4. Столкновения с чехословаками на подступах к Омску
4. Столкновения с чехословаками на подступах к Омску
25 мая в Омск, как и во многие другие города Сибири, пришла правительственная телеграмма, подписанная Львом Троцким, о полном разоружении чехословацких эшелонов. В тот момент на омской железнодорожной станции, как мы уже указывали, находился лишь штабной вагон чехокорпуса под охраной роты ударного батальона первой дивизии. В некоторой близости от города, где-то на перегоне Петропавловск-Омск, застрял один из батальонов
6-го полка. И вот 26 мая по линии железной дороги поступило, наконец, сообщение, что к городу приближается состав с чехословацкими военнослужащими, это как раз и был один из эшелонов того самого, потерявшегося где-то на, батальона. Местные власти сразу же приняли решение в Омск его не пускать и задержать в рабочем пригороде, на станции Куломзино. С целью разоружить железнодорожный состав с легионерами, по распоряжению председателя Западно-Сибирского исполкома Владимира Косарева, в Колумзино направили объединённый отряд омских красноармейцев и милиционеров в количестве примерно 300 человек под командованием начальника омской городской милиции Петра Успенского. На собранную наспех бригаду советского «спецназа» и возложили исполнение приказа Троцкого.
Прибыв в Куломзино, Успенский сразу же без лишних проволочек предъявил легионерам категорический ультиматум: полностью сдать всё стрелковое оружие и допустить в свои вагоны милиционеров для осмотра, а если понадобится — то и для обыска. В ответ на данное требование, спустя некоторое время, командир иностранного батальона распорядился отдать Успенскому 30 винтовок и — всё, заявив, что больше у них ничего нет. А допускать милиционеров в эшелон его комендант поручик Дзихо категорически отказался. После этого наступила, что называется, классическая мхатовская пауза, по окончании которой Успенский всё-таки не решился дать команду своему отряду сразу же штурмовать чехословацкий железнодорожный состав. Свидетели тех событий отмечали, что в стенках его вагонов были проделаны многочисленные отверстия, позволявшие легионерам вести огонь прямо изнутри, в том числе и из пулемётов. Но главная опасность состояла даже не в этом. Успенского, видимо, всё-таки, в первую очередь, смутил тот факт, что бой с непокорными чехами придётся вести фактически на перроне вокзала Куломзино, вследствие чего могут пострадать случайно попавшие под огонь гражданские лица. Поэтому он принял решение: сначала отогнать чехословацкий эшелон в малолюдный сортировочный тупик и уже там разобраться с легионерами, что называется, по полной программе.
В качестве боевой поддержки для осуществления данной операции решили поднять по тревоге отряд местных красногвардейцев из числа деповских рабочих, незаметно отвести их в сортировочный тупик и там скрытно рассредоточить. После того как всё было исполнено, к машинисту чехословацкого состава направился главный кондуктор станции и вручил ему путёвку с новым маршрутом следования. Далее всё могло произойти, как говорится, согласно вновь утверждённому плану, однако тут в дело вмешались два наблюдателя от временного исполнительного комитета легионеров, которые находились тут же при паровозной бригаде. Они сразу заподозрили во всём происходящем что-то неладное и наложили запрет на дальнейшее движение (видимо, имели такое право). После чего один из них с новой путёвкой направился к коменданту поезда за консультацией, а второй остался контролировать исполнение распоряжения о прекращении движения. Через некоторое время первый наблюдатель вернулся в сопровождении вооруженных чехов, они выдворили паровозную бригаду сибиряков из кабины локомотива и тут же заменили её своими машинистами. Ещё через несколько минут состав медленно тронулся с места и задним ходом начал движение в обратную сторону, удаляясь на глазах оторопевших милиционеров опять туда, откуда он только что прибыл, — на станцию Марьяновка, располагавшуюся в 50 километрах к западу от Омска.
В 12 часов дня в Омский исполком поступила срочная информация, что разоружить чехословацкий эшелон в Куломзино не удалось, что операция полностью провалена и что железнодорожный состав с легионерами, лишь в незначительной степени разоруженный, отступил к Марьяновке, где находился, по некоторым данным, ещё один точно такой же эшелон в сопровождении роты вооруженной охраны. Таким образом, ситуация серьёзно осложнилась, фактор неожиданности, дававший вполне определённый шанс на успех, для большевиков оказался безвозвратно потерян: и чехословаки после всего случившегося, стало ясно, что предпримут все необходимые меры для самообороны, и с ними теперь уже гораздо труднее будет справиться.
