Отброшенный от очага родного
Отброшенный от очага родного
В письме к историку, литератору, профессору лицея, своему другу В. В. Никольскому Мусоргский признавался: "Как меня тянуло и тянет к этим родным полям". А родные поля - это Карево, Полутино, Наумово - псковская земля, куда Модест Петрович стремился постоянно, чтобы услышать, как он писал, "звук родной струны". Поездки на родину были для композитора источником вдохновения и опорой в трудные минуты жизни.
После отъезда брата из Петербурга Мусоргский поселился в Инженерном замке у Опочининых. Почему он выбрал эту семью? В биографической литературе сведений об этом нет. Из документов известно, что у Мусоргских было небольшое владение в Ярославской губернии. Во время отпуска я побывал в Ярославле и посмотрел материалы по генеалогии дворян. Оказалось, что ближайшими соседями Мусоргских здесь были Опочинины. После кропотливого изучения их родословной открылось, что они состоят в родстве с Мусоргскими. И теперь понятно, почему композитор обосновался в семье Опочининых, где было шестеро холостых братьев и незамужняя сестра. В Инженерном замке Мусоргский прожил три года, и это был самый плодотворный период в его творчестве. Но не только родственные узы связывали Модеста Петровича с этой семьей. Опочинины были просвещеннейшие люди России. Старший брат, Александр Петрович, возглавлял архив инженерного департамента и увлекался пением. Владимир Петрович, контр-адмирал, обладал прекрасным голосом, был учеником А. С. Даргомыжского. О Надежде Петровне сведений в печати практически нет. В Ленинградской Публичной библиотеке удалось обнаружить подлинное письмо Опочининой на роскошной бумаге с фамильным гербом. "Надеясь на вашу любезность, Милий Алексеевич, прошу известить меня, когда и где будет генеральная репетиция концерта в пользу вашей школы - чем много утешите Надежду Опо- чинину". На конверте почтовый штамп "4 марта 1864 года".
Неизвестно, какими талантами обладала Надежда Петровна, но это письмо убеждает в том, что она была поклонницей искусств, а особенно музыки. Многие новые произведения молодых композиторов впервые исполнялись в Инженерном замке на так называемых " опочининских субботах ".
В годы после отмены крепостного права передовые люди России - писатели, художники, музыканты - проявляли огромный интерес к культуре и истории своего народа. Академик Б. В. Асафьев назвал этот период "великим русским Возрождением".
М. П. Мусоргский, боготворивший Гоголя, еще летом, когда гостил у брата в деревне, написал первый акт "Женитьбы". Премьера оперы состоялась в домашнем театре, в кругу близких и друзей. Н. Н. Пургольд, будущая жена Н. А. Римского-Корсакова, аккомпанировала на фортепьяно. Ее сестра Александра Николаевна пела партию свахи Феклы. Генерал К. Н. Вельяминов исполнил роль лакея Степана, сам Модест Петрович выступал в роли Подколесина. А. С. Даргомыжский выбрал для себя партию Кочкарева и исполнял ее с увлечением, сам же хохотал до слез, восхищаясь остроумием и выразительностью музыки.
В. В. Стасов писал, что репетиция и исполнение сопровождались непрерывным хохотом, "так верны были поминутно, на каждом шагу комические интонации гоголевской гениальной комедии". Но Мусоргский не стал продолжать работу над "Женитьбой", так как считал ее лишь опытом, упражнением, чтобы "постигнуть изгибы человеческой речи в... ее непосредственном, правдивом изложении". Этот опыт пригодился композитору, как он выразился, подойти ближе "к заветной жизненной цели".
На одном из таких музыкальных вечеров Мусоргский познакомился с В. В. Никольским, блестящим знатоком Пушкина, и тот посоветовал написать оперу "Борис Годунов". Сестра М. И. Глинки - Людмила Ивановна Шестакова преподнесла Модесту Петровичу том Пушкина, где между страницами трагедии были вклеены чистые листы. На одном из них композитор написал: "Задумано в осень 1868 г."
Мусоргский вдохновенно принялся за работу. Опочинины создали ему самые благоприятные условия. Стасов жаловался Н. А. Римскому-Корсакову: "Мусорянина, разумеется, никакими пряниками не вытащишь из берлоги". А Модест Петрович покидал дом Опочининых только на время службы, но и там старался выкроить часок-другой, чтобы начисто переписать либретто оперы. В это время, по словам композитора, он "жил "Борисом" в "Борисе"...".
