VI

VI

Он был освобожден из Магдебургской крепости 9 ноября 1918 года, в день германской революции. В «Die Woche» появился огромный портрет Пилсудского. Освобождать же его приехал титулованный германский офицер и многосторонний, даровитый писатель, до войны парижанин из парижан, сочинявший балеты для труппы Дягилева, одним словом, очень модный человек, которого, в довершение эффекта, считали (и называли в печати) незаконным сыном чрезвычайно высокопоставленного лица, — в начале ноября 1918 года самого высокопоставленного лица на свете. Офицер этот был переодет в штатское платье и, по словам очевидца, за версту напоминал героя мелодрамы. По его костюму Пилсудский сразу догадался, что произошла революция. Офицер произнес традиционные слова: «Господин Пилсудский, вы свободны!»

Через два дня создатель легионов прибыл в Варшаву. Его встретили как национального героя. «Совет регентства» сложил с себя власть и передал ее Пилсудскому. В качестве временного главы государства он созывал первый польский сейм на основе демократического избирательного закона.

Польша признала Пилсудского, но этого было недостаточно. Судьбы мира и Польши решались не в Варшаве, а в Париже. Там существовал с 1917 года польский Национальный комитет, во главе которого находился Роман Дмовский, личный и политический враг временного главы государства. Национальный комитет не имел государственной власти, но за ним стояли победители. Дмовский с самого начала ориентировался на союзников и пользовался у них большим влиянием. Была у Национального комитета и собственная стотысячная армия, образованная во Франции из американских и немецких (военнопленных) поляков. Она находилась под командой генерала Галлера. Клемансо, Вильсон, Ллойд Джордж, всемогущие триумфаторы 1919 года, могли в ту пору без большого труда навязать Польше какое угодно правительство. Общеизвестна ненависть Клемансо ко всему, что хоть отдаленно и случайно было связано с германской ориентацией. Пилсудский два года сражался на стороне центральных держав. Для того, чтобы об этом забыли в Париже, заключения в Магдебургской крепости было, пожалуй, недостаточно. Одним словом, в ноябре 1918 года еще очень трудно было сказать, кто хозяин Польши: Пилсудский или Дмовский.

Тотчас вслед за своим приходом к власти Пилсудский послал радиотелеграммы союзным правительствам, маршалу Фошу, президенту Вильсону. Видимо, он вначале хотел обойтись без Дмовского и без Национального комитета. Но оказанный ему прием был чрезвычайно холоден. Союзные правительства оставили без ответа телеграмму главы польского государства. Фош передал ее Дмовскому{17}. Делегации, посланной в Париж Пилсудским, было отказано в приеме.

Французское правительство очень благоволило к полякам. В ноябре 1918 года ставленник Клемансо, министр иностранных дел Пишон, редко упускавший случай сделать какую-либо gaffe{18}, на заседании Верховного Совета в Версале выразил желание восстановить Польшу в пределах, существовавших до 1772 года. Близкие к нему органы печати утверждали даже, что Польша в пределах 1772 года всегда составляла страстное желание и чуть ли не главную цель французского правительства{19}. Но благосклонность «Quai d’Orsay»{20} отнюдь не распространялась на Пилсудского. 29 декабря 1918 года Пишон в палате депутатов заявил, что считает Национальный комитет законным правительством Польши. Это замечание вызвало в палате резкие протесты со стороны социалистов. Один из них, Эрнест Лафон, напомнил Пишону о Пилсудском. В ответ министр иностранных дел воскликнул: «Вы, кажется, не знаете, что генерал Пилсудский сражался против России в рядах австрийской армии!» Официальный отчет отмечает здесь «бурные рукоплескания на большом числе скамей». Депутат Мекилье тут же назвал Пилсудского «бошем».

Из своего чрезвычайно трудного положения Пилсудский вышел с успехом, обнаружив в этом случае и большой ум, и выдающиеся дипломатические способности. Он шел на компромиссы, но не жертвовал для них своим достоинством и не лебезил перед триумфаторами так, как делали в ту пору очень многие государственные люди» В Варшаве образовался против него заговор: несколько правых политических деятелей и офицеров, во главе с князем Сапегой, в ночь на 5 января 1919 года арестовали министров и тщетно пытались поднять войска против главнокомандующего. Из заговора ничего не вышло. Пилсудский искусно замял это дело. Не отказываясь от необходимых уступок, стараясь выиграть время, постепенно укрепляя свою власть в Польше, Пилсудский пошел и на соглашение с Дмовским. 21 декабря 1918 года глава государства обратился к своему старому противнику с письмом, в котором предлагал «забыть интересы партий, кружков» групп» и объединиться для защиты национальных интересов Польши. Предложение это было принято не легко и не сразу, однако было принято. Поляки, которых только ленивый не обвинял в вечной склонности к раздорам и не попрекал историческим «не позвалям», сумели в решительную минуту договориться, — отдадим полную справедливость их патриотизму и разуму. Дмовский признал Пилсудского главой государства, Пилсудский признал Дмовского делегатом Польши на конференции мира. В результате договора в Варшаве образовалось более или менее нейтральное правительство: обе стороны сошлись на Падеревском. Профессия знаменитого пианиста давала повод к шуточкам, но, в сущности, он был тогда лучшим из всех возможных кандидатов.

