НЮРНБЕРГСКИЙ ПРОЦЕСС ТОМ 8

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НЮРНБЕРГСКИЙ ПРОЦЕСС

ТОМ 8

Сборник материалов в 8-ми томах

Предисловие 5

Выступления защитников подсудимых 19

Заключительные речи главных обвинителей 293

Последние слова подсудимых 525

Приговор Международного военного трибунала 561

Особое мнение члена Международного военного трибунала от СССР И.Т. Никитченко 722

Указатель имен 741

Аннотированный список руководящих деятелей нацистской Германии 776

Лебедева Н.С., докт. ист. наук — составитель, автор предисловия, ответственный редактор

Кульков Е.Н., канд. ист. наук — составитель, научный редактор, автор указателя имен и аннотированного списка руководящих деятелей нацистской Германии

Павлищев К.С. — научный редактор

Щемелева-Стбнина Е.Е. — перевод и сверка текста документов на немецком языке

Балицкая В.И. — перевод и сверка текста документов на английском языке

Москва «Юридическая литература» 1999

Предисловие

В 8-й том настоящего сборника вошли выступления защитников, заключительные речи главных обвинителей, последние слова подсудимых и приговор Международного военного трибунала (МВТ) с относящимися к нему документами.

Вопрос о приглашении адвокатов был включен в повестку первого заседания МВТ, состоявшегося 9 октября 1945 г. Чтобы обеспечить подсудимым возможность выбора адвокатов, Трибунал запросил от оккупационных властей сведения о всех проживавших в их зонах лицах зтой профессии. При этом возник ряд трудностей: одни юристы, названные подсудимыми, сами были соучастниками многих преступлений нацистского режима, другие решительно отказались от «чести» представлять на суде главных военных преступников; местонахождение третьих не удалось установить. Тем не менее к 10 ноября все подсудимые, кроме М. Бормана, имели защитников, выбранных ими самими или назначенных Трибуналом с правом их замены в ходе процесса по желанию подсудимого[1]. В ходе суда в Нюрнберге 27 защитников пользовались услугами 54 ассистентов-юристов и 67 секретарей, среди которых были даже родственники подсудимых: сын Папена, зять Риббентропа и т.п. В составе защиты оказалось много видных адвокатов нацистской Германии: Р. Дикс (защитник Шахта), О. Штамер (защитник Геринга), Ф. Экснер, профессор уголовного права в Лейпциге, Мюнхене, Тюбингене (защитник Иодля), О. Кранцбюллер, более десяти лет являвшийся судьей в военно-морском флоте Германии (защитник Деница), и др. На процессе выступили и несколько молодых юристов, которые зачастую превосходили своих старших коллег в использовании разнообразных, далеко не корректных методов защиты. Они писали своим клиентам ответы на вопросы, которые собирались им задать, подробно инструктировали вызываемых ими свидетелей каким образом отвечать на вопросы, компрометировали и запугивали свидетелей обвинения и т.д. В частности, защитник Гесса и Франка А. Зейдль неоднократно выступал по таким щекотливым темам, как советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 г. и секретный протокол к нему, Катынский вопрос, Прибалтика, советско-финляндская война и т.д., не имевшим отношения к делам его подзащитных. Идейным руководителем всей защиты стал адвокат Геринга О. Штамер.

Трибунал принял все меры для обеспечения благоприятных условий работы защитников. Им выплачивался гонорар в 4 тыс. марок за одного подзащитного и 2 тыс. за следующего, генеральный секретарь МВТ предоставил адвокатам жилье, средства транспорта, питание[2]. Защите были выделены «документальная» комната и центр информации, в котором сосредоточивались все материалы обвинения, переведенные на немецкий язык, а также книги, газеты и другие издания «третьего рейха». Открывая процесс, председатель МВТ лорд Дж. Лоренс заявил:

«Трибунал весьма удовлетворен мерами, предпринятыми главными обвинителями для того, чтобы защита получила доступ к многочисленным документам, на которых основывается обвинение, с цепью предоставить обвиняемым полную возможность справедливой защиты» .

Обеспечивая право подсудимых на оспаривание предъявленных им обвинений, на выявление смягчающих вину обстоятельств, Трибунал допросил вдвое больше свидетелей защиты, чем обвинения. Секретариат МВТ сделал все возможное и для получения документов, которые собирались предъявить адвокаты, и для поиска и доставки в суд свидетелей. Если на предъявление доказательств обвинения в ходе процесса было затрачено 74 дня, то защита заняла 133 дня.

