Глава 3 Бердавское сидение

Глава 3

Бердавское сидение

Возвращение в Бердаа. История с географией. Райский уголок. Русские воины Х века. Манифест русов. Наглость, тупость, жадность и фанатизм – в одном флаконе. Пять смертей в саду. Выкуп с печатью. Психологический портрет туземцев. Поклеп ибн Мискавейха. Бои, хворь и другие тяжелые вести. Кто и зачем? Секретная миссия воеводы. Не мечите бисер…

Пламя – играют тени

В воздухе пахнет гарью

След городов – лишь пепел.

Велеслав, «Города»

Невзирая на то, что аль Масуди был убежден сам и убеждал читателей, будто на повторение похода 912 года русы никогда не осмелятся, всего лишь через каких-то тридцать с небольшим лет вторжение русов пусть в меньшем масштабе, но повторилось.

Мы возвращаемся в Бердаа, уважаемый читатель, уже не в армянскую Партаву, но в Бердаа мусульманский. Когда-то под его стенами сидели славянские воины хазарского кагана, и вот теперь сюда пришли славянские дружинники славянского государя. Впрочем, позднейший автор Абу-л-Фараджа утверждает, что в дружине, пришедшей к стенам Бердаа, были кроме славян аланы и лезги[32]; будь это действительно так, мы могли бы предположить, что русы шли к Бердаа через Северный Кавказ, а то совершенно непонятно, откуда они взялись в этом райском краю. Одни авторы предполагают, что они шли так же, как в 912-м: Сурожское море – Дон – Волга – Хвалынское море. В таком случае, возникает большой вопрос – а что делал и чем именно размышлял над создавшейся ситуацией каган-бек Иосиф, сын и преемник вероломного Аарона, тот самый, который, помнится, заверял Хасдая ибн Шафрута, что ни на минуту не оставляет в покое грозных русов и не пропускает их в мусульманские земли? Про хазар можно сказать много доброго и теплого – но дураками их назвать сложно. И если русы и впрямь оказались на Волге – неужели они удержались от благодарности хазарам, и хазарским мусульманам в особенности, за гостеприимство, оказанное их предшественникам? Другая версия – о пешем броске через Дагестан к Дербенту (вкупе с аланами и лезгами), захвате флота и походе на кораблях до устья Куры – выглядит убедительней. Вот только б была она подкреплена хоть строчкой источников… а то, что написано в источниках, убеждает лишь в слабом знакомстве их авторов с наукой географией. Вот что пишет об этом ибн Мискавейх, младший современник событий, поведавший нам о них наиболее подробно: «Они (русы. – О.В.) проехали море, которое соприкасается со страной их, пересекли его до большой реки, известной под именем Куры». И что прикажете делать с этим «маршрутом»? Кура, по примеру Волги, впадает, как известно, в Каспийское море. В середине Х века Каспий не «соприкасался» со страной русов ни одним метром берега.

Не вполне ясно также, когда именно был предпринят поход на Бердаа (между тем, как мы увидим, от этого во многом зависит правильное понимание его целей). Ибн Мискавейх и многие историки, средневековые и современные, вслед за ним, называют датой похода 943 год. Абу-л-Фараджа называет 944-й, и это кажется более верным, так как сам ибн Мискавейх говорит, что русы были в Бердаа в год смерти эмира Тузуна, скончавшегося в 945 году, и ни один источник не утверждает, что пребывание русского отряда в Закавказье затянулось далее, чем на год.

А что край был райский – в этом согласны были все, кто там бывал. Вот армянский автор: «Великая река Кура стремительным течением приносит с собой множество огромных и мелких рыб. Она протекает и впадает в Каспийское море. Поля вокруг нее изобилуют хлебом, вином, нефтью, шелком и хлопчатой бумагой; несметно число оливковых деревьев. В горах добывается золото, серебро, медь и желтый ладан. Есть и хищные звери: львы, тигры, барсы, дикие ослы (?) (автор, видимо, слегка увлекся. Дикие ослы не относились к хищникам даже в Х веке. – О. В.) и множество птиц: орлы, соколы и подобные им».

Великий азербайджанский поэт Низамеддин Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф Низами, родившийся и проживший жизнь в окрестностях Бердаа, в городе Гендже, оставил в поэме «Искандер-намэ», написанной, очевидно, по мотивам местных преданий и легенд, следующее восторженное описание своего родного края накануне появления в городе русов:

Так прекрасна Берда, что январь, как и май,

Для пределов ее – расцветающий рай.

