Глава третья. Алик, строитель коммунизма

Глава третья.

Алик, строитель коммунизма

Молодой гид «Интуриста» Римма Широкова с нетерпением ожидала увидеть американца, заказавшего в Хельсинки индивидуальный тур по очень дорогой программе «делюкс». Такой тур предусматривал отдельного водителя и экскурсовода, а также проживание в лучших гостиницах Москвы. Работы у «Интуриста» в этот год с американцами было много. Только что закончилась первая в истории двусторонних отношений торгово-промышленная выставка США в Москве. Тогда многим это событие запомнилось известными дебатами вице-президента США Ричарда Никсона и Председателя Совета Министров СССР Никиты Хрущева. Идеологический спор происходил на типичной кухне типичного американского дома, смонтированного в Москве, чтобы показать высокий жизненный уровень американцев.

Римма работала на выставке с губернаторами южных штатов США, которые тоже жили по программе «делюкс». Каково же было удивление гида, когда 16 октября вместо солидного бизнесмена она увидела в отеле «Берлин» совсем молодого и достаточно бедно одетого парня (темное короткое пальто и армейские ботинки на толстой подошве). После экскурсии по Москве на интуристовской «вольве» Римма была поражена еще больше: турист совсем не интересовался достопримечательностями, был холоден и напряжен.

На вторую половину дня Римма запланировала хит программы — посещение Кремля. Но молодой турист отказался от экскурсии. Он хотел поговорить. Ли сообщил, что он бывший морской пехотинец из Техаса, много читал Ленина и Сталина. Считает, что советский народ хочет мира, не то что США, постоянно развязывающие агрессивные войны. Он, Освальд, не желает принимать в них участие (у Риммы сложилось впечатление, что Освальду пришлось уже где-то повоевать). Поэтому турист желает остаться в СССР и принять советское гражданство. Римма, опешив, тем не менее прониклась к американцу симпатией (ведь он так хорошо, хотя и несколько поверхностно, рассуждал о Советском Союзе).

Поэтому на свой страх и риск Римма помогла Освальду составить прошение в Президиум Верховного Совета СССР о получении советского гражданства. Начальство инициативу не одобрило, но передало ходатайство Освальда «наверх». Тогда это, прежде всего, означало — в Комитет государственной безопасности СССР. КГБ никакого энтузиазма в отношении Освальда не проявил, хотя тот говорил Римме, что разбирается в военных самолетах и служил оператором РЛС. Во-первых, в то время почти всех американцев, просивших советское гражданство, считали ненормальными (и таковые действительно попадались). Во-вторых, только недавно перед Освальдом советское гражданство просил другой американец, отказавшийся в посольстве США от гражданства американского. Советского гражданства тот так и не получил, и его еле выдворили из страны, так как посольство США тоже не желало иметь с ним ничего общего.

В общем, КГБ высказал рекомендацию, что оставлять Освальда в СССР нецелесообразно. Освальда между тем пригласили в ОВИР, где он произвел самое благоприятное впечатление (вежливый, спокойный, опрятно одетый). Нет, на сумасшедшего парень явно похож не был. Ему посоветовали ждать ответа. Важно отметить, что разговоры с Освальдом велись по-английски, так как русского языка тот почти не знал (сам Освальд признавал, что в то время он едва ли мог объясниться в ресторане).

18 октября Освальду исполнилось 20 лет, и Римма подарила ему роман Достоевского «Идиот». Ли сидел в гостинице и не отходил от телефона, ожидая решения своей судьбы. Оно оказалось совсем не таким, как он ожидал: в последний день действия визы Освальда ему сказали, что ходатайство отклонено и предложили покинуть СССР в этот же вечер. Но после обеда Освальд на свою последнюю экскурсию не вышел. Римма вызвала служащих отеля. Открыв номер запасным ключом, они нашли Ли в ванной без сознания и с вскрытой веной на запястье. «Скорая помощь» доставила самоубийцу в одну из лучших больниц Москвы — Боткинскую, где лечили в том числе дипломатов и иностранцев.

Осмотр врачей показал, что до вены Освальд не добрался. Рана была неглубокая и никакой угрозы для жизни не представляла. Американца поместили в палату для пациентов с возможными душевными отклонениями, но таковых врачи тоже не обнаружили, хотя доктор Тартаковский прямо записал, что Освальд обладает очень крепкой силой воли и вполне способен повторить попытку самоубийства, если ему откажут в просьбе остаться в СССР. Освальда по просьбе «Интуриста» перевели обратно в нормальную палату (как писал Освальд в своем дневнике: «хорошая еда, много воздуха»). Там настроение Ли улучшилось и он пытался со всеми общаться, но было тяжело: русского языка он почти не знал.

