бродячих солдат-наемников.

А спецификой Речи Посполитой были ее «свободы». Здесь, собственно, реализовалось то, за что ратовали французские поборники теорий «общественного договора», — всесилие знати. Короли утратили собственность на львиную долю земель, прикармливая аристократов наградами. Не имели ни реальной силы, ни денег, ни своей армии и вынуждены были идти на поводу у знати и поддакивать решениям сейма, где заседали те же аристократы, ограничивая власть монархов и вынося постановления, выгодные им самим. Герберштейн, посетивший Польшу в 1520-х гг., констатировал: «Они не только пользуются неумеренной свободой, но и злоупотребляют ею».

Как и в теориях «общественного договора», свобода отнюдь не касалась основной массы населения. Историки, часто цитирующие язвительную критику шляхты насчет «рабских» порядков в России, обычно не приводят или искажают ответы русских. А отвечали всегда одно: таких «свобод», как у вас, нам и даром не надо. Польская «демократия» вылилась в абсолютный беспредел знати. У нас почему-то принято писать только о «монголо-татарском иге», молчаливо подразумевая, будто русским землям, попавшим под власть культурных западных соседей, больше повезло. Но вот как описывает порядки в Литве Герберштейн: «Народ жалок и угнетен тяжелым рабством. Ибо если кто в сопровождении слуг входит в жилище какого— нибудь поселянина, то ему можно безнаказанно творить что угодно, грабить и забирать необходимые для житейского употребления вещи и даже жестоко побить поселянина… Со времен Витовта вплоть до наших дней они пребывают в настолько суровом рабстве, что если кто будет случайно осужден на смерть, то он обязан по приказу господина казнить сам себя и собственноручно себя повесить. Если же он случайно откажется исполнить это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и тем не менее повесят… Если судья или назначенный для разбора дела начальник пригрозит виновному в случае его замедления или только скажет ему: «Спеши, господин гневается», несчастный, опасаясь жесточайших ударов, оканчивает жизнь петлею».

В 1566 г. был принят Статут, согласно коему право владеть землей признавалось только за шляхтой. Простолюдины, как крепостные, так и свободные, могли иметь лишь движимое имущество, а землю должны были арендовать у землевладельца. При этом попадая под его полную административную и юридическую власть — любой шляхтич обладал правом суда и расправы в своих имениях. Но вдобавок господину требовались средства для «шляхетского» образа жизни, балов, пиров, охот. И подати были огромными. Крестьянин каждый год отдавал 10 % — не от дохода, а от всего имущества. Плюс еще другие поборы — очковое (с ульев), рогатое (со скота), ставщина (за ловлю рыбы), спасное (за выпас скота), желудное (за сбор желудей), сухомелыцина (за помол), дудок (при рождении ребенка), поемщизна (при заключении брака).

Иезуит Скарга возмущался: «Нет государства, где бы подданные и земледельцы были так угнетены, как у нас, под беспредельной властью шляхты. Разгневанный владелец или королевский староста не только отнимает у бедного хлопа все, что у него есть, но и самого убьет, когда захочет и как захочет, и за то ни от кого дурного слова не потерпит». В 1569 г. была заключена Люблинская уния, по которой Литва утратила прежнюю автономию. Речь Посполитая превратилась в единый организм уже не только с одним королем, но и с одним сеймом, общими финансами. Только главнокомандующих осталось два — коронный гетман и литовский гетман. Причем южнорусские области — Киевщина, Брацлавщина, Подолия, Волынь — перешли из-под литовской юрисдикции под непосредственное управление Польши. Хотя на бумаге при этом гарантировалось сохранение прежнего языка, веры и обычаев, но бумага в Польше ничего не значила, паны были фактически неподсудны.