Там на взгорьях в июне раздолье для лилий,

Там весну ветерки даже осенью длили,

Там меж рощ благовонных снует ветерок,

Их Кура огибает, как райский поток,

Там земля плодородней долины Эдема,

«Белый сад» переполнен цветами Ирэма,

Там кишащий фазанами дивно красив

Темный строй кипарисов и мускусных ив,

Там земля пеленою зеленой и чистой

Призывает к покою под зеленью мглистой,

Там в богатых лугах и под сенью дубрав —

Круглый год благовонье живительных трав,

Там все птицы краев этих теплых. Ну что же…

Молока хочешь птичьего? Там оно – тоже.

Там дождем золотым нивам зреющим дан

Отблеск золота; блещут они, как шафран.

Кто бродил там с отрадой по благостным травам,

Тот печалей земных не поддастся отравам.

Одним из главных сокровищ окрестностей Бердаа в Х веке были тутовые рощи, в которых выращивали шелковичных червей и коконы. Это было место крупного шелкового производства. Ко времени появления под его стенами русского войска Бердаа был захвачен отрядами дейлемитов под водительством Марзубана ибн Мухаммеда, которого армянский историк-современник называет Саларом. Этот человек был бы находкой для любого автора авантюрно-исторического романа; Роберт Говард бы охотно посвятил его приключениям не одну повесть. Типичный «Конан», Марзубан начал жизнь в горном полудиком племени, стал наемником, командиром наемников и, наконец, правителем. Бердаа, столицу Агвана, Марзубан сделал своей ставкой, а его войска двигались на север – в Ширван и дальше, к Дербенту.

Градоправитель Марзубан послал против пришельцев, высадившихся из ладей на берегу Куры и разбивших лагерь в местечке Мубараки, своего заместителя во главе сборного войска. В нем, как сообщает ибн Мискавейх, было три сотни дейлемитов, примерно такое же количество курдов и каких-то непонятных «бродяг». К небольшому войску присоединились еще и пять тысяч добровольцев – «борцов за веру». Далее ибн Мискавейх делает по-настоящему великолепное замечание – «были они беспечны, не знали силы русов и считали их наравне с армянами и ромеями». Прекрасный отзыв о воинских качествах византийской армии…

Русы выстроились «стеной» – такие «стены» впоследствии хорошо запомнят византийцы во время войны с великим князем Святославом. Аланы и лезги, очевидно, выполняли то же предназначение, что и печенеги с мадьярами в походах князя Святослава, – их легкая конница прикрывала фланги русской «стены». Защитники города, вероятно, действительно сильно недооценили русов – неужели родители не рассказывали им о северной буре 912 года?! Во всяком случае, не прошло и часа, как жители Бердаа дрогнули под натиском закованных в кольчужный доспех светлоусых воинов, а потом и побежали. И хотя бежали они очень быстро, до ворот успели добраться только те, кто был верхом. Остальные полегли под мечами северных пришельцев.

В городе началась паника – никто не подумал даже закрыть ворота, все горожане, у кого было верховое или хотя бы вьючное животное, обратились в повальное бегство. Разгром своего войска и жуткий, нездешний вид завоевателей поражали ужасом, гася в зародыше мысль о сопротивлении.

В отличие от славян VII века русские воины Х были практически все защищены железными кольчугами или пластинчатой броней, головы укрыты сфероконическими шлемами, увенчанными султанами из шерсти или перьев – еловцами. У каждого был меч, с которым рус не расставался и в мирное время; о превосходном впечатлении, которое производили на людей Востока русские клинки, мы уже говорили. Кольчуги славян ибн Русте называл «великолепными», а один из рыцарей императора франков Карла Великого, Рено де Монтабан, как говорится в одноименной средневековой поэме, приобретя «прекрасную кольчугу из Руси», стяжал славу неуязвимого бойца. В остальном русские витязи середины Х века мало отличались от своих славянских сородичей трехвековой давности – те же копья и луки, та же «стена», те же «труднопереносимые» щиты, защищающие не только туловище, но и ноги, те же усы и чубы на обритых головах. По сообщению ибн Мискавейха, пришедшие к стенам Бердаа русы несли с собой дротик, копье, щит и меч. Кроме того, в снаряжение воина-руса входили «оружие, подобное кинжалу», столб для палатки и набор инструментов – пила, топор[33], молоток. Последнее было необходимо как для ремонта и строительства основного транспортного средства русов – деревянных ладей, так и для быстрого возведения укрепленного лагеря. В целом же все это очень походило на снаряжение римских легионеров имперских времен, знаменитых «мулов Цезаря» – «все свое ношу с собой». Доспехи русы начищали до блеска, в летописях и воинских повестях Руси движущееся войско уподобляли ледоходу, а жителям кавказских долин несущаяся на них стена русов казалась, должно быть, горной лавиной.

