8. Европейские и общемировые заботы
8. Европейские и общемировые заботы
Работая в Лондоне, а затем в Париже, Христиан Георгиевич Раковский интересовался и в силу своей должности, и по давно сложившейся привычке не только делами страны аккредитации. Его внимание привлекали международные проблемы, положение в отдельных странах, особенно тех, с которыми он был связан на предыдущих этапах деятельности.
Раковского волновал вопрос о представительстве СССР в тех международных организациях, куда он был допущен. Подчас это представительство при помощи демагогии удавалось сделать даже большим, нежели у других стран, как это было, например, в Международном кооперативном альянсе, куда, наряду с делегатами СССР, была найдена возможность протащить делегатов республик.
Разумеется, другие кооперативные объединения протестовали. В сентябре 1925 г. в дневнике Раковского появилась такая запись: «В ближайшее время созывается съезд международного альянса кооперации. Со стороны некоторых английских кооператоров выдвинуто было предложение уменьшить количество наших представителей от 14 до 7, сколько имеет Англия, под предлогом, что наша хозяйственная жизнь едина и кооперации отдельных республик фактически составляют одно целое. Наши кооператоры уже приняли меры, чтобы устранить это нежелательное обстоятельство».[849]
Внимание Раковского привлекали события в его родной Болгарии, где фактически шла гражданская война между правобуржуазными силами, на которые опиралось правительство Александра Цанкова, с одной стороны, и коммунистами и левой фракцией Земледельческого союза – с другой. 24 февраля 1925 г., когда Раковский находился в командировке в Москве, он встретился с лидером болгарских коммунистов Георгием Димитровым, который подробно говорил с ним о событиях в Болгарии и кампании солидарности с жертвами правительственного террора, развертывавшейся за рубежами страны. Раковский обещал оказать содействие этому делу. На следующий день Димитров писал другому руководителю болгарского коммунистического движения Василу Коларову: «Не пропусти случая и ты лично поговорить с ним об этом».[850]
В Лондоне Х. Раковский установил контакт с группой лейбористских деятелей, намеревавшихся посетить Болгарию, чтобы ознакомиться с внутренним положением, крайне обострившимся к весне 1925 г. В апреле этого года лейбористские парламентарии Веджвуд и Мак-Киндер, а также полковник Малон побывали в Болгарии. Они оказались в Софии как раз после взрыва в кафедральной церкви Святого Воскресения (16 апреля), осуществленного военной организацией компартии с целью убийства царя Бориса III, премьера Цанкова и других членов правительства. Взрыв оказался неудачным и послужил поводом для расправы с участниками революционного движения.
Возвратившись в Великобританию, члены делегации выступили с отчетом, заявлениями и статьями, в которых настаивали, чтобы британская общественность положила конец зверствам в Болгарии. Результатом была совместная декларация Исполкома Лейбористской партии и Генерального Совета тред-юнионов с осуждением болгарского правительственного террора.[851] Встречи Раковского с членами делегации и другими британскими деятелями стимулировали последних к активным выступлениям против репрессий в Болгарии.
Такие контакты продолжались в следующие месяцы. В сентябре Раковский принял Малона, который познакомил его с проектом заявления лейбористов о событиях в Болгарии, поделился впечатлениями от поездки и дальнейшими намерениями. Малон рассказал, что делегацию собирались выслать из Софии и только вмешательство британского посла позволило ей остаться. Большое впечатление, рассказал Малон, произвела встреча с Екатериной Каравеловой, вдовой покойного премьер-министра и тещей убитого реакционерами журналиста Иосифа Хербста. После встречи с Малоном Раковский записал в дневник: «На ближайшем съезде рабочей партии в Ливерпуле они предполагают сделать сборы в пользу вдов и сирот погибших. Я им посоветовал принять все меры для того, чтобы там по крайней мере провести резолюцию протеста против белого террора Цанкова».
