Мой город, незнакомый до слёз…

Мой город, незнакомый до слёз…

Августовским воскресным утром отец взял сына за руку, и они отправились в писчебумажный магазин. Один шаг — отца, три — сынишки. Свернули за угол, пересекли улицу, дошли до следующего угла… И вот она, яркая, в зеркалах, витрина с несказанными богатствами, о которых мальчик мечтал с самой весны. Потом они сидели в кафе: папа читал газету и курил, а сын пил лимонад из высокого стакана, прижимая к себе новенький портфель с тетрадками, цветными карандашами и деревянным пеналом. За окном неспешно прогуливались прохожие и не спеша катились автомобили и автобусы. На календаре был 1950 год.

Когда мальчик вырос и сам стал отцом, он точно так же вышел с сыном из того же дома, и они отправились в тот же писчебумажный магазин, и затем сидели в том же кафе. Только было это уже в конце 1980-х. Тот мальчик тоже вырос, недавно женился, и скоро у него родится сынишка, и, когда наступит пора этому малышу идти в школу, всё повторится вновь…

Эта история — про Париж. Её однажды рассказал мне приятель, проживший там несколько месяцев.

А вот про Петербург подобных историй нет. Потому что и быть не может. У нас всё вокруг постоянно меняется: взамен одних маршрутов городского транспорта появляются другие, на месте дешёвого кафе — дорогой ресторан, там, где был обувной магазин, — бутик, а… Да что перечислять, ведь вы не в Париже живёте и сами всё знаете! Причём эта наша круговерть происходит не раз в столетие, а постоянно.

Недавно днём я оказался на Невском, и было у меня около часа свободного времени. Дай, думаю, пройдусь, прошвырнусь, как случалось в былые, юные, времена. Ничего не скажешь, красив стал наш главный проспект. Особенно в сравнении с обшарпанностью 1990-х и зияющими пустотами вырванных зданий 2000-х.

Но это уже не мой Невский. От того Невского, на котором я вырос, теперь не осталось и следа.

Вот перекрёсток, на котором сходятся три проспекта — Невский, Литейный и Владимирский: самый центр Петербурга. По старому обычаю, ещё наши прапрадедушки и прапрабабушки назначали здесь любовные свидания. На какой бы край земли вы ни заехали, но если вам там вдруг встретится старый эмигрант-ленинградец, он первым делом наверняка спросит:

— Ну как там Невский? — И в воображении у него будет этот самый перекрёсток.

Но почти всё на этом перекрёстке теперь не так, как было. Да, дома стоят на прежних местах. По крайней мере, ближайшие и пока. Там, где прежде была гостиница «Москва», теперь иностранный отель. И слава Богу, вот только «Сайгона» давно уж нет. И парфюмерный магазин на противоположном углу тоже уцелел. Прежде здесь находился просто магазин «Парфюмерия», а когда-то — славившийся на весь Питер «ТЭЖЭ», и все думали, что это что-то французское, но на самом деле, как потом выяснилось, всего лишь аббревиатура уныло-советского: «Трест эфирно-жировых эмульсий». Теперь он французский по-настоящему — с тамошними интерьерами и тамошним ассортиментом. Там, где был кинотеатр «Титан», — огромный ресторан. Кинотеатрам «Знание» и «Октябрь» вернули старые названия, которые сейчас не помнят даже глубокие старики, — «Кристалл-Паллас» и «Паризиана».

Чуть поодаль, на Невском, сохранился уютный особняк Дома журналиста, едва было не захваченный под пикантно-хитрым соусом одной пронырливой фирмой. Пока сохранился — после пиратского сноса стоявшего рядом, на углу Фонтанки, огромного Литературного дома, Домжур пошёл трещинами и сейчас закрыт, а Союз журналистов, вместо того чтобы заниматься творческими делами, воюет за будущее своего любимого особняка. Но по другую сторону Литейного, на том же Невском, по-прежнему незыблемо высится ВТО (ныне СТД — Союз театральных деятелей), и во дворе поликлиника № 40, где, несмотря на поползновения некоторых очень заинтересованных лиц, до сих пор лечатся питерские творческие работники.