Документы КГБ показывают, что вместе с Освальдом в Боткинской больнице лежал некий пожилой бизнесмен-американец. Тот, видимо, лежал не просто так, потому что уже 24 октября в больницу позвонили из посольства США и поинтересовались, когда выпишут Освальда.

Дневник Освальда свидетельствует, что попытка самоубийства была рассчитана именно на сочувствие. Попадание оказалось в десятку. В тот период в советско-американских отношениях назревало что-то вроде оттепели. Хрущев только что вернулся из США, где открыл для себя кукурузу и познакомился с Мэрилин Монро. Скандала со смертью американского молодого туриста в Москве советским властям было абсолютно не нужно. А кто мог дать гарантию, что Освальд не повторит суицида?

28 октября Освальд, которого Римма окрестила Алик (Ли звучало очень уж по-китайски, и Освальд замучился отвечать на вопросы о происхождении столь странного для американца имени), покинул Боткинскую больницу и переселился из «Берлина» в «Метрополь», уже, конечно, не в двухкомнатный «люкс», но в неплохой номер. 29 октября Ли пригласили в ОВИР и, расспросив его о мотивах, побудивших остаться в СССР, разрешили ему ждать решения своей участи в Москве, хотя виза его давно истекла. Это был первый успех, но Освальд решил не ждать, а активно направлять свою судьбу.

31 октября 1959 года Ли заказал такси и прибыл в посольство США, где его проводили к заведующему консульской секцией Снайдеру. Потом Снайдер говорил, что это был якобы первый раз, когда посольство узнало об Освальде. Как мы уже знаем, либо он сказал неправду, либо в посольстве Освальда «вел» кто-то другой.

Снайдер опешил, когда молодой человек четким холодным голосом попросил лишить его гражданства США, бросив на стол свой американский паспорт. Освальд заявил, что решил навсегда остаться в СССР и просит не тратить время на уговоры переменить свое решение. Снайдера поразило, что Освальд прямо сказал о своей готовности передать русским все сведения, которые он получил, находясь на военной службе.

Снайдер был опытным дипломатом и, как утверждают, сотрудником ЦРУ (разведка подтвердила только, что Снайдер работал на ЦРУ в 1949 году). Он стал тянуть время, спросив у Освальда адрес его ближайших родственников в США. Ли явно не хотел впутывать во все мать, однако Снайдер стоял на своем, и адрес в Форт-Уорте пришлось дать. Получив всю необходимую информацию, Снайдер сказал Освальду зайти в другой день. Потом американский дипломат объяснял комиссии Уоррена, что просто дал время молодому человеку одуматься. Запомнилась Снайдеру и странная спонтанная фраза Освальда: «Меня предупреждали, что вы будете меня отговаривать!» Насчет тоже странной угрозы молодого человека передать русским секретную информацию Снайдер подумал, что Освальд сказал эту фразу специально для КГБ, которое наверняка прослушивало все посольство.

Зачем же Освальд ходил в посольство, не поставив об этом в известность советские власти (в КГБ узнали о его спонтанном визите только 5 ноября через Римму Широкову)? Возможно, что после попытки самоубийства он просто хотел дать знать, что остался жив-здоров и выписался из больницы. Вероятно, он специально оставил свой американский паспорт в посольстве, чтобы его не могли изъять советские компетентные органы.

3 ноября Освальд в посольство не пришел (то есть почему-то не стал доводить до конца дело об отказе от американского гражданства), и Снайдер написал депешу в госдепартамент. Он рекомендовал отсрочить решение по гражданству Освальда и выждать развития событий. Стоит отметить, что по американскому законодательству для отказа от гражданства достаточно было заявления под присягой в присутствии консула. Снайдер отметил, что Освальд намерен передать русским военные секреты.

Депеша Снайдера дополнялась отдельным донесением военно-морского атташе о том, что Освальд бывший морской пехотинец и угрожает передать Советам информацию по радарам. Все эти документы попали в ФБР, ЦРУ и военно-морскую разведку, но отнеслись к ним по-разному. Быстрее всего среагировала военно-морская разведка. Явно опасаясь, что Освальд действительно сдаст русским секретную информацию, сводного брата Ли, Джона Пика, который проходил в то время службу в Японии, заставили написать Освальду телеграмму с просьбой поменять свои намерения. Вице-консул Маквикар (заместитель Снайдера, считавший, что шеф излишне грубо разговаривал с Освальдом) лично отвез телеграмму в «Метрополь», но Освальд двери не открыл, хотя уборщица утверждала, что он никуда из номера не выходил.

