Глава 3 Снег в июне, или К вопросу о «еб-ной матери»

Глава 3

Снег в июне, или К вопросу о «еб-ной матери»

Теперь от фальсификаций, сработанных на самом примитивном, любительском уровне, перейдем к эпизоду, связанному с дискуссией вокруг «дезы», изготовленной профессионалами тайной войны.

На рубеже 80–90-х годов наших историков-публицистов, что называется, «прорвало». Галдя и толкая друг друга локтями, вчерашние труженики отдела агитации и пропаганды кинулись открывать народу глаза и разглашать Страшную Военную Тайну. Эта «страшная тайна» (смею предположить — заблаговременно подготовленная в управлении контр пропаганды более серьезной, нежели горком КПСС, конторы) сводилась, в сущности, к одному тезису — к «догмату о неготовности». С горестным всхлипыванием нам начали рассказывать о том, что великие достижения сталинской индустриализации, сверкающие блеском стали танки и застилающие небо над Красной площадью армады самолетов — это все блеф, мираж, наваждение. Что-то вроде стахановских рекордов и изобильных колхозных урожаев. А на самом деле… А на самом деле ничего-то у нас и не было. И воевать-то было нечем. Самолеты фанерные, танки «безнадежно устаревшие», ДОСы недостроенные, одна винтовка на двоих.

Была даже выпущена книжка (в целом очень неплохая, с большим количеством рассекреченных документов) с весьма характерным для того времени названием: «Скрытая правда войны» («Русская книга». М., 1992 г., сост. П. Н. Кнышевский). В частности, из приведенной в книге таблицы «Обеспеченность механизированных корпусов Красной Армии боеприпасами по состоянию на 15 июня 1941 г.» каждый интересующийся мог узнать, что «152-мм выстрелами к танковым пушкам» («снаряд» — это то, что вылетает из дула орудия; все вместе, т. е. снаряд, взрыватель, метательный заряд, называется в артиллерии «выстрелом») мехкорпуса были обеспечены в целом на 10 %, а мехкорпуса Западного Особого военного округа — на 0 %. Ноль, товарищи дорогие, голый ноль. Чем воевать? Камнями и палками? Что толку от таких мехкорпусов, если им стрелять нечем?

Страшное дело. Чтобы и впредь не оказаться в положении жертвы «мозгоимения», научитесь, уважаемый читатель, задавать ДВА ЗОЛОТЫХ ВОПРОСА:

Первый. Мало — по сравнению с чем?

Второй. Проценты — отчего?

И все у нас получится.

С кем 15 июня 1941 г. собиралась воевать Красная Армия в целом и ее мехкорпуса в частности? С марсианами? Ах, с немцами… Так давайте с немцами и сравнивать «обеспеченность 152-мм выстрелами к танковым пушкам». Само собой, 152-мм выстрелов в немецких танковых дивизиях быть не могло. В вермахте были приняты калибры 105 мм и 150 мм. Так вот, сколько 150-мм выстрелов к танковым пушкам было в вермахте по состоянию на 15 июня 1941 года? Докладываю — ноль целых, хрен десятых. Источник информации? Никакого источника в данном случае не надо. В июне 41-го на вооружении вермахта не было ни одного танка, вооруженного орудием калибра 150 мм или «хотя бы» 105-мм. Да и танки Pz-IV, вооруженные 75-мм пушкой, составляли всего лишь 14 % от общего танкового парка. И до самого конца войны серийных танков с орудиями 6-дюймового калибра в Германии не появилось. Скажу больше — в начале XXI века на вооружении бундесвера нет ни одного типа танков (прошу не путать танк с самоходным орудием), во вращающейся башне которых размещалось бы орудие калибра более 120 мм.

Разместив во вращающейся (т. е. сложной по конструкции и создающей огромные компоновочные проблемы) башне танка КВ-2 гаубицу калибра 152-мм, советские инженеры решили техническую задачу исключительной сложности. Про такие чудо-танки не говорят «мало». Даже два танка КВ-2 — это больше, чем было танков с 6-дюймовой гаубицей во всех армиях мира вместе взятых. Но у нас их было не два, а значительно больше. Всего до конца июня 1941 г. было выпущено 213 танков КВ-2.

Теперь о процентах и боеприпасах. Что имели в виду составители таблицы в сборнике «Скрытая правда войны» — понять решительно невозможно. Никаких пояснений к своей таблице и загадочным процентам они не дают. Цифра обеспеченности ВСЕХ мехкорпусов 152-мм выстрелами к танковым пушкам — это еще смешнее, чем знаменитая «средняя температура по больнице». В июне 41-го лишь восемь (из 29) мехкорпусов имели на вооружении танки КВ в заметных (более 10 единиц) количествах.

Во всем Западном Особом военном округе был один мех-корпус (из шести), на вооружении которого были танки КВ-2 в количестве 22 единицы. Но самое главное заключается в другом. Танк КВ-2 был вооружен не какой-то уникальной, а почти стандартной (танковый вариант отличался от орудия полевой артиллерии чуть укороченным стволом) 152 мм гаубицей М-10 «образца 1938 г.». Боеприпасы для этой артсистемы производились в огромных количествах. Конкретно: 2642 тыс. выстрелов к началу войны было в наличии, 925 тыс. выстрелов было поставлено в войска во втором полугодии 1941 года. Боекомплект одного танка КВ-2 составлял 36 (тридцать шесть) выстрелов. Пять боекомплектов на все 213 танков — это «жалкие» 38,3 тыс. выстрелов.

