На подступах к мемуарам

На подступах к мемуарам

Встречи Жукова с полковником Стрельниковым продолжались. Во время одной из них полковник заговорил о книге маршала Еременко «На Западном направлении», в которой действия Брянского фронта под командованием Еременко преподносятся так, будто они предопределили будущую победу под Москвой. Это, конечно же, была фальсификация. Жуков вспоминал и рассказывал действительный ход боев, а в заключении сказал:

— Вранье компрометирует не только Еременко, но и главу нашего правительства, без его согласия книга не могла быть опубликована.

1 марта 1959 года Стрельников с дочерью Леной был на квартире у Жукова, что на улице Грановского. Кабинет Жукова небольшой, весь заставлен шкафами с книгами. На стене картина «Василий Теркин» — подарок автора маршалу к дню рождения. На этот раз зашел разговор о книге «Вторая мировая война» под редакцией генерала Платонова. Маршал был о ней невысокого мнения, нет анализа ошибок, все прилизано. Не отмечены особенности командующих, в общем безликая книга.

Стрельников сказал, что хочет написать статью о нем, о маршале, и просил дать или написать подробную биографию.

— Хронику событий и жизни я дам. А вот осмысление их, оценку, надо, чтобы вам помог сделать Василевский. Он самый компетентный человек в стратегических масштабах. Он знает все тонкости планирования прошлых операций, не только наших войск, но и союзников. Обязательно побеседуйте с ним. Я попрошу, чтобы он дал согласие. Правда, сейчас Александр Михайлович очень болен. Но будем надеяться, скоро поправится.

9 апреля 1959 года на городской квартире после разговоров о боевых делах Стрельников спросил:

— А как писались реляции на награждения? Командующими фронтами и армиями?

— Обычно составлялись списки, кого следовало бы наградить, а официальное представление — заполнение специального бланка и описание, за что награждается, составлялось позднее. Я приходил к Сталину с докладом о завершении операции и в конце давал список, кого следовало бы отметить. Сталин обычно сам определял, кого каким орденом наградить. Иногда дописывал несколько фамилий, вспоминая ход сражения. Разумеется, я свою фамилию в список никогда не включал. После победы под Москвой, где я кое—что сделал для этой победы, Сталин не глядя подписал длинный список представленных к награде. Настроение у него было хорошее, никого не вычеркнул. Список был опубликован в «Правде». Не обнаружив в нем своих фамилий, мы с членом Военного Совета Булганиным только переглянулись, но ничего не сказали никому по этому поводу. И только спустя месяц, на даче Сталина, при работе над картами генерал Антонов как бы мимоходом сказал «А командующего фронтом и члена Военного Совета за московскую битву ничем не отметили». «Как же так!» — удивился Сталин. «А где вы были, товарищ Антонов, раньше, почему не напомнили?» Сталин тут же позвонил Поскребышеву и в тот же вечер по радио было объявлено о награждении меня и Булганина орденами Ленина. За Сталинградскую операцию я получил орден Суворова, причем, номер первый. И орден Победы тоже № 1 за Черновицко—Проскуровский разгром Манштейна, за ту самую операцию, за которую меня ругают в журнале Платонов и Грылев. Все подробности с наградами хорошо знает Поскребышев, он живет в этом же доме. Не раз приглашал меня на охоту, он теперь тоже пенсионер, но я уклонился, разные мы люди.

В 1946 году Поскребышев прислал мне записку: «Существует приказ о хранении секретных документов. Он касается и вас, товарищ Жуков». Прислал эту писульку после негласного обыска в моей квартире и на даче. Я собирал карты и некоторые документы, надеялся, пригодятся для мемуаров. Пришлось все сдать. Тогда описали все наше имущество. То, что я сам купил, то, что мне дарили. За многие вещи пришлось еще раз платить — больше 60 тысяч рублей. Даже за ковер, подаренный немецкими товарищами в Берлине, взыскали три тысячи рублей (тогда это были очень большие деньги! — В. К.). Я не жалуюсь, на жизнь хватает.

Маршал показал постановление правительства о его обеспечении. (Оно было принято через полгода после Октябрьского Пленума. Вспомнили!).

СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

от 27 февраля 1958 года

№ 240, Москва, Кремль.

Об увольнении в отставку и материальном обеспечении маршала Советского Союза Жукова Г. К. Совет Министров СССР постановляет:

1. Уволить маршала Советского Союза Жукова Г. К. в отставку, представив ему право ношения военной формы одежды.

2. Выплачивать тов. Жукову Г. К. денежное содержание в сумме 5.5 тысяч рублей, оклад по воинскому званию и процентную надбавку за выслуги лет, сохранить за ним медицинское обслуживание и лечение, оплату и содержание занимаемой квартиры (на равных основаниях с маршалами Советского Союза, состоящими на службе в кадрах Вооруженных сил СССР), легковую автомашину для личного пользования за счет Министерства обороны СССР.