Прислал телеграмму и Роберт, просивший Ли не делать ошибки. Текст телеграммы сотрудники посольства зачитали Ли по телефону, но он отказался прийти в посольство, чтобы забрать ее. Роберту Освальд все же написал письмо, к котором утверждал, что тот все равно не поймет мотивов, побудивших Ли остаться в СССР. «Я получил твою телеграмму и был рад услышать от тебя весточку. Только одно слово меня неприятно поразило, слово “ошибка”. Я предполагаю, что ты считаешь, что ошибку сделал я. Не тебе говорить мне об этом. Ты не можешь понять причин этого очень серьезного поступка. Я не буду разговаривать по телефону ни с кем из США, так как меня могут записать американцы».

А что же делали в это время американцы? Получив 4 ноября донесение военно-морского атташе о том, что Освальд хочет передать русским информацию по радарам, военно-морская разведка срочно разослала эту депешу в ФБР и ЦРУ. ФБР отреагировало немедленно, поместив отпечатки пальцев Освальда в специальную систему контроля на случай, если кто-то под его именем попытается вернуться в США. Было заведено два стабильных досье на Освальда в Далласе (по месту его постоянного жительства) и в Вашингтоне. Военно-морская разведка между тем уведомила коллег, что каких-либо действий по делу Освальда предпринимать не планирует. На самом деле действия все же предприняты были. Некие люди в штатском допросили сослуживцев Освальда на базе в Эль-Торо. Были изменены все коды в системе контроля за воздушным движением, к которым Освальд в свое время имел доступ.

В ЦРУ же поступили очень и очень странно. Там тоже получили депеши Снайдера и военно-морского атташе, и кто-то даже подчеркнул в них пассаж о радарных секретах. И все! Никакого дела на Освальда не завели (это произошло только в декабре 1960 года!). Когда в 70-е годы тогдашнего директора ЦРУ Хелмса спросили, в чем причина такого странного поведения разведки, тот прямо ответил, что сам удивлен. Сразу же после покушения на Кеннеди ЦРУ пыталось использовать собственное странное поведение для доказательства того, что оно Освальдом никогда не интересовалось. Потом, уже в 70-е годы, агентство обманывало специальный Комитет конгресса по покушениям, что уничтожило свои материалы по Освальду, как не представлявшие интереса для хранения.

На самом деле документы никто не уничтожал. Некоторые из них всплыли уже в 90-е годы. Мало того, обе первые депеши из Москвы по Освальду получили в ЦРУ самый высокий гриф секретности, то есть кроме нескольких человек из руководства их никто не видел. И стабильное досье на их основе никто не завел. Все это свидетельствует только об одном: ЦРУ в 1959 году не хотело, чтобы у дела Освальда появились какие-нибудь осязаемые бумажные следы. А такой подход в свою очередь прямо указывает на особый характер «дела Освальда» для Центрального разведывательного управления.

Кстати, забегая вперед, скажем, что ФБР уничтожило некоторые свои первые досье на Освальда сразу после покушения на Кеннеди. Причин такого странного поведения бюро не раскрыло до сих пор.

У самого Освальда между тем настроение было хорошее. Он показал бюрократам в посольстве «кузькину мать», а его друзья из «Интуриста» подарили ему хорошую шапку (в Москве становилось по-зимнему холодно). Освальд почти никуда не выходил, ожидая срочного телефонного звонка, но один раз добрел до «Детского мира» и купил себе мороженое. 3 ноября он написал в посольство США письмо, в котором выражал решительный протест против того, что консул не лишил его гражданства США. Освальд угрожал, что как только получит советское гражданство, то попросит правительство СССР заняться его защитой. Снайдер ответил, что по-прежнему настаивает на личном появлении Освальда в посольстве.

Американское посольство между тем попыталось достать Освальда через прессу. Сразу же после разговора с Освальдом Снайдер «натравил» на него американских журналистов, но Освальд от интервью отказывался. 13 ноября 1959 года в его номер постучал шеф московского бюро информационного американского агентства ЮПИ Коренгольд, получивший «наводку» от Снайдера. Но Освальд, узнав, что здесь замешано посольство, давать интервью отказался. А Снайдер как раз рассчитывал на то, что опытный журналист разговорит Освальда и убедит его еще раз хорошенько подумать. Коренгольд решил испробовать на Освальде чары своей симпатичной сотрудницы Элин Мосби, и той действительно в тот же день удалось договориться об интервью. Элин вела в Москве вольный образ жизни, и один раз сотрудники консульского отдела посольства США даже забирали ее из вытрезвителя.