Нюрнбергский процесс был гласным в самом широком смысле этого слова. В ходе его состоялось 403 открытых судебных заседания. В зал было выдано 60 тыс. пропусков, многие из них получали немцы. Радио, кино, печать дали возможность миллионам людей во всем мире следить за ходом процесса. Для представителей прессы была отдана большая часть мест в зале суда — 250 из 350.

Опытная и заодно действовавшая защита широко прибегала к аргументации о неправомерности норм Устава МВТ, считая его законодательством «ех post facto», оспаривала преступность агрессии, доказывала невозможность отличить ее от оборонительной войны. Адвокаты подсудимых утверждали, что нет и не было такого закона, согласно которому можно привлекать к уголовной ответственности руководителей государств за развязывание агрессии. Защитники делали вид, что не понимают разницы между понятиями закона, существующими в национальном и международном праве. Закон в сфере национального права — это облеченный в надлежащую форму акт законодательной власти государства. Применительно к нему и был выдвинут — в противовес произволу полицейского государства — прогрессивный принцип «нет преступления без указания в законе». Однако в сфере межгосударственных отношений не существует законодательных инстанций, стоящих над государствами и правомочных издавать обязательные для них законы. В межгосударственной сфере основными источниками права служат договор, а также международно-правовой обычай. Лондонское соглашение и его неотъемлемая часть — Устав МВТ — основывались на принципах и нормах, установленных Гаагскими конвенциями 1907 года, Женевской конвенцией 1929 года и рядом других международных актов. Они облекали в правовые нормы те международные принципы и идеи, которые в течение многих пет выдвигались в целях признания агрессии международным преступлением[3].

Женевский протокол 1924 года о мирном разрешении споров, подписанный представителями большинства цивилизованных стран, установил, что «агрессивная война...является международным преступлением». Декларация Лиги Наций об агрессивных войнах от 24 сентября 1927 г. провозглашала, что «всякая агрессивная война... остается запрещенной», что она «является международным преступлением».

Германия ратифицировала вместе с 62 другими государствами Генеральный договор об отказе от войны от 27 августа 1928 г., известный как пакт Бриана-Келлога, или Парижский пакт. Тем самым она отказалась от войны как орудия национальной политики, обязалась решать все спорные вопросы только мирным путем и осудила войну как инструмент национальной политики в отношениях с другими странами.

Многие государства приняли законы, объявлявшие агрессивную войну международным преступлением. Одной из первых это сделала Советская Россия в Декрете о мире от 26 октября 1917 г. В ряде двусторонних договоров содержалось и определение агрессии, в частности, то, которое было внесено советской делегацией на конференции по разоружению в феврале 1933 г. Таким образом, к 1939 году агрессия уже рассматривалась международным правом как преступление.

Судьи, взвесив доводы защиты относительно неправомерности наказания за развязывание агрессии, признали их несостоятельными и указали в приговоре:

«Устав не является произвольным осуществлением власти со стороны победивших народов, но... является выражением международного права, которое уже существовало ко времени его создания, и в этом смысле сам является вкладом в международное право».

Трибунал констатировал, что:

«...война по самому своему существу — зло. Ее последствия не ограничены одними только воюющими странами, но затрагивают весь мир. Поэтому развязывание агрессивной войны является не просто преступлением международного характера — оно является тягчайшим международным преступлением, которое отличается от других военных преступлений только тем, что содержит в себе в сконцентрированном виде зло, содержащееся в каждом из остальных»[4].

Защита широко использовала на процессе и доктрину суверенитета. Утверждалось, что международное право рассматривает лишь действия государств, но не устанавливает наказания для отдельных лиц. Адвокаты доказывали, что за все действия, совершенные от имени государства, политики и высшие чины не несут личной ответственности и находятся под защитой доктрины о суверенности государства. Трибунал напомнил в своем приговоре, что Германия, подписав Версальский договор, признала право союзных держав «привлекать к суду международных трибуналов лиц, обвиняемых в том, что они совершали действия в нарушение законов и обычаев ведения войны»[5] (ст. 228 договора).

Действия в соответствии с приказом начальника и тем более главы государства или правительственного ведомства также, по мнению защиты, не были наказуемыми. В результате получался замкнутый круг — члены правительства действовали от лица государства, а остальные выполняли их приказы и, следовательно, ни те, ни другие не несли уголовной ответственности. Трибунал в своем приговоре отверг эти доводы, констатировав:

«Уже давно было признано, что международное право налагает долг и обязанности на отдельных лиц так же, как и на государства... Преступления против международного права совершаются людьми, а не абстрактными категориями, и только путем наказания отдельных лиц, совершающих такие преступления, могут быть соблюдены установления международного права... Тот, кто нарушает законы ведения войны, не может остаться безнаказанным на основании того, что он действует в соответствии с распоряжениями государства, если государство... выходит за пределы своей компетенции, предоставляемой ему согласно международному праву»[6].

