Путешествие из Петербурга в Москву

Путешествие из Петербурга в Москву

11 июля 1781 г. отъезд из С.-Петербурга с г-ном доктором Палласом.

20 – прибытие в Москву

Могилы (moguilles), или захоронения, – это рассеянные по равнине земляные холмы разной величины, под которыми покоятся останки знаменитых людей.

Мы выехали из Петербурга 11 июля 1781 г. Компания доктора Палласа оказалась весьма кстати для того, чтобы мы, просвещаясь, не замечали тягот монотонной езды по мощенной бревнами дороге, проходящей через болотистую местность и окруженной мрачным лесом. Присутствие этого знаменитого путешественника заставляло нас быть столь сдержанными в своих замечаниях, что я, например, предпочитал вообще держать язык за зубами, опасаясь сказать какую-нибудь глупость. Рядом с ним я весь превратился в слух, мои глаза и руки настолько оцепенели, что я не позволял себе вести никакого путевого дневника от Петербурга до Москвы, ограничиваясь немногими разрозненными наблюдениями.

В Новгороде помнят о таком проявлении английской глупости, которое вполне достойно фигурировать в анналах нелепостей этой чудаковатой нации. Некий [англичанин] заключил пари на очень скромную сумму о том, что трижды проскочит между языком колокола и самим колоколом, когда в тот будут звонить. Он проскочил один раз и второй, а на третий ему размозжило голову языком колокола. Так он потерял и жизнь, и заклад, а его случай ничуть не больше послужил уроком для других, чем множество прочих, столь же экстравагантных и трагичных, как этот.

В Бронницах (Bronitsi) среди хорошо возделанной равнины находится холм конической формы. Эта возвышенность, поражающая своей правильной формой, состоит из плотно прилегающих друг к другу гранитных глыб. Кроме того, возле самой ее вершины есть колодец, постоянно на 3–4 фута наполненный водой. Физик, предположивший, что эта вода поступает сюда с соседних холмов через подземные пустоты, был бы тут весьма разочарован и убедился бы в недостаточности подобного объяснения, ибо в округе нет никаких других возвышенностей. Однако он бы мог заметить, как сразу же сделал я, что на вершине поверхность не строго горизонтальна, а весьма поката, что края колодца располагаются несколькими туазами ниже, чем самая высокая ее точка, что поверхность воды в нем еще на два с лишним туаза ниже этих краев и что, следовательно, выше уровня воды располагается довольно значительный пласт горной породы, а на ее уровне или немного ниже преобладает слой глины, настолько толстый, что из нее получилось достаточно кирпича для постройки большой церкви от фундамента до крыши. Печь для обжига кирпича и теперь можно еще заметить неподалеку. А потому все эти замечания не оставляют ни малейшего сомнения в том, что указанный колодец не является резервуаром для дождевой воды с соседних возвышенностей.

В Крестьцах (Krestestkoї) мы нашли гранит, дающий при разложении песчаник или мусковит (argent de chat)[475], а также красный гранит в округлой плите из полевого шпата. В нескольких верстах оттуда мы обнаружили могилы (moguilles), или захоронения, – рассеянные по равнине земляные холмы разной величины, под коими покоятся останки знаменитых людей. Главные находятся на берегу озера Веретье[476]. Некоторые из них, но очень немногие, вскрыты либо из любопытства путешественниками, либо из алчности теми, кто искал здесь сокровища, но большинство нетронуты. Странно видеть посреди возделанной равнины эти возвышенности, покрытые кустарником и дикими растениями. Пахарь из-за давнего благоговения смиренно огибает их бороздой, не трогая могил.

Возле Крестьцов (Krestestkoi) нас развлекла беседа с несколькими цыганами; она не заслуживала бы здесь упоминания, если бы не стала поводом для разговора с г-ном Палласом, в коем сей знаменитый ученый продемонстрировал то доверие, которое испытывает к хиромантии. Хотя он ничего не понимает в этом химерическом и лживом ремесле, тем не менее считает, что ему до некоторой степени можно верить. Он нам сказал, что много и часто изучал линии на руках и на лбу и всегда находил определенную их связь с судьбой человека. У нескольких преступников, осужденных на повешенье, он видел на лбу меж бровей четко выраженную поперечную линию (potence, т. е. перекладину виселицы). Я обменялся с ним своими соображениями и возражениями, чтобы побудить его подробнее познакомить нас с его взглядами на сей предмет.

В Зайцово[477], где находится почтовая станция, перед Крестьцовом мы нашли красный слюдяной песок, слой которого толст и обширен. Мы обнаружили также плотный песчаник (un gr?s roul?), которой представляет собою не что иное, как спрессованный песок. Этот песчаник подобен олонецкому порфиру.

В 403 в[ерстах] от Пет[ербурга] и в 27 шагах от вымощенного камнем моста есть пласт гранита (un granit ruban?) хорошего качества.

В 399 верстах прямо посреди дороги находится монолитная скала, покрытая черно-[нрзб.] узором; мы взяли несколько образцов этого камня.

В Вышнем Волочке мы видели канал, соединяющий реки Тверца (Tiverta) и Мста. Створы шлюзов весьма солидны и искусно выполнены. Чертеж[478] дает представление об их устройстве. Также там можно видеть деревянный мост в форме единой арки, перекинутый через канал. Он показался нам весьма прочным, почти как тот, что мы видели на Меттере в Германии, хотя последний длиннее и более сложной конструкции.