Проговорив с Освальдом два часа, Мосби осталась недовольна. Молодой человек не обратил на нее как на женщину никакого внимания, а она рассчитывала быть приглашенной на ужин. Освальд долго и языком газеты «Правда» пересказывал журналистке свои политические взгляды. Он смешался только тогда, когда речь зашла о его матери. Было видно, что он жалел Маргариту и не хотел впутывать ее в свою историю. У Мосби создалось впечатление, что Освальд повторял заученные фразы, какого-то искреннего энтузиазма в отношении коммунизма она не почувствовала. Тем не менее материал об Освальде пошел на ленту ЮПИ, и на следующий день о «побеге» Освальда узнала вся Америка (собственно, ЮПИ дало первый краткий материал со слов посольства еще 31 октября, и ФБР использовало его для начала «разработки» родных Освальда в США).

Через два дня к Освальду на прием запросилась еще одна довольно странная журналистка. Присцилла Джонсон ранее работала в офисе сенатора Джона Кеннеди и пыталась устроиться на работу в ЦРУ как специалист по СССР (Джонсон знала русский язык). Посольство считало ее своим человеком (так как она одно время работала там переводчиком), настолько своим, что после нескольких командировок в Москву в качестве журналистки в советской визе ей было отказано. Но во время визита в США Хрущеву пожаловались, и он с барского плеча дал «добро». Джонсон прилетела в Москву 16 ноября, ее знакомый Маквикар предложил ей немедленно сходить к Освальду, чтобы уговорить его вернуться в Америку.

Освальд на интервью сразу согласился, они проговорили в номере Джонсон (она жила в том же отеле) до двух часов ночи. На этот раз Освальд держался более уверенно, так как ему только что сообщили представители ОВИР, что он пока может оставаться в СССР. Он, Оствальд, пошел на контакт с прессой только потому, что американское посольство сообщило всему миру о его «побеге» и он чувствует себя вправе дать свою версию событий. Освальд сказал также, что его опыт оператора РЛС делает его для русских более интересным. Интересно, что Освальд подчеркивал отсутствие каких-либо своих контактов с компартией США («это спящая организация»): «Я никогда в жизни еще не видел ни одного коммуниста».

Взял интервью у Освальда и корреспондент Московского радио Лев Сетяев, кстати, женатый на американке, которая осталась в СССР еще в 30-е годы. Сетяев обычно расспрашивал для радио американских туристов и бизнесменов об их впечатлениях о Москве. Об Освальде ему рассказали в «Метрополе», и Сетяев просто остолбенел, когда молодой американский парень с порога заявил ему, что является коммунистом. Интервью никуда не пошло, так как там была одна политика, а о достопримечательностях Освальд говорить не хотел. Ли просил корреспондента помочь ему в переписке с Верховным Советом, но тот отказался, оставив, правда, на всякий случай свой рабочий телефон.

Между тем делом Освальда занимался отнюдь не Верховный Совет. Начальник Первого главного управления (ПГУ) КГБ СССР (разведка) Сахаровский доложил председателю КГБ Шелепину, что Освальд оперативного интереса не представляет. Проведенные с ним беседы (сотрудники КГБ выступали как служащие ОВИР) показали, что его военные знания не выходят за пределы учебников. КГБ не заинтересовался громогласными заявлениями Освальда о том, что он владеет важными секретами.

Поэтому 27 ноября 1959 года главы КГБ и МИД Шелепин и Громыко обратились с докладной запиской по делу «студента выпускного курса электротехнического училища Ли Гарвей Освальда» в ЦК КПСС. Там кратко излагалась суть дела, причем упоминалось, что Освальд заявил об отказе от американского гражданства 31 октября. Говорилось в записке и о попытке самоубийства. Учитывая аналогичные случаи, когда через некоторое время американцы выражали желание вернуться в США, а также то, что Освальд «недостаточно изучен», МИД и КГБ предлагали гражданства СССР пока не давать, но разрешить Освальду остаться в Советском Союзе на год, обеспечив работой и жильем. ЦК КПСС с предложением согласился, и участь Освальда была решена. В поддержку просьбы молодого американца высказался влиятельный член Президиума ЦК КПСС Анастас Микоян.