Краснолицые русы сверали. Они

Так сверкали, как магов[34] сверкают огни! —

восклицает Низами в «Искандер-намэ». Сравнение с пламенем тут тоже не случайно – щиты русов и древки копей, знамена, плащи – все было любимого русами красного цвета. Современник взятия Бердаа, лангобардский епископ и посол в Константинополе Лиутпранд вообще полагал, что «русиями» – красными – северян назвали греки за пристрастие к этому цвету. Иные исследователи даже склонны считать, что упоминание о «краснолицых русах» в стихах Низами говорит о ритуальном раскрашивании лиц; а по-моему, это уже перебор. Вряд ли кто-то из современников не заметил бы столь бросающегося в глаза обычая – разглядел же Лев Диакон чуб на бритой голове Святослава и серьгу в левом ухе князя, а ибн Фадлан – татуировки (стоит ли говорить… да, наверное, все-таки стоит – обычай татуировки был совершенно незнаком скандинавам, а вот моравская княжна Дубравка брала с собой костяные иглы для татуирования даже в дорогу, а в югославской глубинке крестьяне делали себе точь-в-точь такие же наколки, как у русов ибн Фадлана, до начала ХХ века) на руках встреченных им русских купцов. Скорее смуглым южанам краснолицыми казались любые чисто белые люди, да и обгорают на кавказском солнце светловолосые, бледнокожие северяне много быстрее. Военачальник двигался верхом впереди строя.

Изображения же русов Х века в незнакомых восточноевропейской археологии норманнских полукруглых шлемах, с норманнскими боевыми секирами, норманнскими круглыми щитами и при норманнских бородах и гривах до плеч следует понимать как результат зомбированности художников массированной пропагандой норманнизма, плюс желание схалтурить – легче ведь в сто первый раз нарисовать типового викинга, чем копаться в источниках, выясняя, как на самом деле выглядели русы тысячу с лишним лет назад.

Заняв почти опустевший город, русы выслали глашатаев по окрестностям, где прятались разбежавшиеся горожане.

«Нет между нами и вами разногласия в вере! – кричали они. – Мы желаем только власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам (выделено мною. – О. В.), а на вас – хорошо повиноваться нам».

Примечательное заявление. Хотелось бы ошибаться, но, кажется, для многих и многих «демократически избранных правителей» существование каких-то обязанностей перед теми, кем они правят, стало бы ошеломительной новостью. А вот русы это хорошо понимали и тогда, в первой половине Х столетия. Что до «нет разногласия в вере» – это, конечно, не означает, что русы были мусульманами. Все рассказывающие о взятии Бердаа источники единодушно называют северных завоевателей язычниками. Они и были нормальными язычниками и, как таковые, вовсе не собирались принуждать местных жителей отказываться от Аллаха и поклоняться Перуну и Велесу.

Жители, услышав это объявление, вскоре вернулись в город. Вот только русы, боюсь, очень скоро об этом пожалели.

К городу стали подходить отряды из соседних областей – то Марзубан, собравший свое разбежавшееся по укромным ущельям воинство заново, то ширваншах. С чего последний, до этого несколько раз битый неутомимым Марзубаном, вообразил, что сможет отнять крепость Бердаа у его победителей, мне, читатель, решительно непонятно. Русы неизменно выходили им навстречу и неизменно одерживали победы. Жители же города, толпясь на стенах, воплями поддерживали своих единоверцев. И если бы только воплями – оборванное отребье высыпало вслед за русами из городских ворот, швырялось им в спины камнями с воплями «Аллах акбар!». Русы вновь обратились с горожанам с воззванием, напоминавшим, что им следует заниматься своими делами и не встревать во взаимные отношения двух племен-завоевателей – дейлимитов и русов. Знатные и состоятельные люди, которым было что терять, приняли это во внимание, но простонародье и чернь не успокаивались, принимая, по обыкновению, терпимость русов за слабость. Но терпимость предков и впрямь поражает. Читатель, как по-вашему, на какой раз современный командир на месте полководца русов приказал бы солдатам стрелять в толпу и взял бы заложников среди гражданского населения?

Вот и я тоже так думаю, что на первый.

Но даже необыкновенное терпение русов подошло к концу, когда окончательно обнаглевшие от безнаказанности фанатики перешли к убийствам. В одном из садов Бердаа толпа окружила пятерых русов, в числе которых был безусый мальчишка, сын одного из предводителей войска. Мусульмане очень хотели захватить живьем одного из них, но северные воины в плен не сдавались – они дрались до тех пор, пока не падали замертво, причем каждый успевал убить многих мусульман. Оставшийся последним мальчишка – очевидно, старшие товарищи прикрывали его, – поняв, что может попасть в плен, вскарабкался на дерево и закололся там кинжалом. Таковы были обычаи русских витязей, нашедшие отражение в «Истории» Льва Диакона и в русских былинах (богатырь Дунай, Данило Ловчанин). И даже русский боярин Александр Пересвет, в родных брянских лесах которого еще догорали последние погребальные костры язычников, до того, как перо монаха-переписчика обрядило его вместо «злаченых лат» в черную схиму, высказывался так: «Лучше же нам на мечи свои наврещися, нежели от поганых полоненым быти».

