Род Пестелей

Первый штат московской почтовой конторы был утвержден 24 декабря 1724 г. Служащим почтамтов, Ямского и «Немецкого», назначили жалованье: чиновникам — 345 рублей в год, почтальонам, служителям, рассыльщикам, сторожам и на канцелярские расходы — 1227 рублей 52 копейки. По сенатскому определению, «почт-директорской канцелярии со всеми подчиненными почтмейстерскими конторами получать жалованья из сбору почтовых денег» [208]. Доходы ямской почты в то время были незначительные. Свое содержание ямская почтовая контора получала из прибылей «немецкой» почты. В 1722 г. место Меркула Правдина, ушедшего со службы по старости, занял Фадемрехт. Секретарем почтамта стал его сын. В производстве почтовых операций Фадемрехту помогал канцлярист. Ему же поручали контролировать работу почтарей и выплачивать им жалование. В конторе был и секретарь-переводчик с немецкого Вольфганг фон Пестель. Впрочем, он предпочитал называть себя на русский манер Владимиром Пестелем.

О начале карьеры фон Пестеля сохранилось сравнительно немного сведений. Точно неизвестно, когда он поступил на русскую службу, когда был направлен в московскую почтовую контору. Его фамилия впервые встречается в 1722 г. в списках сотрудников Коллегии иностранных дел. Не позднее 26 сентября 1724 г. он назначается «Генерального почтамта секретарем».

С 19 февраля 1725 г. «немецкой» почте в Москве официально присваивается название «почтамт», что, впрочем, не помешало именовать его в казенных бумагах вплоть до конца XVIII в. и почтовым двором, и почтовой конторой, и «немецкой» почтой, и генеральным почтамтом, хотя до 1725 г. под последним названием понималась ямская и «немецкая» конторы в Москве, а после — только петербургский почтамт.

Указом от 19 февраля 1725 г. Владимир Пестель был «пожалован» в почт-директоры и оставался в этой должности до самой своей смерти, последовавшей 26 апреля 1763 г. Но, по иронии судьбы, несмотря на столь громкий титул, который отсутствовал в «Табеле о рангах», Пестель продолжал носить звание «чиновника четырнадцатого класса». Только 15 июля 1744 г. ему вместе с петербургским почт-директором Ф. Ашем присваивается чин подполковника, а еще через шестнадцать лет они поднялись ступенькой выше — в статские советники.

Должность московского почт-директора стала наследственной в семье Пестелей. Они руководили московскими почтарями до 1798 г., когда внук «Генерального почтамта секретаря» Иван Борисович был назначен петербургским почт-директором.

Московскому почтамту было неуютно в доме Крейса: трескались стены, протекала крыша, провисал и грозил рухнуть потолок. Сквозь щели в окнах холодный ветер гнал в комнату стужу и сырость. 18 марта 1742 г. объявили указ императрицы Елизаветы Петровны генерал-почт-директору Бестужеву-Рюмину: «не упуская времени для московского почтамта добрый дом купить и, заплатя из почтовых доходов денег, немедленно туда перевесть» [209]. Не успели выполнить это повеление, как за ним, 4 апреля, последовало новое: отдать почтамту подворье покойного новгородского митрополита Феофана Прокоповича. Оно находилось в Белом городе между Сретенскими и Мясницкими воротами. Сейчас это место ограничено Сретенским бульваром, улицей Мархлевского, Бобровым и Фроловым переулками.

По приказу Бестужева-Рюмина в Москву отправился обер-архитектор В. В. Растрелли. Ему поручалось осмотреть подворье и определить его пригодность для немедленного перевода туда почтамта. 11 апреля архитектор доносил, что на дворе стоят только два жилых дома, нет ни конюшен, ни погреба, ни других служб. Местность вокруг болотистая, нездоровая. Подвалы обоих домов полны воды. Внутри постройки сильно повреждены. По мнению Растрелли, необходимо сделать новую крышу, печи, двери, оконные рамы, полы, потолки, лестницы и забор вокруг двора. Стоимость капитального ремонта была определена им в 8000 рублей без малого. Простой же ремонт, считал знаменитый архитектор, обойдется в шесть тысяч рублей. Времени на текущую починку потребуется семь-восемь месяцев, полная перестройка займет год. Со своей стороны, Растрелли предлагал приобрести для московского почтамта дом барона Соловьева — здание более удобное и вместительное. Хозяин просил за свой двор 12000 рублей.

Генерал-почт-директор схватился за голову. Таких денег у почтового ведомства не было. Да и сроки поджимали. Бестужев-Рюмин обратился в Сенат. Сенат не согласился с мнением В. В. Растрелли, нашел, что суммы на ремонт, указанные архитектором, сильно завышены, и перепоручил это дело московскому зодчему Ивану Мичурину.