Однако в основном встречи носили протокольный характер, хотя и из них Х. Г. Раковский стремился извлечь некоторую пользу. Свой визит к турецкому послу в сентябре 1925 г. он, например, использовал для того, чтобы получить максимальную информацию о мосульских нефтяных месторождениях в Ираке, по поводу которых как раз в это время возник острый конфликт между Великобританией и Турцией.[852]
Небесполезными были, видимо, и беседы с женами дипломатов, позволявшие узнать кое-что из того, о чем предпочитали умалчивать их мужья, и уж во всяком случае проникать в сплетни, слухи и мнения дамского круга, иногда представлявшие интерес. Раковский счел возможным записать в дневник в связи с только что упомянутой беседой с турком следующее: «Потом явилась жена турецкого посла, оказавшаяся очень близкой знакомой мадам Эрбетт,[853] и говорили о том мнении об их друге Эрбетте, которое составилось во Франции, как о большем большевике, чем сами большевики».[854]
С первых месяцев пребывания в Лондоне внимание Х. Г. Раковского привлекали румынские дела, главным образом связанные с аспектами положения в Бессарабии, занятой румынскими войсками в 1918 г., и отношением держав к ее включению в состав Румынии. Это было понятно. Видимо, в СССР не было более авторитетного знатока румынских дел, чем Раковский, который менее чем за десять лет до этого был одним из известнейших политиков Румынии.
Раковский предлагал переслать ему в Лондон находившийся в Москве архив румынского политического деятеля, председателя правительства в годы мировой войны Иона Брэтиану, вывезенный в связи с оккупацией Бухареста австро-германскими войсками, издать документы из этого архива, а также опубликовать доклад генерала А. М. Зайончковского (русского военного историка) из Военного архива, дававшего убедительную характеристику нравов румынского правительства во время войны. Напечатание архива Брэтиану, полагал дипломат, даст румынской оппозиции сильное оружие против этого лица.[855] Как видно, Раковский был неплохо знаком с румынской архивной документацией, незаконно удерживаемой в СССР.[856]
Бессарабского вопроса Раковский касался и в ряде выступлений и интервью. Все они были весьма содержательны, так как Раковский опирался на огромный документальный материал, который накапливал с 1918 г., продолжая пополнять его в Лондоне. В его распоряжении были некоторые оригинальные документы: письма, меморандумы, справки, материалы переговоров, фотографии, географические карты, сообщения прессы и информационных агентств, которые должны были доказать факт насильственного захвата Бессарабии Румынией, причастность стран Антанты к аннексии.
Зная о повышенном внимании Х. Г. Раковского к бессарабскому вопросу, советские дипломаты посылали ему материалы из разных стран. Сотрудник полпредства СССР в Чехословакии П. Калюжный в ноябре 1924 г. направил, например, статью профессора Рудницкого «Бессарабия». «Помимо авторитетного автора, – говорилось в сопроводительном письме, – статья интересна освещением некоторых моментов, на которые мало обращалось внимания в широкой прессе».[857] Пометы Раковского в тексте этой статьи свидетельствуют, насколько тщательно он ее изучал.[858]
Между тем правящие круги Румынии стремились скомпрометировать непримиримого оппонента. В сентябре 1925 г. бухарестское радио, а затем печать широковещательно сообщили о сенсационном «письме Раковского», адресованном агенту Коминтерна в Вене. В этом тексте, который по своему содержанию очень напоминал «письмо Зиновьева», содержалась инструкция не отпускать больше денег Национал-царанистской партии. Публикация призвана была бросить тень как на эту партию, являвшуюся весьма влиятельной оппозиционной силой, так и на Раковского, к которому испытывалась давняя ненависть. В результате экспертизы, проведенной по требованию национал-царанистов, была установлена подложность «письма», а затем был задокументирован и тот факт, что оно было куплено у международной шайки мошенников, располагавшейся в Париже, властями Румынии за значительную сумму. Названа была и фамилия автора фальшивки.[859] В результате скомпрометировать Раковского не удалось. Наоборот, эта кампания только усилила к нему внимание со стороны мировой прессы.
Большую статью, посвященную месту бессарабского вопроса в международных отношениях СССР, Х. Г. Раковский опубликовал в начале 1925 г. в «Известиях».[860] В ней шла речь о заключении в октябре 1920 г. в Париже Румынией, Англией, Францией, Италией и Японией конвенции, подтверждавшей закрепление за Румынией права на Бессарабию. «Эта конвенция была ратифицирована Англией и Францией. Что же касается Италии и Японии, то они уже пятый год оттягивали ратификацию, не отказывая в ней», тогда как правительство Румынии «прилагало отчаянные усилия», чтобы добиться ее утверждения. Автор стремился доказать, что это требование утратило как политические, так и юридические основания, ибо советское правительство имеет теперь нормальные дипломатические отношения с обеими странами. «Нельзя считать, – безапелляционно заявлял Раковский, – что в Москве можно находиться в нормальных дипломатических отношениях с советским правительством, а в Бухаресте игнорировать его существование и вместе с румынским правительством распоряжаться его территорией. Такое положение не имело бы прецедента в истории».