Положение же ст. 8 Устава МВТ о том, что наличие приказа или распоряжения начальника не освобождает от ответственности лицо, совершившее преступные действия, по мнению Трибунала, соответствует законам всех наций.

Ни подсудимые, ни их адвокаты не решились открыто выступить в защиту национал-социализма, более того, они старались уйти от вопросов, касавшихся сущности германского фашизма, откреститься от Гитлера. Последний изображался роковой, демонической личностью, сумевшей подчинить себе всех и вся. Не будь Гитлера, твердили они, не было бы ни нацизма, ни лагерей уничтожения людей, ни порабощенных народов. Непосредственными исполнителями всех изуверских приказов Гитлера, по их версии, были Гиммлер и подчиненные ему профессиональные убийцы из СС. Армия же в преступлениях не участвовала и даже якобы не знала о них.

Среди аргументов защиты был и тезис, что все страны в своей практике допускали противоправные действия, что западные державы способствовали приходу Гитлера к власти и перевооружению Германии, что именно они в период Мюнхена лишили Чехословакию возможности отстаивать свою независимость, и т.д. Обвинители западных держав, предвидя возможность подобных аргументов, приняли определенные меры для их недопущения. Еще до начала процесса по инициативе представителей США и Великобритании Комитет обвинителей вынес решение не допускать политических выпадов со стороны защиты против стран — учредителей МВТ. При этом Трибуналу должен был быть передан перечень вопросов, обсуждение которых не следовало допускать на процессе[7].

В конце ноября 1945 г. советская делегация составила свой «черный список», но по каким-то причинам не передала его Комитету обвинителей. Англичане же 1 декабря представили «меморандум о возможных политических выпадах», где перечислялись вероятные обвинения против Великобритании, начиная от англо-бурской войны и до второй мировой войны, обсуждение которых они предлагали пресекать. 3 декабря Главный обвинитель от США Р. Джексон напомнил о необходимости получить предложения и от других делегаций, дабы занять единую позицию и представить ее Трибуналу[8]. Этот вопрос стал особенно актуальным, когда по завершении обвинительной стадии процесса защита начала выдвигать встречные обвинения против стран антигитлеровской коалиции. Чтобы помешать этому, обвинители от четырех стран стали еще бопее тщательно координировать свою деятельность. 8 марта 1946 г. Р. Джексон напомнил, что советская и французская делегации так и не представили свои списки. Он дал понять, что защита намеревается нападать на советскую политику, «называя ее агрессивной в отношении Финляндии, Польши, Балкан, государств Прибалтики», а также на политику Франции на Западе и ее обращение с военнопленными[9].

11 марта советская делегация представила свой список, который включал: «1) Вопросы, связанные с общественно-политическим строем; 2) Внешняя политика Советского Союза: а) советско-германский пакт о ненападении 1939 года и вопросы, имеющие к нему отношение (торговый договор, установление границ, переговоры и т.д.); б) посещение Риббентропом Москвы и переговоры в ноябре 1940 года в Берлине; в) Балканский вопрос; г) советско-польские отношения; 3) Советские прибалтийские республики»[10].

Ни одна из делегаций стран — учредителей МВТ не использовала создаваемые защитой щекотливые ситуации, чтобы представить политику правительств союзных стран в неблагоприятном свете. Так было, когда поднимались вопросы мюнхенской . эпопеи, советско-германского пакта, Катынского депа и др. Тем не менее полностью избежать их обсуждения на процессе обвинению не удалось.

Взаимодействие и поддержка обвинителями друг друга особенно зримо проявились при обсуждении пакта Риббентропа — Мопотова от 23 августа 1939 г. и секретного протокола к нему. Защитник Р. Гесса А. Зейдпь представил суду аффидевит бывшего начальника юридического отдела германского МИДа Фр. Гауса, сопровождавшего своего министра в Москву в августе 1939 г., с описанием хода переговоров и изложением текста секретного протокола . Р. Руденко, не имея перевода аффидевита, не воспротивился его представлению Трибуналу в качестве доказательства защиты. Зейдль попытался предъявить и копию текста секретного протокола, однако отказался сообщить, от кого он ее получил. В результате Трибунал запретил оглашать текст этого документа и последовательно придерживался данной позиции. Тем не менее вопрос о секретном протоколе вставал при допросе вызванного Зейдлем статс-секретаря германского МИДа Э. Вейцзе-кера, при даче показаний Риббентропом и др.