Летом 1869 года Мусоргский закончил оперу и принес рукопись к Л. И. Шестаковой. На старинном рояле Глинки он проиграл сочинение и один спел все вокальные партии.
Позже в квартире Опочининых оперу помогали исполнять родственники и друзья, и они пришли в восторг от музыки. Всю зиму Модест Петрович занимался оркестровкой "Бориса Годунова", а весной отнес либретто и клавир в дирекцию императорских театров. Несколько месяцев он ждал ответа. Это было самое мучительное время, полное тревог и сомнений.
Комитет не одобрил оперу к постановке. Как же могло произойти, что специалисты не признали "Бориса Годунова"? Дело в том, что в составе комитета находились дирижеры балета, водевилей, оперетты, в основном иностранцы: Маурера, Волчек, Манжана, Гетц, Ферреро. Никто из них не понял гениального новаторства Мусоргского. Только главный дирижер театра Э. Ф. Направник, "чуткий к хорошему новому, к драматической правде", один из семи членов комитета "стоял горою" за Мусоргского. Официально же оперу отклонили из-за того, что в ней не было значительных женских партий и отсутствовала столь привычная публике любовная интрига. Мусоргский мужественно перенес этот удар и, когда ему возвратили рукопись, сразу же засел за работу.
В августе 1871 года Модест Петрович переезжает от Опочининых в меблированные комнаты дома Зарембы, ныне на улице Пестеля. К нему поселяется и Н. А. Римский-Корсаков. В "Летописи моей музыкальной жизни" Николай Андреевич напишет: "Наше житье с Модестом было, я полагаю, единственным примером совместного житья двух композиторов".
Римский-Корсаков в это время сочинял "Псковитянку", и Мусоргский, как коренной житель земли псковской, помогал ему и советом, и делом. Он написал две песни для хора девушек "Из-под холмика под зеленого" и "Ах ты, дубрава-дубравушка". Модест Петрович продолжал и свою работу над "Борисом Годуновым": написал блестящий "польский акт" с Мариной Мнишек и Самозванцем, песню корчмарки, обновил сцену в царском тереме.
Мусоргский пользовался роялем до обеда, а когда уходил на службу, его место занимал Римский-Корсаков. А. П. Бородин, часто заходивший к своим друзьям, писал жене: ""Борис", по-моему, сильнее "Псковитянки", хотя последняя более богата чисто музыкальными красотами".
К молодым композиторам часто приходил В. В. Стасов. Он был самым ранним гостем, входил с шумом, будил Мусоргского и Римского-Корсакова, подавал им умыться, одежду, и все вместе начинали пить чай с любимым швейцарским сыром. А потом, как писал Владимир Васильевич, принимались "за наше главное и любезное дело - музыку".
После службы Модест Петрович по-прежнему ходил обедать к Опочининым. Но скоро эта налаженная счастливая жизнь закончилась - в июне 1872 года Римский-Корсаков женился на H. H. Пургольд. С этого времени для Мусоргского наступает трудный период одиночества, и, как отметят биографы, "это одна из основных причин его душевного надлома".
Постановка "Бориса Годунова" все затягивалась, хотя официального запрета на оперу не было. В апреле 1872 года в Крыму, в Ливадийском дворце, Александр II на докладе главного управления по делам печати наложил резолюцию - "согласен". Но оперный комитет продолжал стоять на своем. В то же время отрывки из "Бориса Годунова" начали исполнять известные артисты. Первая звезда Мариинки Ю. Ф. Платонова больше всех хлопотала за Мусоргского. Певица категорически потребовала поставить "Бориса" и пригрозила, что она иначе уйдет из театра. Директор императорских театров С. А. Гедеонов, земляк Мусоргского, приказал готовить оперу к постановке вопреки мнению комитета.
В 1874 году в Петербурге появились афиши: "На Мариинском театре в воскресенье 27 января в пользу г-жи Платоновой в 1-й раз "Борис Годунов". Опера в пяти действиях М. Мусоргского".
Накануне премьеры Модест Петрович провел ночь без сна у своего молодого друга и дальнего родственника поэта А. А. Голенищева-Кутузова.
