Источники и историография

Источники и историография

Проблема построения источниковой базы для изучения истории Московского университета в рассматриваемый нами период — от начала XIX в. до пожара Москвы — встает особенно остро, что в первую очередь связано с полным уничтожением при пожаре всего корпуса документов, хранившихся в архиве университетской канцелярии, а также библиотеки университета и его музейных коллекций. Тем самым были утрачены материалы, относящиеся к деятельности совета и правления университета, переписка совета с попечителями учебного округа, послужные списки профессоров и преподавателей, документы учета и контроля успеваемости и посещаемости студентов и гимназистов, копии аттестатов и дипломов, выдаваемых студентам по окончании университета (подлинники этих документов можно встретить в некоторых личных фондах). Вместе со сгоревшей библиотекой исчезли и редкие университетские издания, существовавшие всего в нескольких экземплярах (например, начало выпускаемого Обществом истории и древностей российских издания Повести временных лет). Утраченные коллекции университетских музеев содержали экспонаты, имевшие огромную не только научную, но и историческую ценность. Одновременно с ними сгорели и многие личные собрания профессоров университета вместе с их дневниками и письмами, рассказывающими о жизни университета в допожарной Москве. Практически полностью погибло учебное оборудование университетских лабораторий, физического, химического и медицинского кабинета, отсутствие описаний которых лишает нас существенной информации о развитии университетской науки того времени.

Тем не менее, утрата целого корпуса прямых источников по истории университета за данный период не делает ее создание невозможной, поскольку существует большое количество взаимодополняющих материалов, как архивных, так и опубликованных, которые с той или иной степенью близости оказались связаны с деятельностью университета.

Приступая к обзору архивных фондов, относящихся к университетской истории начала XIX века, отметим, что они естественно разделяются на фонды, связанные с деятельностью правительственных структур, в составе которых университет находился, и фонды личного происхождения. Фонды первой группы очень велики по объему, имеют сложный состав, однако в силу утраты значительного количества документов Московского университета из-за пожара и некоторых других причин, содержат, по большей части, лишь редкие, разрозненные дела интересующего нас периода. Определенной широтой охвата материала отличается лишь фонд Департамента народного просвещения, находившегося в Петербурге, где можно было бы надеяться найти копии многих документов, утраченных в Москве, однако и эта надежда оправдывается лишь частично.

Напротив, фонды личного происхождения, даже и очень небольшие в количественном отношении, содержат интереснейшие материалы, проливающие свет на многие важные страницы истории университета. По характеру фондообразователей их условно можно разделить на фонды, отразившие деятельность университетского руководства — директора, кураторов (здесь бесценным источником являются фонды, связанные с попечителем М. Н. Муравьевым), фонды, в которых сохранились документы профессоров и преподавателей университета того времени (наиболее интересным по содержанию из обнаруженных нами бесспорно является фонд Каменецких, вобравший в себя переписку профессора И. А. Гейма), и, наконец, несколько личных фондов и коллекций, включивших материалы выдающихся людей этой эпохи — студентов или слушателей Московского университета, их воспоминания и переписку (назовем здесь М. А. Дмитриева, И. Д. Якушкина, Н. И. Тургенева, Н. Ф. Грамматина).

Четыре из исследованных нами архивных фондов представляют собой собрания делопроизводственных документов, обращавшихся в составе Министерства народного просвещения, которые отражают повседневную жизнь Московского университета с ее официальной стороны. Это, прежде всего, собственно фонд канцелярии Московского университета (ЦГА г. Москвы, ф. 418). Из-за понесенных утрат при пожаре материалы этого фонда фактически (за исключением нескольких отрывочных документов последней четверти XVIII в.) начинаются с 1813 года. Тем не менее, журналы временной комиссии по управлению учебным округом, созданной после пожара, совета университета (оп. 249) и советов отдельных факультетов (оп. 332, 477) и особенно университетского правления (оп. 109) за 1813 год дают нам некоторые сведения о происходившей осенью 1812 года эвакуации университета, о понесенном им ущербе, судьбе его членов, вступивших в московское ополчение, и др. Здесь нами обнаружены новые биографические данные, касающиеся пребывания в университете декабриста Н. М. Муравьева.

В лучшей сохранности, чем допожарный архив Московского университета, оказались бумаги канцелярии попечителя Московского учебного округа (ЦГА г. Москвы, ф. 459). Дело в том, что в конце августа 1812 года попечитель П. И. Голенищев-Кутузов, спешно уезжая из Москвы, оставил канцелярию в подвале собственного дома, который затем хотя и пострадал от грабителей, но уцелел при пожаре. В книгах исходящих дел канцелярии Московского учебного округа, которую организовал вместе с созданием самого округа попечитель М. Н. Муравьев, отражались названия и краткое содержание всех официальных писем и документов, проходивших через руки попечителя. В фонде (оп. 11) сейчас хранятся пять книг исходящих дел за 1803–1807 годы, вышедших из канцелярии Муравьева, но отсутствуют аналогичные тома из канцелярий попечителей А. К. Разумовского и П. И. Голенищева-Кутузова, (появляясь вновь только при попечителе А. П. Оболенском). Зная отношение обоих названных попечителей (особенно Голенищева-Кутузова) к канцелярской работе (см. ниже воспоминания канцеляриста М. П. Третьякова), можно предположить, что такие книги при них не велись, а соответствующие дела оказались просто списаны через некоторое время и, таким образом, утрачены для исследователей. Однако и дошедшие до нас канцелярские книги времен попечительства М. Н. Муравьева дают обильный материал по управлению университетом и становлению его деятельности в первые годы университетских реформ, рассказывают о приглашении немецких ученых и поощрении собственных профессоров, которыми с равной энергией занимался Муравьев, о первых шагах университетских ученых обществ и научных журналов, успехах молодых студентов и научных работах заслуженных профессоров этого времени.