Особо стоит коснуться казачьих областей, долгое время сохранявших независимость. Этническое ядро казаков составило древнее оседлое население Подонья и Поднепровья. На Дону, возможно, это были крещеные хазары. На Днепре киевские князья селили союзных торков и берендеев. Вероятно, смешивались с ними и касоги (кашаки) — черкесы, населявшие в свое время Кубань и русскую Тмутаракань в Приазовье. Все это предположительно основывалось на созвучии «казаки — кашаки» или на том, что русские источники порой называют казаков «козары», а слово «черкасы» относили как к ним, так и к черкесам. Но во всяком случае археология прослеживает непрерывно оседлые поселения на Дону с VII–IX вв., а в XIII в. персидский географ Гудад ал Алэм называет Приазовье «Землей Касак». В древние времена казаки приняли православие, успели «обрусеть». Жили по своим законам и обычаям. Высшим органом власти был общий круг, вся администрация была выборной — атаманы (в Поднепровье гетманы), есаулы, писари. Кража, убийство, предательство карались смертью. Путешественники отмечали значительную свободу женщин, чистоту жилищ, опрятность, почтение к старшим. И высочайшие боевые качества. Оружием учились владеть с детства. Для казака было вполне обычным попасть пулей в монету, которую другой держал между пальцами поднятой руки.

Утверждение, будто казачество пополнялось за счет беглых крестьян, верно лишь наполовину. В России крепостного права еще не существовало, крестьяне могли свободно уйти куда хочешь в Юрьев день. А на юге, в условиях постоянной опасности со стороны степняков, крестьянам было делать нечего — они если и перебирались на «вольные» земли, то на восток, в Поволжье. На Дону, по старинному закону, земледелием вообще запрещалось заниматься под страхом смерти. Потому что, привязавшись к земле, хозяйство стало бы легко уязвимым для кочевников. И донские казаки пополнялись в основном беглецами из татарского плена или добровольцами, но принимали далеко не всех, а только по решению круга, для чего требовалось пожить на Дону, проявить и зарекомендовать себя.

На Днепре обстояло иначе. По сравнению с панским произволом татарская опасность меркла, сюда вовсю бежали крестьяне из внутренних районов Речи Посполитой, многие «оказачивались», другие селились и хозяйствовали под защитой казацких сабель. И прием в казаки тут был куда более широким — принимали всех желающих вплоть до «ляхов» и татар, если человек принимал православие и обещал биться с «басурманами». Кавалеристами тогдашние казаки не были. Воевали пешими и на лодках, совершая постоянные набеги на турок и татар. Обычно каждый казак брал в поход по 2 ружья, с одного борта вели беглый огонь по неприятелю, а сидевшие с другого борта перезаряжали оружие. При войне на суше казаки славились мастерством быстро возводить «острожки», ставить «гуляй-городки» и из-под прикрытия укреплений точно так же поражали врага сильным огнем.

Донцы жили в городках (станицами в то время назывались отряды, а не населенные пункты) — столицей казачества был городок Раздоры (ныне Раздорская). Промышляли скотоводством, охотой, рыбной ловлей. А при нападениях врага имели возможность укрыться в густых придонских зарослях. Центрами днепровских казаков стали Черкасск, Канев, Чигирин, а главной базой — Запорожская Сечь в лабиринте днепровских островов и плавней. Говорили: «Велыкий Луг — батько, а Сичь — маты, там треба житы, там треба и вмираты». Здесь установились порядки «лыцарского братства». Жили в общих кошах-казармах, женщины в Сечь не допускались, и за блуд били киями. Поэтому даже жены казаков жили в других селениях. Видать, по этой причине и пили здесь круче, чем на Дону, — пропить все до нитки считалось особой удалью. Впрочем, в походах под страхом смерти устанавливался «сухой закон».

Первыми казаков стали использовать поляки. Децентрализация и отсутствие средств не позволяли королям для защиты от татар возводить пограничные укрепления и прикрывать их дежурными войсками, как это делала Москва. И в 1506 г. магнат русского происхождения Ляндскоронский организовал для этого отряды казаков, приняв звание их гетмана. Вскоре за успехи в войне с турками Сигизмунд I даровал казачеству «вольность и землю выше и ниже порогов по обеих сторон Днепра». Потому что никому из дворян эти земли, постоянно находящиеся под угрозой набегов, были и даром не нужны. Но подданство королю оставалось относительным. Запорожцы сами принимали решения о походах, независимо от того, ведет ли войну Речь Посполитая. Нападали на Крым, Малую Азию, несколько раз усаживали самозванцев на престол Молдавии.