После этого глашатаи русов приказали жителям Бердаа убираться из города. Те горожане, у кого были вьючные животные, на которых можно было погрузить семью и имущество, так и поступили, но подавляющее большинство, напрочь позабыв недавний смертный страх перед чужеземцами, не приняло предупреждения всерьез.

И совершенно напрасно. На исходе третьего дня северяне рассыпались по городу, убивая всех, кто сопротивлялся. Убиты были, надо думать, и те, кто был заподозрен в участии в убийствах. Не сопротивлявшихся согнали на рыночную площадь, женщин и детей отправили в крепость, а мужчин – десять тысяч человек – в соборную мечеть Бердаа и приказали выкупать себя.

Даже в этих условиях большинство жителей Бердаа не захотели – ибн Мискавейх подчеркивает, что именно «не захотели», а не «не смогли» – выкупить себя и свои семьи. Более того, некий христианин ибн Самун (Симеон? Симон? Самсон? Сириец? Армянин?), попытавшийся выступить посредником между русами и их пленниками и даже добившийся было усредненной суммы в двадцать дирхемов, за которую пленник мог выкупить себя и семью, получил вместо благодарности за свой смертельный риск на благо сограждан (русы были не слишком хорошо настроены к жителям Бердаа и вряд ли могли отличить христианина ибн Самуна от его мусульманских земляков) возмущенные обвинения от тех, ради кого старался: он, мол, только и мечтает, чтоб уравнять христиан с мусульманами в уплате джизии. Как легко догадаться, ибн Самун плюнул на тупых и неблагодарных фанатиков – и переговоры прекратились. Благоразумные, уплатив выкуп, могли забрать семью и покинуть город. В знак того, что выкуп уплачен, получивший ценности рус выдавал расплатившемуся горожанину печать на глине, защищавшую его от любых претензий со стороны прочих русов.

Кто-то еще считает наших предков дикарями… да судя по рассказу ибн Мискавейха, это были люди ангельского характера, рыцарской доблести и высокого ума. Дикарями тут выглядит кое-кто другой!

Видный ученый, к сожалению, зараженный мифами норманнизма, В.В. Бартольд, недоумевал по поводу поведения русов (которых, естественно, считал норманнами) в Бердаа: «Подробности рассказа показывают, что взятие Бердаа было совершено более стройными силами, чем набеги норманнов на христианские и мусульманские города Европы (здесь и далее выделено мной. – О.В.). В рассказах об этих набегах норманны обыкновенно изображаются беспощадными варварами, истребляющими и сжигающими все на своем пути; едва ли в Европе был случай, чтобы языческие норманны при взятии большого города объявляли жителям, что будут охранять безопасность их жизни и имущества». Что можно ответить почтенному историку? Он совершенно прав. Кроме того, «едва ли в Европе был случай, чтобы языческие норманны» захватывали территорию, в несколько раз превышающую Скандинавию и площадью, и населением, и при этом скромно помалкивали, не давая знать потомкам и современникам о своих небывалых победах и завоеваниях ни сагой, ни висой, ни строчкой. Чтобы языческие норманны собирали дань с завоеванных, да еще определяли ее размер вместо того, чтоб грабить, отнимая все. Чтобы языческие норманны забрасывали своих богов, суровых Асов, и начинали поклоняться местным языческим кумирам. Чтобы языческие норманны через поколение после завоевания перенимали язык, имена и обычаи завоеванных, в том числе столь, со скандинавской точки зрения, позорные, как татуировка или бритье головы и бороды (слово «безбородый» в Скандинавии эпохи викингов было смертельным оскорблением наряду с «навознобородый», а бритая голова – клеймом раба).

Короче говоря, покуда честные историки не отойдут от норманнистского дурмана и не уяснят для себя раз и навсегда то, о чем твердят им русские летописи и предания, византийские хрисовулы и норманнские саги, записки арабских географов и западные хроники, данные языка и археологии – а именно, что варяги и русы никогда не были скандинавами, а были балтийскими славянами, – знакомство с началом русской истории будет для них сплошной цепью таких вот недоумений.

Что до выдававшейся откупившемуся жителю Бердаа печати, то надо напомнить, что печати возили с собой гости и послы русов согласно договору 944 года. Перстни-печатки с различными символами часто находят на Руси в дружинных курганах этого времени. Что, наконец, славянские купцы принесли в Скандинавию слово pitshaft (и, очевидно, понятие, ибо в недрах норманнских курганов перстней-печаток не найдено).

Тех же, кто упорствовал и цеплялся за свои деньги, ждала печальная участь. Русы попросту перебили всех, кто оставался в мечети, а их женщин и детей сделали рабами. Спаслись лишь те, кто в одну из ночей заключения выстучал под полом мечети русло старого арыка, который строители поленились засыпать, разобрали плитки и ушли этим подземным ходом.