С момента основания Министерства народного просвещения в сентябре 1802 года Московский университет вел интенсивную переписку с петербургскими ведомствами этого министерства: собственно Департаментом народного просвещения и Главным правлением училищ. В делах Главного правления училищ (РГИА, ф. 732, on. 1) мы находим документы о служебных производствах в Московском университете, которые должны были проходить здесь обсуждение, — представления к производству в званиях ректора, деканов, ординарных и экстраординарных профессоров, адъюнктов, докторов, магистров и кандидатов, а также канцелярских чиновников университета. Большая часть этих документов дублирует материалы Департамента народного просвещения, поскольку через него поступала на утверждение министру.

Именно в фонде этого департамента (РГИА, ф. 733) должно было находиться большое количество различного рода документов, повторяющих материалы сгоревшего архива Московского университета и таким образом восполняющих его утрату. Особенно важным при этом было бы обнаружение корпуса официальной переписки попечителя Московского учебного округа с министром народного просвещения (как мы увидим ниже, такого же рода частная переписка между П. И. Голенищевым-Кутузовым и А. К. Разумовским за 1810–1812 годы значительно расширяет наши представления об университетской истории тех лет). Однако в первые годы работы министерства такие своды писем не составлялись, причем большая часть разрозненных документов, не вошедших в законченные дела, была списана при реорганизации канцелярии департамента в 1817 году. Таким образом, от периода 1803–1812 гг. по Московскому учебному округу в фонде остался лишь набор из нескольких десятков никак не связанных друг с другом дел (оп. 28). В действительности, даже эти документы представляют огромный интерес для исследователя. Среди них — письмо поэта И. И. Дмитриева, в котором он отказывается от должности попечителя Московского университета, предложенной ему императором после смерти М. Н. Муравьева, собственноручный послужной список учителя Грибоедова, немецкого профессора И. Т. Буле, и его переписка с Департаментом народного просвещения, дела об утверждении ректоров и деканов университета, содержащие любопытные подробности их избрания, документы, связанные с приглашением в университет студентов из Финляндии, и т. д.

Отсутствие систематического собрания текущей официальной документации, относящейся к Московскому университету, отчасти компенсируется полным корпусом отчетов по университету, которые ежегодно с конца 1802 г. поступали в Петербург, обнаруженных нами в том же фонде (оп. 95). С принятием университетского устава определяется постоянная форма этих отчетов. В соответствии с разделами устава в них приводится полный состав профессоров и преподавателей Московского университета по факультетам, списки новопроизведенных или выбывших профессоров, адъюнктов, докторов, магистров и кандидатов, а также избранных в этом году почетных членов университета. Университет сообщал о представленных им конкурсных задачах и сделанных новых открытиях, выпущенных им сочинениях и переводах, пополнении библиотеки и музея, состоянии ботанического сада, физической, химической и астрономической лаборатории, медицинских учреждений при нем, ходе дел в университетском суде, числе и характере занятий магистров и кандидатов в педагогическом институте. Приводилось число обучавшихся в этом году студентов, с разделением по факультетам, а также число поступивших и выбывших, те же сведения сообщались и об академической гимназии и благородном пансионе. Отдельная глава была посвящена деятельности ученых обществ, издаваемым ими журналам, проведенным экспедициям, состоявшимся открытиям. В отчете рассказывалось также об управлении и надзоре за училищами Московского учебного округа, о визитаторских поездках профессоров. В целом отчеты содержат уникальную информацию по истории университета, в особенности связанную со студентами, произведенными в течение года в ученые степени, полные списки которых с указанием даты и научной отрасли здесь приводятся. Эти списки по информативности превосходят более известные исследователям отчеты в «Московских ведомостях» (см. ниже), и мы находим в них немало имен, дорогих русской культуре.

Переходя к обзору личных фондов, использованных при работе над книгой, подчеркнем, что их отбор и поиск в них документов по университетской истории тесно связаны с подробным биографическим изучением судеб людей, составлявших университетскую корпорацию в рассматриваемый нами период. Жизнь Московского университета уже в первые десятилетия XIX века затрагивала столь широкие пласты русской культуры, что было бы наивно говорить о возможности выявления полного комплекса таких документов, рассеянных по всей России и даже за ее пределами[2].