Все билеты были распроданы за четыре дня до представления, несмотря на тройные цены. На премьеру собралось самое представительное общество столицы. Присутствовали брат царя - великий князь Константин Николаевич с сыном Константином, поэтом.
Успех оперы был огромный. Мусоргского вызывали на сцену около 20 раз. Но почти сразу же после премьеры оперу начали ругать в печати. Композитор жаловался Стасову: "Так, стало быть, надо было появиться "Борису", чтобы людей показать и себя посмотреть. Тон статьи Кюи ненавистен... За этим безумным нападением, за этою заведомою ложью я ничего не вижу, словно мыльная вода разлилась в воздухе и предметы застилает".
Модест Петрович особенно страдал из-за того, что прежние соратники Кюи и Римский-Корсаков отреклись "от заветов искусства - по правде беседовать с людьми" и обернулись в "бездушных изменников".
На одном из музыкальных вечеров Мусоргский играл новые сочинения из "Хованщины". "Жалко было смотреть, как присутствующие (особенно Кюи) беспрестанно приставали к нему с предложением различных урезок, изменений, сокращений... Так трепать и крошить новое, только зародившееся произведение, и крошить не с глазу на глаз, а публично, при всем обществе, не только верх бестактности, а прямо-таки акт жестокосердия",- записал в своем дневнике литератор и музыкант И. Ф. Тюменев.
Переживания Мусоргского усиливали трагические обстоятельства личной жизни. Умер чуткий и верный друг - архитектор Виктор Гартман, уехал за границу В. В. Стасов, перебрался в деревню, а позже женился А. Голенищев-Кутузов, и Модест Петрович лишился последнего родственного приюта. Об этом он с горечью писал Стасову: "Один останусь - и останусь один. Ведь умирать-то одному придется...".
Самым большим ударом для Мусоргского после потери матери стала смерть Надежды Петровны Опочининой. В этом убеждает посвященное ей "надгробное письмо":
Когда кончиной матери
любимой,
Всякою житейскою невзгодой
Отброшенный от очага родного,
Разбитый, злой, измученный,
Я робко, тревожно, как
пуганый ребенок,
В Вашу святую душу постучался...
Искал спасенья...
Письмо не завершено, но из него видно, как страдал Модест Петрович:
О, если бы могли постигнуть Вашу душу
Все те, кому, я знаю, дик
мой вопль безумный...
Да, в это время Модест Петрович остался без дружеской поддержки, родственной опоры, без сочувствия и понимания близких. Музыковед и композитор М. М. Иванов писал: "Он был всегда одинок, и это одиночество очень чувствовала его мягкая и нежная натура. Всякая ласка, всякое доброе слово, сказанное ему в этот период его жизни, его глубоко трогали. Но ласка и утешливые слова выпадали ему лишь мимоходом. Серьезно никто о нем не думал, и в большом городе он чувствовал себя безусловно одиноким".
В октябре 1982 года Т. Г. Мусоргская писала мне: "Смотрю на портрет Модеста Петровича и много-много думаю, и жаль его до слез. И понятно мне теперь отношение к нему со стороны моей крестной и папы. Это были добрые и чуткие люди, и не могли они не чувствовать вины перед Модестом Петровичем за их очень эгоистичную матушку и отца, который был весь под ее влиянием. Нельзя было оставить одиноким Модеста Петровича, они должны были создать такую обстановку, чтобы он не был заброшенным. Но воспитаны моя дорогая крестная и папа так, что "ни словом, ни делом, ни помышлением" не могли выразить какое-то осуждение своим родителям".
Думается, что при сложившихся обстоятельствах последних лет жизни композитора вряд ли помогла бы даже самая сердечная забота старшего брата и его жены. Тем более на расстоянии: ведь Модест Петрович был привязан к Петербургу творчеством и жить с братом в Москве не мог. А спасти от одиночества и заброшенности могла только своя семья - надежная, прочная, понимающая. Почему же Модест Петрович остался одиноким? Это тема отдельного исследования, новых поисков.
В январе 1880 года Мусоргский отчислен с последней службы и, как указывает Стасов, "остался без места и без всяких средств". Модест Петрович становится рядовым аккомпаниатором в частной школе пения, которую открыла ученица М. И. Глинки - певица Д. М. Леонова. Средств для жизни все равно не хватает, и автор "Бориса Годунова" в той же роли маэстро выступает на вечерах в гостинице.
