Организация работы

Организация работы

Работа Оперативной группы

Правительственная комиссия стала только конкретным управленческим механизмом той огромной государственной работы, которая проходила под управлением Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС. Оперативная группа заседала регулярно, и ей докладывали все детали и состояние радиационной обстановки в каждой точке, которая наблюдалась и оценивалась, все положения по тем или иным мероприятиям. В общем, я не знал ни одного ни мелкого, ни крупного события, которые не были бы в поле зрения Оперативной группы Политбюро. В состав оперативной группы входили, кроме Николая Ивановича Рыжкова и Егора Кузьмича Лигачёва, тов. Щебриков, тов. Воротников, министр внутренних дел тов. Власов, Владимир Иванович Долгих — секретарь ЦК КПСС, который непосредственно от имени ЦК занимался контролем за всеми мероприятиями, проводимыми в зоне ЧАЭС и в атомной энергетике в целом. Он этим делом занимался, мне кажется, круглосуточно, не сбрасывая со счетов необходимость проведения всех остальных работ, которые были ему поручены.

Я должен сказать, неоднократно бывая на заседаниях Оперативной группы, что её заседания и её решения носили очень спокойный сдержанный характер. Они максимально старались опереться на точку зрения специалистов, но всячески сопоставляя точки зрения различных специалистов. В общем, для меня это был образец правильно организованной работы. Чтобы как можно быстрее справиться с ситуацией, как?то приуменьшить, может быть, значение случившегося — ничего похожего не было. Работа была организована так, как в хорошем научном коллективе.

Информацию получали из разных источников — а часто бывали случаи, когда выдаваемая военными информация отличалась от информации, получаемой другими гражданскими научными службами. Особенно это касалось величины выбросов активности из 4?го блока уже в июне. Различные научные группы предоставляли различную информацию на первых этапах.

Например, из ГЕОХИ им. Вернадского на основании своих измерений в отчете, утвержденном академиком Велиховым, представила данные, в соответствии с которыми более 50% содержимого реактора выскочило за пределы Чернобыльской АЭС, они дали колоссальную зону распространённости плутония, например, по территории Советского Союза.

Вторая группа специалистов, состоящая из специалистов радиационного института Минсредмаша, работала по поручению Льва Дмитриевича Рябева и измерения проводила просто на основании общей активности, проявляемой в различных гидрофизических точках вокруг четвертого блока, распределяла топливо пропорционально активности, проявляемой различными участками.

Конечно, это было неправильно, потому что не учитывалось самопоглощение и многие другие процессы. И, тем не менее, на основании такого первичного обзора ситуации ими был сделан вывод о том, что примерно половина топлива находится в шахте реактора, а остальное находится вне этого реактора.

Наконец, третья группа специалистов, которая самым тщательным образом обследовала все карты, которые давал Госкомгидромет, интегрировала всю активность, которая фиксировалась наземной и воздушной разведкой, сопоставляя с данными, которые стали уже поступать к нам из?за рубежа. Эта группа никак не могла обнаружить более 3?4% активности, находящейся вне четвертого блока.

Вся эта противоречивая информация поступала в мою подгруппу и имела практическое значение для определения того, как дальше действовать и какие прилагать усилия на захоронения, на дезактивационные работы.

Пришлось создать комиссию и просить Анатолия Петровича быть арбитром. Искать ошибки. В конечном итоге оказалось, что группа ГЕОХИ была неточна, так как измерения плутония проводились в условиях таких, при которых в пробы анализов попал и плутоний оружейного происхождения периода ядерных взрывов. Эти неточности были уточнены. Но подход был не совсем точным.

В конце концов, все пришли к единой цифре в 3,0–3.5–4,0% топлива, выброшенного за пределы 4?го блока. Но в тот период это создавало довольно нервную обстановку. Однако сама Оперативная группа какой бы то ни было нервозности при этом не проявляла. Она просто настаивала на дополнительных измерениях, на дополнительных уточнениях и всячески старалась понять истинное положение вещей.