Пилсудский блестяще выиграл очень трудную партию. Триумвиры признали совершившийся факт. Клемансо, видимо, махнул рукою: Пилсудский сражался прежде на стороне Германии; но и Галлер, генерал австрийской службы, тоже сражался на стороне Германии. В глубине души Клемансо, вероятно, был одинакового мнения обо всех союзниках (кроме самих французов и, быть может, англичан), вспоминая Италию в Тройственном союзе, некоторые подробности переговоров с Румынией и еще многое другое. Поладить с английским и американским правительством Пилсудскому было менее трудно. Вильсон был выше всего этого и вдобавок сам по телеграфу поздравлял в 1915 году Вильгельма II с днем его рождения. Ллойд Джордж, должно быть, не знал, кто такой Пилсудский, а если и знал, то был глубоко равнодушен к политическому прошлому главы польского государства.

Он достиг цели. Польша была восстановлена. Благодаря необыкновенной своей энергии и в особенности благодаря своему необыкновенному счастью, Пилсудский стал вождем воскресшего чудом государства, его национальным героем. Сказка осуществилась. С гораздо большим правом, чем к герцогу Лозену, можно было отнести к Пилсудскому слова Лабрюйера: «Il n’est pas permis de r?ver comme il a v?cu»{22}.

Период больших дел, казалось, кончился для Польши. Но перейти от них к делам не столь большим было, по-видимому, нелегко. Это, собственно, и стало главной трагедией Пилсудского. Первоначальный энтузиазм, который он вызывал на родине, понемногу слабел. То же самое случалось с Клемансо, с Ллойд Джорджем, с Вильсоном. Энтузиазм вообще ослабел у всех и ко всему: в течение четырех лет люди, открывая газету, находили в ней мировые события, — от этого приходилось отвыкать. В Польше «священное единение» продолжалось недолго. Первый сейм отнюдь не оправдал надежд Пилсудского. Его многочисленные враги — личные, политические, классовые — перешли в наступление. Дмовский, оставленный не у дел по миновании в нем надобности, не скрывал своих чувств в отношении главы государства. «Поклонники Пилсудского, — писал он, — использовали трубы в целях личной рекламы своему вождю и осыпали его похвалами, носившими характер византийской угодливости. Пилсудский уверовал в свою провиденциальную миссию и возомнил себя победителем...»

В 1920 году польские войска под командованием Пилсудского двинулись походом на Киев. По общему отзыву польских исследователей, это была «превентивная» война. Впрочем, наступательных войн в истории никогда не было и не будет: все войны делятся на оборонительные и «превентивные».

Само собою разумеется, превентивная война 1920 года отнюдь не имела целью свержение в России большевистской власти. Если бы такова была ее цель, Пилсудский двинулся бы не на Киев и открыл бы военные действия раньше, в ту пору, когда русская добровольческая армия вела успешную борьбу с большевиками. Советский главнокомандующий 1920 года Тухачевский в своей книге о польско-советской войне прямо говорит: «Если бы дольское правительство сумело сговориться с Деникиным до его крушения, если бы оно не боялось империалистского лозунга «Великая, единая и неделимая Россия», то наступление Деникина на Москву, поддержанное на западе польским наступлением, могло бы для нас кончиться гораздо хуже»{23}.

Впрочем, Пилсудский и сам сказал, имея в виду адмирала Колчака и генерала Деникина: «Все лучше, чем они. Лучше большевизм!»

Действительной целью войны 1920 года была, конечно, «Польша от моря до моря» или, по крайней мере, некоторое ее подобие. В.Серошевский, близкий друг Пилсудского, цитирует в своей книге его слова: «Белоруссия, Литва, Украина — основы нашей экономической независимости». Талантливый польский писатель тут же — совершенно серьезно — добавляет, что Пилсудский мечтает о федерации всех европейских государств, но так как это вещь не легкая, то для начала он хотел бы создать федерацию нескольких маленьких народов во главе с Польшей. Нельзя не оценить это «начало». От такого пацифизма не отказался бы и генерал Людендорф.