В 8 в[ерстах] от Выдропуска[479] в сторону Санкт-Пет[ербурга] на склоне мы оставили на скале слева от дороги три больших кремня или яшмы, которые заслуживают того, чтобы отвезти их в Санкт-Пет[ербург] для работы над ними.

Губернатор Твери, человек почтенный и стремящийся изо всех сил достойно исполнять свои обязанности, нам сказал, что на 13 000 жителей никогда не приходится больше 30 больных. Действительно, трудно найти где-либо более удачное сочетание целебного воздуха и чистых вод. Торговый оборот здесь доходит до трех миллионов рублей. Пески, увиденные нами при выезде из Твери, дали повод поговорить о песках Сибири, где бывают величайшие холода. Когда повсюду лежит покров льда и снега толщиной более аршина, пески скрыты под ним. Этот факт весьма заслуживает внимания и немного противоречит системе [нрзб].

18 июля мы проехали через Медное, бедную деревню, где, по словам г-на Палласа, должны были найти лед под дерном даже посреди лета, однако мы его не нашли. Один из местных жителей заверил нас, что такой факт имел место лишь единожды в силу особых обстоятельств вроде несколько запоздавшей смены времен года.

При въезде в Торжок мы обнаружили много кремния, смешанного с окаменевшими раковинами. Мы также нашли камень, показавшийся нам похожим на трапп[480], но с вкраплениями серного колчедана, что является потрясающим фактом и может позволить натуралисту понять процесс формирования траппа.

Деревня Медное бедна, хоть и немаленькая. Среди крестьян, обязанных поставить нам лошадей, нашелся лишь один достаточно зажиточный и способный хорошо содержать свою конюшню. Этот добрый мужик (mousik) ничуть не стал из-за этого более заносчивым и менее благожелательным по отношению к своим односельчанам. В данном случае он предоставил в пользование самому бедному из наших извозчиков трех лошадей, взяв с него деньги лишь за одну. Эта черта весьма привлекательна и убеждает в том, что рабство русских крестьян не столь ужасно и что при нем они сохраняют ту свободу духа и искренность чувств, которые проявляются в их гостеприимстве и готовности услужить. Их сеньор имеет по отношению к ним не больше прав, чем государь по отношению к своим подданным. Последний может заставить себя любить или бояться, он делает счастливыми или несчастными тех, чей удел смиренно сносить его капризы, и если он правит сурово, то взимает со своих подданных более или менее обременительные подати. С этой точки зрения русские крестьяне находятся в таком же положении. Они выращивают, что хотят, и обретают плоды своего труда; они никогда не платят сеньору чего-либо, кроме ежегодного оброка, размер которого определяется скорее добротой или алчностью их хозяина, нежели реальным доходом. Среди них встречаются и низкие, раболепствующие существа, готовые непрестанно валяться в ногах своего хозяина, чтобы его лучше обманывать в его отсутствие, но разве нет таких среди нас? Дай-то Бог, чтобы рабство, подобное российскому, существовало повсюду и повсюду порождало такую же честность, такую же искренность и прямоту, которую мы здесь увидели.

Мы нашли Клин бедным городом, полным детей, которые с ранних лет разделяют нищету своих отцов. В тот же день мы прибыли в Давыдково (Davidkova), небольшое владение графа [А.С. Строганова]. Ситуация здесь нам показалась вполне благоприятной: почва плодородна, водоемы красивы и изобилуют рыбой, жители довольны и любят своего хозяина. Появление графа стало для них праздником, старики плакали от умиления и представляли ему своих жен и сыновей. Пять или шесть юношей попросили разрешения жениться, и граф дал им свое согласие. Они свободны выбирать себе жен в своей деревне или в соседних, но в последнем случае будущий муж дает 20 р. отцу девушки. Эти 20 р. выплачивает хозяин будущего супруга, и с этого момента женщина становится одной из тех, что принадлежат ему.

Каждая деревня обязана поставлять мужчин в рекруты – одного из 50. Если же в этой деревне не находится такого числа юношей, две деревни объединяются, чтобы получить число 50, из которого определяют рекрута жребием. Из двух юношей, живущих в разных деревнях, один отправляется служить, а другой должен выплатить ему определенную сумму денег. Если та для него оказывается слишком велика, то он возмещает недостающее своим трудом, работая на родителей рекрута. Отец одного такого доброго юноши бросился в ноги графу, оплакивая отсутствие своего сына. Граф, чтобы его дражайшего сына выкупить и вернуть к отцу, немедленно заплатил необходимую сумму, доходящую до 70 р.

20-го мы прибыли в Москву, где проведем около десяти дней. Этот огромный город, где насчитывается до 1600 церквей и более 500 000 жителей, предлагает иностранцу немало достопримечательностей. Однако, несмотря на уже достаточно долгое пребывание здесь, я не видел еще ничего, кроме колокола, известного своей величиной. По нашей оценке, он весит 1200 пудов (396 000 французских фунтов). Длина окружности по его нижнему краю составляет 642 дюйма, взятая по горизонтали толщина нижней части стенки – 18 дюймов, что дает в наиболее широком месте диаметр в 240 дюймов, или 20 футов[481].