Полтора процента от общего запаса гаубичных выстрелов 152-мм калибра. Было чем воевать… Остается предположить (еще раз повторю, что составители «страшной таблицы» не объяснили — проценты чего от чего они считают), что цифра 0 % применительно к Западному ОВО обозначает всего лишь отсутствие специальных бетонобойных и морских (это не опечатка!) бронебойных снарядов к танковой 152-мм гаубице.

Дело в том, что танк КВ-2 создавался как «танк прорыва укрепленных полос». Предполагалось использовать его в наступлении для уничтожения бетонных ДОТов и бронеколпаков. Для борьбы с последними и планировалось использование «морской бронебойной гранаты» (в корабельной артиллерии этот боеприпас должен был пробить броневую палубу и взорваться внутри вражеского судна). Утром 22 июня 1941 г. вся эта «экзотика» стала абсолютно ненужной, так как войскам Западного округа (равно, как и всем прочим) предстояло воевать на собственной территории, т. е. там, где вражеских бетонных ДОТов не могло быть по определению. Главной (если не сказать — единственной) задачей, которую мог решать сверхтяжелый танк КВ-2 в обороне, — это борьба с пехотой противника, для чего стандартный 152-мм осколочно-фугасный снаряд годился как нельзя лучше…

Вернемся, однако же, к вопросу, вынесенному в название данной главы. Важнейшим элементом внезапно обнаружившейся «неготовности» Советского Союза к войне было объявлено отсутствие начальника. То есть начальник-то был, но для серьезного дела он совершенно не годился. Скрытая «правда» войны, оказывается, состоит в том, что товарищ Сталин был не доверчивый, а супердоверчивый. Наивный и глупый. Такого любой обманет. Воспитанница института благородных девиц, краснеющая при виде голых лошадей на улице, может считаться «гением злодейства» по сравнению с простодушным товарищем Сталиным. Оказывается, Сталин любовно разглядывал подпись Риббентропа под Пактом о ненападении, вместо того чтобы приказать привести войска в «состояние полной готовности»…

Вы думаете, уважаемый читатель, что я шучу, ерничаю, грубо преувеличиваю? Если бы… Для пущей важности был вызван «иностранный консультант». Израильский профессор Г. Городецкий (он, к слову говоря, урожденный израильтянин, а не репатриант из бывшего СССР) вполне оправдал оказанное ему высокое доверие. В книге с восхитительным названием «Роковой самообман. Сталин и нападение Германии» товарищ Городецкий (язык не поворачивается назвать его «господином») как дважды два доказал, что

«…Сталин просто-напросто отказывался воспринимать сообщения разведки… Сталин не разрешил военным приступить к осуществлению планов обороны… Сталин оставался глух к просьбам Жукова приступить к осуществлению планов развертывания… Сталин явно растерялся, но отчаянно не хотел расставаться со своим заблуждением… Сталин, по-видимому, гнал прочь любую мысль о войне, он потерял инициативу и был практически парализован…»

В предисловии к своему сочинению Г. Городецкий с гордостью пишет: «Ценой неимоверных усилий я добился доступа к огромному количеству архивных источников». Вона как! Не иначе как получил товарищ Городецкий на пару с писателем

В. Карповым заветный «допуск номер один». Только с таким «допуском» можно было добраться до информации о том, что в 41-м году «зима в Москве необычайно долго затянулась, и даже во вторую неделю июня выпал снег». Я не шучу. Я цитирую. См. страницу 345.

Немногим уступали «иностранному консультанту» и местные кадры. Один товарищ написал дословно следующее:

«…Ожидая в случае войны скорого поражения, а для себя лично — гибели, Сталин, вероятно, счел сопротивление бесполезным, оттого и не пытался ни грозить Гитлеру, ни изготовиться к бою вовремя… Сознавая близость нападения, Сталин не развернул армию, не привел ее в боевую готовность, подставив ее под бомбы — спящую в казармах, с накрытыми брезентом самолетами… В первые дни войны он выпустил из рук руководство совершенно не принимая участия ни в каких делах…»

Досталось в эпоху вскрытия «скрытой тайны войны» и злейшему сталинскому «сатрапу» Лаврентию Берия. Из публикации в публикацию запорхала следующая дурно пахнущая «утка»:

«…Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся нападении на СССР… То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев… Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет».

Этот бред под названием «Докладная записка Л. П. Берия от 21 июня 1941 г.» запустил в обращение известный писатель и киносценарист О. Горчаков. Кое-какие правильные слова писатель Горчаков знал, поэтому украсил свой опус такой фразой: «На старой папке, где хранятся эти донесения, выцветшими фиолетовыми чернилами пронумерован фонд, опись, дело». Вот и отлично, вот и замечательно — огласите, товарищ писатель, конкретные номера «фонда, описи и дела». Но этого Горчаков, разумеется, не сделал. Что не случайно — так называемая «Докладная записка Берия» является стопроцентной фальшивкой.