Странная фраза о том, что Освальд является «студентом электротехнического училища», возможно, решила судьбу будущего президента США Джона Кеннеди. Вероятно, сам Освальд решил немного прихвастнуть, чтобы не говорить, что у него вообще нет нормальной специальности. А возможно, такую «легенду» ему подсказали перед отъездом в СССР, чтобы русские устроили его на работу именно в этой сфере. Так и произошло. А недовольство этой работой послужило одним из главных факторов, побудивших Ли Харви Освальда вернуться в США. Ведь Освальд работать не желал вообще, он хотел учиться в институте, причем на гуманитарном факультете.

В целом можно сделать вывод, что советские власти обошлись с Освальдом очень гуманно, дав ему шанс осмотреться и уже потом определиться с гражданством и постоянным местом жительства. В СССР ему для проживания подобрали наиболее похожие по климату на Европу западные районы. Рассматривался вопрос о поселении Освальда где-нибудь в Прибалтике, но в конце концов остановились на Минске, красивом чистом городе, практически заново отстроенном после войны.

У КГБ не было в отношении Освальда никаких подозрений, но, как и полагается, с целью его изучения Второе главное управление КГБ (контрразведка) 21 декабря 1959 года завело на Освальда дело. Сам Освальд между тем безвылазно сидел в своем номере, попросив приносить ему туда даже пищу. Деньги его подходили к концу, хотя за отель он не платил (30 рублей в сутки). Римма Широкова из «Интуриста» сказала в «Метрополе», что он ждет денежный перевод из Америки. Это было правдой. Маргарита Освальд прислала сыну чек на небольшую сумму в 20 долларов (примерно 200 рублей по официальному курсу). Но в СССР чек был бесполезен, и Освальд попросил мать переслать ему по почте наличные.

26 ноября Освальд написал брату Роберту резкое письмо. В нем он предлагал брату вспомнить собственную судьбу (например, как его уволили с работы без объяснения причин). Вспоминал он и чудом не состоявшуюся войну в Индонезии. «Я хочу, чтобы ты понял: то, что я говорю сейчас, я говорю не легкомысленно или по незнанию. Я ведь, как ты знаешь, служил в армии и знаю, что такое война… В случае войны я убью любого американца, который наденет военную форму для защиты американского правительства, — любого американца». Это письмо также попало в ЦРУ, в управление контрразведки. Но и после этого ЦРУ не посчитало нужным завести на Освальда какое-либо дело.

В конце декабря Освальда вызвали в ОВИР и сообщили, что решено поселить его в Минске. Освальд явно рассчитывал на Москву и спросил: «А где это, в Сибири?». Ли был очень расстроен и даже расплакался. Но в целом он успокоился, когда его гиды из «Интуриста» заверили, что город очень хороший. Новый 1960 год Ли встречал в отеле в компании сотрудницы «Интуриста» Розы Агафоновой, которая подарила ему куклу Буратино.

Получив огромную по советским меркам субсидию Красного Креста в 5000 рублей (почти половина, правда, ушла на оплату отеля), Освальд отбыл в Минск без всякого сопровождения на поезде 7 января 1960 года. На вокзале его встретили две представительницы Красного Креста, которые отвезли Освальда в лучшую гостиницу города — «Минск». Естественно, с самого начала американца «вел» белорусский КГБ. Инструкции из Москвы предписывали осуществлять только наружное наблюдение. Прямой контакт сотрудников КГБ с Освальдом не разрешался, ни о какой вербовке речь не шла вообще. Американца следовало внимательно изучать, но так, чтобы это не мешало его повседневной жизни.

Освальд между тем впервые в жизни чувствовал себя «большим человеком». На следующий день после приезда его принял председатель Минского горисполкома и пообещал отдельную квартиру со всеми удобствами да еще и бесплатно! Он заранее извинился перед Освальдом за поведение отдельных «некультурных» людей, позволяющих себе недостойное поведение в отношении иностранцев.

9 января служба наружного наблюдения КГБ зафиксировала разговор Освальда в гостинице с переводчицей «Интуриста». Затем в районе обеда американец отправился изучать город. Зашел в мясной магазин, потом посмотрел фотовыставку, побывал в продовольственном и книжном магазинах, а также в ресторане. Уже через 45 минут Освальд вернулся в отель и больше никуда не выходил. Изучал магазины Освальд и на следующий день (он записал в своем дневнике первые впечатления от Минска: «очень красиво»).