До 1930 года на Литейном проспекте, у решётки перед главным зданием Куйбышевской больницы (теперь вновь, как когда-то, Мариинской), стоял памятник знаменитому просветителю и благотворителю принцу Петру Ольденбургскому, а после — чаша, которую обвивает змея (в народе эта эмблема медицины называлась «Тёща кушает мороженое»), — на этом месте теперь зияет пустота. В последние годы на противоположной стороне Литейного почти полностью исчезла цепочка книжных магазинов…

Умом понимаю: многие перемены закономерны. Если коммерческое предприятие, занимающее квадратные метры в самом центре города, едва сводит концы с концами, а потому не в состоянии оплатить аренду, то по новым, рыночным законам оно должно съехать туда, где дешевле. Сверх того, такие вещи в определённом смысле даже по-своему хороши: более продвинутый и успешный предприниматель даст в городскую казну больше налогов, а, следовательно, и нам, рядовым горожанам, должно перепасть больше — в виде новых комфортных автобусов, благоустроенных подземных переходов, доплат к бюджетным зарплатам и пособиям.

Но сердце. сердце не принимает большинства новаций! И не потому, что я ретроград. Просто душе хочется хоть какого-то постоянства. Мы слишком устали оттого, что всё меняется с калейдоскопической быстротой: курс рубля, цены, маршруты общественного транспорта, названия улиц, расстановка дорожных знаков, телезаставки и ведущие любимых программ… Только успели к чему-то привыкнуть — хоп, а уже всё другое или вообще пропало навсегда.

От этого в душе появляется дискомфорт. Он не всегда заметен, но время от времени ощутим настолько явственно, что становится грустно жить. Одна женщина рассказывала мне, как всякую осень, после пяти месяцев дачной жизни, возвращается в городскую квартиру и через день-два едет в центр:

— Я родилась в Ленинграде и прожила здесь ровно шестьдесят два года. Работала в Публичке. Но осенью еду знакомиться с городом заново. Он так скоро меняется!..

Нас обуревает страсть всё переиначить. Даже в том случае, когда на то нет особой необходимости. Разве продажа книг и одежды-обуви-сантехники — одно и то же? Книжные магазины — это лицо города, подтверждение того, что он — культурная столица не только по названию, а следовательно, при таком бизнесе городская власть должна снижать арендные расценки. Да и часть общепита — в обновлённом, конечно, виде — могла бы остаться под старыми вывесками. Ему тоже не грех предоставить скромные льготы. Ну, хотя бы за то, что новому хозяину хватило ума сохранить бренд.

Повторяю, новые обитатели торговых помещений в самом центре Петербурга, конечно, дадут больше денег городской казне, и это при желании можно подсчитать с точностью до рубля. Но как сосчитать, сколько та же казна потеряла и ещё потеряет из-за того, что знаковые места города меняют свой облик? В конце концов, Петербург становится другим не только из-за того, что на месте старых зданий появляются новые, никак не соответствующие архитектурной традиции. Есть ещё множество мелочей, способных сломать старую ауру города, — пошлая безвкусица витрин, вывески на иностранных языках, мишура наружной рекламы, диссонанс пристроек в виде навесов от дождя и высоких крылечек. Так «строгий, стройный вид» трансформируется в аляповатое разностилье нувориша.

Человеку нужны традиции. И чем дольше он живёт, тем больше они ему нужны. Это его корни. Вот школа, в которой ты учился. Вот театр, в котором вы познакомились с будущей женой (мужем). Вот роддом, в котором появился на свет твой ребёнок. Вот ресторан, в котором вы справили юбилей вашей свадьбы. Вот, наконец, дом, во дворе которого ты вырос. И как осознать, что его снесли только потому, что это «пятно» приглянулось застройщику?..

Когда на протяжении двух-трёх десятков лет всё вокруг тебя меняется по несколько раз, невольно начинаешь чувствовать себя былинкой на ветру, мигрантом на своей малой родине. И это место уже перестаёт быть тебе таким родным, и у тебя незаметно тускнеет чувство сопричастности, и ты, сам того не замечая, начинаешь относиться к этому городу с равнодушием чужака. Бросил окурок мимо урны, плюнул на асфальт, припарковал машину правыми колёсами на газон, подписал распоряжение о сносе дворовой детской площадки, разрешил на старом жилом здании надстроить новомодную мансарду, спроектировал жилой комплекс, который изуродует вид на растреллиевский Смольный собор… «А что такого? Все так делают. Не я, так другой».

Кто знает, возможно, в последнее время всё больше петербуржцев начинают интересоваться прошлым своего города именно потому, что хотят вспомнить, каким здесь всё было прежде, как изменялось и почему? Ведь только после того как попытаешься узнать и понять свою родину, она становится для тебя вечно живой, и ты сам вместе с ней.