Поскольку защита не прекращала усилий включить в число доказательств текст секретного протокола, Комитет обвинителей 1 июня 1946 г. обратился к Трибуналу с совместным посланием. В нем указывалось не только на «дефектность» документа, который Зейдль намеревался представить суду, но и на необходимость противостоять принятой защитой тактике отвлечения внимания Трибунала с выяснения личной вины подсудимых на исследование действий государств, создавших Трибунал. Лишь через 50 лет среди бумаг Сталина были обнаружены и представлены на суд общественности подлинные тексты секретных протоколов к советско-германским договорам от 23 августа и 28 сентября 1939 г.[11].

Другим камнем преткновения для советской стороны в Нюрнберге стал Катынский вопрос. Несмотря на предостережение Р. Джексона, советское обвинение настояло на включении в Обвинительное заключение тезиса об ответственности гитлеровцев за расстрел польских офицеров в Катынском лесу. Советские представители в Нюрнберге и сталинское руководство были уверены, что застрахованы от неожиданностей — ведь в соответствии со ст. 21 Устава Трибунал был обязан принимать без доказательства доклады правительственных комиссий по расследованию злодеяний гитлеровцев. Именно таким документом и являлся доклад Комиссии Н.Н. Бурденко, обвинявший германские власти в расстреле 11 тыс. польских офицеров-военнопленных в Катынском лесу. Однако по настоянию защитника Геринга О. Штамера МВТ все же разрешил вызвать по три свидетеля от обвинения и защиты[12] (в данном томе впервые на русском языке публикуются пассажи защитников, касающиеся секретных протоколов и катынского преступления сталинского руководства, которые изымались из всех советских изданий материалов Нюрнбергского процесса).

Одним из методов защиты было затягивание процесса до бесконечности в надежде, что начавшаяся «холодная война» приведет к раскопу в стане недавних союзников. Она надеялась на возникновение такой трещины в отношениях между союзниками, в которую «мог бы провалиться весь Нюрнбергский процесс».

Однако эти надежды оказались напрасными. Заключительные речи главных обвинителей от СССР, США, Великобритании и Франции отличались единодушием, которое не смогла поколебать набиравшая обороты конфронтация между двумя мировыми системами. Оценка деяний лиц и фактов, вопросы соответствия нюрнбергских принципов нормам международного права и морали, требование сурово покарать главных военных преступников «третьего рейха» звучали в унисон в заключительных речах четырех главных обвинителей. Они не только опровергли аргументы защиты о несоответствии норм Устава международному праву, неосведомленности и непричастности их подзащитных к преступлениям нацистского режима, но и вновь убедительно и ярко создали образ величайшего из зол нашего времени — фашизма. Главные обвинители вскрыли внутренний механизм фашистской диктатуры, основу которого составляла национал-социалистская партия и ее полувоенные организации, показали разрушительные последствия тоталитарной системы гитлеризма.

Перед лицом бесспорных доказательств, которые были подытожены в их речах, оказались бессильными и высокая квалификация защитников, и изощренность их приемов, и экскурсы в область психологии и права, и показания большого числа свидетелей защиты, и попытки поставить на одну доску политику держав-победительниц и побежденных.

К 31 августа судебное следствие было завершено, и Трибунал предоставил последнее слово подсудимым. Приводя аргументы из истории и международного права, изображая скорбь по поводу миллионов жертв, бывшие нацистские главари пытались отвратить от себя суровую кару. Они вновь заявляли о своей неосведомленности во многих деяниях Гитлера, о своем несогласии с его приказами, которым якобы невозможно было противостоять. Риббентроп взывал к чувству антисоветизма представителей Запада, и лишь Гесс, бывший заместитель Гитлера по нацистской партии, открыто заявил:

«Судьба дала мне возможность трудиться многие годы под руководством величайшего из сыновей Германии... Я счастлив сознанием, что выполнил свой долг в качестве национал-социалиста, в качестве верного последователя моего фюрера. Я ни о чем не сожалею. Если бы я опять стоял у начала моей деятельности, я опять-таки действовал бы так же, как действовал раньше, даже в том случае, если бы знал, что в конце будет зажжен костер, на котором я сгорю» .

1 сентября 1946 г. Трибунал удалился на свои закрытые заседания для вынесения приговора. Подготовительная работа к этой стадии процесса началась еще в конце июня 1946 г., когда были произнесены все защитительные речи адвокатов подсудимых. В первую очередь члены Трибунала и их заместители обсудили концептуальные вопросы, связанные с международным правом. Об остроте дебатов, особенно в отношении понятия «общий план или заговор», свидетельствуют записи закрытых заседаний МВТ, которые приватно вел член Трибунала от США Фр. Биддл.