При этом в своих решениях Оперативная группа, я повторяю, что был тому свидетелем, старалась идти все время по пути максимальной защиты интересов людей, исходя из возможных вариантов загрязнённости устанавливать величины денежной компенсации, которая потребовалась бы эвакуированным людям. Они все решения принимали исключительно в пользу людей, пострадавших от этой аварии. Это касалось каждого случая.

Оперативная группа поразила меня ещё и тем, что она не проявляла стремления законспирировать ранее принятые решения. Скажем, принимались решения какого?то сорта, скажем, о сроке пуска первого и второго блока и на время завершения работ по сооружению саркофага или о работах по 5?му и 6?му блокам, или первичные решения, которым планировалось законсервировать сразу же город Припять, — и такие решения принимались. Но если вдруг, когда обстановка стала более спокойной, появились новые экспериментальные данные, которые показывали возможность неконсервации Припяти, его дезактивирования и в какой?то части заселения для проживания, организации нормального слежения за этим городом, за действием его коммунальных служб, то Оперативная группа меняла ранее принятые решения и не видела в этом какого?то криминала.

Оперативной группе приходилось ещё не раз принимать решения и по принятию или непринятию иностранной помощи, которая предлагалась в этот период времени. Николай Иванович Рыжков ещё не раз бывал на ЧАЭС.

Поставки материалов и решение бытовых вопросов

Особенно в первое время, несмотря на трагизм ситуации, несмотря на такое отчаянное, я бы сказал, положение, — нехватку технических средств, отсутствие должного опыта в ликвидации аварий подобного масштаба — не возникло растерянности и неуверенности в каких?то решениях. Как?то, независимо от должностей, независимо от задач, которые люди решали, все это представляло собой хорошо настроенный коллектив, особенно в первые дни. Научная часть коллектива, на плечи которого легла ответственность за правильность принятия решений, принимала эти решения без поддержки Москвы, Киева, Ленинграда. Поддержки в виде консультаций, в виде каких?то опытных проверок, немедленного прибытия на место любых вызываемых туда специалистов. Когда мы приходили к каким?то разумным научным решениям, то руководство Правительственной комиссии имело возможность мгновенно с помощью Оперативной группы или отдельных ее членов получить за какие?то фантастически короткие сроки, буквально за дни, а иногда и за часы, все необходимые материалы, которые нам нужны были для проведения соответствующих работ.

Вот я помню, когда от Украины был в составе Оперативной группы, находящейся на месте в Чернобыле, председатель Госплана Украины Виталий Андреевич [Солов]. Это был удивительно спокойный человек. Энергичный. Который улавливал мысль буквально с полуслова. Он всегда прислушивался к нашим научным разговорам, что мы обсуждаем, что нам нужно было бы, и мгновенно реагировал. Потребовался нам жидкий азот для охлаждения блока, и когда мы пришли к выводу, что с кистой имеем дело, он, усмехаясь, сказал, что необходимое количество составов уже было заказано. То же самое и со всеми материалами, содержащими оксид углерода, — он все с металлургических заводов Украины или где?то еще доставал, и прибывало все это огромное количество материалов. Трудно переоценить работу группы снабжения, которой по поручению Виталия Андреевича занимался председатель Госснаба Украины. Он, сидя на месте в Киеве, просто чудеса проявлял по обеспечению всех работ всем необходимым материалом, хотя количество необходимого было, конечно, фантастически большим.

Кроме материалов, нужно было огромную армию людей, введенных в зону, и просто кормить, поить, одевать, переодевать, организовывать прачечную, мытье, контроль. Это была колоссальная работа, которая даже сейчас трудно себе представить, как была организована. Мне все это напоминало военный период времени. По своим детским воспоминаниям, по военным мемуарам я помню, что эта работа тыловая, организационная, конечно, имела значение ничуть не меньшее, а, может, даже и большее, чем работа тех людей, которые на передней линии находились и проводили саму дезактивацию, измерения, диагностику. Работа обеспечения всеми необходимыми материалами, бытовыми условиями играла там просто важнейшую роль.

Если говорить о таких впечатлениях, о таких замечаниях, то не могу я умолчать о том, что меня в первый же день пребывания в Чернобыле поразили два обстоятельства.

