Интеллигенция
Интеллигенция
Установление «единственно правильной» идеологии на практике означало борьбу с носителями альтернативных идеологических концепций. Первым объектом для удара стала интеллигенция, и прежде всего «старая».
Наступление на интеллигенцию осуществлялось в масштабах всей страны и было обусловлено критическим отношением многих ее представителей к большевикам вообще и к темпам и методам социалистического рывка в частности. Особенно это касалось «буржуазных специалистов», которых обвиняли в затруднениях на хозяйственном фронте, начиная еще с Шахтинского дела. В 1930 г. со всей остротой встала кадровая проблема, ко всему прочему усугубленная репрессиями по отношению к специалистам старой школы. Например, для растущей промышленности Украины уже тогда не хватало 9 тысяч инженеров, ощущалась нехватка и 16 тысяч учителей. В качестве выхода из создавшегося положения была сделана ставка на скорейшую подготовку кадров новой социалистической интеллигенции. В 1930–1933 гг. из вузов и техникумов в промышленность влилось 43 тысячи новых специалистов, хотя общая потребность в квалифицированных работниках по УССР продолжала оставаться высокой[1148].
К началу 1930-х гг. украинская интеллигенция продолжала оставаться по преимуществу гуманитарной. Поэтому мы не погрешим против истины, если оставим за скобками погромные процессы против «вредителей» на производстве (вроде того Шахтинского дела или дела мифической Промпартии), поскольку в центре их внимания оказывалась главным образом русская (в национальном плане) техническая интеллигенция. Кампании против украинской интеллигенции развивались в иной плоскости и проходили под знаменем борьбы с украинским национализмом.
У многих ее представителей продолжали бытовать антисоветские и националистические настроения. «Борьбу за Украину» они вели не только в области культуры, идеологии и национального строительства. На протяжении всех 1920-х гг. существовало и националистическое подполье, намеревавшееся силой свергнуть большевиков и добиться самостийности «через налеты», террор и вредительство, хотя масштабы его не шли ни в какое сравнение с тем, что имело место в первой трети 1920-х гг. «Террористические тенденции крупного места не занимают», – отмечал председатель ГПУ УССР В. Балицкий[1149]. И руководство республики, и особенно ГПУ внимательно следили за деятельностью «украинских контрреволюционных элементов». Отмечалось, что к концу десятилетия на почве экономических затруднений, обострения внутри– и внешнеполитического положения активизировались сторонники радикальных методов борьбы за национальное дело. Соответственно, выросло и число подпольных организаций[1150]. Но спецслужбы работали четко, и такие организации своевременно обезвреживались.
Так, нелегальные петлюровские организации были раскрыты в Волынском, Черниговском округах. В Уманском округе была пресечена деятельность Селянской спилки. Запорожским отделом ГПУ оказался разоблачен повстанком (27 человек), поддерживавший связи с заграничным центром и т. д. Не все подпольные группы имели «буржуазно-петлюровский» характер. Например, в октябре 1927 г. в Днепропетровском округе была обезврежена подпольная организация, объединявшая бывших укапистов и коммунистов и стоявшая на укапистской идейной платформе. Впрочем, это не помешало ей установить связь с руководством УНР в эмиграции. В конце 1928 г. в Подольском округе была ликвидирована еще одна организация, готовившая вооруженное восстание «под флагом УКП». У нее уже был выработан план захвата местных органов власти, исполкома, милиции[1151].
Не прошло незамеченным и некоторое увеличение в рядах националистического подполья молодых людей, что во многом объясняется обычной сменой поколений. Скажем, в селе Кухари на Киевщине в поле зрения чекистов попал «Сосновый батальон», (август 1929 г.), занимавшийся антисоветской агитацией и готовивший восстание. «Батальон» был организован заведующим местной школой Моргуном. Кроме него в организации состояло 16 его воспитанников. Подобные организации имелись не только на селе. В апреле того же года Киевским отделом ГПУ была обезврежена организация, называвшаяся Комитет вызволения Украины. В ней состояли в основном представители «интеллектуальной молодежи», стремившиеся реализовать националистическую идеологию старшего поколения в «формах активной борьбы с советской властью». Организация распространяла антисоветские листовки, устанавливала связи с польским консульством и эмиграцией[1152].