Великолепная психологическая черта – своим соседям по заточению эти люди не сказали ничего. Хотя, судя по тому, что сами предпочли улизнуть из обреченной мечети, не могли не догадываться, что ожидает их сограждан.

Интересно – им потом крепко спалось? Не мерещились по ночам подтекающие спелой вишней двери старой мечети, и голоса дедушки Гасана и дяди Ахмеда не окликали из темноты? И ведь они ж еще кому-то об этом рассказывали…

Что до русов – ну да, они поступили жестоко. Но они-то сделали все, чтобы этого не было, сделали много больше, чем кто бы то ни было сделал на их месте. Не так вели себя мусульманские завоеватели в Иране, не так будут вести себя христианские крестоносцы в Святой земле, не так будут вести себя солдаты победивших стран в Японии и Германии в конце Второй мировой.

Тут, правда, ибн Мискавейх мимоходом возводит на наших предков напраслину, и, скорее, без всякого умысла, по незнанию. Он говорит, что, забрав к себе в крепость жен и детей погибших, они «прелюбодействовали с женщинами и отроками». Так вот это – полная ерунда. Такого никогда не было, ни один источник этого не подтверждает. С женщинами-то, естественно, было – тут нравы пращуров были предельно просты, меня в свое время поразила сцена у ибн Фадлана, когда русский купец в Булгаре, занимающийся любовью со своей женщиной, не прерывает этого занятия, когда другой заходит к нему в гости, и продолжает его, так сказать, до победного конца в присутствии гостя. Но вот с «отроками» – чушь. У скандинавов этот порок был известен, хоть и почитался предельно позорным. А у славян даже слова для этого не было! Н.М. Гальковский в главке «Брак» своей работы отмечает, что «в первые века христианства у нас очень мало были распространены противоестественные пороки». Точнее было бы сказать, что они в те поры были известны лишь по завезенным из Византии поучениям и спискам исповедальных вопросов. По работе Гальковского отлично видно, откуда эта мерзость у нас появилась и кто был ее первым носителем. Монахи из богоспасаемой Византии! Первым достоверно известным мужеложцем на Руси оказывается… митрополит русской церкви в XV веке Зосима. Ста годами позже к списку добавляются и служилые мусульмане из царского войска. Но ни один обличитель русского язычества не приписывал ему этой гнусности. Языческая Русь не была раем земным, но была грязь, от которой она была совершенно свободна, и «прелюбодейство с отроками» – в ее числе. Ибн же Мискавейх просто говорит как человек своего народа, культуры и времени. Ему трудно представить, как это можно не насиловать пленных мальчиков, – и он приписывает это русам. Что ж, не он первый судил других по себе, и, увы, не он последний.

Попытки выбить русов из укрепления Бердаа военной силой успеха не имели. Раз за разом мусульманские правители, в первую очередь неугомонный Марзубан, приводили под стены столицы Агвана свое войско. Раз за разом русы выходили в поле – и опрокидывали мусульманские полчища. До штурма так ни разу и не дошло. Особенно примечателен один случай – Марзубан попытался заманить русов в ловушку притворным бегством – и с огромным трудом смог остановить своих удирающих от страшных язычников вояк. Притворное бегство едва не превратилось в настоящее. Только личный пример Марзубана, чуть не в одиночку бросившегося навстречу наступающим русам, предотвратил это. Впрочем, большого успеха засада все равно не имела – Марзубан снова был отбит. Муравьиному упорству этого человека остается лишь поражаться. Русы тем временем… расширили свои владения, захватив город Марагу. Видимо, опыт Бердаа оказался поучительным – русы на сей раз не заявляли о своих намерениях, не пытались договориться с жителями, они приходили и брали, убивая тех, кто сопротивлялся, и щадя остальных. Судя по отсутствию упоминаний о сопротивлении русам в Мараге, такой образ действий оказался для местных жителей гораздо доходчивее и понятней.

К сожалению, непобедимых в бою русов настигла в Мараге новая беда – по сообщениям арабских авторов, они подхватили там какую-то заразную хворь, принявшуюся косить их ряды. Наконец, они вынуждены были уйти из края, предварительно спалив в костре добычу, которую не смогли унести. Русы уходили непобежденными, сохранив добычу, но потери были слишком велики, моровое поветрие не останавливалось, да и с родины доносились тяжкие вести – погиб великий князь Игорь, начиналась смута. У реки их встретили корабельщики и триста дружинников, все это время охранявших корабли. Тоже любопытная деталь – не то трехсот русов хватало для обороны вряд ли так уж укрепленного лагеря и судов от подходивших к Бердаа мусульманских армий, не то этих «борцов за веру» куда как больше «земли сынов пророка, которую топчут грязные ноги неверных», волновала набитая добычей и пленницами крепость Бердаа. Разделив добычу, русы отплыли восвояси, и, как сообщает Абу-л-Фида, благополучно вернулись домой.