В качестве основного направления архивных поисков были выбраны фонды, по своему происхождению относящиеся к попечителям и профессорам университета. Как и можно было ожидать, среди них наибольшей ценностью для исследователей обладают фонды попечителя М. Н. Муравьева. Дело здесь не только в исключительной роли Муравьева в создании нового образа университетской жизни, принципов «ученой республики», приглашении новых профессоров и т. д., но важно, что именно эти заслуги, высоко оцененные уже следующим поколением профессоров, привлекли их внимание к архиву попечителя. Прекрасным состоянием этого документального собрания (РО РНБ, ф. 499) мы обязаны М. П. Погодину, который приобрел и обработал бумаги Муравьева, а также С. П. Шевыреву и Н. С. Тихонравову, активно занимавшимся исследованием этого архива при подготовке изданий по истории Московского университета. Помимо литературных и исторических рукописей, биографических материалов М. Н. Муравьева, большую часть фонда составляет собрание писем, из которых около сотни принадлежит профессорам Московского университета и относится к годам его пребывания на посту попечителя. Здесь находятся автографы всех немецких профессоров, приехавших в Московский университет — по их письмам мы можем судить о том, как проходили переговоры об их приглашении сюда и какого рода работа занимала их после приезда в Москву. Особенно частый обмен посланиями шел с профессором И. Т. Буле, они показывают немалые труды последнего по воплощению в жизнь университетских реформ в соответствии с просветительской программой Муравьева. Из других писем выделим полную интересных деталей университетской жизни корреспонденцию профессора Ф. Баузе, а также частично опубликованную переписку с попечителем молодых российских ученых, находившихся в те годы за границей. Наконец, отметим уникальный документ — записную книгу М. Н. Муравьева (ф. 499, оп. 1, ед. хр. 14), которую он начал вести, вступив в должность попечителя и занося туда текущие заметки, касающиеся Московского университета. Среди них — черновики статей университетского устава и отчетов министру народного просвещения, списки студентов, отмеченных попечителем для поощрения их успехов в учебе, заметки о ходе переговоров с иностранными профессорами, общие замечания о преподавании в университете, черновики статей по университетской истории для его изданийи пр. Многие из материалов этой записной книги нашли отражение в изданной в 1855 г. «Истории императорского Московского университета».

Другое важное хранилище бумаг М. Н. Муравьева образовалось в результате процесса над декабристами, поскольку несколько документов, наиболее ярко, с точки зрения попечителя, характеризовавшие его общественную деятельность на ниве народного просвещения, были специально завещаны им сыну Никите, хранились у него и затем были изъяты в ходе следствия вместе с другими семейными бумагами (ГАРФ, ф. 1153). Именно здесь находится авторская рукопись проекта устава Московского университета 1804 г., принадлежавшая М. Н. Муравьеву, а точнее, три редакции этого устава (см. главу 1), и вместе с ними текст доклада Александру I, поданный 8 августа 1802 г. комиссией по рассмотрению уставов учебных заведений и содержавший предварительные соображения по реформированию университетского образования. Кроме того, часть интересной переписки М. Н. Муравьева, в том числе письма к нему H. М. Карамзина, хранятся в РГАЛИ (ф. 1765).

Личные фонды других представителей высшего университетского начальства — директора И. П. Тургенева, попечителей А. К. Разумовского и П. И. Голенищева-Кутузова — содержат лишь считанные документы, относящиеся к истории университета. В семейном архиве Тургеневых, рассеянном по нескольким архивным хранилищам, остались «семидневный рапорт» о состоянии Московского университета за 1800 г. (ОПИ ГИМ, ф. 247), любопытный черновик отчета одного из кураторов (ГАРФ, ф. 1094, on. 1, ед. хр. 202); среди корреспонденции А. И. Тургенева (РГАЛИ, ф. 501) — несколько писем от московских и геттингенских профессоров. В фонде П. И. Голенищева-Кутузова (ПД, ф. 413) сохранились 9 подлинных писем, полученных им в августе-сентябре 1812 г. в связи с отъездом университета из Москвы.

Поиск личных архивов профессоров Московского университета осложнен как невосполнимыми их утратами в пожаре 1812 года (например, полностью сгорел архив профессора П. И. Страхова, скончавшегося через несколько месяцев в Нижнем Новгороде, из-за чего мы имеем, несмотря на воспоминания, оставленные современниками, далеко не полные сведения об этом ярком ученом), так и тем, что некоторые профессора, будучи подчас людьми одинокими и ведя рассеянный образ жизни, не собирали и не хранили свои бумаги (так, несмотря на все старания, не удалось выявить более или менее цельный комплекс документов, относящийся к деятельности такого выдающегося профессора и литератора, как А. Ф. Мерзляков). На этом фоне удивительной (но по-своему закономерной) находкой предствляется исследованное нами собрание писем О. К. и Т. А. Каменецких (ОР РГБ, ф. 406), на котором следует остановиться подробнее.