Вследствие этого в Омском исполкоме приняли решение — направить в помощь Успенскому ещё и красногвардейцев под командованием тридцатилетнего Андрея Звездова. Данное воинское подразделение в уже полностью укомплектованном и экипированном состоянии находилось в тот момент на главной железнодорожной станции Омска и ожидало отправки на противосемёновский фронт. В тот же день по уральской ветке в город прибыл ещё и состав с красноармейцами из Перми, а также отряд латышей (под командованием Окулова и Эйдемана), все они в скором времени также готовились отбыть в Забайкалье[421]. У них Омский совдеп для осуществления операции по разоружению чехословацких легионеров «арендовал» на ближайшие дни часть бойцов и аэроплан.
Где-то около пяти часов вечера 26 мая, как свидетельствуют источники, Успенский, находившийся на тот момент ещё в Куломзино, получил приказ от Косарева наступать на Марьяновку и вновь попытаться разоружить чехословаков. Отцепив, с разрешения председателя железнодорожного совета, от ожидавшего отправки на Ишим пассажирского поезда локомотив, Пётр Успенский прицепил его к составу с вверенным ему подразделением, разместил прямо в кабине машинистов станковый пулемёт и тут же отдал распоряжение двигаться по направлению к Марьяновке. Когда Андрей Звездов со своими красногвардейцами прибыл в Куломзино, отряда Успенского там уже не было, спустя некоторое время он получил предписание: пока оставаться на месте и дожидаться дальнейших указаний. В десять часов вечера поступило известие, что эшелон Успенского попал в засаду и почти полностью уничтожен чехами. Подробности этой трагедии стали известны только спустя некоторое время, когда о них рассказали оставшиеся в живых бойцы омского «спецназа».
Как писал позже в своих воспоминаниях один из участников тех событий К.Ф. Телегин, Успенский решил устрашить и разоружить чехов одним только революционным порывом, но этого оказалось уже недостаточно на тот момент. Пренебрегая элементарными правилами тактики ведения боя, а может быть, попросту ничего не зная о них, он погубил не только самого себя, но и обрёк на смерть многих из вверенных ему бойцов. Как полагал тот же Телегин, Успенскому необходимо было остановить эшелон не на самой станции, а на подступах к Марьяновке, выгрузить личный состав, рассредоточить красноармейцев и милиционеров на несколько групп, произвести разведку и только после такого рода обязательных предварительных мероприятий начинать атаку. Однако, вопреки таким вот простейшим уставным рекомендациям, он подвёл железнодорожный состав практически к самой станции и остановился сразу же за семафором на расстоянии прямой видимости от противника, сделавшись таким образом весьма удобной мишенью для легионеров.
Вдобавок ко всему чехословаки сумели основательно перехитрить военнослужащих красного эшелона, полностью усыпив их бдительность. Подъехав к станции, они увидели, что по её перрону тихо и спокойно расхаживают жители местного посёлка, на примыкавших к вокзалу железнодорожных путях возле своих вагонов мирно суетятся переселенцы, да и сами чехословаки, располагавшиеся рядом с ними в военных эшелонах, ничем не выказывали как будто никакого недружелюбного настроения. Напротив, их духовой оркестр (точно так же, кстати, как и в Новониколаевске накануне восстания) услаждал публику задушевными мелодиями популярных композиторов, а поселковые мальчишки, участвуя в таком редком для этих мест культурном мероприятии, с удовольствием помогали музыкантам, держа перед ними нотные тетради. Так что ничего абсолютно не предвещало подготовленной легионерами кровавой разборки. Оценив ситуацию, Успенский отдал красным бойцам распоряжение неспешно выгружаться из вагонов, а сам, взяв в руки белый флаг, пошёл вместе с несколькими товарищами в сторону вокзала для переговоров с командованием легионеров. Но не успел он пройти и половины пути как, толи по условному знаку стоявшего на площадке водоналивной колонки «дирижера» с палочкой, толи после произведённого неизвестно кем сигнального выстрела вдруг из леса, примыкавшего почти вплотную к вагонам с красным «спецназом», началась интенсивная ружейная, а потом и пулемётная стрельба.