В 1925 г. Раковский совместно с бессарабским общественным деятелем В. Дембо завершил работу над историко-публицистической брошюрой, посвященной опровержению оснований для претензий Румынии на Бессарабию.[861] Небольшие отрывки из глав Раковского печатались в газетах.[862]
Раковскому пришлось довольно сложно, ибо примерно в течение года румынская пропаганда весьма умело использовала его публицистику 1912 г., связанную со 100-летием аннексии Бессарабии Россией. Цитируя его статьи, румыны, как он сам писал теперь, пытались задним числом дать ему удостоверение румынского патриота, защищавшего воссоединение Бессарабии с Румынией. Сравнительно незадолго до появления книги, в мае 1924 г., Литвинов, надо полагать, несколько ехидно, запрашивал Раковского, в чем существо кампании разоблачений, которую ведет румынская печать по поводу его принципиального отношения к бессарабскому вопросу, и не нужно ли сделать какого-либо опровержения. Раковский ответил довольно резко: «Нет никакой необходимости в опровержениях о том, что царское правительство захватывало обманом и насилием целые государства и провинции. Отсюда, однако, не следует, что Бессарабию нужно отдать румынскому правительству. Если мы боролись за освобождение народов от царского ига – это мы делали для того, чтобы дать им право распоряжаться своей собственной судьбой».[863]
Как видим, в спекулятивности и демагогии, в том числе в целях самозащиты, Раковский за годы советской власти преуспел…
Но от полемики он не отказывался. Появлялись все новые его заявления по бессарабскому вопросу. Он выступил в «Известиях» в связи с первой годовщиной образования Молдавской АССР в составе Украинской ССР, сузив при этом содержание национальной проблемы, сведя ее к классовой – союзу с крестьянством и к влиянию ее решения на международные дела.[864]
В самом конце 1924 г. произошел странный инцидент, как-то связанный с румынским прошлым Раковского. К нему на прием пришли два англичанина, с одним из которых – отставным морским офицером по фамилии Армстронг – в прошлом уже были одна-две случайные встречи (фамилию другого Раковский не запомнил). Неожиданно для хозяина один из визитеров извлек на свет божий копию некоего документа. Ознакомившись с ней, Раковский увидел, что под машинописным текстом донесения германским властям о путях вовлечения Румынии в войну на стороне Четверного союза стоит его фальшивая подпись, дата – октябрь 1915 г., место отправления – Берн (Швейцария). На заявление о том, что это – гнуснейшая фальшивка (это было действительно так, ибо Раковский, как и Ленин, во время мировой войны использовал германские деньги для пацифистской пропаганды, но отнюдь не для превращения Румынии в военную союзницу Германии), Раковский получил ответ, что после истории с «письмом Зиновьева» он должен научиться ценить такого рода документы, тем более что в германском Генеральном штабе можно найти лиц, которые подтвердят их подлинность.
Собеседники потребовали, чтобы Раковский вступил в связь с Сикрет интеллиджент сервис (британской службой разведки, также известной под названием Ми-6) и информировал эту организацию о внутреннем и международном положении СССР.
До этого момента существо инцидента сомнений не вызывает, так как о нем Раковский вскоре рассказал своим домашним.[865] Но чем же завершилась эта отнюдь не приятная встреча? Судя по рассказу Л. Гевреновой, визитеры были с позором изгнаны. И действительно, Раковский никак не мог бояться такой фальшивки в 1924 г. Разоблачить ее было элементарно просто на основании комплекса заявлений, статей, писем кануна и периода мировой войны, из которых вытекало, что он вел борьбу против вступления Румынии в войну на чьей бы то ни было стороне. Измышления лишь повторяли давние и не составлявшие секрета обвинения, которые распространялись в России с лета 1917 г., а затем и за рубежом.[866]
Однако во время следствия в застенке НКВД в 1937 г. Х. Г. Раковского вынудили признать, что он дал соответствующее обязательство Интеллиджент сервис и поставлял ей с этого времени сведения.[867]
Что же собой представлял визит Армстронга и его компаньона? Были они действительно агентами Интеллиджент сервис или же другой столь же малопочтенной службы? Создается впечатление, что представляли они, скорее всего, ОГПУ, что были они сталинскими эмиссарами, что провокационное досье Раковского стало заполняться еще с середины 20-х годов, чтобы быть использованным в нужный момент, что, собственно говоря, и произошло через полтора десятилетия.