Один армянский историк, современник событий, добавляет, что «хворь», поразившая завоевателей, на самом деле была результатом диверсий пленных женщин, травивших воду в захваченных крепостях. Русы, узнав об этом, перерезали пленниц – можно ручаться, что за действия фанатичных «шахидок» поплатились жизнью и те мусульманки, кто ни сном ни духом не ведал об их злодеяниях – и покинули Бердаа.

Честно говоря, уважаемый читатель, в мировой истории не так уж много случаев, когда завоеватель выглядит умнее, добрее и благороднее побежденного, особенно под пером соплеменника и единоверца последнего. И хотя история с бердавским сидением закончилась довольно грустно, но мне все же приятно, что в одном из таких редких случаев завоеватели – мои предки.

И опять тот же вопрос, которым мы уже задавались: кто они, откуда и зачем пришли? Распространенную версию о том, что во главе русов стоял тот самый «Х-л-гв» из кембриджского документа, я, по понятным причинам, отметаю. Персонажи, мягко говоря, художественной литературы историческими деяниями не занимаются. Остается три версии. Первая – какой-то независимый от Игоря крупный вождь. Подручный великого князя киевского, Игоря, временно ушедший в «самостоятельное плавание». И, наконец, один из Игоревых воевод, действовавших по его приказу.

Про первую версию мне просто нечего сказать. Нет данных ни за, ни против. Конечно, могли в Тъмутороканье вырасти мстители за мстителей. Как раз зрелые мужи, по тем меркам даже почти пожилые

А скорее всего – и то и другое.

Вторая же и третья вполне подходят – я бы даже охотно согласился с дореволюционным историком Нечволодовым, что великий князь киевский таким образом решил поквитаться с каспийскими мусульманами за резню 912 года, ведь там были пусть и не его подданные, но все же русы, а значит, их кровь и предательство каган-бека не должны были, не могли остаться неотомщенными. Если бы Бердаа только имела какое-то касательство к этому погрому. Логичнее было б разграбить один из городов Хазарии, уделяя особое внимание мусульманам. Но ведь русы появляются в Бердаа сразу после успешного похода 944 года. В реальности этого похода я убежден – не зря же Константин Рожденный в Пурпуре заклинает сына не допускать союза между «россами» и «пайсенаками»-печенегами. А такой союз против Византийской империи в источниках упоминается дважды – при Святославе, до которого несчастный кесарь не дожил, отравленный этим самым собственным сыном и снохой, которую тот подобрал в грязном портовом кабаке, и при описании второго, удачного похода его отца. Договор с русами в 944 году ромейские послы приезжают заключать в Киев – с чего бы это? Да и сам договор, что бы ни говорили наши «объективные» историки, не очень похож на увенчание полного разгрома великого князя киевского в злосчастном 941 году, когда его ладьи были сожжены «греческим огнем», сам он с остатком дружины едва спасся, а пленным русам рубили головы на ипподроме Константинополя. Разве разбитый наголову великий князь смог бы потребовать, чтобы русов, прибывавших в Константинополь без его грамоты, в цепях отправляли обратно? Да и самые старые характеристики Игоря – «бысть храбор и мудр» (Новгородская I летопись), «Старый[35] Игорь… мужьством же и храбрством крепостии поминаются ныне и словуть» (митрополит Илларион, Похвала кагану Владимиру) – совсем не походят на образ бездари и неудачника, усвоенный нашими историками. Могла ли такая память сохраниться о человеке, за которым числились бы лишь сожженный византийскими огнеметами собственный флот да бесславная гибель от рук взбунтовавшихся по его же глупой жадности данников-древлян[36]? Вопрос, думается мне, читатель, вполне риторический. Итак, после получения откупа от греков великий князь Игорь «повелевает» печенегам воевать Болгарию, сам отправляется домой, а кого-то из своих людей отправляет в недра Закавказья, в далекий город Бердаа.

Напрашивается вопрос – зачем? Проще всего, конечно, просто решить, что какому-то вождю показалось мало дани, и он решил наверстать упущенное в Бердаа. Но… неужели поближе мест не было, в Болгарии той же. Она ж большая, Болгария, и печенегам пограбить хватит, и своей дружине. Или по Крыму пройтись, по примеру князя Бравлина.

Именно так, кстати, и сделал бы вассал великого князя киевского, решившийся, так сказать, подразжиться «левым» заработком. Поэтому странная, почти невероятная терпеливость к жителям далекого края и цепкое старание удержаться в захваченном Бердаа говорят скорее за воеводу (или младшего князя), исполнявшего приказ своего государя. Таким образом, третья версия оказывается наиболее вероятной.