Я привык относиться к людям, работающим в Комитете Государственной Безопасности, как к людям, которые сохраняют государственную тайну, организуют контроль тех людей, которые допущены к особо секретным и особо важным работам. Организуют службы, которые позволяют сохранить все документы, техническую документацию, переписку, которые следят за тем, чтобы была сохранена государственная тайна. Главным образом я знал КГБ с этой точки зрения. По рассказам и по литературе я знал и о той части этого комитета, которая занимается разведывательной или контрразведывательной работой.

В Чернобыле мне пришлось столкнуться с высокоорганизованными, с очень четкими молодыми людьми, которые наилучшим образом выполняли те функции, которые там на них легли. А на них легли функции, в общем, не простые, например, организация четкой и надежной связи. Это было сделано в течение буквально суток. Тихо, спокойно, очень уверено кругом работали молодые люди, которые возглавлялись Фёдором Алексеевичем Щербаковым. Всё было сделано просто удивительно четко и быстро. Кроме того, на их плечи легла забота, чтобы проблема эвакуации проходила без паники, чтобы не было каких?то там панических настроений, каких?то эксцессов, которые мешали бы нормальной работе. И они вели такую работу, но как они ее вели, как они ее делали, я до сих пор не могу себе представить, потому что знал только результат этой работы. Действительно, никаких проявлений, мешающих организации этой необычной, трудной работы, не было, и я был просто восхищен и технической вооруженностью, и культурой, и грамотностью этой группы.

Прямой противоположностью деятельностью этой группы была деятельность, скажем, Гражданской обороны в той структуре, в том составе, в котором она действовала в первые дни. Это меня тоже поразило. Казалось бы, мы все часто учимся, переобучаемся, брошюр огромное количество выпускается, время на всех предприятиях огромное тратится. Но взять власть в свои руки по всем тем вопросам, которые входят в сферу Гражданской обороны, генералу Иванову, который вначале этим делом командовал, по?моему, просто не удалось. Они и не знали, что делать, и если даже получали прямые указания, каких?то каналов воздействия, рычагов управления, умения исправить ситуацию у них не было. Это, конечно, личные впечатления. Вот на сколько чувствовалась, например, работа чекистов, на столько не чувствовалась, не видна была позитивная, а видна была негативная часть работы Гражданской обороны в первые дни этих случившихся событий, беспомощность её. Но и не отметить это я не могу.

Работа со СМИ

В первые дни Чернобыльской трагедии очень бросались в глаза дефекты нашей информационной службы. Несмотря на то, что у нас есть и Атомэнергоиздат, раньше это было Атомиздат, медицинские издательства есть, общество «Знание» есть, оказалось, что готовой литературы, которая могла бы быстро быть распространена среди населения, объяснить, какие дозовые нагрузки для человека являются чрезвычайно опасными, как вести себя в условиях, когда человек находится в зоне повышенной радиационной опасности, не было. Система, которая могла бы давать правильные советы: что мерить, как мерить, как вести себя с овощами, с фруктами, поверхность которых могла быть заражена бета-, гамма-, альфа-излучателями, оказалась в полном отсутствии.

Было много книг для специалистов — толстых и правильных, грамотных, которые находились в библиотеках, — но именно таких брошюр, листовок, таких, какими японцы сопровождают свою технику — часы, диктофоны и видеомагнитофоны, — что нужно сделать в той или иной ситуации — какую кнопку нажать, сколько времени подождать, как поступить — вот такой литературы в стране практически не оказалось.

Я уже упоминал о том, что предлагал с самого начала создать такую пресс?группу при Правительственной комиссии, которая бы правильно информировала население о происходящих событиях, давала бы правильные советы. Это почему?то не было принято.