С конца июля до середины сентября Х. Г. Раковский находился в отпуске.[868] Но использовал он этот отпуск не для отдыха в полном смысле слова, а для поездки по Западной Европе и углубленного ознакомления с экономической и политической ситуацией. Побывал он в Германии, Италии, Франции. Впечатления были кратко зафиксированы в дневнике. Подчас, однако, они не были глубокими. Раковский не уловил, например, стабилизационных явлений в германской экономике, которые уже имели место, полагал, что промышленность этой страны продолжает оставаться в состоянии глубокого кризиса. Но в других вопросах он был ближе к истине, отмечая, в частности, необходимость для Германии кредитов в Великобритании и США, условием предоставления которых был пакт, гарантирующий границы в Западной Европе. Как раз по этому вопросу шли переговоры, которые завершатся в сентябре подписанием Рейнского гарантийного пакта.
Из итальянских проблем Раковского в первую очередь интересовало состояние власти Муссолини и отношение его и его штаба к СССР. Христиан Георгиевич констатировал, что оппозиция фашистскому режиму разбита полностью, среди ее вождей – разногласия. В то же время отмечался переход к новому, тоталитарному этапу государственного управления, хотя сам термин «тоталитаризм», еще не вошедший в обыденный обиход, им не употреблялся. «Фашизм с шумом объявляет о возобновлении революции, другими словами, о принятии целого ряда крутых мер ограничения конституционных свобод, пересмотра конституции в смысле упразднения конституционного управления», – записал Раковский в дневнике.
Работая полпредом в Лондоне, Х. Г. Раковский продолжал, несмотря на исключительную занятость, поддерживать связь с советскими печатными органами, готовить для них аналитические материалы, а приезжая в СССР, активно выступал перед общественностью.
В середине 20-х годов Раковский возобновил подготовку большой работы о вооруженном выступлении русских матросов на броненосце «Потемкин» в 1905 г.[869] Лишь отчасти эта работа носила мемуарный характер, излагая перипетии оказания помощи потемкинцам в Румынии, которая была организована при личном участии Раковского. В основном же излагались предпосылки, ход, результаты и последствия выступления.
Отрывки из будущей книги печатались в советских и зарубежных газетах и журналах, как правило в качестве «воспоминаний», хотя в большинстве случаев они не имели мемуарных фрагментов. Так, в журнале «Новый мир» появились очерки, рассказывавшие о кануне выступления и о его ходе по рассказам матросов, записанным Раковским.[870] Почти одновременно труд Раковского начала печатать выходившая в Париже просоветская газета, созданная русскими эмигрантами, намеревавшимися возвратиться на родину. Появились главы, анализировавшие роль социалистической пропаганды и русского военного режима в назревании бунта; его непосредственные предпосылки, важную роль прокламаций, распространявшихся среди матросов, и то, что происходило на корабле в дни, предшествовавшие взрыву; наконец, сам ход восстания.[871]
В работе приводилась масса подробностей, но, бесспорно, наиболее интересны и важны были собственные воспоминания, опубликованные в газете «Известия» в связи с 20-летием бунта.[872] В этих почти неизвестных до нашего времени мемуарах рассказывалось, как Раковский с риском для жизни попал на «Потемкин», приблизившийся к румынскому порту Констанца, как он пытался выполнить директиву редакции «Искры» – направить корабль в Батум для участия в революционных событиях на Кавказе, как этот план сорвался в результате разложения команды и усиливавшейся ее враждебности к революционной группе, как произошла сдача румынским властям при их гарантии невыдачи матросов России, как, наконец, Раковский содействовал бытовому и трудовому устройству моряков.
Но, естественно, главное внимание в статьях Х. Г. Раковского и его устных выступлениях, когда он приезжал в СССР, уделялось международным проблемам. В виде статей и брошюр опубликованы были несколько докладов Раковского. Некоторые особые интонации характерны были для статьи, в основу которой легло выступление в Большом зале Московской консерватории в начале 1925 г.[873] Разумеется, Раковский критиковал Лигу Наций как организацию империалистических государств, но отмечал возможность вступления СССР в эту международную организацию.