К настоящему времени опубликованы сотни донесений советской разведки, адресованных Сталину. Некоторые из них подписал Л. Берия. В них никогда не используется обращение «Йосиф Виссарионович», там абсолютно немыслимо появление выражений типа «Ваше мудрое предначертание», «тупой генерал Тупиков» и прочая дешевая бульварщина. Категорических выводов вроде «в 1941 году Гитлер на нас не нападет» никто никогда не делает. Уточнение про должность генерала Туликова («военный атташе в Берлине») сделано исключительно и только для будущих читателей фальшивки — Сталин обладал феноменальной памятью и уж фамилии своих представителей в Берлине знал наизусть. «Записка Л. Берия» представляет собой очень грубую, топорно сработанную компиляцию типовых мифов и сплетен перестроечной «скрытой правды войны». И что же — по сей день эта «утка» полна бодрости и сил. Поисковая система в Интернете с ходу выдала мне 271 документ, в котором на полном серьезе говорится о записке с «мудрым предначертанием». Один из «документов» — это большая статья, подписанная генералом армии Квашниным (на тот момент — начальником Генштаба российской армии) и президентом Академии военных наук (!!!), генералом армии Гареевым…

Вот на эту-то, обильно унавоженную почву и упал РЕАЛЬНЫЙ документ. ФСБ РФ рассекретило и со ссылкой на Архив Президента (АП РФ, ф. 3, оп. 50, д. 415, л. 50–52) опубликовало «Сообщение НКГБ СССР И. В. Сталину и В. М. Молотову № 2279/м» от 17 июня 1941 года. «Источник», работающий в штабе германской авиации, сообщал о том, что «все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время».

Сталин собственноручно начертал на этом документе следующую резолюцию (воспроизвожу с точным соблюдением орфографии оригинала): «Т-щу Меркулову. Можете послать ваш «источник» из штаба герм, авиации к еб-ной матери. Это не «источник», а дезинформатор. И. Ст.».

Ах, какой тут был скандал! Из журнала в журнал, из книги в книгу перелетала эта злосчастная резолюция — как пример вопиющей тупости (или патологической наивности) Сталина. Еще бы, ему дураку докладывают про близящееся нападение, а он… Как там было у незабвенного М. Е. Салтыкова-Щедрина? «Но Дунька отвечала невежеством…» Удивительно, но даже пламенные сталинолюбы в этой ситуации стыдливо опустили очи долу и не заступились за своего поверженного кумира.

Я не люблю Сталина, и это самое мягкое выражение, в котором я могу выразить свои чувства. Однако не могу не признать, что в данном конкретном случае товарищ Сталин был не прав только в одном: негоже руководителю государства опускаться до использования подзаборных выражений.

По сути же дела Сталин был абсолютно прав: дезинформация была настолько издевательски-прозрачна, что в ее оценке (равно как и в оценке некомпетентности «т-ща Меркулова») трудно было удержаться от резких слов.

Вот полный текст сообщения (каковой текст, видимо, ни один перестроечный журналист так и не удосужился прочитать дальше первой фразы):

«Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает:

1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время.

2. В кругах штаба авиации сообщение ТАСС от 6 июня воспринято весьма иронически. Подчеркивают, что это заявление никакого значения иметь не может.

3. Объектами налетов германской авиации в первую очередь явятся: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские.

4. В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах.

5. Важные немецкие авиаремонтные мастерские расположены: в Кенигсберге, Гдыне, Грауденц, Бреславле, Мариенбурге. Авиамоторные мастерские Милича в Польше, в Варшаве — Очачи и особо важные в Хейлигенкейль».

У товарища Сталина были очень веские основания не верить в то, что по состоянию на 17 июня 1941 г. «все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены». Это серьезная тема, ее не надо комкать, и мы подробно обсудим ее в следующей главе. Пункт 4, как сегодня доподлинно известно, является явной дезинформацией. Никаких немецких истребителей на венгерских аэродромах не было, более того, немцам пришлось приложить значительные усилия, включающие в себя провокационную инсценировку бомбардировки советскими самолетами Кошице и Мукачево (на тот момент эти города под названием Касса и Мункач находились на венгерской территории), для того, чтобы втянуть Венгрию в войну. В июне 1941 г. регент Венгрии адмирал Хорти противился этому, как только мог. Однако самым, на мой взгляд, важным содержанием дезинформационного сообщения был пункт 3. Самым важным он является потому, что в пункте 3 речь идет уже о совершенно конкретных вещах. И эта конкретика с неизбежностью выдает дезинформатора.

Сталин прекрасно понимал, что «авторемонтные мастерские в Москве» и электростанция в Карелии («Свирь-3») не могут стать объектами первого удара люфтваффе. Нарком госбезопасности Меркулов тоже обязан был обладать неким минимальным набором познаний в области теории и практики применения боевой авиации, позволяющим понять абсурдность (в данном случае — преднамеренную лживость) этого утверждения. Так что возмущение Сталина было вполне оправданным.

От аэродромов немецкой бомбардировочной авиации на территории оккупированной Польши до Москвы — более тысячи километров в один конец. Такое же расстояние отделяло и аэродромы Восточной Пруссии от реки Свирь. Теоретически «Юнкере» Ju-88 или «Хейнкель» Не-111 могли совершить такой дальний рейд, но лишь с минимальной бомбовой нагрузкой и, что самое главное, безо всякого истребительного сопровождения. Крейсерская (не путать с максимальной) скорость этих самолетов составляла порядка 350 км/час. Другими словами, им предстояло провести без истребительного прикрытия шесть долгих часов в воздухе над территорией противника, система ПВО которого еще не подавлена — речь ведь идет о первом ударе! Само собой, каждый гитлеровский сокол обязан был отдать жизнь «за фюрера и фатерлянд», но чего ради было организовывать такое коллективное самоубийство?