Московский почтамт 1742 г. и план «почтового двора» (по чертежам И. Мичурина)

И. Ф. Мичурин составил новое, более подробное, описание подворья новгородского митрополита[71]. Из него видно, что дом, который стоял «в линию, что от города» (по современной улице Мархлевского), был одноэтажный [1]. Внизу находился погреб, над ним жилые покои из семи палат и одной «палатки» (небольшой комнаты). «Задний апартамент» [2] представлял собой двухэтажный дом на каменном подклете с глубокими погребами, 28 июня 1742 г. архитектор представил Сенату смету на капитальный ремонт всех домов в размере 2461 рубля 30 копеек. 7 июля она была утверждена, и Мичурина назначили «к смотрению» за починкой подворья.

11 июля архитектор собрал старост строительных артелей и устроил торги, кто меньше возьмет за ремонт. Подряд за 2410 рублей достался Петру Нестерову. Ремонтные работы закончились в последних числах сентября. В августе Дмитрий Чекалев для осушения подвалов «чрез Белый город воды канал и деревянную трубу сделал». За эту работу почтамт заплатил 50 рублей. До наступления зимних холодов тот же Петр Нестеров за 1100 рублей срубил на почтовом дворе избу с каморкой для канцеляриста и под одной крышей с ней еще две избы для почтальонов [3]. Все помещения имели отдельные выходы, что отмечено на плане И. Ф. Мичурина. За те же деньги артель Нестерова построила караульню, ледник, кухню для почтовых служащих [4], сарай и конюшню на 10 стойл [5]. Двор обнесли забором. На территории усадьбы разбили цветники [6] и два фруктовых сада [7]. И, наконец, крестьянин Степан Иванов с «товарищи» за 30 рублей вырыл во дворе колодец. Таким образом, ремонт зданий почтамта и дополнительные постройки на дворе обошлись всего в 3590 рублей [210].

Уже в 1742 г. каменные дома новгородского подворья поступили в ведение московского почтамта, по выражению архитектора И. Ф. Мичурина, «с сединами». Поэтому, по ветхости своей, они не могли долго простоять. В 1760 г. «задний апартамент» был сломан до основания, и на его месте построили в 1765 г. новый деревянный дом со службами и каменными погребами. Здесь жили Пестели. Через двадцать лет семья почт-директора переехала на Мясницкую (ныне — улица Кирова) в новое здание почтамта. В бывшем новгородском подворье осталось жить несколько чиновников и служителей.

В 1785 г. для московского почтамта сняли усадьбу И. Л. Лазарева на Мясницкой улице. Сейчас на этом месте стоят здания Главного почтамта и его экспедиций. Аренда была заключена на четыре года с ежегодной платой 4000 рублей. По истечении срока договор возобновили, но платить хозяину стали меньше — 3000 рублей. Содержание Московского почтамта обходилось государству недешево. Кроме внесения арендной платы, казна за свой счет делала ежегодный ремонт зданий. Поэтому почт-директор Б. В. Пестель уже в сентябре 1789 г. предложил купить для почтамта собственный дом. Выбор пал на тот же двор Лазарева, и 10 августа 1792 г. его приобрели в казну за 50000 рублей «с каменным и деревянным всяким строением, с землей с садом и с фруктовыми в них деревьями, со всем без остатку» [210]. Во владении почтового двора оказалось два каменных дома и несколько деревянных. Главное здание было трехэтажное, крыто тесом. Прием и выдача почты производились во втором этаже. Дом служил почтамтом до начала XX в.

С. Дитц. Московский почтамт у Мясницких ворот. Литография, 1840-хх гг.

В последней четверти XVIII в. московский почтамт стал сложным предприятием связи. Его служащие кроме писем принимали к пересылке деньги и посылки. Увеличение объема корреспонденции потребовало разделения почтамта на несколько отделов — экспедиций. Надо сказать, что московский почтамт расчленили на специализированные подразделения раньше других отделений связи России. В Петербурге и Риге это произошло несколько позже. Указом от 26 марта 1777 г. в Москве было образовано пять экспедиций. Через двадцать лет их стало восемь: 1 — канцелярия почтамта; 2 — счетная; 3 — приема и отправления денег и посылок; 4 — раздачи денежных кувертов; 5 — отправления почт; 6 — разборки почт и раздачи простой корреспонденции; 7 — иностранная (ведала приемом и раздачей всех видов отправлений за границу) и 8 — секретная. Простые письма принимались пятой экспедицией. Во главе отдела стоял экспедитор. Канцелярия почтамта находилась в непосредственном подчинении у почт-директора.

Чиновников на почтамте служило около 60 человек. Кроме того, два цензора проверяли содержание иностранных газет и журналов, четыре офицера контролировали работу почтовых станций, подчиненных почтамту. В штат служащих входили: архитектор, его помощник, — «архитектурный ученик», садовник и два лекаря. «Почтальонская команда» состояла из трех унтер-офицеров и 60 письмоносцев. Караул на почтовом дворе несла «инвалидная команда» в количестве 63 человек. Убирали двор и помещения пятнадцать сторожей. Посетителей почтамта встречали два швейцара.