Донцы признали власть Москвы при Иване Грозном. Сохранили при этом полную автономию, но по приказу царя посылали на войну отряды, за что получали «государево жалованье» деньгами, хлебом, боеприпасами и право беспошлинной торговли в пограничных городах. Несмотря на разное подданство, днепровские и донские казаки считали себя «побратимами», устраивали совместные операции. И турецкие послы не раз жаловались польскому королю не только на набеги, но и на то, что его подданные-казаки мешают татарам грабить владения Москвы, предупреждая донцов о движении орды.

Впрочем, тут надо еще сделать пояснение, что слово «казак» имело в XVI–XVII вв. несколько значений. На Руси «природные» казаки часто нанимались на военную службу, и этот термин распространился на любых вольных ратников. Иногда для уточнения добавлялось: «служилые казаки», «городовые казаки», что означало просто солдата-пехотинца. Матросов на речных судах называли «кормовые казаки». Но и любая вооруженная вольница вплоть до разбойников тоже величала себя казаками. А в официальных документах уточнялось, что это «воровские казаки». Ну а в Речи Посполитой слово «казак» стало обозначать целое сословие вольных землепашцев и воинов. Потому что по здешним законам не быть казаком — значило превратиться в панского «хлопа», иной альтернативы польское право не предусматривало. Коснемся, кстати, и термина «Украина». Сами украинцы тогда называли себя не иначе как «русские». А слово «Украина» употреблялось в прямом значении — окраина. И в документах того времени фигурировали Польская Украина, Русская Украина, Сибирская Украина, Слободская Украина. Но, чтобы не вносить путаницы и не затруднять читателя, я в данной работе буду употреблять термины «Украина» и «украинцы» в их нынешнем смысле.

При Иване Грозном Россия установила прочные контакты с еще одной державой. Англичане решили искать «Северо-Восточный проход» через Арктику, чтобы добраться до богатых стран Азии в обход испанских и португальских владений. В 1553 г. Мария Кровавая организовала экспедицию Уиллоби. Два корабля погибли, а третий, Ченслера, был занесен в Белое море, спасен поморами, и… англичане «открыли» Россию. Дада, в некоторых источниках так и указывается, что нашу с вами страну тоже «открыли» отважные британские моряки! Забывая о том, что русские «открыли» Англию на 70 лет раньше. Но в это время выходы через Балтику опять закупорили ливонцы и шведы, и царь принял англичан очень радушно, даровал им большие привилегии, и в 1655 г. в Англии была создана «Московская компания» — кстати, это был вообще первый прорыв британской торговли на внешние рынки. Королева Елизавета отношения упрочила, вела переписку с царем. Как уже отмечалось, она и сама была дамой весьма «грозной». И, между прочим, когда англичанин Флетчер издал книгу, критикующую российскую «тиранию» в противовес «британским вольностям», произведение запретили, а тираж конфисковали и сожгли. Елизавета сочла, что под маской правления Ивана автор изобразил сатиру на ее собственные порядки.

Грозный начал вторую войну за выход в Балтику, опять в союзе с Данией. Сумел сокрушить Ливонский орден, но победы были парализованы вмешательством Швеции и Польши. Русские периодически добивались успехов, временно заняли часть Белоруссии. Однако внутреннее разрушение страны опричниной, затяжной характер войны на несколько фронтов, удары в спину крымцев свели достижения на нет. Хотя и у поляков возникли свои проблемы. В 1572 г. умер король Сигизмунд-Август, пресеклась династия Ягеллонов. Знать совсем распоясалась. Сейм решил сделать пост короля выборным и затеял торг с претендентами — кто пообещает большие «вольности».