В реальности первый налет немецкой авиации на Москву был осуществлен только через месяц после начала войны, в ночь на 22 июля. Фронт к тому времени проходил в районе Ярцево — Ельня, в 300 км от центра Москвы. Теоретически это позволяло прикрыть немецкие бомбардировщики истребителями (если и не на всем, то на большей части маршрута), но, учитывая огромную концентрацию сил советской истребительной авиации (в системе ПВО Москвы к 22 июля было 29 истребительных авиаполков, на вооружении которых было 585 истребителей — примерно столько же, сколько у немцев на всем Восточном фронте), командование люфтваффе так и не решилось на проведение дневных налетов. С 22 июля по 15 августа на Москву было произведено 18 ночных налетов. По данным советских постов воздушного наблюдения, всего (т. е. за три недели) было зафиксировано 1700 самолетопролетов, но к столице смогло прорваться лишь порядка 70 вражеских бомбардировщиков.

Задачу предстоящего воздушного наступления на Москву Гитлер лично сформулировал 14 июля следующим образом: «Нанести удар по центру большевистского сопротивления и воспрепятствовать организованной эвакуации русского правительственного аппарата». Как видим, ни «авторемонтные мастерские», ни даже «заводы, производящие отдельные части к самолетам», не вошли в перечень приоритетных объектов. И это не случайно — в середине июля Гитлер и его генералы не собирались ломать и портить советские заводы. Они рассчитывали на то, что последнюю треть пути от Бреста до Москвы им удастся преодолеть в том же темпе, в каком были пройдены первые две трети. Планировался и осуществлялся «блицкриг», беспощадное стремительное сокрушение армии противника, а вовсе не «война на истощение», в рамках которой только и имели бы смысл авианалеты на заводы, производящие «электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки».

Объектом первого авиаудара могли стать — и стали в реальности — отнюдь не автомастерские в глубоком тылу. Гадать об этом не приходилось: перед глазами Сталина был практический опыт немецкого «блицкрига» во Франции (с этим опытом знакомились сразу из двух источников, так как Москва продолжала поддерживать нормальные дипломатические отношения и с Берлином, и с Виши) и оперативные планы командования ВВС Красной Армии. И что же в них было написано? А вот что:

«…Последовательными ударами боевой авиации по установленным базам и боевыми действиями в воздухе уничтожить авиацию противника. Завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным группировкам войск, железнодорожным узлам, мостам и перегонам нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника…»

Эти стандартные фразы присутствуют в планах прикрытия всех без исключения западных округов. Могли план действия немецкой авиации существенно отличаться от этого «стандарта», вполне подтвержденного практикой воздушной войны на Западном фронте? Мог, но только в одну сторону — в сторону еще большей концентрации всех (или почти всех) сил и средств на решение одной, ключевой задачи. Этой задачей было завоевание превосходства в воздухе, и в частности — удар по аэродромам базирования советской истребительной авиации, как один из способов решения главной задачи. Ни на что другое в первые дни и часы войны командование люфтваффе не могло отвлекаться — ни на бессмысленные бомбардировки московских автосервисов, ни даже на абсолютно необходимые действия по авиационной поддержке наземных войск и разрушению мостов, переправ, железнодорожных станций в оперативном тылу Красной Армии (на современном языке это называется «изоляция ТВД»).

Сталин это прекрасно понимал. Именно поэтому неуклюжая попытка обмануть его нелепым сообщением о том, что «объектом налетов германской авиации в первую очередь явится электростанция «Свирь-3», вывела из себя этого обычно крайне сдержанного в выражениях человека. А вот современные российские «историки» и журналисты ситуацию не понимают. Почему? Здесь мы встречаемся с весьма примечательным примером того, как «единожды совравшим» приходится врать все дальше и все больше.

Десятки лет ОНИ рассказывали нам про «многократное численное превосходство» немецкой авиации, «безнадежно устаревшие фанерные истребители» и советских летчиков, налетавших к началу войны всего 6 часов учебных разворотов «по коробочке». Несметная туча черных воронов с одной стороны — и желторотые птенцы с другой. Вы думаете, я преувеличиваю? Нет, я в очередной раз цитирую, на этот раз — мемуары одного советского флотоводца:

«…Могучие лучи прожекторов разрезали безоблачное звёздное небо и закачались маятниками, ощупывая небосвод, по которому, нарастая с каждой секундой, разливался монотонный гул. Наконец, со стороны моря появилась устрашающая армада низко летящих самолётов. Их бескрайние вороньи ряды поочередно проносились вдоль Северной бухты… Мрачные силуэты неизвестных еще бомбардировщиков то вспыхивали в лучах прожекторов, то пропадали в пустоте неба…»

Единственным словом правды в этом описании первого налета немецкой авиации на Севастополь является слово «поочередно». Ранним утром 22 июня 1941 г. в налете на главную базу Черноморского флота приняло участие 4 (четыре) немецких бомбардировщика «Хейнкель» Не-111. Самолеты выходили на цель по одному, с большими временными интервалами (15–25 минут) и сбрасывали донные магнитные мины на парашютах. Всего было сброшено 8 (восемь) мин, причем весьма неточно: три мины взорвались на суше, две упали на мелководье и автоматически подорвались. Запись в Журнале боевых действий и свидетельства многих участников событий говорят о том, что один бомбардировщик был сбит и упал в море, однако, судя по немецким данным, безвозвратных потерь при налете на Севастополь не было.