Занимая высокий дипломатический пост, Х. Г. Раковский не имел права под своей фамилией выступать в печатном органе Ком интерна. Между тем его компетентность по многим проблемам, которыми интересовался журнал «Коммунистический Интернационал», была такова, что он просто не мог не откликаться на происходившие события. При помощи более поздней переписки Х. Г. Раковского с Л. Д. Троцким одному из авторов этой книги удалось установить принадлежность шести статей в этом журнале, подписанных тремя звездочками. 29 февраля 1928 г. Раковский, двумя месяцами ранее исключенный из ВКП(б) и более месяца находившийся в ссылке в Астрахани, писал Троцкому, сосланному в Алма-Ату: «Ты вполне основательно обращаешь внимание на обострение отношений между Англией и Америкой (С[оединенными] Ш[та тами]), антагонизм которых призван сыграть крупную роль в грядущей революции. Примерно года два тому назад в “К[оммунистическом] И[нтернационале]” в статье, озаглавленной “Перспективы классовой борьбы за предыдущий год” (помеченной вместо подписи тремя звездочками, как и другие мои статьи в этом журнале, а также в “Соврем[енном] мире”, статья “Упадок мировой лавки”,[874] [я] приводил ряд фактов о разворачивавшейся англо-америк[анской] борьбе за овладение рынками… вокруг овладения источниками сырья…»[875] На основании этого указания были разысканы статьи, подписанные тремя звездочками, в журнале «Коммунистический Интернационал», а затем путем текстологического анализа дополнительно доказана их принадлежность Х. Г. Раковскому.[876]
Из шести статей три были написаны во время его пребывания на дипломатическом посту в Великобритании, а остальные – после переезда во Францию.
Первая статья была посвящена близким Раковскому балканским сюжетам.[877] Начав ее с констатации того, что балканский вулкан опять задымился, автор остановился на проявлении этого – событиях в Албании, где в результате повстанческого движения образовалось новое правительство, которое, несмотря на его «буржуазно-националистический характер», Раковский определял как революционно-прогрессивное.
Отталкиваясь от этой констатации, он детально останавливался на аграрной проблеме, фиксируя внимание, что крестьянское движение в регионе направлено в основном не против капитализма, а против существовавших аграрных отношений, «осложненных дикими административными мерами». В условиях, когда после смерти Ленина Сталин и его присные резко усилили всяческое раздувание ленинского культа, который должен был обслуживать всевластие и непогрешимость нового вождя, смело звучало в общем-то обычное для такого рода анализа утверждение, что прогноз Ленина в отношении Балкан – предположение, что Балканская война 1912 г. открывает возможности для их капиталистического развития, – подтвердился не полностью.
В статье рассматривались также национально-политические отношения, гнет бюрократии и фискальных органов, попытки вовлечь балканские страны в антисоветские группировки. Раковский выступал против догматических установок компартий региона, которые забывали, что, «если в гораздо более развитых капиталистических странах учет всех революционных сил и их целесообразное использование является условием победы, то это тем более необходимо в балканских странах, промышленный пролетариат которых составляет тонкий слой и где коммунистические партии должны рассчитывать в своих решительных боях главным образом на резервы крестьянства и угнетенные нации».[878]
Во второй статье[879] рассматривалась особенно близкая Раковскому по роду его работы проблема – международное хозяйственное положение Великобритании. Тщательный анализ статистических и иных данных убеждал Раковского, а вслед за ним и его читателей, что Англия теряет свое привилегированное положение на мировом рынке и промышленную гегемонию. Попутно обращалось внимание на связанный с этим вопрос – наступление предпринимателей на рабочий класс. Раковский предсказывал крупное социальное столкновение в британской промышленности. Имея в виду «красную пятницу» (события 31 июля 1925 г., когда под напором тред-юнионов правительство дало девятимесячную дотацию шахтовладельцам для сохранения прежней заработной платы горняков), он писал: «Пока схватка не началась. Вопросы поставлены уже месяц тому назад. Произошли первые встречи между рабочими и капиталистами… Каждый сохранил за собой право подумать и снова встретиться. Но схватка неминуема в самом близком будущем».[880]
Еще одна статья была написана во время Локарнской конференции, когда уже наметились ее основные результаты, но документы подписаны еще не были.[881] Раковский обратил внимание, что, достигнув соглашения о гарантии границ на Западе (между Германией, с одной стороны, Францией и Бельгией, с другой, – гарантами выступали Великобритания и Италия), конференция не пошла на заключение арбитражных договоров Германии с Польшей и Чехословакией при участии Франции в качестве гаранта. В статье была показана заинтересованность Германии, стремившейся выйти из изоляции, в достижении соглашения, рассматривались внутреннее положение и внешняя политика государств, участвовавших в переговорах, факторы, влиявшие на переговоры, политические и экономические последствия соглашений для Европы.