После приезда Рыжкова и Лигачёва в зону бедствия были допущены журналисты. И большая их армия там появилась. Но вы знаете, даже нам сейчас трудно это оценить. Наверное, хорошо, что это было разрешено, но плохо, что это не было организовано должным образом. Почему? Приезжают журналисты. Разные. Большей частью очень хорошие журналисты. Например, бригада «Правды» и известный начальник отдела науки Губарев, Одинец, появилось много хороших украинских журналистов и кинодокументалистов. Но я видел своими глазами, как они подбегали к наиболее известным людям, которые там находились, брали за пуговицу и брали какое?то частное интервью по какому?то конкретному вопросу. Иногда им удавалось задать председателю Правительственной комиссии или кому?то из членов комиссии какой?то частный отдельный вопрос.

Большую часть времени они проводили, конечно, на местах. Разговаривали с людьми, которые эвакуировались, или с людьми, которые вели работу на 4?м блоке по дезактивации, и эта информация передавалась в эфир. То, что было ими собрано, то, что было напечатано, конечно, имеет колосальное значение в историческом, в архивном смысле — как живой документальный материал. И он является необходимым и обязательным.

Но при этом из?за того, что информация каждый раз подавалась в неком частном виде, ежедневной или хотя бы еженедельной цельной картины страна не получала. Потому что выдавалась информация: идут такие?то, такие?то отдельные блоки, героически, например, трудятся шахтеры. Но при этом отсутствовала информация: а каков уровень радиации там, где они работают, а что происходит рядом в Брестской области, а как и кто это измеряет. Поэтому наряду со многими очень точными описаниями и замечаниями было много неточностей.

Например, пресса уделила большое внимание так называемой игле, с которой долго возились. Это был интегральный прибор, который должен был в чреве разрушенного 4?го блока быть поставлен и давать постоянную информацию о температуре, о радиационных полях и некоторых других параметрах. Но на практике усилия по введению с вертолета этой иглы в нужное место потрачены были огромные, а новой информации с этой иглы практически никакой не было получено. Нулевая была информация — но она только подтверждала то, что было получено другими более простыми и более надежными методами.

Эпизод установки этой иглы был расписан очень тщательно и очень подробно. В то же время огромная работа дозиметристов, скромная работа ребят, скажем, из Курчатовского института во главе с Шекаловым или Боровым или Васильевым, работа Ряновской группы во главе с Петровым, работа Комбанова, который там много раз был, испытывал свои составы, которые позволяли бы проводить пылеподавление, освещены не были. Всё это не описывалось должным образом, а главное, последовательная динамика самих событий не была описана. В таких ситуациях, когда народу много, кто?то чего?то услышал, и рождались преувеличенные слухи. Естественно, в том числе и о количестве поражённых лучевой болезнью людей, и об уровнях загрязнённости города Киева, и о масштабах поражённой территории. Любая остановка при последующем строительстве саркофага очень часто трактовалась как какая?то катастрофа, как обрушение какой?то конструкции, как появление новых выбросов, как свидетельство работы там реактора, заработавшего вновь внезапно и т. д. и т. д.

По ключевым вопросам должной систематической информации не было поставлено, и это, конечно, рождало всякие неверные и панические представления.

Несколько месяцев дебатировалось —даже в научных кругах — состояние выбросов 4?го блока. Дело в том, что у специалистов (специалистов, работающих непосредственно на станции, специалистов Гидромета) была точно измеренная динамика выбросов.

Первый, самый мощный выброс, который выбросил миллионы кюри активности в виде благородных газов и йода на большой высоте, почувствовали практически все страны мира. Затем несколько дней активных выбросов топливных радиоактивных частиц, в основном за счет горения графита. Затем прекращение выбросов этих топливных частиц, где?то со 2-го мая. Потом разогрев топлива за счёт подушки, которая там была, и выделение уже сепарированных частиц, таких, как цезий, стронций, и распространение их примерно до 20?22-го мая с известными районами распространения и известными участками загрязнения. И постоянное снижение начиная уже с 3?4-го по 5-е мая суммарного уровня активности, выбрасываемой из 4?го блока.