На фоне «бесконечных вороньих рядов» предположение о том, что немцы могли позволить себе такую неоправданную «роскошь», как авианалеты на электростанцию в Карелии в первый день войны, не казалось столь абсурдным, каким оно является на самом деле. Но товарищ Сталин знал численность и боевые возможности своей авиации не от журналистов. Имело некоторое представление о реальной численности противника и командование люфтваффе. Простая арифметика неумолимо свидетельствовала о том, что ситуация для немцев была практически безнадежной. Сил было крайне мало. Мало по сравнению с численностью авиации противника (т. е. советских ВВС), мало по сравнению с любыми теоретическими нормативами, мало по сравнению с опытом проведения прежних кампаний.

В мае 1940 г. немцам удалось сосредоточить на Западном фронте самую большую группировку сил люфтваффе за все время Второй мировой войны. Наступление вермахта на фронте протяженностью в 300 км по прямой (от Арнема до Саарбрюкена) с воздуха поддерживал группировка авиации, в составе которых насчитывалось 27 истребительных и 40 бомбардировочных авиагрупп, 9 групп пикировщиков Ju-87 и 9 групп многоцелевых двухмоторных Me-110. Всего 85 групп, 3641 боевой самолет. Оперативная плотность — 12 боевых самолетов на километр фронта наступления.

22 июня 1941 г. на Восточном фронте было сосредоточено (даже с учетом частей люфтваффе, дислоцированных в северной Норвегии и в Румынии) 22 истребительные и 29 бомбардировочных авиагрупп, 8 групп пикировщиков Ju-87 и 4 группы многоцелевых двухмоторных Me-110. Всего 63 группы, на вооружении которых числилось порядка 2350 боевых самолетов (включая неисправные). После предшествующих многомесячных боев в небе над Англией, Балканами и Средиземным морем техническое состояние самолетного парка люфтваффе было удручающим. Средний процент боеготовых самолетов составлял 77 %. Такие авиагруппы, как II/JG-77, III/JG-27,1/StG-2, II/KG-53, III/KG-3,1/ZG-26, прибыли на Восточный фронт, имея на вооружении менее половины штатного числа исправных самолетов.

В июне 41-го минимальная протяженность фронта наступления в первый день войны составляла 800 км по прямой (от Клайпеды до Самбора). Уже через две недели ширина фронта увеличилась почти в два раза (1400 км по прямой от Риги до Одессы). Даже без учета потерь первых дней войны средняя оперативная плотность немецкой авиации снизилась до 2 самолетов на километр фронта наступления (опять же — включая неисправные). К этому остается только добавить, что по предвоенным представлениям советской военной науки фронтовая наступательная операция требовала создания плотностей в 20–25 самолетов на километр.

В среднем по числу летчиков-истребителей (с учетом ВВС Черноморского и Балтийского флотов) советская авиация имела четырехкратное превосходство над противником (расчет по числу самолетов-истребителей приводит к еще большим цифрам, так как во многих истребительных полках советских ВВС самолетов было в 1,5–2 раза больше, чем летчиков). На северном и южном флангах огромного фронта (т. е. в Прибалтике и на Украине) численное превосходство советской истребительной авиации было просто подавляющим: 7 к 1 в полосе наступления немецкой группы армий «Север» и 5 к 1 в полосе наступления группы армий «Юг».

В такой ситуации у командования люфтваффе оставался единственный шанс, оставляющий некоторую надежду на успех. Немцы были вынуждены прибегнуть к такому рискованному и затратному тактическому приему, как массированный удар по аэродромам базирования советских истребителей. Еще раз подчеркнем — это был вынужденный шаг, чреватый огромными потерями, но других шансов у немцев просто не было, и в этот первый удар они вложили все свои силы. Точные цифры мне неизвестны, но считается, что 22 июня немцы выполнили порядка 2000–2500 вылетов для ударов по аэродромам (сравните это с 1700 вылетов на бомбардировку Москвы в течение трех недель!).

Покончив с этим, в сущности малозначащим, вопросом о «еб-ной матери», перейдем к вопросу гораздо более важному. Речь пойдет об источниках информации, которая была в распоряжении Генерального штаба Красной Армии накануне войны.

Начиная с эпохи Хрущева и вплоть до сегодняшнего дня излюбленным сюжетом фальсификаторов истории (думаю, что пора вернуть воспитанникам КПСС/КГБ придуманный ими термин) являются рассказы про то, как вездесущая советская разведка добывала пудами секретные документы немецкого командования, а глупый (или наивный, или смертельно перепуганный, или «самообманутый», по версии Г. Городецкого) Сталин их и слушать не хотел. Разумеется, эта вакханалия лжи усилилась в последние 10–15 лет. Складывается впечатление, что идейные наследники «т-ща Меркулова» решили задним числом отомстить Сталину за проявленное к ним неуважение, а заодно и повысить «рейтинг» своей несколько поблекшей в августе 1991 г. конторы.