* * *

Мысль о том, что положение русских крестьян, встреченных в этом путешествии автором данного путевого дневника, предпочтительнее положения тех селян, которых он наблюдал во Франции, Ромм, как мы увидим далее, повторит и в послании Дюбрёлю. Хотя подобный тезис противоречит существующим в исторической литературе стереотипам (свидетельством чему служит отмеченная выше бурная реакция современного исследователя на слова Ромма), тем не менее ситуацию, думаю, не стоит излишне драматизировать. Речь ведь идет всего лишь о сугубо индивидуальном опыте, каковой, разумеется, не может служить основанием для далекоидущих обобщений, хотя и подтверждает лишний раз то, что историческая реальность богаче любых стереотипов.

О том грустном впечатлении, которое произвело на Ромма во время его вояжа по окрестностям Парижа положение французских крестьян, мы можем судить по одному из посланий, написанных им еще до отъезда в Россию. Правда, тогда ситуация усугублялась стоявшей засухой:

Во время небольшого путешествия во владения г-жи графини д’Арвиль в Ля Трусс и в Лизи-сюр-Урк, возле Мо, я мог убедиться, что все луга пересохли и второго сенокоса провести не удастся. Деревья потеряли листву раньше, чем созрели фрукты. Повсюду распространились болезни, тем более опасные в деревне, что помощи там ждать не от кого, кроме как от невежественных врачей, коих следует бояться больше, чем самых жестоких недугов. Повсюду, мой дорогой друг, и у стен Версаля, и за сто лье от него с крестьянами обращаются столь варварски, что это переворачивает всю душу чувствительному человеку. Можно даже сказать с полным на то основанием, что здесь их тиранят больше, чем в отдаленных провинциях. Считается, что присутствие сеньора должно способствовать уменьшению их бедствий, что, увидев их несчастья, эти господа должны постараться помочь с теми справиться. Таково мнение всех, у кого благородное сердце, но не придворных. Они ищут развлечения в охоте с таким пылом, что готовы пожертвовать для этого всем на свете. Все окрестности Парижа превращены в охотничьи заповедники, из-за чего несчастным [крестьянам] запрещается выпалывать на своих полях сорняки, которые душат их хлеб. Им разве что разрешено бодрствовать ночи напролет, выгоняя из своих виноградников разоряющих их оленей, но не дозволено ударить никого из этих оленей. Работник, согбенный в рабской покорности, часто понапрасну тратит свое время и умение, служа напудренным и вызолоченным идолам, которые безжалостно гонят его, если только он вздумает попросить плату за свой труд[482].

Однако после такой инвективы Ромм считает необходимым смягчить сказанное, подчеркивая, что его заключения отнюдь не носят абсолютного характера:

Впрочем, такая черствость присуща отнюдь не всем сеньорам. Я не раз был свидетелем того, как тепло встречали некоторых из моих знакомых, когда они приезжали к своим вассалам. Радость и удовольствие выражались множеством самых разных способов. Доброта и благодетельность являются столь простыми достоинствами, дарующими столь чистые и столь подлинные радости, что трудно понять, почему они так редки![483]

Судя по дневнику путешествия из Петербурга в Москву, похоже, что именно к таким добродетельным сеньорам Ромм относил и А.С. Строганова. Жизнь селян, которую риомец имел возможность наблюдать в принадлежавших графу деревнях, очевидно, и в самом деле в лучшую сторону отличалась от вышеописанной картины быта крестьян в окрестностях Парижа, что и побудило Ромма отдать предпочтение положению первых. У нас нет никаких оснований подозревать его здесь в неискренности, потому что когда через три года, во время путешествия к Белому морю, он столкнется с совершенно иной ситуацией, то напишет о ней в своем путевом дневнике с той же откровенностью, как это делал во Франции:

Один из нас пошел к крестьянину, который нанялся за 20 рублей в год на работу на рудниках. Его застали евшим хлеб из еловой коры и из соломы. Как могут жить на свои 20 рублей в год эти несчастные рабочие, которым запрещают заниматься земледелием, хотя для них уже нет работы на рудниках. Для них-то, стало быть, и существует самая сильная нужда. Звание «слуг ее величества» обрекает их на величайший голод! Крестьяне, не работающие на казну, платят в виде оброка на межевание и за рекрут от 6 до 7 рублей[484].

Вернемся, однако, к большой поездке по России, совершенной Роммом и его воспитанником в 1781 г.

Из Москвы путешественники проследовали к Нижнему Новгороду. Описание Роммом этой части дороги, если таковое, конечно, существовало, до наших дней не дошло. А вот заметки о поездке по Волге от Нижнего до Казани, совершенной в «начале августа 1781 г.», в архиве Ромма сохранились, и даже в двух экземплярах, причем оба написаны его рукой. Хотя тексты по содержанию близки друг другу, однако не идентичны. Похоже, переписывая первоначальный вариант, Ромм его отредактировал и существенно дополнил. Впрочем, содержание обеих копий в своей главной части еще менее систематизировано, чем записки о путешествии из Петербурга в Москву. В основном Ромм перечисляет населенные пункты по правому и левому берегам Волги, указывая расстояние между ними в верстах. Любопытно, что почти все географические наименования, так же как и некоторые другие слова и словосочетания, он пишет печатными буквами по-русски – наглядное свидетельство прогресса в изучении языка. Этот перечень населенных пунктов время от времени дополняется краткими замечаниями о геологических особенностях ландшафта и растительного мира той или иной местности. Фрагменты же, имеющие этнографическое или историческое значение, лаконичны и немногочисленны:

Подноск остров 5 в[ерст]. от города [Нижнего Новгорода]. Здесь выращивают все виды овощей, но жителей нет. Русские, которые всегда строго блюдут предписанные церковью перед большими праздниками посты, хотя обычным нормам порядочности следуют отнюдь не столь часто, готовят [в пост] напиток и похлебку из обжаренной муки. Для изготовления напитка надо лишь разболтать такую муку в большом количестве воды, после чего это сразу можно пить. Брожение подобного напитка дает так называемый квас. Из той же самой муки, воды, соли и льняного масла готовят похлебку, которую едят, не варя. Ее называют толокно. Иногда туда кладут красные ягоды, коими весьма изобилуют леса по берегам Волги. Несколько раз добавляли уксус и несколько раз молоко, хотя в таком случае это совсем не постно. Я ел толокно. Оно, по-моему, хорошо для людей с отменным аппетитом. Я нашел его очень сытным[485].

Чебоксар – город в 40 в[ерстах] от Кузмодемянска и в 100 от Казани. Этот город, имеющий татарское название, – крупный центр торговли зерном, которое доставляется от чувашей и черемисов, продающих его по очень низкой цене. Возле него есть небольшая речушка Чебоксарская река[486].

Масло остров 10 в[ерст] от Илинсок [Ильинского]. Остров прежде Масло направо. Здесь Волга меняет свое русло, нанося песок на правый берег и подмывая левый. Время от времени на берегу видны лачуги чувашей – дикого народа, данника России. Он начинается почти напротив Илинска[487].

И только в своей завершающей части – при описании Казани – ранее хаотичные заметки Ромма приобретают характер вполне связного рассказа:

Протяженность реки Казанка около 200 верст. Вода в ней мутная и плохая. Пройти вверх можно только на баркасе, для барок слишком мелко. Устье ее находится в 7–10 верстах от Казани. Весной Волга более чем на 4 сажени покрывает равнину, отделяющую ее от города, который, будучи расположен на нескольких небольших холмах, не терпит от такого наводнения никакого ущерба. В это время ширина Волги достигает 9 верст.

Пугачев сжег несколько кварталов, но всё уже восстановлено и город стал краше прежнего. Императрица выделила городу 250 тыс. рублей для создания ссудной кассы, в которой каждый индивид, желающий строить, может легко взять заем. Власти выделяют место под строительство и дают беспроцентную ссуду на 10 лет, позволяя ежегодно гасить по 1/10 части долга. Частные дома должны вписываться в общую линию улиц, которые в заново отстроенной части совсем прямые. Кирпич стоит 2? рубля за тысячу, и кирпичный дом оказывается не дороже деревянного, но гораздо выгодней в плане пожароустойчивости. Проезжая, мы насчитали четыре большие улицы, застроенные кирпичными домами. Все остальные уже готовые кварталы имеют линейное расположение, но дома в них из дерева. Участок земли перед каждым домом, кое-где занятый газоном или посадками небольших деревьев, придает им простой и приятный вид. В центре города находится рынок, окруженный лавками, удачно расположенными и изобилующими товарами. Здесь можно понять, сколь многочисленно местное население.

Для ремонта стен цитадели используется труд каторжников, бесконечно идущих через Казань в Сибирь, где они осуждены работать в рудниках. Губернатор Казани задерживает здесь каждую партию каторжников до прибытия следующей. Большинство из этих несчастных подвергались бичеванию кнутом за тяжкие преступления. Эти мужчины и женщины работают и на власти, и на частных лиц, но под надзором нескольких солдат. Снаружи к цитадели пристроена тюрьма, однако пребывание в ней слишком тягостно для каторжников, чтобы они не предпочли ему работу в городе. Такой способ использования этих несчастных великолепен. Можно было бы с удовольствием смотреть, как их преступные руки, занимаясь полезным трудом, искупают свои прегрешения, если бы не докучал постоянный звон кандалов, коими отягощены ноги [заключенных]. Сие придает их конвоям варварский и отталкивающий вид, хотя подобная манера обращаться с ними [каторжниками] гораздо менее варварская и более полезная, чем заточать этих несчастных в сырых, темных и губительных для здоровья темницах, чем, удалив их с глаз властей, с гораздо большей вероятностью подвергнуть тысячам страданий. Всего их насчитывается три сотни.

Еще в цитадели можно увидеть мечеть бывших царей (rois) Казани, а также их дворец из двух очень хорошо сохранившихся зданий, архитектура которых проста и привлекательна. Возле цитадели, со стороны построек, возводимых для администрации, при земляных работах обнаружили некое круглое пространство, земля внутри которого очень рыхлая и, похоже, была набросана сюда, чтобы засыпать яму. Предполагается провести здесь раскопки, чтобы выяснить, что представляло собою сие отверстие. С этой точки открывается отличный вид: она доминирует над городом и над значительной частью окружающей местности.

Гимназия обустроена не так хорошо, как хотелось бы. Наиболее высокое жалование составляет в ней 200 рублей, а есть и 60. В интересах самих жителей увеличить бюджет этой школы, имеющей столь благородное предназначение. Каждый может отправить туда своих детей. Татарский язык является одним из преподаваемых предметов. Те 250 тыс. рублей, что составляют капитал ссудной кассы, используются не полностью. Вместо того чтобы лежать без дела, не могут ли они быть потрачены на гимназию? Подсчитано, что дом размером 13 х 8 сажень стоит не более 3 тыс. рублей, что очень немного.