Мусоргскому негде жить, и Леонова приютила его вначале на своей даче, а потом на квартире в Петербурге. И в это трудное время композитор продолжает выступать в благотворительных концертах в пользу неимущих студентов и различных бесплатных курсов. "Будучи сам беден как Иов, когда дело касалось благотворительности, все-таки за труд никогда не брал денег",- вспоминал любитель музыки врач Бертенсон.
Предпоследнее публичное выступление Мусоргского состоялось на литературном вечере в память Ф. М. Достоевского. По воспоминаниям очевидцев, Модест Петрович вышел на сцену, когда вынесли портрет писателя в траурном окаймлении, и, сев за рояль, сымпровизировал похоронный звон - такой же, как в заключительной сцене "Бориса Годунова". Этот концерт был его последним "прости" не только усопшему певцу униженных и оскорбленных, но и всем живым.
Через неделю Мусоргский после тяжелого приступа был помещен в Николаевский госпиталь. Когда состояние здоровья временно улучшилось, он продолжал работать. В палате на столике лежали книги, и среди них трактат Г. Берлиоза "Об инструментовке". За эти четыре мартовских дня И. Е. Репин написал знаменитый портрет Мусоргского. Илья Ефимович писал, что "готовился день именин Модеста Петровича". В воскресенье 15 марта, накануне дня рождения, Мусоргскому стало лучше, и надежда на жизнь обрадовала и приободрила его. Но в понедельник под утро состояние снова ухудшилось. Сиделки и два фельдшера, дежурившие у больного, слышали, как он вскрикнул: "Все кончено. Ах я несчастный!". В пять часов утра перестало биться сердце Мусоргского.
На другой день газеты напечатали некрологи. Отпевание состоялось в Духовской церкви. Священник в проповеди говорил "о силе музыки и ее благотворном влиянии на душу, на прогресс всего общества в смысле добра и любви". Церковь была заполнена народом, друзья и почитатели композитора по обычаю держали в руках горящие свечи. После отпевания, в котором принял участие соборный архимандрит, покойного несли на руках друзья. Когда опускали гроб, повалил хлопьями мокрый снег, приглушая звон колоколов.
Похоронили Мусоргского в нескольких шагах от могил Глинки и Даргомыжского.
Через два дня Л. И. Шестакова писала Стасову: Для меня Мусоргский будет жить вечно не только как автор "Бориса", но как редкий, добрый, честный и задушевный человек... Я больна и не выхожу, и понятно, что мой первый выход будет на могилу Мусоргского".
Днем раньше Репин отправил Стасову деньги на памятник композитору, полученные им от Третьякова за портрет Мусоргского.
Римский-Корсаков увиделся с братом Мусоргского Филаретом Петровичем, и тот сказал, что "охотно продаст симфонии, которые вышлет из деревни, а деньги отдаст бесплатной школе".
В эти дни проходили концерты в память Мусоргского, и часть сборов шла на памятник. В конце траурного года в Мариинском театре была дана опера "Борис Годунов". "В течение спектакля я несколько раз наблюдал, как А. П. Бородин смахивал набегавшую слезу; а сцену смерти Бориса от волнения он не смог слушать и вышел из ложи",- свидетельствует М. М. Ипполитов-Иванов.
В 1885 году был открыт памятник Мусоргскому. Средства на его создание, по предложению Репина, собрали друзья и поклонники композитора. Портрет-горельеф вверху памятника высечен был из камня по модели, изготовленной молодым скульптором Гинцбургом при участии Репина и Антокольского. Памятник окружала оригинальная изящная решетка, составленная из нотных линеек, на которых золотыми нотами написано несколько тем из сочинений композитора. "Из железа же ноты выкованы, в первый раз, на решетке памятника Мусоргскому по моему же предложению",- писал Стасов.
В 1930-е годы на месте захоронения решили устроить площадь. Памятник был передвинут от могилы, уникальная решетка разобрана и уничтожена. Со священных могил были перенесены на пустое место также надгробные памятники Бородину, Римскому-Корсакову, Балакиреву...
В Александро-Невской лавре побывали каревские и наумовские старушки. По старой традиции поплакали по "горемыке" Модесту Петровичу, поставили в храме свечку за упокой его души. Земляки Мусоргского, бывая в Ленинграде, приходят к памятнику, оставляют цветы.