Как и прежде, многие организации обращали свои взоры к крестьянству, которое к концу десятилетия стало особенно «популярно». Скажем, в деле еще одной организации – Украинской демократической народной партии (август 1929 г.) – помимо прочих обвинений (подготовка восстания, планы создания самостийной Украинской державы) говорилось, что ее участники стремились сорвать мероприятия власти, агитировали на сходах и подстрекали крестьян к борьбе против советской власти[1153]. Несмотря на то что крестьянские проблемы живо интересовали многих представителей украинской оппозиции, они зачастую были лишь фоном, удобным поводом для выражения требований национального характера. К примеру, в программе «Полуботковской громады» (22 учащихся Белоцерковского округа) указывалось, что общественный строй должен удовлетворять все население, но прежде всего крестьян, а промышленность должна стать лишь «дополнительным фактором развития земледелия и крестьянского хозяйства». Забота о крестьянстве была лишь средством по превращению Украины в независимое государство, в котором «все должно быть приспособлено исходя из национальных интересов», поскольку именно национальный вопрос «полуботковцы» считали самым извечным и главным[1154].
Сейчас трудно сказать с достоверностью, существовали ли эти организации на самом деле или являлись фальсификациями ГПУ. Конечно, нет оснований отрицать, что в каких-то конкретных случаях, особенно по мере перехода к социалистическому рывку, фальсификации и подтасовки имели место. Раз обострялась классовая борьба, должно было обостриться и сопротивление националистов. Но вместе с тем нет никаких оснований отвергать тот факт, что в конце 1920-х гг. определенная почва и кадры участников для таких организаций имелись.
Наличие благоприятной почвы для существования подполья объяснялось не только самим фактом пребывания Украины в составе СССР, или, по терминологии националистов, в «московской неволе». На это влияла и текущая политика, прежде всего индустриализация, наступление «передового» города на патриархальную и «национальную» деревню. Другой причиной было разочарование в «неискренней» украинизации, особенно усилившееся по ходу борьбы с триединым уклоном 1926–1928 гг. Третьей становилась политика «неограниченного национального строительства» и противостояния русскости (понимаемой также как противостояние центру), которую проводил Наркомпрос УССР и которая вдохновляла наиболее радикальные элементы на борьбу за Украину. Да и в республике оставалось еще немало людей, вполне подходящих для этого[1155]. Кроме того, любые неформальные собрания, встречи, серьезные разговоры о «родине и о себе» тех, кого ГПУ рассматривало как националистов, могли послужить основой для обвинений в создании заговорщицких организаций.
Иными словами, почва для таких организаций была, а национальная оппозиция существовала не только на уровне личного мироощущения. Дыма без огня не бывает, и, пусть даже какие-то из них и не были подпольными политическими организациями в полном смысле этого слова, сомневаться в реальности многих из них нет оснований. Впоследствии программные положения этих организаций, как и сам факт их существования, послужили обвинительным материалом при организации политических процессов 1930-х гг. В то же время было бы неверно утверждать о каком-то росте влияния подпольных организаций и их идеологии на народ, что убедительно продемонстрировали события начала 1930 г. К тому же подполье охватывало лишь часть, и притом не самую значительную, украински настроенных людей. Оно было лишь отдельным сегментом в широкой деятельности национального движения.
В конце 1920-х гг. борьба с этими организациями носила «локальный» характер и не перерастала в борьбу с украинским национализмом как таковым. Постепенно она набирала обороты. Так, в 1927 г. число привлеченных по линии «украинской общественности» составляло 107 человек. В 1928 г. их было уже 285, в первой половине 1929 г. – 332 (по другим данным, 583 человека)[1156]. Но хотя эти операции «по снятию украинского антисоветского актива» и задерживали деятельность националистов, полностью ликвидировать ее они не могли. «Не все активные группы» были разгромлены, впереди предстояла «упорная, неослабная борьба» с «украинской контрреволюцией», докладывал Балицкий руководителям республики[1157]. Назревал качественный скачок, при котором простое количество разоблачаемых организаций и арестованных «националистических элементов» должно было перейти на качественно новый уровень отношения к «украинской контрреволюции». И такой скачок произошел.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.