Новые заботы
Новые заботы
Две недели с Шолоховым на Дону пролетели быстро. О многом переговорили эти два удивительно схожих по духу человека. Они и сами понимали родство своих взглядов на прошлое и настоящее. Потому и отводили душу открыто, не таясь, будучи совершенно уверенными в том, что собеседник его поймет. Конечно, это были разные люди по складу характера, по жизненному опыту, но у них была единая основа — глубокая любовь к Родине, преданность партии, единая боль и забота о лучшем для своего народа.
В Москву Лукин вернулся возбужденным, словно испил из родника живительной влаги. Рабочий день у него и прежде был расписан по минутам, а теперь он словно сжимал эти минуты до предела и за то же время успевал делать гораздо больше. А вечерами все дольше засиживался в своем кабинете. Даже внук Митька не мог понять, почему дед стал меньше уделять ему внимания.
А вскоре после встречи с Шолоховым в ноябрьском номере «Огонька» появилась большая статья генерал-лейтенанта Лукина «Мы не сдаемся, товарищ генерал!». В ней Михаил Федорович рассказал о боях под Вязьмой, о тяжком времени фашистского плена. И впервые миллионы читателей узнали правду о генерале Качалове, о незаслуженных обвинениях этого преданного Родине человека, узнали подробности его гибели.
И не предполагал Михаил Федорович, сколько откликов вызовет его статья. Шли письма из Ростова-на-Дону я Баку, из Майкопа и Елани, из Алма-Аты и Воронежской области, со всех концов страны. Оказывается, многие солдаты и офицеры армий, которыми командовал Лукин, считали его погибшим и теперь радовались, узнав, что он жив. Во многих письмах были и радость, и боль, и мольбы о помощи. Саднят бойцов открытые раны, болят сердца, нет человеку успокоения…
Письмо из Азербайджана от Пашаева Бахтияра Искандеровича:
«…Обращаюсь к вам за помощью. Если к вам будут обращаться по моему делу, вспомните лагерь Вустрау. Я тот врач Пашаев, который первый из пленных азербайджанцев установил связь с вами, Круповичем, Ивановым и Зуевым. Я сообщил вам, что старший среди азербайджанцев — Мамедов Джумшуд и что он ищет с вами связь. Тогда вы порекомендовали мне повременить и присмотреться к Мамедову, не связан ли он с немцами, не работает ли по их заданию среди моих земляков. Я прислушался к вашему совету. К нашему счастью, Мамедов был истинным советским патриотом, и вы установили с ним контакт для совместной подпольной работы против немцев. После Вустрау я побывал в других лагерях и везде, помня ваш наказ, вел антигитлеровскую пропаганду.
После освобождения из плена я был осужден на семь лет. Через пять лет меня выпустили. Сейчас я работаю заведующим медицинским отделом в санатории „Нафталан“. Я написал заявление с просьбой реабилитировать меня. Написал также заявление о восстановлении меня в партии, в рядах которой состоял с 1939 года.
Прошу вас, спасите мою душу, если вы меня, конечно, помните…»
Лукин помнил.
«Уважаемый Михаил Федорович! Обращается к вам бывший лейтенант Красной Армии Богуш Иван Евстафьевич… Помните тяжелейшие дни и ночи под Вязьмой? Я был командиром отдельного взвода отдельного кавалерийского эскадрона при штабе 20-й, а потом 19-й армии. При выходе из окружения мы форсировали реку Вязьму и наткнулись на сильную засаду гитлеровцев. Во время боя недалеко от меня разорвалась мина, я вылетел из седла и потерял сознание. Товарищи из моего взвода помогли мне дойти до леса. А потом мы долго самостоятельно пробирались на восток. Позже я воевал в 269-м полку 136-й стрелковой дивизии, воевал в звании рядового, так как подтверждение моего офицерского звания в полк так и не пришло. За отличие в боях имею правительственные награды.
Контузия, полученная под Вязьмой, дала о себе знать. Сейчас я почти глухой. Я обращался в Сумской горвоенкомат с просьбой направить меня на комиссию для установления пенсии как инвалиду Отечественной войны. Комиссия при военкомате признает факт моей глухоты как результат контузии, но установить инвалидность не может, ссылаясь на то, что нет документов из госпиталя. Но я ведь в госпитале не был, а был ранен, находясь в окружении. Требуют хотя бы подтверждения свидетелей.
Михаил Федорович, я вас, как отца, прошу помочь мне. Из-за этой глухоты жизнь моя получилась нескладная. После войны не смог учиться дальше. Сейчас из-за той контузии потерял любимую работу. Пенсия но линии собеса — маленькая. Если помните меня, лейтенанта, помогите».
Лукин помнил. Все хорошо помнил. Но каждое письмо будоражило, вызывало новые воспоминания, заставляло как бы заново переживать минувшее, болеть душой за людей, вынужденных обращаться к нему за помощью. Надо было бороться за судьбу каждого человека. И он боролся.
Пришло письмо из села Овчинниково Новосибирской области. Пишет А. П. Егоров:
«…Я интересуюсь дальнейшей судьбой семьи генерала Качалова. Оказывается, я знал его жену Ханчик-Качалову.