Как явствует из них, член МВТ от СССР И.Т. Никитченко одобрил структуру и форму проекта приговора, разработанного заместителем члена Трибунала от Великобритании Н. Биркеттом. В то же время он внес существенные поправки и предложения, многие из которых были учтены при окончательной редакции текста этого документа. Советский судья предложил расширить раздел о расистских теориях нацистов, об агрессивных идеях «Майн кампф», о планах захвата Европы и особенно ее восточной части. Подготовке агрессии против СССР, считал он, уделено мало внимания. И.Т. Никитченко и его заместитель А.Ф. Волчков выступили решительно против отказа французских судей А. Доннедье де Вабра и Р. Фалько признать наличие заговора или общего плана в действиях подсудимых, о чем говорилось в разделе I Обвинительного заключения[13].

Советских судей поддержали их английские коллеги, ф. Биддл же склонялся скорее к точке зрения члена МВТ от Франции о том, что понятие «заговор» не было ранее известно международному праву и его можно квалифицировать как «ех post facto». На закрытом заседании Трибунала 15 августа Никитченко обратил внимание своих коллег на то, что в Уставе много нововведений, в том числе предусмотрена уголовная ответственность за действия, которые и раньше признавались преступлением, но не был решен вопрос об их уголовной наказуемости. Со своей стороны Биркетт подчеркивал, что именно первый раздел является основой всего Обвинительного заключения. Если обвинение в заговоре будет отвергнуто, заявлял он, процесс утратит свой смысл. И он был прав. В этом случае процесс превратился бы лишь в суд над 22 отдельными лицами и не получил бы того морально-политического звучания, которое от него ждали народы всего мира.

В конце концов по этому вопросу был достигнут некий компромисс. Обвинения по первому и второму разделу в приговоре были объединены в одно как «Общий план или заговор и агрессивные войны». Судьи сочли, что началом заговора следует считать 1937 год, а не 1920 год, как было определено ранее. При этом исходили из того, что заговор должен иметь точно определенную преступную цель и решение о нем не должно быть слишком отдалено по времени от действия. В приговоре констатировалось, что война являлась неотъемлемой частью нацистской политики. «Но доказательства с несомненностью устанавливают существование многих отдельных планов, скорее, чем единого заговора, охватывающего все эти планы», — говорилось в этом документе. И тем не менее вывод приговора звучал однозначно: «Непрекращавшееся планирование, имевшее своей целью агрессивную войну, доказано вне всякого сомнения»[14]. К сожалению, Трибунал отказался поддержать обвинение в наличии общего плана или заговора применительно к военным преступлениям и преступлениям против человечности.

Непростым оказалось и решение вопроса о виновности каждого из подсудимых и определении им наказания. Прежде всего решался вопрос о доказанности обвинений по четырем разделам Обвинительного заключения, затем — вопрос о мере наказания. Принципиальный характер приобрела процедура голосования при определении виновности подсудимых. В предварительном голосовании участвовали и члены Трибунала, и их заместители. Однако при окончательном вынесении приговора в расчет принимались лишь голоса членов МВТ. Никитченко считал, что будет достаточным, если за осуждение проголосуют два члена Трибунала, однако большинство решило, что для этого необходимы голоса трех его членов. Такая процедура позволила оправдать трех подсудимых. Ведь, по мнению французских и советских судей, всех подсудимых на этом процессе следовало признать виновными.

Члены МВТ и их заместители высказались за смертную казнь для Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Кальтенбруннера, Штрейхера, Заукеля, Бормана[15]. Французские судьи, правда, предлагали военных расстреливать, а не вешать. Однако в этом вопросе Суд поддержал позицию И.Т. Никитченко, согласованную с Москвой, о повешении приговоренных к смерти, поскольку расстрел рассматривался как почетная казнь.

За пожизненное заключение, а не смертную казнь для Розенберга, Франка, Фрика, Иодля выступил де Вабр, аналогично в отношении Фрика и Розенберга высказался заместитель Биддла Дж. Паркер .