Обязать Министерство обороны СССР предоставить Жукову Г. К. дачу и содержать ее за счет Министерства.

Председатель Совета Министров СССР Н. БУЛГАНИН

Управляющий делами Совета Министров СССР КОРОБОВ

29 августа 1959 года на квартире у Жукова Стрельников рассказал, что работа над книгой «Развитие военного искусства в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов» завершена, авторская группа расформирована, а он получил новое назначение в редакторский отдел Главного управления боевой подготовки.

Жуков одобрил его согласие:

— Будете ближе к войскам. Эта работа всегда интереснее. Боевая подготовка — это тактика. Тактика — область, где надо смотреть противнику прямо в глаза. Здесь вырабатывается мужество. Мне помогал предвидеть развитие кризиса, на всех его этапах прежде всего характер тактических действий противника, даже тогда, когда был командующим фронтом и представителем Ставки. Помогает предвидению событий и сложных ситуаций, знание военной истории. Трижды был прав Суворов, считавший, что без светильника истории тактика — потемки.

6 февраля 1960 года Жуков позвонил Стрельникову по телефону, просил приехать. Василия Семеновича встретила в прихожей Александра Диевна:

— Приболел. Простыл на рыбалке. На подледный лов на Москва—реку ходил. Скучно ему без дела. Страдает от этого.

Жуков страдал не только от безделья. Угнетало его состояние раздвоенности. Он был порядочный человек и тяжело переносил состояние, в котором оказался. Любимая женщина Галина Александровна с маленькой дочкой Машенькой (она родилась в 1957 году) находилась в Москве. А жить приходится в старой квартире с законной женой. Очень трудно разрубить этот семейно—традиционный узел.

Жуков сидел в кресле, в халате. Извинился за такой вид. Полковник хотел спросить, зачем же позвал, если в таком состоянии? Но воздержался, и так было понятно, тоска от безделья, отсутствие любимой работы угнетали маршала.

Чтобы как—то подбодрить Георгия Константиновича полковник спросил:

— Правда ли, что вам предлагают пост Главнокомандующего всех вооруженных сил Варшавского договора?

— Нет, этого не было. Да и я не согласился бы. Этот пост символический, а не фактический. Главком не имеет никаких прав, даже на инспектирование войск.

Памятуя о совете маршала побеседовать для статьи с Василевским, Стрельников спросил — как здоровье Александра Михайловича.

— Не знаю, я его не видел с 1957 года. Он человек не общительный. Зачислили его в группу инспекторов — в «райскую группу» — обиделся. Ни разу там не был. А меня вот не зачислили. И я не обижаюсь. Жена его очень оберегает. По телефону и то очень редко общаемся. Больше через Игоря. Знаю, недавно он очень переживал, то что семью лишили второй машины.

— А зачем ему две? Он же никуда не выезжает. Жуков пожал плечами и, помолчав, сказал:

— Недавно в поликлинике я встретил Костю Рокоссовского. Костя не тот — постарел, пожелтел, выглядит плохо. Сказал, что истинная причина его отъезда из Польши — нелады с Гомулкой. Костя был против его прихода к власти. И еще Костя сказал, что пишет мемуары, уже накатал больше двух тысяч страниц.

(То, что издано, дает нам основание предположить, что воспоминания Рокоссовского не только ополовинили, но и очень пристрастно чистили).

С 1 апреля по 14 июля 1960 года (105 дней) полковник Стрельников после инфаркта пролежал в госпитале и как говорит сам «едва богу душу не отдал». Жуков не забыл своего постоянного собеседника, прислал в госпиталь телеграмму и не раз звонил по телефону — узнавал о состоянии здоровья. И хотя маршал не имел никакой официальной должности, имя Жукова говорило само за себя. Врачи проявили максимальное внимание к «другу маршала Жукова». После выхода из госпиталя Стрельников уволился из армии, но общение с Жуковым не прекращалось. При первой встрече поблагодарил маршала за внимание:

— Меня там приняли за генерала. У маршала не может быть знакомый ниже генерала.

— Они наверное не знают поговорку, что генерал

— это поглупевший полковник, — пошутил Жуков. — А я без вас прочитал все новые мемуарные книги. Удивительно однообразны своей серостью.

— Это их редакторы обстругивают.

— А еще прочитал Радищева и Рылеева. Сходил на партийное собрание. Я ведь на партучете состою в Краснопресненском районе, на заводе «Пресня». Учтите мой опыт — там не наши проблемы, гражданские. Люди живут своими интересами. Вставайте на учет или в военкомате или где—нибудь в Доме Советской Армии.

Разумеется, в годы, о которых шел разговор, Стрельников не был единственным, с кем встречался Жуков. Его навещали генерал Антипенко, маршал Баграмян и еще несколько не опасливых людей, маршал все еще был «персоной нон грата», общение с ним считалось предосудительным и могло навредить ослушнику.

Подтверждением тому, что опала и слежка продолжались даже за пенсионером, находящемся не у дел, в отставке, будет изложено в следующей главе.