Ещё не успевший к этому времени далеко отойти от своего эшелона Успенский с товарищами тут же быстро вернулся назад к паровозу, в кабине которого стоял заправленный лентой пулемёт. Его развернули в сторону начавших стрельбу чехов, но в тот момент, откуда ни возьмись, к локомотиву незаметно подскочил легионер и метнул в кабину машинистов гранату. Причём он выполнил бросок настолько профессионально, что пулемётная точка красных сразу же была уничтожена, а Пётр Успенский получил ранения, что называется, не совместимые с жизнью и на следующий день умер. Не менее трагичной оказалась и судьба многих его товарищей. Попав под плотный огонь противника, красноармейцы и милиционеры вели неравный бой с чехами в течение почти 30 минут. Сначала они, сгрудившись тесной массой, держали оборону у вагонов, но потом, видя, что противник уже готовит им окружение, оставили свои позиции и побежали, подлезая под железнодорожные платформы и рассеиваясь в сгущающихся сумерках по мелколесью. По разным данным, в том бою погибли от 70 до 150 красных и 22 военнослужащих чехокорпуса. Многие из состава омского отряда попали в плен.
Уже ближе к ночи того же дня к Марьяновке подошёл ещё один военный эшелон под командованием большевика Андрея Звездова и меньшевика-интернационалиста Евгения Полюдова. Их отряд, во-первых, оказался более многочисленным и состоял не только из омичей, но и из присоединившихся к ним красноармейцев из Перми — всего в общей сложности около 1000 человек личного состава. Во-вторых, усиленный батальон Звездова был и вооружен гораздо лучше, чем милиционеры Петра Успенского. Кроме упоминавшегося уже нами аэроплана, производившего воздушную разведку, у вновь прибывших красноармейцев имелось даже одно артиллерийское орудие на платформе, что уже являлось огромным качественным перевесом над винтовками и несколькими пулемётами чехословаков.
Имея некоторый, если не боевой, то хотя бы военный опыт, Звездов[422] не стал лезть, что называется, на рожон, а, остановившись, как того требовал воинский устав, на достаточно безопасном расстоянии от станции, предварительно выслал к Марьяновке разведку и только после этого начал боевые действия. В сторону расположения противника по его приказу выпустили три артиллерийских снаряда, один из которых, благодаря искусству наводчиков, разорвался в непосредственной близи от эшелонов с иностранными легионерами. И только уже после проведённой артподготовки Звездов, посоветовавшись с другими командирами вверенного ему красноармейского подразделения, решил начать атаку на станцию рано утром следующего дня.
В 4 часа утра развернувшиеся в боевой порядок красноармейцы начали наступление на посёлок Марьяновка, однако уже на самых подступах к нему выяснилось, что чехословаки, после того как по ним был открыт артиллерийский огонь, ещё ночью покинули станцию и отошли на запад в сторону разъезда Помурино, а потом ещё дальше — к станции Маскалёнки. Легионеры, по всей видимости, решили временно отступить для того, чтобы сохранить собственные силы и дождаться подкреплений из Челябинска, где находилась самая мощная на тот момент группировка чеховойск в несколько тысяч человек. В Марьяновке они оставили раненых бойцов из отряда Успенского, а остальных пленных увезли с собой в качестве заложников. Их на станции Маскалёнки заставили рыть братскую могилу, куда чехословаки схоронили своих погибших в бою товарищей.
После всего случившегося под Марьяновкой омские большевики во главе с Косаревым решили не продолжать в ближайшее время боевых действий против оказавших столь жесткое сопротивление легионеров, но, взяв передышку, произвести мобилизацию всех имеющихся у них сил, плюс к этому — попросить помощи из Томска, а возможно, дождаться и обещанных подкреплений из Москвы, от Троцкого, и только потом обрушиться всей своей мощью на чехословаков. Так что 28 мая на запад в сторону расположения чеховойск была направлена мирная делегация во главе с большевиком З. Лобковым. И в тот же день на станции Исилькуль (на полпути между Омском и Петропавловском) две противоборствующие стороны на взаимовыгодных условиях подписали договор о перемирии сначала на 2 дня, но потом продлили его ещё на некоторое время, до 4 июня включительно[423].
Однако эта мирная тактика, как показали дальнейшие события, явилась по большей части ошибочной и привела в результате к полному поражению красных в сражении за Омск. Во-первых, омским большевикам так и не удалось дождаться помощи ни из Томска, ни из Москвы, а во-вторых, им пришлось вскоре разделить имевшиеся у них силы на два фронта и вести борьбу с восставшими чехословаками не только на западе, но и на востоке. Причём на восточном направлении против частей Гайды бои не прекращались ни на один день и велись с переменным успехом в районе Барабинска и Каинска (что на долгое время сковало, кстати, силы новониколаевской группировки чехо-белых и не позволило ей до определённого момента успешно развить наступление на Барнаул, Анжеро-Судженск и Мариинск). На западе же от Омска большевики, имея перевес в артиллерии, не смогли воспользоваться преимуществом и спокойно позволили легионерам за несколько мирных дней обеспечить своим частям сначала количественное, а потом и качественное превосходство.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.