Татары в этом городе занимают отдельный квартал, где могут свободно отправлять свой культ. У них есть несколько мечетей. Мы дважды присутствовали на их вечерней молитве, которая начинается лишь после захода солнца. Верующие в Магомета приглашаются на молитву имамом, который поднимается на самую высокую часть минарета и оттуда поет несколько священных гимнов. Мы вошли вместе с мусульманами в самую старую мечеть квартала, имеющую в силу этого право начинать молитву первой. Каждый мусульманин оставляет свои туфли на паперти. Мы этого не сделали и были неправы. С нами находились генерал-губернатор, губернатор, вице-губернатор и главные должностные лица города. Мечеть, в которую мы, миновав паперть, вошли через дверь, обращенную на восток, представляет собою квадратное помещение, освещаемое через окна – четыре с севера и четыре с юга. В восточной части находится кафедра, поддерживаемая колоннами. Здесь располагаются певчие. Напротив, стало быть в западной стене, находятся два окна и запертая дверь. Пол покрыт ковром. Стены совершенно голые и не имеют никаких характерных для этого места особенностей, кроме нескольких связок четок, висящих в разных местах по стене со стороны входа. Имам опускается на колени, садясь себе на пятки, лицом к этой запертой двери. Все мусульмане размещаются позади него несколькими тесными рядами. Имам произносит несколько молитв с разными модуляциями голоса, что походит на весьма монотонное пение. Принимаемые им различные позы повторяются всей мечетью. Можно видеть, как они все вместе касаются лбом пола, простираясь во весь рост, потом садятся на пятки, руки соединены, голова опущена. В следующий раз они все вместе поворачивают головы на север, потом на юг, или делают вид, будто что-то читают, держа у себя в ладонях, а затем прикладывают те к своим ушам, к лицу, после чего в беспорядке рассеиваются по всему залу и каждый, похоже, мысленно повторяет молитву, воспроизводя те же позы по своему усмотрению. Порядок, глубокая тишина и почтительность, которые соблюдаются ими в этом месте молитвы и от которых их здесь ничто не отвлекает, имеют в себе нечто величественное и возвышенное. Проникаешься уважением к людям, чья религия отличается от других лишь некоторыми обрядами и некоторыми [нрзб.], подобно большинству наших, которые все предназначены для выражения чувств почтения и смирения, столь же переполняющих христианина, как и мусульманина, перса, как и инка, при поклонении Богу, единому для всех наций. Все его признают, все его почитают, но каждый на свой манер, так же, как каждый приветствует соседа или господина, но одевается и ест по-своему. Различие между религиями столь же естественно для людей, как и различие одежд и языков, но [выражаемые ими] чувства так же схожи, как каждому разумному существу присущ человеческий облик. Молитва была короткой, и все молча разошлись.

Во второй раз я побывал там с моим учеником, но уже без г-на графа Строганова или кого-либо из видных людей города. Мы проявили там такую же любознательность и так же соблюдали тишину, как и ранее. Однако теперь мы предстали без внешних проявлений величия и могущества, и то, что польстило мусульманам в первый раз, не вызвав с их стороны никакого ропота, во второй было сочтено непочтительностью. После молитвы ко мне подошел старик и попенял мне, сначала мягко, а потом, видя, что я не могу ответить ему по-русски, с раздражением, на то, что я не оставил свою обувь при входе в мечеть и что теперь они все оказались осквернены нашим дерзким поступком и вынуждены будут совершить омовение, прежде чем вернутся в это святое для них место. Признаюсь, я был весьма огорчен тем, что обидел этих почтенных людей, поклоняющихся тому же Богу, что и я[488].

После Казани путешественники отправились на восток, но куда именно и как далеко – об этом в исторической литературе высказывались самые разные суждения.

Начало недоразумениям положил М. де Виссак, посвятивший путешествиям Ромма по России целую главу, которая начинается с сообщения о том, что конечной целью первого путешествия Ромма и его ученика была «азиатская Сибирь, родовое гнездо Строгановых»[489]. Собственно говоря, уже здесь у человека, знакомого с географией России, термин «азиатская Сибирь» не может не вызвать недоумения, поскольку, как известно, никакой другой Сибири – «европейской», например – не существует, а значит, подобное уточнение лишено смысла. Впрочем, далее мы увидим, что представления французов XVIII в. о границах Сибири были столь же широкими, сколь и неопределенными, а потому не будем предъявлять излишне строгие претензии к овернскому историку, тем более что уже в следующем своем пассаже он сообщает еще более удивительные вещи: «Это было восхитительное намерение – заниматься наблюдениями и исследованиями в таком путешествии от берегов Балтийского моря к Уральским горам, от Камчатского залива и Скандинавского полуострова до реки Амур, граничащей с Китаем»[490]. Увы, попытка перенести подобный маршрут на карту обречена на провал: если мы без труда можем провести линию от Балтики до Урала, то совместить Камчатский залив со Скандинавским полуостровом в качестве исходной точки движения к Амуру едва ли проще, чем вывести знаменитую квадратуру круга.

