Глава четвертая

Глава четвертая

Покинув музей, Гедройц бродил по городу. На Мамаевом кургане он решил побывать в последнюю очередь, а пока просто осматривал город, набирался впечатлений. Оказалось, что в Волгограде есть метро, но выглядит оно как трамвай, да и ездит в основном не под землёй, а по улицам. В трамвае Гедройц разговорился с одной волжанкой. Его вообще удивляла особенная, здоровая красота волжских женщин, их стать и душевная бодрость. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь из них. И вот теперь он познакомился с загорелой девушкой лет двадцати по имени Вера. Как выяснилось, она приехала из города неподалёку, чтобы повидаться со своим братом, отбывающим срок в волгоградской тюрьме. История её оказалась весьма печальной.

— Брат мой Илья сидит уже два года, засудили его. Девушка у него была, Лариса. Они поссорились, сильно он её чем-то обидел — спьяну, конечно. Она возьми и заяви на него в милицию. Он, говорит, меня изнасиловал. Всё подстроила. Сделали анализ — да, что-то такое подтверждается. А она ещё с соседкой договорилась, что та вроде как крики слышала, что, мол, насилуют. Судья его откупить предлагал. Да откуда у нас такие деньги? А Лариску ту на другой год и взаправду изнасиловали и убили. Илюша, как прознал про это, надумал побег устроить, чтобы негодяев найти и отомстить за нее. Его, конечно, поймали, срок накинули. Он потом с собой покончить хотел — не дали. Писем вот давно от него не было… Вообще, несчастная какая-то у нас семья. В роду матери все, кого знаю, спились: дядя Петр — он уже умер, двоюродного брата Никиту забили два года тому назад в пьяной драке. Дед Федор Васильевич спился, умер в канаве. Его сын, дядя Коля, уехал в Астрахань, там спился. Был прадед ещё по прозвищу Голова. В припадке белой горячки он отрубил голову грудному внучонку своему. Теперь вот с Ильей эта беда… Всегда в нашей семье всё это пьянство против нас оборачивалось.

Гедройца впечатлила её история, но ещё больше поразила та открытость, доверие, с которым эта девушка рассказывала в трамвае о своих бедах первому встречному. Он подумал про себя: надо запомнить этот сюжет, что-нибудь потом написать. По привычке, уже прощаясь, он спросил Веру, что она думает про курган.

Она же ответила ему неожиданно:

— Не знаю, не до этого мне. Столько своих проблем. Была я на кургане, конечно. Тяжело там всё… Знаешь что, я тебе одну вещь скажу, брат как-то заметил: если там нарвать цветов, то они очень долго не вянут, даже и без воды. Сама не знаю почему. Но это точно — он, когда за Лариской ухаживал, всё время там цветы рвал.

Вера вскоре вышла из трамвая, а Гедройц поехал дальше, в самый центр города, походить по набережной. Возвратившись вечером в гостиницу, Гедройц решил ещё раз взглянуть на свои материалы. Он достал из шкафа портфель, в котором хранил книги, вырезки из газет, фотографии, свои предварительные наброски, набрал шифр на кодовом замке портфеля и попытался его открыть. К ужасу Гедройца, ему это не удалось. Он ещё раз убедился, что шифр секретного замка набран верно, однако замок по-прежнему не открывался.

Гедройц не мог понять, что случилось. Ещё несколько часов назад всё было в порядке, портфель прекрасно открывался. «Неужели кто-то трогал его, пока меня не было?» — подумалось Андрею. Он взял портфель и поспешил к администрации гостиницы. Там выяснилось, что горничная последний раз убиралась в комнате утром, то есть со времени ухода Гедройца из гостиницы никто в его номер не входил.

Вызвали мастера, он вскрыл замок, внимательно изучил его и высказал Гедройцу своё мнение: замок на портфеле был взломан профессионалом, почти нет следов взлома, однако, судя по всему, в замочке был такой механизм, что если при закрытии случайно сместить колёсико кода, то старый шифр сменяется на новый. Потому-то Гедройц, набрав старый номер, и не смог открыть свой портфель.