В старину письма обычно на дом не доставлялись. Только по указу от 19 августа 1746 г. в Петербурге и Москве приказано для развозки частной корреспонденции выделять по одному «ямщику с лошадью… в каждой неделе одни сутки, в те дни, когда имеет приходить почта» [211]. За разноску почты почтальоны не получали никакого жалованья, довольствуясь «доброхотным приношением» адресатов. Доставка писем на дом считалась доходным промыслом, поэтому ее по очереди выполняли ямщики и почтовые служащие.

«Сфера влияния» московского почтамта первоначально была очень велика. Его начальник контролировал все отделения связи по рижскому и архангельскому трактам. В 1714 г, после создания петербургского почтамта ему передали дорогу от новой столицы до Новгорода. По указу 1725 г. московские почтари стали ездить по рижскому тракту до Торжка, а по архангельскому — до Шалотей. Всеми остальными станциями стал ведать столичный почт-директор.

В 1767 г. ликвидируется ямская почта между Москвой и Смоленском. Скоро в ведение «немецкого» почтамта поступила и пересылка писем в Тулу. К 1782 г. все почтовые линии на юг и восток России перешли в подчинение московской конторе. У Ямской канцелярии осталась только служба связи Сибири.

Главное внимание Московский почтамт уделял своевременной доставке корреспонденции и правильному сбору «весовых денег» с частных писем.

Сенатским указом 1742 г. предписывалось за каждую лишнюю половину золотника брать, как за целый золотник веса письма. Но на местах не всегда точно соблюдали букву закона. Получался недобор «весовых денег». В этом случае почтмейстеру выговаривалось так же, как Парамону Конищеву из Ярославля. «Понеже, — писал ему В. Пестель 26 марта 1743 г., — по присланным из Ярославля от тебя, почтмейстера Конищева, партикулярным письмам картам усмотрено в то числе: марта от 19 дня сего 1743 года по карте писано Ивану Баташову, весом в письме два с половиною золотника, за которые взято две копейки с половиною, а надлежит взять три копейки; также и в прочих именах за те письма деньги браны с недобором, отчего в денежной казне имеется утрата (целых 15 копеек), а в счетах полугодовых немалое помешательство» [212].

Раз в три месяца почтамт устраивал ревизии. Из Москвы по тракту посылался один из офицеров. Ему приказывали проверить на станциях: наличие и состояние лошадей, сбруи, подвод, как ведутся записи в ямских книгах, правильно ли выплачиваются прогоны. В губернских почтовых конторах контролер сличал записи в почтмейстерских ведомостях с картами, присылаемыми в Москву. Офицеру-ревизору давалось право при обнаружении злостных нарушений сместить почтмейстера и временно назначить на его место секретаря.

Каковы были доходы «немецкой» почты до 1722 г., точно сказать невозможно: Марселиусы, Виниусы и П. П. Шафиров смотрели на скорую гоньбу как на свою собственность. В этом отношении характерна «память» из Посольского приказа в приказ Большой казны от 21 апреля 1691 г.: «а сколько у дьяка Андрея Виниуса за присланные с Москвы за море, также и из-за моря к Москве письма денег собирается того в Посольском приказе неведомо» [213]. Сведения о доходах московской почтовой конторы той поры носят случайный, отрывочный характер: кое-что записано в тетрадях Виниусов, кое-что проскальзывает в некоторых «скасках».

После смещения Шафирова ведомости о доходах московского почтамта стали поступать регулярно. Первым был рапорт В. Пестеля. Он доносил, что наличный остаток с 1 июля 1722 г. по 30 июня 1724 г. составил 11445 рублей 8 копеек и 1 деньгу. Новый генерал-почт-директор Дашков сообщал Сенату, что в Москве с 1 июля 1722 г. по 1 января 1723 г. «в приходе 4457 рублей 13 копеек».

Ф. Кампорези. Тверская застава в Москве. Конец XVIII в.

Прибыль от московской почты росла год от года. В 1771 г. доход только от смоленской и тульской контор превысил 1180 рублей. Еще через несколько лет, в 1795 г., московский почтамт дал казне 28405 рублей [214].

С середины XVIII в. за рубежом все чаще и чаще начинают применять штемпеля для писем. Русская почта встретила это новшество более чем холодно. Возможно потому, что первые зарубежные печати не имели календарных вставок, на них вырезали только название города, в котором находилось отделение связи. В России же было принято отмечать время прибытия письма в пункт назначения. И все-таки в семидесятых годах русская почтовая администрация разработала проекты штемпелей для ряда городов. Некоторые из образцов хранятся в Центральном государственном архиве древних актов. На московской печати было написано по-немецки «Moskau», длина текста — 39 мм. Штемпель, по словам историка Г. Ф. Миллера, вводился с 11 сентября 1770 г. для корреспонденции, отправляемой за границу [215]. Но применялся ли он на практике — неизвестно. Писем с такой печатью обнаружить не удалось. Ни один из официальных документов той поры ни слова не говорит о введении печати подобного типа.