Тит Алексеевич Каменецкий был одним из любимейших учеников ректора Московского университета И. А. Гейма. В 1812 г. именно под его присмотром отправлялись в Нижний Новгород казеннокоштные студенты и гимназисты. Он же первым из всех членов университетской корпорации побывал в опустошенной пожаром Москве. Дружеские отношения с ректором Каменецкий сохранял до самой смерти Гейма в 1821 г., а затем, в память об учителе, приобрел его письма. Замечательно, что корреспонденция Гейма — единственного среди всех профессоров — вместе с его библиотекой уцелела при пожаре. В дальнейшем это собрание вместе с перепиской известного петербургского врача Осипа Кирилловича Каменецкого, опекуна и родного дяди Тита Алексеевича, и составило упомянутый архивный фонд. Вся коллекция состоит из пяти объемистых переплетенных вместе пачек писем. Конечно, самостоятельный интерес имеет семейная переписка между Т. А. и О. К. Каменецкими, относящаяся ко времени учебы Тита в гимназии и университете, которая живо рассказывает о ходе воспитания молодого человека в первом десятилетии XIX века, так же как и собственная переписка О. К. Каменецкого, знакомого со многими выдающимися людьми этой эпохи. Около трети всех материалов фонда составляют письма (большей частью на немецком языке, а также русском, французском и латыни), адресованные И. А. Гейму (ф. 406, к. 1, ед. 3 и к. 2, ед. хр. 1). Немалая доля корреспонденции написана профессорами Геттингенского университета, высоко ценившими дружбу Гейма, в том числе знаменитым историком А. Л. Шлецером. Здесь же и автографы попечителей Московского университета Муравьева и Разумовского, профессоров Буле и Фишера и практически всех русских профессоров и преподавателей университета. Значительное количество писем тематически связано с войной 1812 года, пребыванием университета вне Москвы (к ним примыкают и письма молодых университетских ученых, адресованные Т. А. Каменецкому, частично опубликованные в 1904 г.), в том числе и ранее неизвестное описание очевидцем пожара Московского университета[3]. Несколько писем, отправленных студентами Московского университета, обучающимися в Геттингене, дают непосредственное представление об образе жизни русских студентов за границей. Таким образом, полнота, информативность и многосторонность этой коллекции значительно обогатили наши знания об университетской среде начала XIX в.

Назовем и другие архивы московских профессоров, обнаруженные в ходе нашего исследования. Неоднократно упоминавшийся профессор И. Т. Буле после своей смерти оставил большое собрание исторических материалов, которыми он пользовался при составлении незаконченного «Опыта критической литературы по русской истории». Это собрание, приобретенное Академией наук, хранится в ее архиве (ПФА РАН, ф. 89, оп. 1). Там же находится и личный фонд профессора Фишера фон Вальдгейма с его дневниками наблюдений за 1813–1838 гг. и протоколами Общества испытателей природы (ПФА РАН, ф. 260, оп. 1). В РГАЛИ хранится фонд профессора М. Т. Каченовского с его письмами к жене, отправленными в апреле 1810 г. из Петербурга, куда тот приехал в качестве секретаря А. К. Разумовского, ждавшего своего утверждения в должности министра народного просвещения (ф. 1251, оп. 1, ед. хр. 3).

Наконец, документы по университетской истории содержат несколько отдельных коллекций. В так называемом собрании «Погодинских автографов» (РО РНБ, ф. 588) находятся листы с автобиографиями А. Ф. Мерзлякова, М. Т. Каченовского, И. Т. Буле и письмо декана Ф. Г. Баузе к одному из университетских магистров. Подлинные аттестаты, выданные после окончания благородного пансиона и Московского университета поэту М. В. Милонову, хранятся в фонде В. А. Цеэ (РО РНБ, ф. 833, ед. хр. 472–473). Секретное цензурное дело 1805 года из правления университета (возможно, единственное уцелевшее после пожара, поскольку хранилось вместе с университетской кассой) обнаружено нами в фонде Н. С. Тихонравова (ОР РГБ, ф. 298, ч. 4, к. 1, ед. хр. 48), здесь же и несколько копий, сделанных Тихонравовым с погодинского собрания университетских бумаг Муравьева.

Наиболее редкими и уже поэтому ценными являются документы, принадлежавшие студентам тех лет. Образцы табелей, выдававшихся воспитанникам университета, дошли до нас в собрании отдела редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ, а кроме того в 1939 г. здесь была найдена книга регистрации студентов за 1810–1815 гг., с автографами многих русских общественных деятелей, обучавшихся в университете, в том числе А. С. Грибоедова и Н. М. Муравьева. Значительный интерес представляют рукописные студенческие лекции этого времени: два прекрасно оформленных курса лекций Л. А. Цветаева по римскому праву и Н. Ф. Кошанского по эстетике хранятся в отделе письменных источников Государственного исторического музея (ф. 221, ед. хр. 37; ф. 292, ед. хр. 119). Записи лекции Цветаева о «правах знатнейших народов» вел будущий декабрист И. Д. Якушкин (ГАРФ, ф. 279, ед. хр. 3), а его товарищ по учебе М. Я. Чаадаев оставил нам немецкий конспект приватных лекций по новейшим философским системам профессора Буле (собрание Н. К. Пиксанова, Пушкинский дом). Образцы дружеской переписки между дворянами-студентами и воспитанниками благородного пансиона сохранились в фонде Н. Ф. Грамматика (ОР РГБ, ф. 398, письма к нему М. В. Милонова и Д. В. Дашкова частично опубликованы в 1859 г.).