13 января Ли Харви Освальда устроили на работу слесарем-регулировщиком первого разряда на Минском радиозаводе «Горизонт». Почти сразу же Освальд познакомился с инженером Зигером, белорусским евреем, приехавшим с семьей из Аргентины в 1955 году. Зигер говорил по-английски и, как мы увидим, ему предстояло сыграть в судьбе Освальда немаловажную роль. Освальд получал на заводе 700 («старых») рублей в месяц и еще столько же ему доплачивал Красный Крест. По советским меркам это была большая сумма, и Освальд мог жить в свое удовольствие, что он и делал. В своем дневнике Ли писал, что почти каждый день ходит с приглянувшейся ему сотрудницей «Интуриста» в кино или оперный театр: «Я живу на широкую ногу!»

Завод «Горизонт» вовсе не был секретным, как утверждали потом некоторые американские исследователи. Это был огромный комплекс зданий, где работало более 5000 человек. Освальду сначала работа регулировщика нравилась, так как была несложной. Сотрудники встретили его очень радушно. Посыпались расспросы о жизни в Америке, и Освальд явно наслаждался, что впервые в жизни оказался в центре положительного внимания. Здесь никто кроликом его не дразнил и в душ одетым не запихивал. Освальду даже предложили выступить с рассказом об Америке на митинге, но он вежливо отказался.

Языка русского, что бы там позднее не писали, Освальд первое время почти не знал. Для занятий с ним в виде партийного поручения отрядили проходившего практику на заводе молодого инженера Станислава Шушкевича, который печально прославился потом участием в беловежском сговоре. Освальд дисциплинированно приходил на уроки, но толку от них было немного, так как сам Шушкевич английским владел пассивно (то есть мог только читать).

Освальд работал в небольшом экспериментальном цехе, где собирали пробные партии телевизоров перед запуском в серию. Многие коллеги в один голос заявляют, что особого желания трудиться у Ли никогда не было. Вел он себя довольно самоуверенно, не проявлял готовности приспосабливаться к советскому образу жизни даже в мелочах. Так, например, курить в специально отведенной комнате он не хотел и предпочитал делать это прямо на рабочем месте, положив ноги на стол. Когда сотрудники помогали Ли переезжать в отдельную квартиру, тот возмущался скудостью ее обстановки (кровать, тумбочка шкаф, стол и табуретка). Рабочие в свою очередь были возмущены разборчивостью американца: они об отдельной квартире в его возрасте могли только мечтать.

А квартира эта, пусть и однокомнатная, располагалась практически в центре города в хорошем доме с прекрасным видом на реку Свислочь, на улице с характерным названием Коммунистическая. Мебель, пусть и нехитрую, Освальду купил завод. Кухня была небольшой, жилая комната тоже (15 квадратных метров). Зато с середины марта 1960 года Освальд мог позволить себе вести богатую личную жизнь.

Американец был фигурой для минских девушек весьма приметной. И рядом с домом, и на заводе ему часто кричали вслед: «Алик! Алик!». Алику такое внимание, естественно, льстило, но он никак не мог привыкнуть к тому, что за русскими девушками надо долго ухаживать. Они были отнюдь не такими легкодоступными, как японские. Алик же после знакомства часто приглашал прямо к себе домой («послушать музыку»), а потом лез целоваться. Отказы переносил плохо. Одной знакомой даже сказал в сердцах: «Дура! Счастья своего не понимаешь!»

В апреле 1960 года Алик стал ухаживать за девушкой со своего завода Эллой Герман. Элла не поступила в институт (срезалась на белорусском языке) и работала на заводе, чтобы скоротать время до новой попытки. Освальду она понравилась из-за лилейно-белой кожи и изящества форм (Ли не любил крупных девушек). Единственным недостатком Эллы, как отметил Освальд в своем дневнике, было то, что в свои 24 года она еще была девственницей.

Элла вспоминала потом, что Алик очень нервничал, когда 1 мая 1960 года советской ракетой был сбит хваленый У-2, а летчик Фрэнсис Гарри Пауэрс попал в плен. Освальд волновался, не скажутся ли эти события плохо на нем как на американце. Еще Алик рассказывал о том, что в Америку ему возвращаться уже нельзя, так как его там убьют. И вообще, когда он жил в Москве до приезда в Минск, то его соотечественники за ним там охотились. Элле казалось, что парень приукрашивает факты, чтобы заинтересовать ее, тем более что в повседневной жизни Алик был трусоват. Однажды, когда они с Эллой прогуливались, им навстречу попалась заплаканная женщина, у которой только что вырвали сумку. Элла ожидала, что Алик бросится вдогонку за преступником, но тот даже предложил пойти другой дорогой, чтобы не попасть на ту же улицу. Естественно, можно предположить, что Освальд боялся провокаций.