Любопытно, что описание М. де Виссаком самого путешествия столь же явно делится на две части: от Балтики до Урала и, скажем так, все остальное. Первая – рассказ о поездке к Уралу – выглядит вполне реалистичным и содержит упоминания о конкретных деталях, имеющих более или менее точную топографическую привязку. Ссылаясь на письма Ромма к мадемуазель Доде, М. де Виссак сообщает, что риомец описывал ей вишневые деревья города Владимира, берега Оки, покрытые цветущим шиповником и вероникой, богатые рыбой воды реки «Санша» (la Sancha). Последнюю мне идентифицировать не удалось. Ромм более чем свободно транскрибировал географические названия, особенно записанные со слуха. Да и М. де Виссак мог допустить ошибку в расшифровке далеко не самого разборчивого почерка своего героя, тем более что само название русской реки этому историку едва ли что-то говорило. Возможно, речь идет о реке Какша, впадающей в Ветлугу.

Далее М. де Виссак сообщает, что путешественники «вскоре» прибыли в село Ильинское (Ilimski-C?lo), центр владений Строгановых на берегах Камы и Чусовой. Потом посетили Кунгур (Kankor)[491]. На этом конкретика в повествовании де Виссака заканчивается. Вторая часть рассказа овернского историка о «пути» его героя по своей красочности напоминает «Путешествие Синдбада-морехода», дополненное для придания некоторой реалистичности рядом географических названий с крупномасштабной карты Восточного полушария, которые, кстати, на сей раз воспроизведены безупречно:

От Уральских гор, где изобилуют аметисты, топазы, турмалины, гранаты, бериллы, халцедоны, ониксы, яшма, агаты, асбест и циркон, до Алтая, где расположены месторождения золота, при следовании через тот обширный регион, по одну сторону которого Россия и Европа, по другую – Манчжурия, Монголия и Татария, от Оби до Лены, от Енисея до вод Амура, от Байкала до соляных озер всё: от мельчайшего из четвероногих, землеройки, до крупнейшего из них, ископаемого мамонта, от соболей, горностаев и голубых песцов до бобров и самых маленьких водоплавающих – всё служило обучению и наставлению – наставлению, почерпнутому в великой книге природы, в той школе, где великим учителем и высочайшим воспитателем выступал Создатель[492].

Ни одного конкретного факта, свидетельствующего о том, что путешественники пересекли Уральские горы и побывали собственно в Сибири, де Виссак не привел. Неудивительно, что у российских исследователей, гораздо лучше овернского историка представлявших себе географические реалии своей страны, его рассказ доверия не вызвал. Уже П.И. Бартенев, анализируя книгу М. де Виссака, скептически заметил: «По уверению Роммова биографа, они доезжали до Алтая и Байкальского озера (в чем позволительно сомневаться)…»[493] Великий князь Николай Михайлович и К.И. Раткевич, знакомые с материалами личного архива Ромма, так же ни словом не обмолвились о каком-либо «путешествии в Сибирь»[494]. Западноевропейские же историки приняли на веру высокопарную риторику М. де Виссака, в результате чего утверждение о совершенном Роммом путешествии в Сибирь стало общим местом соответствующей историографии. Оно попало «рикошетом» даже в работу А. Галанте-Гарроне[495], хотя никаких фактов, подкреплявших данный тезис, он не привел. А Р. Бускейроль и вовсе, следуя за де Виссаком, «отправил» Ромма на Байкал[496].

Так куда же все-таки поехал Ромм из Казани? Единственный известный на сегодня источник, из которого мы можем что-либо узнать об этом путешествии, – фрагмент письма самого Ромма Г. Дюбрёлю, которое автор ошибочно датировал 8/18 декабря 1781 г.:

И вот я, наконец, вернулся к вам, мои дорогие друзья. Я могу написать вам после шести месяцев молчания, которые были заняты долгим и трудным путешествием, когда я мог только думать о вас, не питая надежды сообщить вам свои новости или узнать ваши.

<…>

Возвращаясь в Петербург, я ожидал найти здесь несколько писем из Оверни, но не нашел ни одного. Вы осудили меня на забвение. Я так же далек от вас, как тогда, когда находился у ворот Азии, в этой Сибири, столь опороченной молвой, столь дикой, столь бесплодной, как считают наши французы, и столь достойной быть местом ссылки для всех злодеев империи. В изображении всех писателей она являет собою самую ужасную и самую печальную картину из всех известных на свете. Однако мы же нашли ее совершенно иной. Сибирь богата лесами в тех частях, где бедна людьми, но везде, не считая того, что находится выше 56–60° северной широты, почва исключительно плодородна и хорошо возделана повсюду, где для этого есть руки. А там, где она не обрабатывается, о ее плодородии свидетельствуют великолепные леса и растущие диким образом замечательные плоды, большинство из которых в нашем климате не известны. Мы видели дягиль высотой 7–8 футов, хмель, поднимающийся до самых высоких вершин деревьев, ягоды черной смородины величиной с лесной орех и т. д. на земле, которую никогда не бороздило железо. Реки удивляют своей шириной, красотой и густой порослью берегов, которые они, как Нил в Египте, удобряют во время ежегодных разливов. Обширные луга, после того как пять месяцев были покрыты снегом и один месяц водой, остальную часть года представляют собою самые тучные и изобильные пастбища, где жители оставляют свою скотину пастись на просторе, ограниченном только естественными преградами и договоренностями местных обитателей. Зима здесь долгая, но это время года отнюдь не является неприятным. Никогда воздух не бывает более чист и свеж. Это – время охоты для тех, кто ее любит, либо путешествий и завоза купцами припасов; всё становится одной большой дорогой, и, хотя природа спит, никогда человек не бывает более активен. Ледяной покров толщиной около 2–3 футов позволяет проехать в любое место; сообщение удобно и не столь дорого.