Расскажу о себе, чтобы вы поняли меня правильно. В 1943 году из 10-го класса в возрасте шестнадцати с половиной лет ушел в армию. Был два раза тяжело ранен и контужен. После войны до 1949 года лечился в госпиталях и по рекомендации комсомола был направлен на работу в органы МВД. Я работал в отделе, ведающем учетом, перемещением и освобождением заключенных.
Ханчик-Качалову я принимал весной 1949 года из пересыльной тюрьмы в Новосибирске для перемещения в колонию. Она пробыла у нас совсем недолго, дней десять-пятнадцать. Ханчик-Качалова была осуждена по статье 58-1в как член семьи изменника Родины. Вместе с ней репрессированы были дочь и мать Качалова (или теща). Не буду скрывать, прочитав „дело“, где сказано было об измене генерала Качалова, я в душе негодовал. Это и понятно: почему мы в 16–17 лет гибли, истекали кровью, а высшее командование нас предавало? Я не сомневался, что Ханчик осуждена справедливо. Откуда мне было знать правду?
Нет нужды писать о своих чувствах теперь, когда нам раскрыли глаза на многое. Я знаю и другие трагические истории, но больше всего в моей памяти держится героическая и печальная трагедия генерала Качалова, честно погибшего патриота.
Я очень часто думаю о судьбах таких семей. Я, как бывший сотрудник органов МВД, особых симпатий со стороны пострадавших невинно не вызываю. Я был молод и не очень подготовленный, но и старшие были не умнее нас, мальчишек. Ведь, чего греха таить, Сталину верила все.
Товарищ генерал-лейтенант! Много у меня на душе вопросов, связанных с прошлым и настоящим. Но обращаться с ними в печать бесполезно — не напечатают, а неприятностей много наберешься.
Хочу заехать в Москву и попытаться добиться приема к тов. Брежневу. Прямо вам скажу, что, анализируя действительность, становится страшно за будущее. Вот по этим вопросам и хотелось поговорить в ЦК. Обидно прожить всю жизнь теленком или на лету подхватывать чужие мысли и повторять, не веря в искренность ответов…»
Письма, письма… Каждое из них заставляет все глубже думать о пережитом. Судьбы Качалова, Понеделина, Кириллова. Судьбы их семей. Эти, казалось бы, частные, отдельные истории отдельных семей неизбежно переплелись с историей всего общества, драматизм этих личностей неразрывно связан с драматическими событиями в стране. Неожиданные и порой очень резкие изменения оценок недавних событий в истории нашего государства пробудили в людях желание познать истину, определить свое место в жизни.
Такие письма заставляли пристальнее вглядываться в свое прошлое, анализировать, как жил, как поступал в большом и малом. Порой думалось, что вся жизнь сложилась из двух частей — до войны и после войны. А центром, кульминацией явилась Отечественная война.
Окопы под Барановичами и Стволовичами в первую империалистическую войну, лихие атаки против белых под Царицыном, ожесточенные схватки с белополяками на реке Дзялдувка западнее Носельска, подавление кронштадтского мятежа, мирные армейские будни — все это было предтечей невероятно тяжелых боев сорок первого.
С июля до октября — не такой уж большой срок в долгой жизни. Но именно те жаркие дни сорок первого, как в фокусе, высветили все, на что способен был этот человек.
А годы после войны? Спокойная жизнь отставного генерала? Конечно, можно ограничить свой мир габаритами уютной квартиры. Можно, лежа на диване, сидя в кресле, смотреть в экран телевизора: что же это происходит в мире?
Оказывается, нельзя. Нельзя прожить и дня без забот и тревог земли, на которой живешь. Потому что за эту землю ты отдал все силы, пролил кровь.
А память? Ты видишь, как расширяются глаза внука, когда ты рассказываешь ему, какой ценой завоеван этот мир. Пусть каждый знает об этом. Память должна быть активной.
Вот ведь даже одно выступление в «Огоньке» взбудоражило сотни людей. А описана лишь крохотная доля пережитого. Да и что можно сказать на двух страничках журнала! Возможно, Михаил Шолохов в своем романе подробнее опишет пережитое Лукиным? Вот в «Правде» за 17 апреля 1965 года опубликован репортаж о встрече писателя с молодежью Дона. Шолохов признается: «Мою работу над романом „Они сражались за Родину“ несколько подзадержало одно обстоятельство. Я встретился в Ростове с генералом в отставке Лукиным… Лукин мне рассказал много интересного, и часть из этого я думаю использовать в своем романе». А в октябре того же года Шолохову была присуждена Нобелевская премия по литературе. Журналист Юрий Лукин взял интервью у Шолохова. И вот что сказал писатель: «А вообще-то день 15 октября для меня оказался удачным во всех отношениях: с рассветом я хорошо потрудился над главой из первой книги романа, главой, которая мне чертовски трудно давалась (приезд к Николаю Стрельцову его брата — генерала, прототипом образа которого мне послужили жизнь и боевые дела М. Ф. Лукина), вечером узнал о присуждении премии…»
Михаила Федоровича, конечно, волновала горячая заинтересованность великого писателя его судьбой.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.