Особенно сложно решалась судьба Гесса. У судей возникло сомнение в его вменяемости, несмотря на заключение психиатров. Гесс был одним из ведущих нацистских деятелей, он помог Гитлеру разработать его философскую концепцию, был соавтором теории жизненного пространства, одним из разработчиков пресловутых «нюрнбергских законов», третьим после Гитлера и Геринга лицом в нацистской иерархии. Однако, по мнению западных судей, Гесс предпринял миссию мира и провел в заключении в Великобритании большую часть времени в годы второй мировой войны. Для Биддла ключевым был вопрос о том, почему тот предпринял свою миссию в Шотландию. Если Гесс действовал из-за искреннего стремления к миру, то это могло быть, по мнению судьи, рассмотрено как смягчающее вину обстоятельство. Если же он хотел воспрепятствовать поддержке Великобританией России в войне ее с Германией, то он сыграл свою роль в заговоре с целью развязывания агрессии. При первом рассмотрении вопроса все члены Трибунала и их заместители согласились с тем, что Гесс виновен по разделам I и II Обвинительного заключения, советские же судьи настаивали и на его виновности по III и IV разделам. Волчков напомнил, что пресловутые «нюрнбергские законы», в разработке которых принимал активное участие Гесс, делают его виновным в убийстве миллионов евреев. Судья от СССР не мог себе представить, что заместителя Гитлера по НСДАП не признают виновным по разделам III и IV. При вторичном обсуждении вопроса об ответственности Гесса французский судья Р. Фалько высказался за виновность Гесса по всем разделам Обвинительного заключения и пожизненное заключение, де Вабр — только по I и В разделам и 20-летнее заключение, Паркер и Биддл — по I и II разделам и пожизненное заключение, Никитченко и Волчков — по всем четырем разделам и смертную казнь. Лоренс предложил пожизненное заключение, что и решило судьбу бывшего заместителя Гитлера по нацистской партии[16].

Достаточно много времени было уделено вопросу о виновности или невиновности Шахта, Палена и Фриче. Предложение об оправдании Шахта было внесено председателем Суда 6 сентября и вызвало возражение со стороны французских и советских судей. Де Вабр, правда, высказался за вынесение более мягкого приговора для таких лиц, как Шахт и Папен. Он напомнил о роли Шахта в подготовке агрессивной войны, о его тесных связях с Гитлером. Биркетт же считал, что Шахт мог быть осужден лишь по II разделу Обвинительного заключения, но сомневался, что осуществлявшееся им перевооружение Германии было нацелено на ведение агрессивной войны, и склонялся все же к его оправданию. Паркер высказал мнение, что Шахт был против войны и, следовательно, должен быть оправдан. Его осуждение лишь дискредитирует Трибунал, полагал он. Советские судьи считали, что Шахт виновен по 1 и II разделам Обвинительного заключения и должен быть осужден. Поскольку для осуждения требовались голоса трех членов МВТ, а Лоренс и Биддл были против этого, Шахт так же, как и Папен, и Фриче, оказался оправданным[17].

В отношении Папена французы высказывались за его виновность по II разделу, в частности, за его активное участие в подготовке и осуществлении аншлюса. Именно он помог Гитлеру прийти к власти, пользуясь своими связями с Гинденбургом. Папен до конца оставался верен нацистскому режиму, в то время как Шахт принял участие в заговоре против Гитлера. Американцы же вновь высказались за оправдание подсудимого, исполнявшего якобы Лишь свой служебный долг и в Австрии, и в Турции. По их мнению, сам аншлюс был осуществлен мирным путем, и поэтому за него нельзя привлечь к уголовной ответственности. Лоренс согласился с Паркером и Биддлом и, хотя счел, что аншлюс был стратегически связан с агрессивной войной, тем не менее указал, что к моменту его осуществления Папен уже находился в отставке и, следовательно, не несет за него ответственность. Роль посла в Анкаре не может быть основанием для его осуждения, полагал английский судья. Никитченко и Волчков настаивали на признании Папена виновным по всем разделам Обвинительного заключения.

Что касается Фриче, французские и советские судьи считали, что пропаганда имела огромное значение в гитлеровской Германии и Фриче как один из ее руководителей своими действиями подстрекал к совершению массовых злодеяний. Другие же члены МВТ считали, что он был мелкой сошкой и оказался на скамье подсудимых лишь потому, что Геббельса уже не было в живых. К тому же в их странах декларировалась свобода любой пропаганды, и они опасались, что осуждение Фриче будет воспринято там негативно.

Биддл и Паркер выступали за оправдание и Деница, но здесь их не поддержал никто из членов МВТ.

Советские судьи настаивали на повешении большинства подсудимых, но отнюдь не всех, вопреки утверждениям многих зарубежных авторов. Применительно к Деницу, Папену и Фриче предлагалось тюремное заключение сроком на 10 лет, а к Шахту и Функу — пожизненное заключение.

Советские судьи настаивали на казни через 8 дней после вынесения приговора, их коллеги — через месяц. Было принято компромиссное решение: через 15 дней.