Но поскольку ранее выброшенную активность огромное количество техники на своих колесах распространяло по разным площадям, был пылеперенос в сухое лето, и это увеличивало некоторое количество пораженных зон, — в СМИ все это связывалось с тем, что реактор живет и продолжает выбрасывать радиоактивность из себя в увеличивающихся количествах. Это создавало нервную обстановку для тех, кто там работал, кто проводил дезактивационные работы. Под влиянием слухов, неточной информации возникли избыточные проекты, типа: поставить «тюбетейку» на 4?й блок, — проект, с которым я боролся, начиная с мая. Это проект совершенно бессмысленный. Тем не менее, разными организациями создавались различные проекты такой внешней оболочки, которая, если бы она была поставлена, только затруднила бы последующие работы по сооружению укрытия и никакого эффекта, с точки зрения выноса аэрозольной радиоактивности, не дала бы.

Но настолько сильны были разговоры, что всё-таки реактор «чадит» — выделяет радиоактивность в заметных количествах, — что были получены команды на изготовление разного рода таких покрытий. Они создавались, испытывались, но дело кончилось тем, что одна из последних конструкций, поднятая вертолетом, тут же рухнула на землю во время испытаний и была полностью снята. От этих проектов мы отказались.

Мне вспоминается, как во время войны было два сорта информации: ежедневная, которая появлялась в наших газетах, — сообщения ТАСС: где мы отвоевали занятые немцами пункты, где мы отступили, где мы взяли большое количество пленных, где мы потерпели какое?то частное поражение; — это была точная, официальная информация, которая давала представление о радостных или горьких событиях на фронте. А наряду с этим было много журналистских очерков о конкретных боях, о конкретных людях, о героях–тружениках тыла и т. д.

Так вот, наша пресса очень много давала информации второго сорта о людях, о их впечатлениях, о том, что там происходит, но очень мало давалось информации типа ТАССовской — регулярной, что и как на сегодняшний день произошло, что изменилось. Вот в этом, по-моему, и был дефект информационной системы, во?первых, а во?вторых, было мало выступлений учёных?специалистов.

Я вспоминаю, пожалуй, одно-единственное выступление профессора Иванова из Московского инженерно?физического института, который в большой статье просто пытался разъяснить: что такое эти самые бэры, миллирентгены, на каком уровне они представляют собой реальную угрозу для здоровья человека, на каком уровне они не представляют собой реальной угрозы, как можно вести себя в условиях какой?то повышенной активности, каких?то повышенных радиационных фонов. Вот это была, пожалуй, единственная, если я чего?то не забыл, статья, которая произвела полезное, трезвое действие на окружающих. Но число таких статей могло быть, конечно, увеличено.

Представляется мне, что излишне скромно и осторожно писалось и о том, что же произошло в самой станции, почему произошла авария, в чем здесь и чья вина, и реактор ли плох или какие?то действия персонала были из ряда вон выходящими. Конечно, об этом писалось много, и сам я был причастен к описанию тех событий, которые предшествовали аварии. Но на самом деле полной картины того, что, почему, как происходило, мне кажется, ни один человек ещй по-настоящему и не знает.

В общем, эта чрезвычайная ситуация показала, что нетривиальная ситуация — трагическая ситуация, тяжелая, масштабная ситуация — требует не просто мобилизации больших информационных ресурсов, но и очень творческого, очень грамотного использования этих ресурсов для того, чтобы в нужной последовательности и в нужном объеме население получало сведения о происходящем, чтобы относилось к информации с полным доверием и, главное с возможностью эту информацию использовать для каких?то практических действий, либо для того, чтобы проявить там, где нужно, беспокойство, а там, где нужно, — наоборот, успокоиться, чтобы это было довольно регулярно и не неожиданно. В общем, все это были чрезвычайно важные вопросы.

Иногда мне даже кажется, что освещение событий такого масштаба могли бы иметь и специальную телевизионную и газетную рубрику «Чернобыль», состоящую из двух частей. Часть этой рубрики должна быть чисто официальная — от правительственной комиссии давать там точную информацию на тот момент; а вторая часть — эмоциональная, описательная с личными точками зрения. В общем, это серьезный вопрос: как, в каком масштабе освещать подобные крупные очень неприятные и тяжелые события, затрагивающие, беспокоящие практически все население страны, да и не только нашей страны.

1986—1988 г.