Так, в 1995 году ФСБ выпустила в свет сборник документов под ошеломляющим названием «Секреты Гитлера на столе у Сталина». Одним из первых «секретов», с которых начинается этот сборник, был украшенный всеми необходимыми грифами секретности и надписями типа «Юстас — Алексу» отчет о пресс-конференции министра иностранных дел Англии. С неменьшим успехом на стол Сталина можно было положить любую лондонскую газету с материалами этой пресс-конференции и машинописный листочек с переводом текста… Читали ли сами составители сборника свою книгу? Скорее всего — да, так как в предисловии они мелким шрифтом признаются в том, что помпезное название сборника не имеет ничего общего с его содержанием:

«…информация о военных приготовлениях [Германии] не отвечала на главный вопрос: с какой целью эти приготовления осуществляются, принято ли правителями Германии политическое решение о нападении, когда следует ожидать агрессии, каковы будут стратегические и тактические цели ведения противником военных действий…»

Правильный ответ начинается с правильного вопроса.

Если под «секретами Гитлера» понимать информацию о том, что бесноватый «фюрер» ненавидит коммунистов, одержим агрессивным бредом «исключительности арийской расы» и вынашивает планы расширения «жизненного пространства» Германии за счет земель ее восточных славянских соседей, то такие секреты можно было прочитать в любой нацистской газете. Если под «военными планами» понимать слухи о возможном в скором будущем повороте острия гитлеровской агрессии на Восток, то весной 1941 года об этом писали газеты и шептались дипломаты всего мира. Но для целей оперативного планирования будущих боевых действий командованию Красной Армии нужны были не слухи, а точные и, что самое главное, подтвержденные документами ответы на вопросы: «Когда? Где? Какими силами?» Эту задачу — да, несомненно, более сложную, нежели сбор сплетен на дипломатических раутах — советская разведка решить не смогла.

Такой неутешительный вывод находит свое точное подтверждение в рассекреченных и опубликованных в 1992–1998 гг. планах стратегического развертывания Вооруженных сил СССР.

С августа 1940 г. по март 1941 г. каждый из известных ныне вариантов Большого Плана содержит во первых своих строках следующую фразу: «Документальными данными об оперативных планах вероятных противников как по Западу, так и по Востоку Генеральный штаб КА не располагает». В последнем из доступных ныне вариантов плана стратегического развертывания (датируется как «не ранее 15 мая») этой печальной фразы нет. Нет там, к сожалению, и обратного — утверждения о наличии «документальных данных об оперативных планах противника». Более того, имеющаяся в майском варианте оценка вероятных действий противника явно свидетельствует об успехе дезинформационных мероприятий гитлеровских спецслужб:

«Вероятнее всего главные силы немецкой армии в составе 76 пехотных, 11 танковых, 8 моторизованных, 2 кавалерийских и 5 воздушных, а всего до 100 дивизий будут развернуты к югу от Демблин для нанесения удара в направлении Ковель — Ровно — Киев. Этот удар, по-видимому, будет сопровождаться ударом на севере из Восточной Пруссии на Вильно и Ригу, а также короткими, концентрическими ударами со стороны Сувалки и Бреста на Волковыск, Барановичи».

Предположение глубоко ошибочное. Главный удар «главными силами немецкой армии» (что сегодня должно быть известно каждому школьнику старших классов) был нанесен не на Украине, а в центре Восточного фронта, по линии Минск — Смоленск. При этом от Сувалки и Бреста наносились не «короткие удары» на Волковыск, Барановичи, а основные удары силами двух самых мощных танковых групп вермахта (3-я ТГр Гота и 2-я ТГр Гудериана), причем на значительно большую глубину и в других направлениях, с задачей осуществления глубокого охвата и окружения всей группировки советских войск в Белоруссии. О том, какие «секреты Гитлера» были на столе у Сталина, достаточно наглядно свидетельствует тот факт, что именно 4-я армия Западного фронта, расположенная на Брестском направлении (т. е. на острие главного удара вермахта), оказалась той единственной (!!!) армией первого эшелона Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов, в составе которой не было артиллерийской противотанковой бригады.

Немецкое командование, конечно же, понимало, что скрыть концентрацию 3-миллионной армии у западных границ СССР не удастся, поэтому стремилось ввести советскую разведку и высшее командование Красной Армии в заблуждение относительно конкретных планов использования этой группировки. Одной из составляющих тщательно разработанного, многозвенного и многоуровневого плана дезинформационных мероприятий была организованная «утечка информации» о том, что главные удары вермахт нанесет на крайнем северном и крайнем южном флангах Восточного фронта, т. е. из Восточной Пруссии (или даже из Финляндии) и из Румынии. Элементом продуманной дезинформации был и поток самых разных «дат начала войны», который должен был в конечном итоге дезориентировать руководство советской разведки.

Вот один из характерных примеров. Маршал Г. К. Жуков (накануне войны — начальник Генштаба Красной Армии) в своих мемуарах пишет:

«… 6 мая 1941 года И. В. Сталину направил записку народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов: «Военно-морской атташе в Берлине капитан 1 ранга Воронцов доносит:…что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву, Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…»

Ни одного слова правды в этом сообщении нет. Перед нами вполне стандартная для весны 1941 г. германская «деза» — главный удар на флангах, мощные налеты на Москву, заведомо неверная дата начала вторжения. Но что самое примечательное — даже через много лет после окончания войны Жуков или не способен понять, что перед ним была немецкая фальшивка, или откровенно морочит голову несведущим читателям, утверждая, что «данные, изложенные в этом документе, имели исключительную ценность. Однако выводы адмирала Н. Г. Кузнецова не соответствовали приводимым им же фактам и дезинформировали И. В. Сталина. «Полагаю, — говорилось в записке Н. Г. Кузнецова, — что сведения являются ложными (так точно. — М. С.) и специально направлены по этому руслу (вполне возможно. — М. С.) с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР…».