К 30 сентября 1946 г. Международный военный трибунал закончил свою работу: исторический приговор был составлен и подписан. В 10 часов утра в забитом до отказа зале Дворца юстиции в полнейшей тишине судьи приступили к оглашению приговора. Он был настолько обширным, что потребовалось два дня, чтобы, сменяя друг друга, члены МВТ и их заместители смогли зачитать его полностью. Присутствовавшие на Суде вслушивались в каждое слово, ведь это было новое слово в международных отношениях, в международном праве. Шаг за шагом проследил Международный военный трибунал кровавый путь нацизма, высветил историю планирования, подготовки и развязывания агрессивных войн против народов Европы, осуществление геноцида против еврейского, славянских и других народов, выявил человеконенавистническую сущность германского фашизма, изобличил преступный характер идеологических и политических установок гитлеризма, показал бездонную нравственную пропасть, в которую низвергает фашизм одурманенную им человеческую личность.

1 октября на последнем, 403-м, заседании председателем Трибунала каждому обвиняемому в отдельности был объявлен приговор. Суд народов приговорил Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Розенберга, Франка, Фрика, Штрейхера, Заукеля, Иодля, Зейсс-Инкварта, Кальтенбруннера и Бормана (последнего заочно) к смертной казни через повешение; Гесса, Редера и Функа — к пожизненному заключению; Шираха и Шпеера — к 20 годам, Нейрата — к 15 годам и Деница — к 10 годам тюремного заключения. Подсудимые Шахт, Папен и Фриче были оправданы и освобождены из-под стражи. Трибунал признал преступными организациями руководящий состав национал-социалистской партии, СС, СД и гестапо. Однако он отказался объявить преступными организациями гитлеровское правительство, верховное командование и генштаб вермахта, а также СА.

Оправдание Шахта, Папена и Фриче, сохранение жизни Гессу, отказ от признания германского правительства, верховного командования и генштаба вермахта преступными организациями побудили И.Т. Никитченко выступить с особым мнением, которое было согласовано заранее с Москвой[18].

Хотя приговор Международного военного трибунала не полностью удовлетворил советское руководство, общие итоги процесса оценивались им достаточно высоко.

«Мы разделяем соображения советского судьи, — писала газета «Правда» ... — Но и при наличии «Особого мнения» советского судьи нельзя не подчеркнуть, что вынесенный в Нюрнберге приговор над гитлеровскими душегубами будет оценен всеми честными людьми во всем мире положительно, ибо он справедливо и заслуженно покарал тягчайших преступников против мира и блага народов. Закончился суд истории».

Приговор Нюрнбергского трибунала был встречен с удовлетворением всеми народами, кровно заинтересованными в сохранении мира и предотвращении войны, в недопущении в будущем геноцида и других массовых преступлений против человечества. Подавляющее большинство немецкого населения, по данным многочисленных опросов общественного мнения, также считало, что суд в Нюрнберге проводился в соответствии с нормами международного права, был законным, а его приговор — справедливым. Факт полного одобрения народом США Нюрнбергского процесса признавали все редакторы газет, комментаторы и политики, независимо от того, как они сами относились к нему. А простые американцы еспи и критиковали Нюрнберг, то лишь за мягкость его приговора[19].

На заседаниях Контрольного Совета, проходивших 9—10 октября в Берлине, ходатайства осужденных или их защитников о помиловании были отклонены, как и ходатайство Редера о замене ему пожизненного заключения расстрелом[20].

В ночь на 16 октября 1946 г. подсудимые, приговоренные Международным военным трибуналом к высшей мере наказания, были повешены в здании, находящемся во дворе нюрнбергской тюрьмы. Приведение приговора в исполнение началось в 1 час 11 минут и закончилось в 2 часа 46 минут. Геринг за два с половиной часа до казни покончил с собой, приняв цианистый калий. При казни присутствовали члены четырехсторонней комиссии, назначенные для этой цели Контрольным Советом, а также по два представителя прессы от каждой из четырех стран-победительниц и один официальный фотограф. От немецкого народа в качестве официально уполномоченных присутствовали министр-президент Баварии д-р Вильгельм Хогнер и главный прокурор г. Нюрнберга д-р Фридрих Лейснер. Им был также предъявлен и труп Геринга. Тепа казненных были перевезены в Мюнхен, там сожжены и прах их рассеяли с самолета где-то в Баварии.