Взволнованный Гедройц сразу проверил, всё ли на месте. К его радости, материалы были целы, хотя и несколько неряшливо уложены. Гедройц был аккуратен со своими вещами, даже, можно сказать, педантичен. В любом случае и без экспертной оценки мастера было очевидно, что кто-то копался в портфеле Гедройца.

Администратор гостиницы стал уверять, что постарается во всём разобраться, что не надо обращаться в милицию — тем более что ничего не пропало. Гедройц же его даже и не слушал, он заторопился к себе в номер — проверить, не пропали ли другие вещи. Там он понял, что кто-то действительно внимательно исследовал содержимое его багажа и одежды. Однако ничего не было украдено, и, если бы не история с замком, Гедройц, вероятно, вообще ничего бы не заметил.

Он стал размышлять об этом происшествии. Если его хотели просто обворовать, почему не взяли портфель с собой, почему вообще ничего не взяли? Конечно, слишком дорогих вещей в номере не было. Хотя кое-какая одежда, неплохой фотоаппарат, да и тот же кожаный портфель, совсем новый, могли бы послужить злоумышленникам неплохой добычей. Гедройц заключил, что, видимо, воров интересовали только деньги, которых они не нашли, так как свой бумажник он всегда носил с собой.

Гедройц решил поужинать в ресторане неподалёку. Он вышел из холла гостиницы и стал обходить здание по периметру, ибо это был самый короткий путь к ресторану. Однако чудный безветренный вечер преподнёс неожиданный сюрприз — заморосил мелкий дождик. Гедройц подумал, что до соседнего дома он и так добежит. Но потом ему в голову пришла мысль, что дождь может усилиться и что на всякий случай лучше захватить с собой зонт. Гедройц развернулся и пошел обратно.

И буквально через несколько секунд за его спиной раздался оглушающий звон разбивающегося вдребезги стекла. Гедройц вздрогнул, зажмурился, втянул голову в плечи, а когда шум успокоился, обернулся. Примерно в том месте, где он остановился и развернулся, асфальт был усыпан осколками огромного зеркала. Некоторые из этих крошечных стеклянных кинжалов валялись у самых ног Гедройца, его не задело просто чудом. Если бы он не повернул в гостиницу, то удар зеркалом пришёлся либо точно по голове, либо острейшие осколки впились бы в его тело.

Гедройц тупо смотрел на бесконечные отражения своего серого лица в мириадах зеркальных кусочков, а вокруг уже суетились люди, сбежавшиеся на шум и звон. Оправившись от шока, Гедройц испытал радость и облегчение, понимая, что только что избежал страшного несчастного случая. Однако спустя ещё несколько минут Андрею неожиданно вспомнилось предупреждение директора музея о какой-то опасности. Он сопоставил его и с обыском его вещей в номере, и с этим несчастным случаем.

Пожалуй, это могло быть и не случайностью. Странные совпадения: сначала кто-то копается в его вещах, а следом на голову ему летит зеркало. На дорожке, ведущей вдоль гостиницы к ресторану, он был в тот момент один. В том ресторане он уже и завтракал, и обедал, то есть злоумышленники, если следили за ним, могли предположить, что и ужинать он пойдёт туда же. Хотя к такому нападению надо готовиться, надо всё точно рассчитать. Нет, конечно, это маловероятно. И всё-таки Гедройца теперь не оставляло ощущение, что кто-то охотился за ним.

И что делать? Не в милицию же идти — там в лучшем случае поднимут на смех со всеми его подозрениями. Если его хотели убить — то за что? зачем? А зачем вообще убивают? Разволновавшийся Гедройц пытался вспомнить свой небольшой опыт чтения детективных романов. Там обычно деньги, наследство, ревность — вот главные поводы к преступлению. Ничего этого у Гедройца не было. Он небогат, давно уже не женат. Покушавшийся мог быть, конечно, и просто сумасшедший, маньяк. Например, вбил себе в голову, что должен за что-то наказать Гедройца или что он ему чем-то опасен. Чем-то опасен… Хотя так мог подумать не только сумасшедший. Не исключено, что Гедройц совершенно случайно, незаметно для себя, сделал или сказал что-то, что показалось опасным его возможному оппоненту. Но кто же, кто может быть против него сейчас?