Рассмотрим теперь комплекс опубликованных источников. В первую очередь сюда входят документы учреждений, которые в процессе своей работы были подчинены университету или которым сам университет подчинялся. В рамках возникшей в начале XIX в., структуры Министерства народного просвещения к первым относились гимназии и училища Московского учебного округа, ко вторым — само Министерство народного просвещения. По материалам, поступающим из различных учебных округов России, министерство с 1803 г. выпускало журнал «Периодическое сочинение об успехах народного просвещения», где, в частности, упоминались важнейшие события в жизни Московского университета, публиковались сведения о производстве в ученые должности и научные степени и даже публичные речи некоторых профессоров. Основные документы Министерства народного просвещения в середине 60-х гг. XIX в. были изданы в виде двух сборников: «Сборник постановлений по Министерству народного просвещения» (СПб., 1864), где помещались императорские указы, высочайше одобренные уставы университетов, научных обществ, рескрипты и постановления, касающиеся регулирования основных принципов деятельности учреждений, входивших в структуру министерства, и «Сборник распоряжений по Министерству народного просвещения.» (СПб., 1866), содержавший акты, утверждаемые министром: основные положения устройства гимназий, пансионов и училищ, распоряжения, относящиеся к отдельным учреждениям и чиновникам.

Текущая жизнь Московского университета освещалась не только в «Периодическом сочинении об успехах народного просвещения». В рассматриваемый период можно назвать по крайней мере три основных источника, дающих регулярную информацию о состоянии университета и находящихся при нем академической гимназии и благородном пансионе. Во-первых, это газетные отчеты, публикуемые ежегодно в «Московских ведомостях» по случаю торжественного собрания Московского университета, происходившего в начале июля, после завершения учебного года, и торжественного акта в Университетском благородном пансионе, устраивавшегося в канун Рождества. Кроме упоминания названий речей профессоров, обращенных к присутствующим гостям, музыкальных номеров и стихотворений, из которых состояло торжество, в отчет об университетском акте входило перечисление фамилий всех лиц, произведенных на этом акте в ученые степени (кандидата, магистра или доктора), новых студентов, принятых в университет «по надлежащему экзамену» или переведенных из академической гимназии и благородного пансиона. Отчет также упоминал имена студентов, награжденных в этом году золотыми и серебряными медалями, а также фамилии получивших призы гимназистов и списки учеников, переведенных в следующие классы гимназии по каждому из предметов.

В газетном сообщении о пансионском акте подробно описывалась программа торжественного вечера, на котором выступали воспитанники, а затем публиковались полные списки награжденных, которые открывало имя лучшего воспитанника (одного или двух), заносимое на золотую доску в пансионе, после чего в порядке старшинства возрастов перечислялись ученики, награжденные медалями и призами. В отчете также говорилось о выпущенных в этом году пансионских литературных альманахах, лучших диссертациях воспитанников, которые они писали на заданные темы, об их лучших рисунках, чертежах и пр. и, как и в университетском отчете, приводились списки учеников, переведенных в высшие классы. Таким образом, каждый из отчетов, как и упомянутые выше ежегодные отчеты по университету, содержит записи более ста фамилий воспитанников, которые являются единственными в своем роде свидетельствами об ученическом и студенческом составе университета.

Уникальная информация, отчасти восполняющая утраченные документы, находится в публикуемых университетом на текущий год «Объявлениях о публичных учениях в императорском Московском университете» и «Объявлениях о благородном пансионе, учрежденном при императорском Московском университете». В университетских объявлениях по каждому факультету приводились сведения о публичных (для всех студентов) и приватных занятиях всех профессоров этого факультета с указанием полной университетской должности профессора, названий его курсов, времени лекций и учебных руководств к ним. С 1805 по 1810 гг. объявления сопровождались научными приложениями в виде статьи одного из профессоров. Пансионское объявление представляло собой довольно объемную книжку, где, кроме собственно расписания занятий, сведений о преподавателях пансиона и читаемых ими курсах, помещалось постановление о благородном пансионе, правила для воспитанников и другая полезная информация. Благодаря тому, что сведения, содержавшиеся в объявлениях, соответствовали году их выпуска и не подвергались искажениям (в отличие, например, от позднейших воспоминаний), мы можем считать их наиболее достоверным источником, позволяющим проверить различные факты из внутренней жизни университета.