Академик А.П. Новосельцев высказал остроумную догадку по поводу причин нападения русов на Бердаа – Марзубан ибн Мухаммед и его дейлемиты были врагами арабских государств – врагов Византии. Стало быть, атака на них должна была, формально не нарушая договора мира с Восточной Римской империей, помочь ее врагам. Если бы это было действительно так – это могло означать, что русы хорошо выучили премудрости дипломатии и международной политики. Однако меня останавливает от полного согласия с уважаемым академиком все та же мысль: отчего в таком случае было не пройтись по владениям дейлемитов тем же огненным вихрем термоядерной ярости, что обрушили русы на берега Каспия в 912 году? Отчего русы так терпеливо относились к выходкам местного населения и так старались удержаться в захваченных землях?

Честно говоря, читатель, есть у меня догадка, чего ради русы так старались закрепиться в Бердаа и заручиться поддержкой его обитателей.

О чем, по-вашему, читатель, думал русский государь, заключая мир с империей в 944-м? Да о том, полагаю, что, по древнерусской пословице, мир стоит до рати, а рать – до мира. Или, говоря словами римлянина Вегеция, «si vis pacem, para bellum» – хочешь мира, готовься к войне.

А что нужно для новой, более успешной войны с Восточной Римской империей? Чем эта империя сожгла флот великого князя Игоря в 941 году и повергла в глубокую задумчивость его союзников, варяжских князей в 944-м?

В Болгарии многое есть из того, что есть в Бердаа. Золото, серебро. Даже шелк, если покопаться в сундуках бояр и церковных ризницах, отыщется. Вот только одного нету в Болгарии – и нигде, кроме Азербайджана, этого не встретишь. Причем «это» обладает тем качеством, что его не взвалишь на спину и не утащишь зараз – значит, приходится договариваться с местными, чего бы это ни стоило.

Нефть.

Нефть, читатель. Основной компонент «греческого огня». Супероружия православных кесарей. Напалма Средневековья. Единственного оружия, которое смогло одолеть флот Сынов Сокола. Оружия, с которым Русь будет непобедима.

Очень похоже, читатель, что великий князь Игорь не поверил тем заверениям, которыми византийцы обычно угощали «варваров», любопытствующих о природе и происхождении «греческого огня»: «В этом также Бог через ангела просветил и наставил великого первого василевса-христианина, святого Константина». Это из «Об управлении империей», книги, которую другой, Рожденный в Пурпуре, Константин напрасно сочинял для своего беспутного сынка. Далее Константин наставляет своего сына в откровенной лжи варварам – якобы заповедь нипочем и никому не раскрывать секреты «греческого огня» начертана со времен Константина на престоле храма Святой Софии – что, как прекрасно знал кесарь, не могло быть правдой – храм был возведен почти два века спустя после кончины равноапостольного императора, и никаких надписей про «греческий огонь» на его престоле не было. Что до «греческого огня», то его, как сам Константин упоминает в том же трактате, изобрел грек Каллиник из Гелиополя, при еще одном Константине – Константине IV, в седьмом веке. Когда дело касалось интересов империи, ее правители не боялись упоминать всуе ни самые заповедные святыни православной веры, ни ангелов небесных. Православный летописец поддался на эту хитрость, прилежно записав рассказ о «молнии небесной», которую-де имеют у себя в распоряжении хитромудрые греки. Хотя происхождение «греческого огня» было вполне земным и даже подземным. О его составе ученые спорят. Одни говорят, что это была просто нефть высокой степени возгонки, нагретая до необходимой температуры и извергаемая под давлением из сифона, к «носику» которого подносилась зажженная лампадка. Другие исследователи полагают состав «чудо-оружия» Византийской империи более сложным – в него, по их словам, входили, помимо нефти, селитра, сера и канифоль. Селитра – входящая и в состав пороха – делала процесс возгорания смеси чрезвычайно бурным. Загорающаяся при малых температурах сера способствовала воспламенению «коктейля», а канифоль сгущала его, мешая вытекать из сифонов. Получившаяся адская смесь горела даже на воде, залить же ее можно было только уксусом. Страшное действие этого оружия массового поражения – особенно чудовищен его эффект был на море, когда деревянные суда оказывались со всех сторон окружены плывущим по морским волнам озером пламени – воины великого князя Игоря испытали на себе во время похода 941 года, столкнувшись с огненосным флотом Феофана Синкелла. Но основным компонентом «напалма Средневековья» была все же именно нефть.