Выиграла столь яркая особа, как Екатерина Медичи, потратившая массу средств на подкуп избирателей в пользу ее сынка Генриха. А главное, он даровал полякам «Генриховы артикулы», по которым на сейме каждый депутат получил право «liberum vеto. Достаточно было одному гаркнуть: «Не позволям!» — и решение не проходило. Любопытно отметить, что польские послы, прибывшие в Париж, были поражены абсолютной необразованностью и невежеством французского двора. Зато французы воротили нос от поляков — писали, что это «темный народ» и «дикари». Ну да Генрих показал им культуру! Не провел толком ни одного совещания с министрами, ни одного заседания государственного совета, а когда в Париже умер его брат Карл IX, Генрих сбежал от своих подданных, попутно украв драгоценности польской короны, и стал королем Франции.

Правда, в следующий раз повезло больше, королем избрали отличного полководца Стефана Батория. Он выиграл войну с русскими — остановить его смогли только под стенами Пскова. Баторий привлек на регулярную службу и казаков. Ввел реестр, определяющий их число в 6 тыс., — им платилось жалованье, гетман и вся старшина утверждались королем. Войску вручили государственные атрибуты: булаву, знамя, бунчук и войсковую печать. Но «Генриховы артикулы» остались в силе. И теперь шляхта могла провалить любую инициативу короля, а он не мог никого задеть, если не хотел нажить неприятностей. Хотя, в общем-то, мелкая шляхта уже и не котировалась — она за подачки составляла «оршаки» магнатов, продавая им сабли и голоса на сеймах. Магнаты имели свои крепости, отряды, сносились с иностранными государствами, из них состоял весь государственный аппарат.

Таких панов называли «корольками». Скарга писал, что хотя сеймовые послы, избиравшиеся от шляхты на местных сеймиках, действовали «будто бы по приказанию всей братии, в самом же деле корольки наши делают и творят от имени братии то, о чем братия никогда не думала; братия бессмысленным криком на все соглашается, сама не замечая собственного своего вреда». Управы на магнатов не было никакой. Они могли поддержать короля, а могли и не поддержать. Бывало так, что король вел войну, а Речь Посполитая не вела — сейм проголосовал против. А если все же воевали, то паны являлись с полками вассалов, действовали как хотели и уезжали когда хотели. Цапались и друг с другом, совершая взаимные «наезды».

Россия в результате поражений утратила выход к Балтийскому морю через устье Невы, а Прибалтику поделили три государства. Полякам досталась Лифляндия (Латвия), Дания удержала Ревель и Моонзундский архипелаг, а шведы захватили остальную Ливонию (Эстонию) и русские земли, примыкающие к Финскому заливу. Но в присоединенных ливонских областях все государства сохранили крепостнические порядки и «вольности» немецких дворян и купцов. А Россия в это время стала одним из объектов… Контрреформации. Как раз тогда мнимые успехи иезуитов в Китае, Индии, Африке кружили головы римской курии. И на основе россказней о русской «тирании» возник грандиозный проект обращения «Московии», предполагающий, что такую страну привести под власть папы будет очень легко — достаточно обратить царя, а народ автоматически подчинится ему.

И когда Иван Грозный обратился в Рим относительно посредничества в заключении мира с поляками, к нему поехал один из высших иерархов иезуитского ордена Антонио Поссевино. Конечно, ничего из этого не вышло. Царь был себе на уме. Принял легата хорошо, предоставил посредничать в переговорах, многократно беседовал, но, когда тот коснулся своей главной цели, поднял его на смех, назвав папу «волком», чем немало смутил Поссевино. В остальном же Иван связей с Западом не прерывал, племянницу Марию выдал за датского принца Магнуса, которого пытался сделать «ливонским королем», да и сам подумывал в девятый раз жениться на британской принцессе Марии Гастингс. Однако Рим с тех пор проектов подчинения России не оставлял и пристально отслеживал процессы в стране.