Другие печатные источники, тесно связанные с университетской жизнью, — это книги и журналы, выпускаемые в типографии Московского университета. Строго говоря, вся печатная продукция этой типографии может рассматриваться как источник по истории Московского университета, поскольку в ее написании и обработке в основном принимали участие профессора, преподаватели и студенты университета, а с 1806 г. и сама типография, выведенная из-под аренды, была подчинена совету университета. Конечно, среди всех изданий типографии нас в первую очередь будут интересовать те, которые характеризуют основные черты учебного процесса в университете, жизнь и деятельность его ведущих профессоров и некоторых замечательных университетских воспитанников. Среди таких изданий мы можем назвать появляющиеся в рассматриваемый нами период университетские учебники: как оригинальные, авторами которых были сами профессора (Гейм, Двигубский, Рейнгард, Страхов, Цветаев, Шлецер и др.), так и переводные, издание которых также осуществлялось с помощью профессоров, адъюнктов или магистров университета. Представление о развитии университетской науки дают ежегодно публикуемые речи профессоров, которые они произносили перед московской публикой на торжественном акте. Важные сведения о научной жизни университета содержались в журналах его ученых обществ, а также в двух изданиях, выпускаемых профессором И. Т. Буле, — «Московских ученых ведомостях» и «Журнале изящных искусств» — первых образцах научной публицистики в Москве. Большое количество профессоров и студентов сотрудничало, кроме научных изданий, в литературных журналах и альманахах (например, профессор М. Т. Каченовский издавал «Вестник Европы», П. А. Сохацкий — «Новости русской литературы», X. Рейнгард и Я. Десанглен — «Аврору», М. Г. Гаврилов — «Исторический, географический и политический журнал»; студент К. Андреев — «Весенний цветок» и т. д.). В отдельную группу мы можем выделить литературные альманахи, выпускаемые благородным пансионом («Утренняя заря» и др.). Опираясь на статьи в такого рода изданиях, можно извлечь интересную информацию не только об авторах, но и об их мировоззрении, характере, образовании, круге чтения, увлечениях, которая будет важна при описании университетской среды в целом.

Наконец, наиболее полными, многогранными источниками, рассказывающими о внутренней жизни Московского университета и его роли в русской общественной жизни, являются воспоминания, дневники и переписка тех лиц, которые служили, преподавали, учились в университете или тесно соприкасались с университетскими кругами. В силу особого положения Московского университета в русском обществе и в жизни Москвы к ним относятся почти все мемуары, в которых рассказывается о допожарной Москве, а также известные нам дневники и корреспонденция литераторов и общественных деятелей, связанных с Москвой в рассматриваемый нами период времени. Наиболее интересную картину университетской жизни дают, конечно, воспоминания самих воспитанников Московского университета тех лет — это мемуары А. Д. Боровкова, М. А. Дмитриева, С. П. Жихарева, В. И. Лыкошина, В. А. Сафоновича, И. М. Снегирева, Н. В. Сушкова, Е. Ф. Тимковского. Мемуаристы с разной степенью подробности останавливаются на своих университетских годах: если Дмитриев и Жихарев упоминают о своей студенческой жизни мельком, то записки Снегирева и особенно насыщенный собственными воспоминаниями труд Сушкова специально посвящены истории Московского университета, академической гимназии и благородного пансиона. Портретами профессоров, яркими картинами университетских лекций наполнены записки Д. Н. Свербеева, и поэтому, хотя мемуарист поступил в университет уже после пожара, в 1813 г., эти воспоминания также правомерно использовать при характеристике отдельных персонажей и элементов студенческой жизни.

При анализе мемуаров важно помнить, что они создавались в различное время, возможно, не вполне независимо друг от друга, и память мемуариста часто освежалась им при помощи уже опубликованных трудов. Характерны с этой точки зрения воспоминания М. П. Третьякова, занимавшего с 1799 г. должность писца в университетской канцелярии. В них автор иногда почти дословно цитирует положения устава 1804 г. и другие документы, регулировавшие внутреннее устройство университета, а при упоминании целого ряда фактов чувствуется взаимосвязь его воспоминаний с мемуарами И. М. Снегирева (полемика М. П. Третьякова и И. М. Снегирева началась еще до опубликования их записок, в 1854 г., по поводу выпуска Снегиревым истории университетской типографии).

С этой точки зрения наиболее осторожного подхода требуют записки С. П. Жихарева. Озаглавленные в своей первой части «Дневник студента», они поданы автором в виде дневниковых записей, обращенных к его другу. Однако при ближайшем рассмотрении в них обнаруживается большое количество мелких неточностей, которые никак не могли бы возникнуть в настоящем дневнике, современном описываемым событиям. (Самая грубая из его ошибок — неоднократное упоминание о смерти в 1805 г. профессора X. А. Чеботарева, который на самом деле продолжал работать в университете и скончался только 10 лет спустя.) Несомненно, что в основе записок Жихарева лежали его подлинные дневники (так до сих пор и не обнаруженные), однако ошибки определенно доказывают, что на стадии подготовки к публикации записи подверглись автором серьезной литературной правке, касавшейся как стиля, так и самих излагаемых событий. По верному замечанию исследователя, «записки оказались не только очень содержательным мемуаром, но и произведением, стоящим на границе художественной литературы, чем они и отличаются от массы обыкновенных бытовых дневников»[4]. Последнее утверждение можно наглядно проверить, если сравнить «Дневник студента» с другим современным ему произведением — дневниками еще одного воспитанника университета Н. И. Тургенева за 1806–1808 гг. Его дневники не предназначались для печати и поэтому сохранили характерные особенности и «неправильности» стиля автора, которые и составляют ощущение подлинности, а главное, искренние страстные размышления об окружающей жизни, что делает дневники Тургенева уникальным источником для исследования формирующегося мировоззрения молодого человека поколения декабристов. Напротив, у Жихарева стремление к литературности во многом сгладило стиль дневников, а необходимость связывать отдельные куски, заполнять образующиеся пустоты, заново датировать некоторые записи приводила к ошибкам.