Другой частью кампании дезинформации были настойчиво распространяемые в дипломатических, журналистских и военных кругах слухи о том, что Гитлер намерен предъявить Сталину какие-то новые, значительно более жесткие требования по поставкам сырья и продовольствия в Германию, вплоть до «аренды Украины и нефтепромыслов Баку». Концентрация немецких войск на востоке при этом трактовалась как инструмент психологического давления. Распространяя такие слухи, немецкие спецслужбы стремились внушить Сталину представление о том, что война начнется не внезапным сокрушительным ударом, а долгим периодом дипломатической напряженности, предъявлением «ультиматума» и т. п. Трудно сказать, как реагировал на эту дезинформацию сам Сталин. Это отдельная тема, далеко выходящая за рамки нашей книги. Лично у меня складывается впечатление, что слухи о предстоящих советско-германских переговорах распространялись в равной мере как немецкой, так и советской разведкой. Пока же отметим тот бесспорный факт, что «источники» советской разведки в Берлине систематически поставляли слухи о предстоящем «ультиматуме» в Москву.

Пора наконец назвать эти «источники». Не считая многочисленных журналистов, коммерсантов, адвокатов и сотрудников аккредитованных в Берлине дипломатических миссий, — такие «источники» по определению могли быть лишь носителями слухов, а не информации о конкретных оперативных планах немецкого командования — источников было ровно два:

— «источник в штабе германской авиации», он же «Старшина», он же обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен, офицер разведывательного отдела штаба люфтваффе;

— «источник в министерстве хозяйства Германии», он же «Корсиканец», он же Арвид Харнак, референт министерства экономики Германии.

Эти люди не были заброшенными в Германию «Штирлицами». Урожденные немцы из весьма привилегированных кругов (X. Шульце-Бойзен был внучатым племянником адмирала Тирпица, женат на близкой родственнице князя Эйленбурга; доктор юриспруденции А. Харнак родился в семье известного ученого, его жена, доктор филологии, американка немецкого происхождения, была руководителем землячества американских женщин в Берлине), убежденные антифашисты и при этом сторонники коммунистических идей (в начале 30-х годов Шульце-Бойзен издавал антифашистский журнал «Противник» и после прихода Гитлера к власти оказался за решеткой; Харнак в 1932 г. создавал «Общество по изучению советского планового хозяйства») сами настойчиво искали контакта с советскими спецслужбами. Ежесекундно рискуя жизнью, они собирали и передавали в Москву любые крохи информации, какие им только удавалось найти. Но…

Но, как гласит замечательная французская поговорка, «даже самая красивая девушка не может дать больше, чем у нее есть». Обер-лейтенант Шульце-Бойзен не мог передать Сталину «секреты Гитлера» по той простой причине, что обер-лейтенанта к таким секретам и близко не допускали. В еще большей степени это относится к сотруднику министерства экономики Харнаку. Читая сегодня донесения «Старшины» и «Корсиканца», мы с горечью отмечаем, что мужественные антифашисты — отнюдь не по злому умыслу — стали фактически «ретрансляторами» умело изготовленной дезинформации германских спецслужб.

Так, 28 марта «Старшина» сообщил, что «немецкое командование ведет подготовку клещеобразного удара: из Румынии, с одной стороны, и через Прибалтику, а возможно, через Финляндию — с другой».

14 апреля «Старшина» передает: «Началу военных действий должен предшествовать ультиматум Советскому Союзу с предложением о присоединении к Пакту трех».

9 мая в донесении «Старшины», наряду с неточной информацией («в разговорах среди офицеров штаба часто называется дата 20 мая как дата начала войны; другие полагают, что выступление намечено на июнь) снова повторяется явная дезинформация: «Вначале Германия предъявит Советскому Союзу ультиматум с требованием более широкого экспорта в Германию и отказа от коммунистической пропаганды…»

14 мая. «Планы в отношении Советского Союза откладываются, немецкими руководящими инстанциями принимаются меры для сохранения их последующей разработки в полной тайне…»

9 июня. «На следующей неделе напряжение в русском вопросе достигнет наивысшей точки, и вопрос о войне окончательно будет решен. Германия предъявит СССР требование о предоставлении немцам хозяйственного руководства на Украине и об использовании советского военного флота против Англии…»

Только 11 июня в сообщении «Старшины» появляется адекватная оценка ситуации: «Вопрос о нападении на СССР решен. Будут ли предъявлены Сов. Союзу предварительно какие-либо требования — неизвестно. Следует считаться с неожиданным ударом». Однако далее вновь повторяется старая дезинформационная версия замысла операции («германское командование будет стремиться путем обхода с севера из Восточной Пруссии и с юга из Румынии создать клещи, которые постепенно будут смыкаться в целях окружения Красной Армии»).