В последние годы на родину Мусоргского приезжает все больше поклонников композитора из всех уголков страны. Среди туристов встречаются и "знатоки", которые комментируют высказывание Н. А. Римского-Корсакова о том, что Мусоргский любил "проконьячиться". Подобный разговор, да еще в соответственном тоне заводят чаще всего обыватели, коим хочется хоть в чем-то приравняться к великим именам. Бестактное, поверхностное толкование трагического периода жизни композитора встречается и в иных современных публикациях.
Люди, окружавшие Мусоргского, оставили по этому поводу разные воспоминания. Одни обвиняли "недостойных вновь приобретенных знакомых и приятелей", в компании которых Модест Петрович засиживался в ресторане "Малый Ярославец". Другие, наоборот, утверждали, что здесь он "искал забвения среди немногих искренних друзей". Третьи тревожились: "Неужели все талантливые музыканты русские должны кончать так, как Глинка?". Конечно, из биографии Мусоргского этот факт не вычеркнешь, но время обязывает нас правильно понять, почему произошла беда.
Георгий Свиридов в беседе с Евгением Нестеренко говорил, что Мусоргский мучился и, прибегая к вину, хотел приглушить свои страдания. А страдал он как никто из композиторов, потому что обладал сверхчуткостью, редким даром проникать в глубины человеческой души. И этот гений чуткости в последние годы был лишен не только сочувствия со стороны близких, но и элементарного понимания. Как человек Модест Петрович не перенес жестоких ударов судьбы, но как композитор он выразил свои страдания в творчестве, нашел "подступ к человеческим скорбям" и сказал людям "новое слово дружбы и любви".
После смерти композитора минуло больше века, и сбылись его слова: "Художник верит в будущее, потому что живет в нем". Мусоргский приблизился, стал еще понятнее, и, как считают музыковеды, он - современнейший из современных композиторов, у которого "каждая нота на вес золота". Подтвердились и слова А. В. Луначарского о том, что Мусоргский "не только над русскими оперными композиторами, но и над композиторами всего мира - возвышается". Солистка знаменитого миланского театра "Ла Скала", первая звезда оперной сцены Мирелла Френи, сказала, что, если бы ей предложили взять на необитаемый остров самую лучшую оперу, она бы выбрала "Бориса Годунова" Мусоргского, потому что это "верх совершенства". О том, что Мусоргский - самый почитаемый русский композитор за рубежом, говорили и наши соотечественники Евгений Нестеренко, Елена Образцова, Артур Эйзен.
Откуда же такое всепонимание великого сына России? Ответить на это можно словами М. П. Мусоргского: "Крест на себя наложил я и с поднятою головой, бодро и весело пойду против всяких к светлой, сильной праведной цели, к настоящему искусству, любящему человека, живущему его отрадою и его горем и страдою". Мусоргский не только отразил в своих драмах самые сложные периоды страны, но и как гений предвидел грядущие испытания России. Вспомним, в первом действии "Хованщины" хор пришлых людей поет: "Ох ты, родная матушка Русь, нет тебе покоя, нет пути...". Голосом народа композитор высказывает свою боль: Русь гнетут не враги злые непрошенные, а свои единовластные правители и навязанная ими безнравственная система. А потому во все времена монархи одних делали палачами, других виновными, третьих лицемерными подпевалами. И такая порочная система порождала с одной стороны тупость и чванливость чиновников, а с другой - забитость, апатию, пассивное послушание, утрату гражданственности и бездуховность народа.
В конце жизни Модест Петрович придет к твердому убеждению: "Искусство есть средство для беседы с людьми, а не цель". Беседа Мусоргского, его слово и музыка учат людей планеты совестливости, состраданию, вечной и необходимой мудрости - умению понимать друг друга.
Колыбелью этого всепонимания, этой гениальной чуткости Мусоргского стала его родина, земля псковская, о которой он писал: "Как меня тянуло и тянет к этим родным полям". И потому теперь тропинка на родину композитора, проложенная первыми его поклонниками, превращается в широкую дорогу. Земля М. П. Мусоргского, как и пушкинское Святогорье, названное страной поэзии, становится страной музыки. А каревское эхо звучит на всей планете.