Крестьянин считается рабом, поскольку господин может его продать, обменять по своему усмотрению, но в целом их рабство предпочтительнее той свободы, коей пользуются наши земледельцы. Здесь каждый имеет земли больше, чем может обработать. Русский крестьянин, далекий от городской жизни, трудолюбив, весьма смекалист, гостеприимен, человечен и, как правило, живет в достатке. Когда он завершит заготовку на зиму всего необходимого для себя и своей скотины, он предается отдыху в избе (isba), если не приписан к какой-либо фабрике, каковых в этой области много благодаря богатым рудникам, или если не отправляется в путешествие по своим делам или по делам господина. Если бы здесь были лучше известны ремесла, у крестьян было бы меньше времени для досуга в тот период, когда они не заняты сельским трудом. И господин, и раб получили бы себе от этого пользу, но ни те, ни другие не умеют рассчитывать свою выгоду, поскольку еще недостаточно прочувствовали необходимость ремесел. Здесь царит простота нравов, и довольный вид никогда не покидал бы людей, если бы мелкие чинуши или крупные собственники не проявляли жадности и рвачества. Малочисленность населения области во многом является причиной изобилия всего, что необходимо для жизни. Продовольствие стоит так дешево, что, получая два луидора, крестьянин живет весьма зажиточно. Детей видно много, но до взрослого возраста доживают немногие из них. Высокую смертность вызывают оспа и привычка тесниться зимой в маленьких, низких, чрезмерно отапливаемых и почти герметично закрытых домах, что влечет за собой болезни, нередко весьма губительные. Прививки и чуть больше внимания к проветриванию изб позволили бы предотвратить многие несчастья и умножить население, когда-то весьма многочисленное в этих областях, где ранее обитали даки, иллирийцы, скифы, которых Дарий во главе 500 тыс. персов и Александр с 30 тыс. столь же храбрых греков [текст поврежден] завоевать. Земля сильно изменилась. Горсть людей [текст поврежден] без труда покоряет теперь потомков тех, кто так хорошо умел заставить самые могучие нации уважать себя.

Мы видели и с огромным удовольствием изучали небольшой народ [нрзб.] Народ невежественный, но мудрый своими нравами и своей простотой, аналога которой больше нигде не существует. Живя в полном единении, не зная ни судебных тяжб, ни споров, гостеприимные к иностранцам и помогающие друг другу в необходимом, они не знают ни тревог, ни бедности, ни проблем, связанных с излишествами. Религия у них не греческая, не римская, не магометанство, не иудаизм. Простое жертвоприношение [состоит из] нескольких [нрзб.] хлеба и меда, одну долю которых бросают в огонь, а остальное распределяют между присутствующими, свершающими вместе братскую трапезу после того, как возблагодарят за благодеяния Создателя природы и отдадут ему должное собранными плодами[497].

Это описание наглядно демонстрирует нам руссоистские убеждения Ромма с характерным для них культом природы и простоты не испорченных цивилизацией нравов, однако оно мало что говорит о географии его путешествия. Правда, Ромм дважды упоминает здесь «Сибирь», однако отсюда еще отнюдь не следует, что он действительно побывал в той части России, которую мы сегодня именуем тем же топонимом.

В XVIII в. представления французов о том, что следует называть Сибирью, были достаточно расплывчатыми. Это видно хотя бы по приобретшей широкую и во многом скандальную известность книге «Путешествие в Сибирь», изданной в 1768 г. аббатом Ж. Шаппом д’Отрошем (в литературе встречается также транскрипция его фамилии как «д’Отерош»). Казалось бы, уж кто-кто, а этот французский астроном, добравшийся в 1761 г. до Тобольска, чтобы наблюдать прохождение Венеры по диску Солнца, должен был иметь более или менее четкое представление о том крае, где он побывал. Однако в его сочинении понятие «Сибирь» встречается в разных значениях. Так, в исторической справке о Тобольске он употребляет этот топоним в смысле, близком к современному, сообщая, что Уральские горы, которые он называет «Пояс Земной», отделяют Россию (мы бы сегодня сказали «европейскую часть России») от Сибири[498]. В записках же о собственном путешествии он придает термину намного более широкий смысл. Рассказывая о том, как неподалеку от «Клинова» (Хлынова, то есть Вятки), он потерял провожатых, Шапп восклицает: «Легко себе представить, каково было мое положение: затерянный во тьме ночной, в тысяче четырехстах лье от своей родины, среди снегов и льдов Сибири…» и т. д.[499] Поволжские народы – вотяки (удмурты), черемисы (марийцы), чуваши и татары – живут, по его словам, «у западных границ Сибири»[500]. Екатеринбург «являет собой средоточие всего горнорудного и железоплавильного дела Сибири»[501]. Иначе говоря, Шапп включает в «Сибирь» не только Зауралье, но и Урал и даже Предуралье.