26 сентября 1925 г. Х. Г. Раковский выехал в очередную командировку в Москву, где находился с 30 сентября по 24 октября (31 октября прибыл в Лондон).[882]
Он участвовал в очередном пленуме ЦК (3–10 октября), на котором разгорелась острая дискуссия по докладу В. В. Куйбышева о внешней торговле. В прениях по докладу небезызвестный нам уже Ройзенман выступил с нападками на АРКОС и косвенно на Раковского. Но отъявленный демагог-ревизор не ограничился этим, он пытался связать Раковскому руки, так как в деятельности АРКОСа действительно были обнаружены злоупотребления и элементы коррупции. «Вот тов. Раковский подтвердит, что он писал тов. Чичерину, будто хотят представить дело так, что ревизия разрушает наш аппарат. Правда, тов. Раковский?» – вопрошал он. Раковский вынужден был подтвердить свою защиту ревизии Ройзенмана.
Раздосадованный полпред вначале выступил при обсуждении доклада, а позже попросил слова «по личному вопросу». В первом выступлении он напомнил, что на заседании ЦКК 11 сентября Л. Б. Красин взвалил на него все недостатки АРКОСа, действительные и мнимые. «Я уже позавчера имел объяснение в ЦК, – говорил Христиан Георгиевич, – имел объяснение в ЦК по этому поводу, так как я с этими материалами ознакомился, только приехавши сюда, когда они были розданы членам ЦК, и, кроме того, я обращался в секретариат ЦИК с подробным письмом, где я излагаю суть дела». Он продолжал: «Монополию внешней торговли нужно защищать не столько от капиталистов и от наших хозяйственных организаций, а монополию внешней торговли нужно защищать от Внешторга!» Он вспомнил, что еще в июне 1924 г. просил Политбюро освободить его от руководства торгпредством. Дело тянулось более года, он был вынужден объясняться, обороняться, так как формально оставался руководителем торгпредства.[883]
Выступивший затем Красин в свою очередь высказал обвинения по адресу Раковского в связи с работой торгпредства.[884] А в ответном «слове по личному вопросу» он пытался оправдаться, выявить, кто же в самом деле виновен в недостатках торгового аппарата в Лондоне – он сам, Наркомвнешторг, ревизор Ройзенман или кто-то еще…[885]
Очевидно, именно во время этого пребывания в столице был решен вопрос о переводе Х. Г. Раковского на должность полпреда СССР во Франции, в установление дипломатических отношений с которой он внес весомый вклад. Связано это было, по всей видимости, с тем, что предстояли советско-французские переговоры по урегулированию взаимных претензий и Раковский, который лишь недавно возглавлял советскую делегацию на аналогичных переговорах с Великобританией, был наилучшей кандидатурой для их проведения. Свободно владевший французским языком, отлично знавший обычаи и манеры французов, связанный узами дружбы и взаимными многолетними симпатиями со многими видными общественными деятелями этой страны, Х. Г. Раковский был, безусловно, наилучшей кандидатурой на освобождавшуюся должность в Париже.
Полпредом здесь был Л. Б. Красин, одновременно, как мы знаем, занимавший пост наркома внешней торговли (с 1925 г., когда был образован единый Наркомат внешней и внутренней торговли во главе с А. Д. Цюрупой, Красин стал его заместителем). Вполне понятно, что уделять должное внимание дипломатической работе в Париже Красин не мог, тяготился этой работой и осенью 1925 г. поставил вопрос о своем освобождении.
Г. В. Чичерин, находившийся в Берлине, писал 12 октября в Наркоминдел с копиями Сталину и другим деятелям в связи с завершавшейся конференцией в Локарно, которая, как он полагал, ущемляла интересы Франции: «Именно теперь роль нашего полпреда в Париже могла бы быть особенно значительной. Мне сообщают, что Красин не хочет возвращаться в Париж… Нельзя оставлять Париж на попечение добросовестных, но лишенных авторитета лиц. Нельзя оставлять в Париже пустое место. Если Красин решил положить конец своей драке с де Монзи и совсем уйти из Парижа, то надо поспешить с новым назначением». Именно в связи с этим Чечерин и писал процитированную значительно выше фразу о том, что в Лондоне нет перспектив и он не понимает, ради чего хотят держать там Раковского.[886] «Назначение тов. Раковского в Париж, – заявил Чичерин, – несомненно будет оценено за границей как усиление нашей дипломатической активности во Франции».[887]
22 октября вопрос обсуждался на Политбюро в присутствии Раковского. Решение гласило: «1) Обмен послов – тов. Раковского в Париж и тов. Красина – в Лондон – утвердить. 2) Тов. Раковскому перед выездом в Париж повидать тов. Чичерина».[888] Вот так принимались смехотворные решения Политбюро, указывавшие, когда и с кем кто из дипломатов должен встречаться, как будто и без этого не было ясно, что новый полпред должен получить инструкции наркома!