1 мая 1960 года, посетив парад, Освальд, пошел на вечеринку в семью Зигеров. У дона Алехандро, как называл себя иммигрант, было две дочери, но одна из них была с точки зрения Освальда страшненькой, а вторая — слишком старой (26 лет). Зигер прямо посоветовал Ли возвращаться в Америку. Освальд стал задумываться, так как Зигер имел на него большое влияние («он видел мир»). Затем, когда летом Зигеры брали Освальда на загородные прогулки на своем «москвиче», подобные разговоры продолжались.

Но Освальд, плохо переносивший русские морозы, весной и летом об отъезде думать не собирался. У него появились друзья. В основном из круга так называемых «стиляг», обожавших все иностранное. Самым близким приятелем стал Павел Головачев, немного говоривший по-английски. Головачев был сыном генерала ВВС и жил тоже в отдельной квартире. Он занимался «фарцовкой» и за это вылетел из комсомола. На завод его отдали «перевоспитываться». Паша был человек компанейский, он обеспечивал Освальда девушками не столь строгих правил.

Сразу же после знакомства к Головачеву подошел сотрудник КГБ и предупредил его, чтобы тот не оказывал на американца дурного влияния. Вообще, белорусские чекисты были Освальду чем-то вроде незримой няньки. Однажды, когда Освальд чуть не подрался с работником на заводе, работника этого по наводке КГБ «пропесочили» на собрании и заставили извиниться, хотя виноват был Алик. Освальд не пил, и, когда его напоили друзья в ресторане, их тоже проработали по полной программе. Ли такое внимание к собственной персоне, естественно, льстило. Поэтому он стал вести себя более самоуверенно. Один раз, когда на заводе один из коллег включил радио (а Освальд в это время занимался английским с Эллой Герман), Ли назвал его при всех «русской свиньей».

Другим близким другом Освальда был Эрнст Титовец (или Эрих, как он называл тогда себя в честь суперпопулярного в те годы писателя Эриха Марии Ремарка), студент-медик, хорошо говоривший по-английски. Головачев, Титовец и девушки были неизменными участниками всякого рода вечеринок дома у Освальда или в популярном кафе рядом с оперным театром. Донжуан Освальд, несмотря на хороший доход, был отменным скупердяем. Наружное наблюдение КГБ отметило, что Освальд быстро научился ездить на троллейбусе без билета. Встречаясь с девушками, Освальд не водил их в ресторан, а ел там сам, когда свидание заканчивалось.

К разговорам на политические темы Освальд подходил очень осторожно, и первое время всячески расхваливал жизнь в СССР. Один раз, когда обсуждалась статья в «Правде» о выступлении президента США Эйзенхауэра, Ли выступил с критикой американского президента. Неправда, говорил он, что СССР, по мнению Эйзенхауэра, отстал от Америки по техническому развитию. Запомнился еще и странный взгляд Освальда на роль личности в истории. В Советском Союзе в то время был пик критики культа личности Сталина. А Освальд подчеркивал важность героя в истории и говорил, что метод иногда важнее результата.

По оценкам КГБ, Освальд особо не желал учиться и вообще не занимался развитием своих марксистских взглядов. Он по-прежнему говорил дежурными лозунгами, и КГБ сделал вывод, что Освальда нельзя использовать и в пропагандистских целях, так как эффект мог бы оказаться обратным. Наблюдение выявило, что Ли Харви Освальд вряд ли являлся шпионом. Сотрудники КГБ даже обижались: за кого их держит ЦРУ, если присылает в качестве шпионов такой «мусор». Ли целыми днями ходил по магазинам и кафе, а вечера проводил в кино, театре или на вечеринках. Было решено ослабить режим наблюдения за американцем.

Начиная с лета 1960 года в разговорах Освальда явно под влиянием Зигеров стали проскальзывать ностальгические нотки. Как-то Ли сказал, что хочет вернуться в Америку, чтобы написать книгу о своих похождениях в СССР (кстати, когда Освальд намеревался «поступать» в швейцарский коллеж, он указывал в анкете, что хочет писать короткие рассказы о современной американской жизни).