Кроме уже упомянутых воспоминаний и дневников, различные подробности об отдельных персонажах университетской жизни, а также в целом о картине допожарной Москвы, в которой разворачивалась эта жизнь, мы находим в записках Ф. Ф. Вигеля, И. А. Второва, С. Н. Глинки, братьев А. Н. и Н. Н, Муравьевых. Об удивительных приключениях недавно закончившего университет молодого офицера в охваченной пожаром Москве рассказывают нам записки В. А. Перовского. Среди опубликованной переписки того времени наше внимание прежде всего привлекают письма к попечителю М. Н. Муравьеву находящихся за границей или возвращающихся оттуда молодых ученых, которых попечитель предназначал для занятия университетских кафедр. Для характеристики молодого профессора того времени также интересны несколько опубликованных писем А. Ф. Мерзлякова к В. А. Жуковскому, относящиеся к 1803–1804 гг.; ценные сведения содержит и переписка Жуковского с М. Т. Каченовским (1810 г.). Очень содержательным источником, раскрывающим внутренний мир молодых людей, обучающихся в университете или только что его закончивших, является опубликованная в 1859 г. корреспонденция Н. Ф. Грамматина, переписывавшегося с Д. В. Дашковым и М. В. Милоновым, а также с некоторыми университетскими профессорами. В 1880 г. А. Васильчиков в составе своей книги «Семейство Разумовских» издал большой массив писем, адресованных попечителем университета П. И. Голенищевым-Кутузовым министру народного просвещения гр. А. К. Разумовскому. Помимо яркого изображения личности самого попечителя, эти письма содержат многочисленные, хотя и отрывочные, сведения о внутренней жизни университета в 1810–1812 гг.

Общественную и культурную жизнь Москвы тех лет будет невозможно себе полностью представить без обращения к огромному корпусу переписки К. Н. Батюшкова с Н. И. Гиедичем. Сам Батюшков вырос в семье попечителя М. Н. Муравьева и во время пребывания в Москве сохранил близость к университетским литературным кругам. В своей речи «О влиянии легкой поэзии на язык» он дал прекрасную оценку роли М. Н. Муравьева в отечественной литературе и просвещении; кроме того, Батюшкову принадлежит хрестоматийно известная «Прогулка по Москве» (1811 г.) — бесценный источник сведений о быте и нравах столицы перед Отечественной войной. Среди других известных документов эпохи, в которых мы находим упоминания о связанных с университетом сюжетах, — письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву, В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу, корреспонденция П. Я. Чаадаева, эпистолярное наследие Грибоедова и Якушкина.

Начало исторического изучения деятельности Московского университета относится как раз к рассматриваемому нами периоду, т. е. к первому десятилетию XIX в., и связано, подобно многим университетским новшествам этого времени, с именем попечителя М. Н. Муравьева. По его желанию, закрепленному в уставе 1804 г., секретарю совета университета вменялось в обязанность вести университетскую историю, основываясь на тех документах (журналах, протоколах, списках), которые находились в его распоряжении. С 1806 г. на торжественном акте секретарь зачитывал «Краткую историю университета» за прошедший год (к сожалению, все ее экземпляры за 1806–1812 гг., видимо, сгорели при пожаре). К этой работе следует добавить деятельность архивариуса совета, должность которого состояла в наблюдении за университетским архивом и в разборе документов прошлых лет, для того чтобы в будущем составить из них полную университетскую историю.

После пожара университета систематическое изучение его истории приходилось начинать практически с нуля, причем основываясь большей частью на случайно уцелевших материалах и воспоминаниях тех его членов, которые работали еще до 1812 г. Важно отметить, что такая работа началась довольно рано, уже в начале 1820-х гг., в связи с подготовкой И. М. Снегиревым вместе с И. И. Давыдовым и П. В. Победоносцевым сборника речей профессоров, произнесенных ими на торжественных актах, куда составители решили поместить биографические справки о самих профессорах. В ходе работы ими было собрано большое количество сведений, устных и письменных, по истории допожарного университета, и этот материал, несмотря на его несовершенство, стал хорошей базой для дальнейшей разработки, которая началась спустя несколько десятилетий, при подготовке к празднованию 100-летнего юбилея университета.