Другой француз, П.И. Жам[502], хороший знакомый Ромма, подробно рассказывал тому в одном из своих писем о «поездке в Сибирь», совершенной им летом – осенью 1784 г. вместе с графом А.К. Разумовским, у которого Жам служил гувернером. На самом же деле путешественники добрались лишь до Уфы[503].

Причиной подобной путаницы в использовании французами термина «Сибирь» было, думаю, не только действительно слабое знание ими географии восточных областей России, но отчасти и практика применения данного топонима в XVIII в. самими русскими. В этом столетии наряду с географическим понятием «Сибирь», обозначавшим азиатскую часть Российской империи к востоку от Уральских гор, существовало также административное понятие «Сибирская губерния», появившееся в 1708 г. после введения Петром I нового административного деления государства. Территории, обозначаемые этими двумя понятиями, не совпадали: губерния помимо собственно географической Сибири включала в себя также ряд сопредельных областей Европейской России, в частности туда входили и Вятка, и Пермь, и Кунгур. И хотя уже в 1720-е гг. западная административная граница Сибирской губернии отодвинулась на восток, сблизившись с географической, те или иные сведения о временах, когда административная «Сибирь» начиналась немногим восточнее Волги, вполне могли дойти до наших французских путешественников, что едва ли сделало для них смысл данного топонима более ясным. А потому, приезжая в Вятку, которая с 1727 г. к Сибирской губернии не принадлежала, или в Уфу, которая и вовсе в нее никогда не входила, соответственно Шапп д’Отрош и Жам полагали, что уже находятся в знаменитой «Сибири». Поэтому вполне возможно, что та «Сибирь», о путешествии в которую пишет Ромм, на самом деле находилась где-то в окрестностях Кунгура. Ведь этот город, который, по словам М. де Виссака, он посетил, тоже до 1727 г. входил в Сибирскую губернию.

А мог ли Ромм побывать еще и в «настоящей» Сибири, пусть если не у Байкала, то хотя бы в окрестностях Тобольска? Однозначно ответить на данный вопрос имеющиеся у нас источники не позволяют. Возможно, когда будут найдены – в московском ли фонде Строгановых или в пермских архивах – новые документы об этой поездке, мое предположение будет опровергнуто, но пока же отрицательный ответ мне представляется более вероятным, нежели положительный. В пользу этого говорят простые подсчеты. Путешествие, по свидетельству Ромма, продолжалось 6 месяцев: действительно, 11/22 июля они выехали из Петербурга в Москву, а 7/18 или 8/19 декабря Ромм уже писал из Петербурга отчет друзьям о своих странствиях. И хотя этот срок на первый взгляд кажется вполне достаточным, чтобы добраться до самых отдаленных уголков страны, в действительности же его надо делить примерно пополам, так как в него входит время и на обратный путь. Итого три месяца, чтобы добраться до намеченной цели. Последняя известная нам хронологическая веха этого пути – «начало августа» – приводится в дневнике путешествия из Нижнего Новгорода до Казани. Стало быть, путь до Казани занял примерно месяц. Оставалось еще два, но и дорога впереди была гораздо труднее.

В свое время Шапп, боясь опоздать на прохождение Венеры, гнал лошадей дни напролет, ел и спал в санях и сумел добраться от Петербурга до Тобольска всего за месяц – скорость по тем временам едва ли не рекордная, чему во многом способствовало зимнее время года, когда, по замечанию Ромма, «всё становится одной большой дорогой». Но и у аббата 2/3 времени занял путь после переправы через Волгу.

Наши же путешественники не спешили так, как Шапп, не изнуряли себя ночлегом в санях (все-таки с ними был 9-летний ребенок) и не жалели времени на ознакомление со встречавшимися по пути достопримечательностями, а потому и ехали в три раза медленнее: если Шапп домчался от Петербурга до Волги за 10 дней, то у Строгановых и Ромма, как мы видели, на это ушел месяц. Если же они, подобно Шаппу, сразу от Волги поехали бы в Сибирь, то при таком соотношении скоростей у них на это ушло бы практически все оставшееся до возвращения время. Однако их путь лежал не в Тобольск, а в село Ильинское, находящееся в окрестностях Перми. Здесь А.С. Строганов принял участие в торжественной церемонии учреждения наместничества 18 октября 1781 г.[504] Если же состоялась еще и поездка в Кунгур, то времени на путешествие куда-либо за пределы пермских владений Строгановых у них, скорее всего, уже просто не осталось. Пора было возвращаться, тем более что наступала осенняя распутица. Таким образом, вероятность посещения Роммом даже прилегающих к Уралу территорий «настоящей» Сибири, на мой взгляд, не слишком велика, а уж его путешествие к Байкалу и вовсе следует отнести на счет фантазии М. де Виссака, если, конечно, тот сам не стал жертвой невольного заблуждения, приняв сделанные Роммом выписки из какой-либо книги по географии за его путевой дневник.

О последующих поездках Ромма по России мы знаем гораздо больше благодаря его достаточно подробным путевым заметкам, а также письмам как его самого, так и Павла Строганова. Соответственно никаких разночтений в исторической литературе относительно этих путешествий нет. Ознакомившись с публикуемыми ниже заметками Ромма о поездке в Выборг и к водопаду Иматра[505], которое он и его подопечный совершили в 1783 г., читатель может из первых рук узнать о том, что предстало там взору путешественников и какие мысли увиденное навеяло автору дневника.

* * *

Данный текст является ознакомительным фрагментом.