Это облегчалось тем, что важным центром Контрреформации стала Польша. Там в 1587 г. был избран на престол шведский принц Сигизмунд III Ваза, хотя и выходец из лютеранской страны, но ярый католик. Ближайшим его советником стал папский нунций, страну наводнили иезуиты. Заработала их цензура. Публично сжигались сотни книг — сочинения Коперника, историка Мартына Вельского и др. Современник писал: «Лучшей забавой иезуитов было сжигать древние польские рукописи». Развернулись преследования ученых Краковского университета. Но применялись и более тонкие методы — в одной лишь Литве открылось 12 иезуитских школ. Принимали туда всех, и протестантов, и православных, причем вовсе не перевербовывая их в католичество. Считалось, что зерна, зароненные учителями, должны подействовать исподволь, ненавязчиво.

Сигизмунд решил покончить и с казачьими свободами. От его имени было издано постановление сейма: «Государственные сословия обратили наше внимание. на то обстоятельство, что ни государство, ни частные лица не извлекают никаких доходов из обширных, лежащих впусте наших владений на украинском пограничье за Белой Церковью. Дабы тамошние земли не оставались пустыми и приносили какую-нибудь пользу, мы на основании предоставленного нам всеми сословиями права будем раздавать эти пустыни по нашему усмотрению в вечное владение лицам шляхетского происхождения за заслуги перед нами и Речью Посполитой». Области, отвоеванные и удержанные доблестью казаков, получали новых хозяев и тот же статус и тяготы, что и внутренние районы Польши.

На Руси после Ивана престол достался его сыну Федору, а фактическим правителем стал шурин царя Борис Годунов.

Страна оправилась от террора, отдохнула от прошлых войн, реорганизовала армию. И в 1590 г. вновь ударила по шведам, одержав полную победу. По Тевзинскому договору Россия вернула выход к Финскому заливу, получила право торговли на Балтике, наши купцы появились на рынках Копенгагена, Стокгольма, германских городов. Кстати, в этой войне отличился двоюродный брат царя по материнской линии — Федор Никитич Романов, который станет потом родоначальником новой династии. Но это случится позже, а тогда Федор Никитич был лихим рубакой, непревзойденным наездником и считался первым щеголем на Москве. Когда хотели польстить чьему-либо красивому костюму, говорили: «Он точно Федор Никитич!» Но проявил он себя и неплохим полководцем. Участвовал в нескольких походах, исполнял должность псковского наместника, командуя войсками на ливонском направлении, а завершил войну воеводой полка правой руки (второй по рангу пост в русской армии).

Привилегии, данные Грозным его любимцам-англичанам, были при Федоре урезаны. Благо в северных портах появились еще и голландцы, тоже начавшие широкую торговлю с русскими. Охотно приезжали служить военные, был сформирован 5-тысячный корпус из иностранцев. В Россию эмигрировали от польских притеснений многие лифляндские дворяне. Правда, одно время казалось, что с Запада сгущаются тучи. В 1592 г. Сигизмунд III унаследовал и шведский престол после смерти отца Юхана. Два могущественных государства объединились в личной унии! Но король оказался никудышным политиком. Целиком попал под влияние папы и Габсбургов, подчинив государственные интересы римским и имперским. В угоду им ввязался в неудачную войну с Турцией, помогал императору подавлять мятежных венгров.

А внутри страны ужесточил борьбу за католицизм. В условиях дворянских «вольностей» протестантские учения в Речи Посполитой нашли много сторонников. Были аристократы, исповедующие лютеранство, кальвинизм, арианскую ересь, отрицавшую Св. Троицу. Но особенностью польской Контрреформации стало то, что подобное «диссидентство» знати оставалось вполне допустимым, вписывающимся в рамки тех же «свобод». А борьба развернулась против… православия, не имеющего к Реформации ни малейшего отношения. Иезуиты сумели обработать Луцкого епископа, и от его имени была инициирована кампания по подчинению Православной Церкви папе. Сигизмунд издал соответствующий универсал, и в 1596 г. в Бресте был созван собор. Представленные на нем священнослужители разделились на две партии, заседавшие отдельно и вынесшие противоположные решения. Одна, во главе с Киевским митрополитом Рагозой, постановила признать соединение церквей, лишить сана епископов, не признавших унии, и прокляла их вместе со сторонниками. Другая постановила лишить сана Рагозу с приспешниками, просить короля не чинить насилия в делах веры и разрешить послать своих делегатов на сейм.