Любопытно, что Рожденный в Пурпуре книжник мимоходом замечает, что «греческий огонь» «многократно просили у нас». Кто мог просить у «них» это страшное оружие? Историки, комментировавшие эти слова коронованного сочинителя, не сомневаются, что подразумевался тут великий князь Игорь, обращавшийся с такой просьбой во время мирных переговоров 944 года. Вот только не было ли это уловкой, призванной, пользуясь летописным выражением, «переклюкать» высокомерного кесаря, усыпить его бдительность – раз «россы» просят, значит, не знают секрета? А между тем экспедиция русов уже шла к нефтеносным землям Бердаа.

Я уже говорил в книге «Святослав» о том, почему я убежден, что от смерти отца князя-героя пахнет церковным ладаном, про христианский след и роль Ольги. Теперь я убежден: ладан этот цареградской работы, христианский след ведет в Византию. Я догадывался, кто убил Сына Сокола. Теперь я, кажется, знаю, читатель, зачем его убили.

А кто занимался этим ответственнейшим делом? Кому Сын Сокола поручил добыть для Руси ту «небесную молнию» подземного происхождения, которой греки спалили русские ладьи?

Нет, читатель, на этот вопрос вовсе не трудно ответить.

Кто из первых лиц Русской державы отсутствует в договоре 944 года, подробно перечисляющем множество лиц, нигде и никогда больше не появляющихся на страницах летописи? Чьи дружинники в следующем, 945 году затмевали роскошью своих одежд даже великокняжеский двор – а значит, побывали в стране, более щедрой на добычу, чем перепуганный греческий царь – на дары?

Знакомый с летописью читатель уже угадал ответ на эти вопросы.

Свенельд – одна из самых загадочных фигур начальной русской истории. Воевода, служивший трем поколениям великих князей киевских – Игорю, сыну Игоря Сятославу и сыну Святослава Ярополку.

Кстати, есть еще один «довод» в его пользу, но как раз он меня не очень убедил бы – в поэме «Искандер-намэ» уже упоминавшегося нами Низами предводитель, уведший русов из Бердаа на родину, – некто Кентал или Кинтал. Некоторые исследователи (например, В.В. Кожинов) считают, что это имя очень похоже на имя Свенельд. Лично я так не считаю, хотя бы потому, что подлинное имя воеводы трех поколений киевских великих князей все же, пожалуй, Свенельд – греческие источники именуют его Сфангелом и Сфенкелом, а это полностью разрушает и так невеликое созвучие. А во-вторых, последние переводы позволяют читать не «Кинтал» или «Кентал», а «кеназ», то есть, проще говоря, переданное арабскими буквами величание предводителя русов – князь!

Я, кажется, уже жаловался, читатель, на то, какая смертная мука – читать записанные арабами славянские слова?

Но увы – ничего не вышло. Погиб великий князь киевский Игорь, спешно вернулся на Русь Свенельд с дружиной, так и не изготовив «греческого огня»[37]. Осталась разоренная Бердаа.

Но Берда ниспровергнута. Ветра рука

Унесла из нее и парчу, и шелка.

В ней осыпались розы, пылавшие ало,

В ней не стало нарциссов, гранатов не стало.

Устремлясь к ее рощам, войдя в ее дол,

Ты бы только щепу да потоки нашел[38].

Да, это снова Низами. Другой печальный итог – могилы русов, умерших от неведомой заразы. Местные жители после ухода войска язычников восвояси раскопали их могилы и вытащили оттуда мечи, «которые имеют большой спрос и в наши дни, по причине своей остроты и превосходства», пишет умерший в 1030 году ибн Мискавейх, – то есть местные жители пользовались вырытыми из русских курганов клинками еще полвека! Учитывая, какой ужас, и ужас оправданный, вызывали в те века эпидемии, – это выразительная оценка качества русских клинков. Что до качества местных жителей – мы его, кажется, уже определяли. Нет ничего удивительного, что такие персоны полезли в могилы ради выгоды. В конце концов, многие из них сами оказались в могиле просто оттого, что не пожелали расстаться с деньгами, или, того дивнее – оттого, что не пожелали, чтобы ближний (ибн Самун и прочие христиане Бердаа) потратил не больше них.

Что же до уроков истории, извлекаемых из этой эпопеи, – ну что ж, есть категории людей, назовем это так, перед которыми совершенно бесполезно рассыпать бисер благородства. Людей, которые понимают лишь язык силы и жестокости. Поэтому благородство лучше приберечь для тех, кто способен понять и оценить – да хотя бы узнать его, не принимая за слабость или, хуже того, трусость. А с теми категориями людей вести беседы только в доступных им понятиях.

И все-таки, как же жаль, до боли жаль, что у великого князя Игоря и его воеводы Свенельда не получилось! Как могла бы перемениться история, окажись в руках молодой языческой державы Сынов Сокола оружие, которое ромеи выдавали варварам за «небесные молнии», врученные основателю империи чуть ли не Михаилом-архангелом. И какого же государя потеряла Русь в злосчастном 945-м…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.