Когда Х. Г. Раковский находился на пути в Лондон, 30 октября решением ЦИК СССР он был назначен полпредом СССР во Франции, а 3 ноября решением СНК СССР освобожден от обязанностей полпреда в Великобритании. 15 ноября Раковский прибыл в Париж и приступил к исполнению своих новых обязанностей.[889]
Советско-британские отношения с осени 1925 г., если не считать стандартных и формальных проявлений, по существу замерзли. Разумеется, в основе этого лежал комплекс причин, но и личность полпреда играла определенную роль. И. М. Майский писал в начале декабря в Наркоминдел: «На поверхности – штиль. Отчасти играет ту роль и то обстоятельство, что сейчас в Лондоне нет полпреда. Тов. Раковский уехал, а тов. Красин еще не приехал. Создалось междуцарствие, так что если бы у правительства или у каких-либо влиятельных общественных группировок даже и было бы желание начать какие-нибудь разговоры с нами, они, несомненно, будут откладывать такие разговоры до приезда полпреда».[890]
Но и позже, когда Л. Б. Красин стал приезжать в Лондон, положение существенно не изменилось, да и сам полпред был уже тяжко болен и вскоре скончался. Лондон превратился в периферию советской внешней политики, а в 1927 г. произошел и формальный разрыв дипломатических отношений.
Х. Г. Раковский, который до осени 1927 г. в качестве заместителя наркома исправно получал секретную документацию, связанную с советско-британскими отношениями (переписка полпредства с Наркоминделом, аналитические обзоры и пр.), глубоко об этом сожалел.
Переехав в Париж, Раковский, несмотря на сложные переговоры, которые он вел по проблеме долгов и кредитов, не прерывал своих занятий вопросами, которые непосредственно не входили в сферу его деятельности.
Он продолжал сотрудничество с журналом «Коммунистический Интернационал», в котором подпись в виде трех звездочек, о принадлежности которой читателям, разумеется, не было известно, в 1925 г. стала уже привычной. В 1926 г. со звездочками вместо подписи появились две, а в 1927 г. одна статья (отметим, что в следующие годы, когда Х. Г. Раковский был исключен из ВКП(б) и, следовательно, в коммунистическом журнале печататься уже не мог, такая подпись не появлялась более никогда, что является еще одним доказательством принадлежности указанных статей Раковскому).
Первая статья содержала попытку общего анализа международной хозяйственной и политической ситуации, из которой делались прогнозы на ближайшее время.[891] Приводились данные об экономической стабилизации в капиталистическом мире в области производства и торговли, отмечалось возрастание роли США в мировой экономике, усиление англо-американских противоречий, в частности в связи с начавшимся «мирным завоеванием Америкой английских доминионов». Основная часть статьи была посвящена положению Великобритании, и это было естественно, так как Раковский только недавно оставил пост полпреда в этой стране. Но вместе с тем анализировались особенности социально-экономического положения Франции, Германии, обращалось внимание на повышение роли СССР на мировом рынке.
Вторая статья была посвящена Англии непосредственно – в ней шла речь об основных итогах только что окончившейся всеобщей забастовки в этой стране (начало мая 1926 г.),[892] которую Раковский с явным преувеличением назвал «великой борьбой английского пролетариата».
За назреванием конфликта Раковский следил, когда еще работал в Лондоне. Он понимал, что полученной летом 1925 г. собственниками угольных шахт правительственной субсидии для сохранения заработной платы горняков на прежнем уровне хватит лишь на несколько месяцев (уже упоминалось, что субсидия была рассчитана официально на девять месяцев), что наступление предпринимателей будет продолжаться. 25 сентября 1925 г. он записал в дневник: «В новом конфликте между горняками и шахтовладельцами дело заключается в том, что, несмотря на субсидию, которую правительство дало шахтовладельцам, последние опять поставили вопрос о понижении заработной платы и увеличении рабочего дня. Так что мы находимся перед новым кризисом».[893]
Теперь же, в статье, автор пришел к выводу о непрочности победы британской буржуазии, о том, что стачка выявила глубокие прогрессивные перемены в рабочем классе этой страны. Раковский при этом явно выдавал желаемое за действительное, далеко не полностью учитывая прочные традиции рассудочности и расчета, реализма и конформизма, свойственные британским рабочим.