Еще дальше (как в переносном, так и в прямом смысле этого слова) от сейфа с «секретами Гитлера» находился руководитель пресс-службы немецкого посольства в Токио, журналист Рихард Зорге (он же советский разведчик Рамзай). Странно, но эта азбучная истина пока еще не понята широкими массами российских историков и публицистов. И даже в июне 2006 г. печатаются, например, такие перлы: «В декабре 1940 г. Гитлер принял решение о нападении на СССР, и всего через две недели Зорге отправил в Москву копии соответствующих документов».

18 декабря 1940 г. Гитлер утвердил Директиву № 21 («план Барбаросса»). Директива начиналась такими словами: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию входе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии». Должны быть готовы. Далее было сказано: «Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я отдам в случае необходимости (подчеркнуто мной. — М. С.) за восемь недель до намеченного срока начала операций». Никаких конкретных сроков начала войны в «плане Барбаросса» установлено не было. Документ был отпечатан в девяти экземплярах, шесть из которых пролежали в сейфе Гитлера до конца войны, три были выданы главнокомандующим видами Вооруженных Сил.

Требования по соблюдению секретности были обычными для такого рода документов, т. е. исключительно жесткими. В последних строках Директивы № 21 было сказано: «Я ожидаю от господ главнокомандующих устные (подчеркнуто мной. — М. С.) доклады об их дальнейших намерениях, основанных на настоящей Директиве». Неужели же «господа главнокомандующие» докладывали Гитлеру устно, с глазу на глаз, а послу Германии в Токио (который вообще не имел ни малейшего отношения к разработке оперативных планов) слали письменные документы? И главное — зачем? Для удобства работы Рихарда Зорге? Не только в декабре 40-го, но и в последние дни и недели перед началом войны Рамзай не мог сообщить в Москву ничего более определенного, нежели пересказ циркулирующих в посольстве слухов:

21 мая 1941 г.:

«…Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени. Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать…»

1 июня 1941 г.:

«…Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привез с собой из Берлина, откуда он выехал 6 мая в Бангкок. В Бангкоке он займет пост военного атташе… Шолл заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии…»

17 июня 1941 г.:

«…Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает — будет война или нет…»

И чему же здесь «не поверил» Сталин? Единственным конкретным фактом здесь является информация о том, что некий немецкий подполковник 6 мая выехал в Бангкок…

Роковая дата начала вторжения (22 июня) была установлена Гитлером и доведена до сведения Верховного командования вермахта только 30 апреля 1941 г. До этого числа никакие «источники» в принципе не могли сообщить Сталину этот, самый главный, секрет Гитлера — просто потому, что сам Гитлер еще не знал о том, когда он начнет войну против СССР. Причем — и это исключительно важно отметить — 30 апреля вовсе не была пройдена «точка невозврата». Это сегодня мы знаем, что дата 22 июня стала днем реального начала войны. В мае 41-го все еще могло многократно измениться. Считается, что дату начала вторжения во Францию Гитлер переносил в общей сложности 9 раз…

23 мая германские железные дороги были переведены на режим «максимальных военных перевозок». Это очень важный «рубеж» в общем комплексе мероприятий по стратегическому развертыванию, и, насколько мне известно, он-то как раз и не был выявлен советской разведкой. Наконец, 10 июня Верховное главнокомандование вермахта довело до сведения командующих армиями следующее решение:

«1. Днем «Д» операции «Барбаросса» предлагается считать 22 июня.

2. В случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня. Данные о направлении главного удара будут в этом случае по-прежнему оставаться в тайне…»

Лишь 18 июня (через день после того, как Сталин наложил неприличную резолюцию на очередное донесение «Старшины») решение о начале вторжения в СССР и точная дата начала операции были доведены до сведения командиров тактического звена (до уровня командиров дивизий и полков). К сожалению, мне не известно ни одно донесение советской разведки, в котором бы был зафиксирован этот секрет, ставший 18 июня известным уже нескольким сотням офицеров вермахта. В 13–00 21 июня в немецкие войска, развернутые у западных границ СССР, поступил условный сигнал «Дортмунд». Он означал, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня и «можно приступать к открытому выполнению приказов». С этого момента главную военную тайну Германии знали уже многие сотни тысяч человек, но советская разведка почему-то узнала об этом не от собственной агентуры, а от немецких перебежчиков, которые в ночь с 21 на 22 июня по собственной инициативе, движимые желанием помочь «родине пролетариев всего мира», явились в расположение советских войск.

Доподлинно известно имя ефрейтора, переплывшего р. Буг в районе Сокаль (Киевский округ), есть сообщения о рядовом, который переплыл Буг в районе Волчин (30 км к северо-западу от Бреста). Жуков в своих мемуарах говорит о фельдфебеле, который вечером 21 июня перешел границу на участке Киевского ОВО. Интересную информацию сообщил 22 июня 2006 г. в интервью агентству РИА-Новости генерал армии М. А. Гареев: «Немцы, рискуя жизнью, переплыли реку Днестр (подчеркнуто мной. — М. С.) и сообщили нашему командованию, что германские войска будут переходить в наступление». Чего же мы хотим от разведки, если президент Академии военных наук, академик Российской Академии естественных наук, член-корреспондент Академии наук РФ, доктор военных наук, доктор исторических наук, профессор, бывший заместитель начальника Генерального штаба Советской армии по научной работе не знает, что в июне 41-го граница СССР ни в одной точке не соприкасалась с рекой Днестр?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.