100-летний юбилей послужил естественным поводом для создания нескольких исследовательских работ, заложивших основы историографии Московского университета. До этого к истории университета несколько раз обращались в журналистской публицистике — так, обзоры, посвященные современному состоянию и истории университета и благородного пансиона помещал, например, издатель «Отечественных записок» П. П. Свиньин; в 1830 г. со статьей «Об участии Московского университета в просвещении России» выступил М. А. Максимович; с началом своей журналистской деятельности в «Московском вестнике», а затем в «Московитянине» регулярно публиковал отрывочные заметки из университетской истории М. П. Погодин, собрав за это время большую коллекцию рукописей и документов из прошлого университета. Однако при подготовке к юбилею впервые был создан большой коллектив исследователей под руководством С. П. Шевырева (в его составе были такие ученые, как, например, К. Ф. Рулье, Г. Е. Щуровский, С. М. Соловьев, П. Ил. Страхов) для составления трех основных трудов: собственно истории Московского университета и двух биографических словарей — университетских профессоров и их воспитанников. Последнему из названных изданий — словарю воспитанников — не повезло: к юбилею был подготовлен только один том, посвященный выпускникам университета первых десяти лет его существования, а дальше работа прекратилась. Издание же «Биографического словаря профессоров и преподавателей» и «Истории императорского Московского университета», написанной С. П. Шевыревым, было выполнено полностью.

«История» Шевырева представляла собой прежде всего систематическое изложение основных событий и законодательных актов, связанных с деятельностью университета за прошедшие сто лет, не ставя перед собой задачу их критического осмысления и анализа. Концепция автора была простой и заключалась в доказательстве постепенного и непрерывного расцвета Московского университета вследствие мудрых попечений правительства и царствующего монарха на ниве народного просвещения. Периодизация истории строилась относительно последовательности царствований, а внутри них — в соответствии со сменой кураторов (затем — попечителей) университета. Нельзя не отметить тщательность подбора автором фактов, характеризующих деятельность того или иного куратора (разумеется, с подчеркиванием ее положительных сторон) и определенную широту в использовании источников, куда, кроме опубликованных документов Министерства народного просвещения, периодических изданий, книг, выпускаемых университетом, вошли многие рукописные материалы (например, бумаги М. Н. Муравьева, собранные Погодиным). Опираясь на объявления о преподавании в университете, Шевырев перечисляет предметы университетского курса и состав ученых за каждый период, а также называет некоторых упомянутых в периодике того времени выпускников университета. Особое его внимание уделено, конечно, монаршим милостям, наградам профессоров, высочайшим посещениям, а также отношению публики к университету, богатым пожертвованиям в пользу просвещения от московского дворянства.

С фактологической точки зрения, гораздо больший интерес, нежели «История» Шевырева, вызывает «Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского Московского университета». Следует подчеркнуть, что единственный раз за его историю в университете была проделана работа такого масштаба, призванная собрать жизнеописания всех без исключения ученых, работавших во всех отраслях университетской науки за прошедшие сто лет. Авторы статей в словаре представляли различные факультеты и могли с должным основанием судить не только о преподавательских заслугах, но и о научном вкладе ученых. В каждой статье была собрана возможно полная библиография трудов данного профессора. Биографические данные извлекались не только из опубликованных источников, но большей частью из рукописных воспоминаний или устных рассказов современников и учеников этих профессоров и поэтому во многом приобрели теперь для нас характер первоисточника. Из жизнеописаний ученых, работавших в рассматриваемый нами период университетской истории, можно особенно выделить несколько статей о деятельности немецких профессоров, подробно составленных Н. С. Тихонравовым на основании иностранных научных изданий и периодики, интереснейшие воспоминания П. Ил. Страхова о своем дяде, профессоре физики П. И. Страхове, обстоятельную биографию А. А. Прокоповича-Алтонского, написанную С. П. Шевыревым. В целом, оценивая фактический материал, собранный в биографическом словаре и «Истории» Шевырева, следует заметить, что эти издания не потеряли своей ценности и сейчас, являясь необходимым пособием на начальном этапе изучения истории Московского университета.

После 1855 г. развитие исследовательских трудов, касающихся истории Московского университета, шло двумя путями. Во-первых, продолжалась работа по изучению отдельных составляющих университетской внутренней жизни и научной деятельности, истории его ученых обществ, некоторых замечательных профессоров. В печати появляются обзорные статьи, посвященные Обществу любителей российской словесности (М. Н. Лонгинов), Обществу истории и древностей российских (О. Бодянский), Физико-медицинскому обществу (А. Тарасенков). Можно особенно выделить активность ОИДР в разработке сюжетов, связанных с историей университета: так, например, в 1862 г. в «Чтениях в ОИДР» появляется биография талантливого университетского филолога К. Ф. Калайдовича, содержавшая богатый фактический материал о допожарном университете, а в начале 1880-х гг. председатель ОИДР Н. А. Попов подготавливает подробную историю общества, в первом томе которой приводит множество интереснейших архивных документов, рассказывающих о первых годах его существования, дает живые портреты основателей и активных членов общества, попечителей и профессоров университета того времени. Среди трудов других ученых обществ назовем речь, произнесенную в ОИП профессором Г. Е. Щуровским и посвященную основателю общества Г. Фишеру фон Вальдгейму и его вкладу в российскую науку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.