А ведь не исключено, что его начали преследовать ещё в Москве, просто он этого не замечал. Хотя, скорее всего, он попал под прицел уже здесь, на Волге. Надо внимательнее вспомнить всех, с кем он более или менее близко общался в последние дни. Нет, не получается, все его собеседники — случайные, несчастные, добродушные люди. Ничем он их не злил, только выслушивал, утешал. Пожалуй, только с директором музея, с Владимиром Ильичом, он говорил о чем-то серьёзном…

Как мог он сразу не вспомнить об этом, ведь предупреждал же его старик о чём-то! Говорил, что нужно быть осторожнее. И про исчезнувшего историка из Германии всё толковал, а Гедройц тогда не обратил внимания. Надо срочно всё рассказать Владимиру Ильичу про случившееся. Андрей немедленно позвонил по домашнему номеру директору музея и описал ситуацию. Тот его внимательно выслушал. Время от времени он осуждающе цокал, однако ничего не говорил, не прерывал. А Гедройц, пересказывая случившиеся с ним события, из страха приукрашивал их, и от этого сам всё больше пугался своего рассказа. Он закончил свой монолог просьбой о помощи, и тогда стал говорить директор, и в его голосе была монотонность и размеренность:

— Андрей, я говорил вам, что вы затеяли не слишком безопасное, понимаешь ли, дело. Я убеждал вас, что будет лучше, если вы оставите свою историческую тему историкам. Я уговаривал вас уехать. Я предупреждал вас, что до истины вы всё равно не доберетесь, но при этом будете многим рисковать. Я приводил вам в пример профессора из Германии, совсем недавно пропавшего здесь, понимаешь ли, без вести. Разве вы забыли мои слова? Я по-прежнему рекомендую вам последовать моему совету и вернуться в Москву. Вы же сами теперь видите, что вам угрожает опасность. Почему вы не послушали меня сразу? — строго спрашивал директор музея.

Гедройц был смущён тем, что вместо сочувствия и защиты его рассказ был встречен обвинениями. Выдержав небольшую паузу, он тихо ответил:

— Видите ли, Владимир Ильич, мне было трудно тогда поверить вам, предположить, что в моем деле есть опасность. Я же всего лишь писатель, при этом пишу о давно прошедших временах. Я могу быть врагом только какому-нибудь историку, чью концепцию я невольно разрушу своими изысканиями и находками…

— Но я рассказал вам уже про того историка, — прервал его директор. — Я рассказал вам про этого немца-историка, это ли вам не пример опасности, которая здесь угрожает излишне любопытным, понимаешь ли.

— Да вы правы, вы правы, — бормотал Гедройц.

Телефонный разговор с директором не слишком утешил Андрея. После событий сегодняшнего дня он пребывал в состоянии немалого возбуждения и всерьез опасался бессонницы. Поэтому он достал из холодильника две бутылки пива с ярко-красной этикеткой и характерным названием «Сталинградское» и немедленно осушил их. Вскоре он погрузился в не крепкий сон.

Ему снилось, что он напряжённо работает — оклеивает золотой бумагой безымянную статую в городском саду. Плохо ложились блестящие квадраты на неровную поверхность мрамора, рвались и осыпались, а мрамор крошился. Наконец он закончил с бумагой, подвёл провода семи прожекторов, сдвинул фонари, нацелил на фигуру, собрал прохожих к темному силуэту и вдруг врубил весь свет сразу. И отражением тысячи солнц сверкнул золотой бог Яхва, и ослепил его, и сошел на землю. И Гедройц проснулся в ярких утренних лучах, пробившихся сквозь неплотно занавешенное окно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.