Разумеется, Сигизмунд поддержал первую партию. Начались захваты имущества Православной Церкви и погромы униатами неподчинившихся храмов. Доходило до того, что луцкий староста Симашко ввел особый налог на посещение церквей православными, а в Страстную субботу и Св. Воскресенье устроил в притворе храма танцы, приказывал гайдукам стрелять в иконы. В ответ на закабаление казачьих областей и притеснения веры вспыхнули восстания. Сперва — Косинского, погибшего в бою, потом — Наливайко. Мятеж подавили, Наливайко и его полковников, Лободу и Мазепу, схватили и изжарили в Варшаве в медном быке, специально предназначенном для мучительных казней. Но религиозная нетерпимость Сигизмунда не пошла ему впрок. Встревожились шведы: как бы он не стал реставрировать католицизм у них, — и в 1599 г. совершили переворот, возведя на трон его дядю, Карла IX. С этого момента Польша и Швеция стали смертельными врагами.

В общем, король перессорился со всеми. И с турками, и со шведами. И с русскими — но в положении, в котором он оказался, вынужден был в 1600 г. подтвердить с Москвой прежнее перемирие еще на 20 лет. Поссорился он и с подданными. Шляхту раздражали постоянные проколы во внешней политике. А на Украине продолжались восстания — в Добровнице, Остре, Брацлаве, Корсуни. Сейм издал постановление «О своеволии Украины», предписывающее «беспощадные кары» за любые «эксцессы». И Сигизмунд решил окончательно прижать казачество, запретив продавать простонародью оружие и сведя реестр к 1 тыс. человек. Были направлены войска для разорения Сечи и особые урядники, обязанные следить, чтобы крестьяне «не бегали в казаки».

Для защиты веры в Речи Посполитой стали возникать православные братства: Львовское, Виленское, Киевское, Могилевское. Они открывали собственные школы в противовес иезуитским, организовывали типографии для выпуска религиозной литературы, брали под защиту гонимых священников, готовили кадры для православной пропаганды. Эти братства действовали в контакте с правительством и Церковью России, при их активной поддержке. Из Москвы финансировалось печатание книг, строительство храмов. Поэтому проекты подчинения Руси Риму становились еще более насущными. За них теперь цеплялась проблема торжества унии в Польше. Да и православные церкви балканских стран, покоренных турками, сильно зависели от материального и дипломатического покровительства царя.

И усилия в данном направлении предпринимались неоднократно. К Федору Иоанновичу папа Климент VIII направил прелата Комулео, иллирийского славянина, изучившего русский язык. Целью посольства было склонить русских к войне с Турцией в союзе с Габсбургами, и Москву даже соглашались признать «Третьим Римом», обещали ей отдать Константинополь, подсказывали, что присоединение «единоплеменных и единоверных» славянских народов Балкан — не только право, но и «прямое назначение» Москвы. Но вот только для этого… надо бы признать церковную власть папы, который обеспечит все победы и вознаградит царя императорской короной. В 1601 г. с аналогичными целями послы Рима Коста и Миранда отправились якобы транзитом через Россию в Персию и подъезжали с переговорами к Борису Годунову. Успеха не было. И иезуиты в своих донесениях сетовали: «И при таком изобилии духовной рыбы (т. е. потенциальных обращенных) нельзя протянуть рук, чтобы взять ее…»; «О, если бы наши отцы с самого начала пришли в эту страну не под своим, а под чужим именем! Многое тогда было бы в лучшем положении». Вскоре такая возможность им представилась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.