Но такие эйфористические настроения вообще были характерны для тех большевиков, которые серьезно относились к планам мировой революции, отнюдь не казавшимся им утопическими.
Радужные надежды в статье Раковского перемежались с трезвыми аналитическими рассуждениями. Речь шла о «цене» всеобщей забастовки и стачки шахтеров для британской буржуазии: отмечалось падение производства в ряде отраслей промышленности и спад в области внешней торговли. Раковский с полным основанием показывал, что руководители рабочего движения на протяжении всей первой декады мая посвящали большую часть своего времени тому, чтобы «оправдаться от обвинения, будто они являются нарушителями конституции».[894]
Автор останавливался на международных аспектах происходивших событий, анализ которых не был столь уж радужным. Забастовка выявила, по его мнению, органические слабости европейского профсоюзного движения, в результате чего материальная помощь стачечникам была ничтожной, не удалось осуществить организованное противодействие подвозу угля из Германии, правая газета «Дейли мейл» печаталась во Франции и переправлялась в Великобританию на самолетах.
При всей меткости конкретных наблюдений обе статьи не выходили за рамки марксистско-ленинской парадигмы, да и не могли выйти за пределы общих догматов, ибо в противном случае они просто не были бы опубликованы. Статьи свидетельствовали, что мышлению Раковского вполне был присущ партийно-государственный дуализм, оборачивавшийся подчас прямым лицемерием. Представляется все же, что Раковский был скорее самим собой за столом переговоров с «классово чуждыми» дипломатами, нежели в кругу коминтерновских «борцов за мировую революцию».
Поэтому и третья статья, содержавшая анализ партийно-политической системы современной Франции[895] (причем о компартии здесь не говорилось), прямо не затрагивая вопросов, связанных с проблемой перспективы «свержения капитализма», отличалась большей взвешенностью. Раковский указывал на особенности предмета своего рассмотрения: «Французские политические партии, с их разнообразием, с их названиями, их составом и политикой, кажутся чем-то смешным и курьезным всем, кто немного знаком с политической жизнью других капиталистических стран и привык видеть в политической партии представителя того или иного крупного общественного класса». Шла речь о том, что большинство партий носит региональный характер, они представляют собой совокупность бывших и настоящих депутатов, кандидатов, членов избирательных комитетов, что не исключало одновременной принадлежности к двум-трем партиям. Причины такой структуры автор видел в мелкобуржуазном характере довоенной Франции, слабости ее крупной буржуазии, наличии крестьян и рабочих «со сбережениями», сравнительно демократических взаимоотношениях промышленников, производивших предметы роскоши, со своими рабочими и т. д. В статье отмечалась и новая тенденция образования крупных буржуазных партий, но подчеркивалось, что пока еще речь могла идти только о перспективе.
Статьи свидетельствовали о широком диапазоне интересов Х. Г. Раковского, о том, что в середине 20-х годов он оставался одним из наиболее информированных и вдумчивых марксистских политических наблюдателей.
Раковский публиковался в европейской и американской печати. Германскую «Нойе фрайе прессе» он использовал для рассказа о встречах с Чемберленом (эти воспоминания были затем перепечатаны в СССР).[896]
В авторитетном американском журнале по проблемам международных отношений Раковский опубликовал статью о внешней политике СССР.[897] Он касался проблем долгов, попыток дипломатического диалога в первые годы после Октябрьского переворота 1917 г., нормализации отношений с западными державами, особенно выделяя возможность и перспективы экономических связей с США. Разумеется, все дипломатические акции СССР, как и основы советской внешней политики, рассматривались апологетически, что вытекало не только из дипломатического статуса Раковского, но и из его убеждений, в которых отлично уживались внешнеполитический реализм и мессианская установка на мировую революцию.
По просьбе редакций британских газет «Манчестер гардиан» и «Морнинг пост» дипломат также подготовил статью о внешнеполитических концепциях СССР.[898] Впрочем, поместив ее, газета «Морнинг пост» в тот же день ответила на нее передовой статьей, в которой резко и остроумно критиковала лицемерие советской внешней политики, прикрывавшей подрывные акции III Интернационала.
Приближались тем временем дни, когда Раковский, активно включившись в оппозиционную деятельность в ВКП(б), круто изменит характер своего поведения и через весьма непродолжительное время сменит посольский кабинет на обитель советского политического ссыльного.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.