Затем семь долгих месяцев страны-организаторы процесса договаривались, как приводить приговор в исполнение в отношении осужденных к тюремному заключению. Контрольный Совет решил выбрать место заключения в черте Берлина. Из четырнадцати городских тюрем самой изолированной оказалась Шпандау. Ранним утром 18 июля 1947 г. семеро заключенных нюрнбергской тюрьмы, прикованные наручниками к американским военным полицейским, были доставлены на автобусе английских ВВС в сопровождении бронетранспортеров и джипов с солдатами на ближайший аэродром. Через два с половиной часа самолет «Дакота» приземлился в английском секторе Берлина. А вскоре машина с зарешеченными окнами остановилась у мрачного дома №23 по Вильгельмштрассе. Здесь в одиночных камерах тюрьмы Шпандау провели долгие годы Дениц, Нейрат, Редер, Шлеер, Ширах, Функ, а также Гесс, который погиб в 1987 году при загадочных обстоятельствах. После его смерти тюрьму сравняли с землей.

По окончании Суда народов СССР выступил с инициативой проведения еще одного международного процесса — на этот раз над германскими промышленниками. Данную идею поддержала Франция, но США и Великобритания отнеслись к ней сугубо негативно.

7 октября 1946 г. Р. Джексон в докладе президенту США Г. Трумэну констатировал, что «у США нет ни моральных, ни юридических обязательств предпринимать другой процесс такого рода». Особенно его смущала идея процесса над промышленниками. «Особый процесс над промышленниками создаст впечатление, будто они преследуются лишь потому, что они промышленники. Это тем вероятнее, что, преследуя их, мы оказались бы в союзе с советскими коммунистами и французскими левыми», — писал он в докладе президенту.

Госсекретарь США Дж. Бирнс сообщил генералу Р. Тэйлору, на которого была возложена задача организации последующих процессов над главными немецкими военными преступниками, о желательности избежать нового процесса с участием трех других стран. Он писал:

«Соединенные Штаты не могут официально предстать в роли государства, не желающего организации следующего процесса... Но если план реализации второго процесса провалится то ли вследствие несогласия между остальными тремя правительствами, то ли вследствие того, что одно или более из трех правительств не согласится на условия и требования, которые необходимы с точки зрения интересов США, то тем лучше».

В итоге 12 последующих нюрнбергских процессов США провели единолично — с учетом набиравшей тогда обороты «холодной войны». На скамью подсудимых были посажены 176 обвиняемых, действовавших в различных звеньях нацистского государственного аппарата — верховном командовании вермахта, генштабе, министерствах внутренних и иностранных дел, экономики, в карательных органах (гестапо, СС, СД). Три судебных процесса были проведены против руководителей германских монополий, специальные процессы — против нацистских судей, а также убийц в белых халатах.

Несмотря на то, что деятельность Международного военного трибунала ограничилась одним процессом, она внесла огромный вклад в дело мира. Устав МВТ и его приговор стали одной из важнейших вех на пути дальнейшего развития прогрессивных принципов международного права, положили начало формированию «нюрнбергского права», то есть системы правовых норм, которые призваны охранять мир, вести борьбу с агрессией, а в случае, если она развязана, осуществлять защиту жертв войны и привлекать к ответственности виновников агрессии и военных преступников.

Суд народов в Нюрнберге был самым крупным судебным процессом в истории человечества. Он оказал огромное влияние на судьбы людей во всем мире. И депо не только в том, что Международный трибунал осудил гитлеровскую клику и преступные организации фашизма, точно установил масштабы содеянных злодеяний и личное участие в них каждого из подсудимых. Нюрнберг означал конец безнаказанности агрессии. Впервые в истории руководители государства были осуждены как уголовные преступники, виновные в подготовке, развязывании и ведении агрессивной войны. В Нюрнберге восторжествовал принцип:

«Положение в качестве главы государства или руководящего чиновника правительственных ведомств, равно как и то, что они действовали по распоряжению правительства или выполняли преступный приказ, не является основанием к освобождению от ответственности».

Принципы Нюрнберга были подтверждены решениями Генеральной Ассамблеи ООН от 11 декабря 1946 г. и от 27 ноября 1947 г. как общепризнанные нормы международного права. Впоследствии на их основе была выработана Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества 1968 года. Большое значение имело и принятие международным сообществом определения агрессии. Впервые это было сделано в резолюции, одобренной XXIX сессией Генеральной Ассамблеи ООН в 1974 году. И здесь воплотился нюрнбергский принцип, что агрессия и агрессивная война являются международными преступлениями, которые не могут быть оправданы никакими соображениями и доводами.

Нюрнбергская идея ответственности за агрессию и подчинение преступному приказу глубоко проникла в сознание сотен миллионов людей и стала, таким образом, огромной силой. Поэтому можно говорить не только о политической и юридической роли Нюрнбергского процесса, но и о нравственном его значении. Именно поэтому интерес к нему не уменьшается и через полвека после вынесения приговора и казни главных нацистских преступников.

Н.С. Лебедева