В августе 1960 года «Налим» (такую кличку имел Освальд в КГБ; позднее он стал «Лихим») вступил в заводское общество охотников и приобрел охотничье ружье. Интерес КГБ к американцу снова несколько вырос, так как охота обычно используется как прикрытие для посещения всяких закрытых для иностранцев мест. Но Освальд охотился только вместе с заводчанами. Никуда от группы не отходил. Стрелял он плохо, и охотники даже шутили, что вместо зайца он может подстрелить их самих. К охоте Освальд быстро охладел и потом продал ружье за 18 рублей. Теперь его больше тянуло к рыбалке.

Октябрь — ноябрь 1960 года прошел в первых любовных победах над девушками, с которыми Освальда знакомили его новые друзья. Но вот Элла не сдавалась. Освальд пробовал разные подходы. Один раз он с гордостью сообщил, что знает точно — Элла еврейка, но это не помешает ему жениться на ней. Результата не было, и Освальд зашел с другого фланга. Скоро истекает год его пребывания в СССР и ему предстоит ответить на вопрос: желает ли он по-прежнему получить советское гражданство. А это-де полностью зависит только от Эллы. Если она выйдет за него замуж, то он станет советским гражданином и навсегда останется в СССР. А то можно переселиться, например, в какую-нибудь европейскую страну, скажем Чехословакию.

Но Элла оставалась неприступной, хотя и не лишала Освальда надежды. А тот в разговоре с коллегами по работе шутил, что проведет свой первый отпуск (он предстоял в декабре) в Америке.

А на родине бывшего морского пехотинца не забывали. После первого всплеска активности в ноябре 1959 года американские спецслужбы успокоились. Посольство США в Москве сообщало, что контакт с Освальдом прервался. Но и инициативно искать его никто не собирался. Случайно новый всплеск интереса вызвала Маргарита Освальд. Как и просил сын, она выслала ему почтовый перевод в Москву на 25 долларов. ФБР отслеживало все почтовые отправления в СССР, а имя Освальд было с осени 1959 года в специальном контрольном списке (кстати, нелегальным вскрытием почты занималось и ЦРУ, хотя закон строжайше запрещал этому ведомству шпионить внутри США).

27 апреля 1960 года специальный агент далласского офиса ФБР Файн посетил Роберта Освальда и подробно расспрашивал его о Ли. 28 апреля Файн поговорил с Маргаритой Освальд. Оба ничего не знали о судьбе Ли, но Маргарита упомянула, что сын хотел учиться в Швейцарии (она получила письмо из коллежа: там по-прежнему ждали американского студента) и взял с собой свидетельство о рождении. Результаты бесед Файна были доложены лично директору ФБР Гуверу. Тот опасался, что свидетельством о рождении Освальда может воспользоваться «двойник», тем более что агент ФБР во Франции сообщил, что в швейцарском коллеже Ли Харви Освальд так и не появлялся.

ФБР запросило госдепартамент, но там об Освальде тоже ничего не знали. Госдеп пообещал, что предпримет специальные меры, чтобы никто не смог получить по свидетельству о рождении Освальда американский паспорт в любом посольстве или консульстве США за границей. Интересно, что посольство США в Москве предложило государственному департаменту, чтобы мать Освальда написала письмо сыну, а посольство передало бы его в МИД СССР и тем самым выяснило бы адрес перебежчика. Однако госдеп запретил посольству предпринимать какие-либо меры по поиску Освальда, и Маргарита так ничего и не узнала о предложении посольства.

Между тем ожило командование Корпуса морской пехоты США: оно прислало Ли Харви Освальду на адрес Маргариты требование бывшему морпеху явиться для решения вопроса об изменении формулировки его увольнения. Мать пыталась отсрочить решение вопроса, но корпус 13 сентября 1960 года постановил уволить Ли Харви Освальда из активного резерва с формулировкой «нежелательное увольнение». В качестве обоснования такого решения указывалось на желание Освальда получить советское гражданство. В США того времени это был «волчий билет»: с такой формулировкой Освальду было бы очень трудно найти в Америке достойную работу.

Маргарита тем временем обратилась к своему конгрессмену и в ФБР с требованием разыскать сына. А между тем 9 декабря 1960 года ЦРУ наконец решило завести на Освальда дело — № 201. По номенклатуре агентства такие дела заводились на всех, кто представлял для ЦРУ какой-либо оперативный интерес. Как уже отмечалось выше, разведка так толком и не объяснила, почему припозднилась с этим шагом ровно на год. Официальная версия такова: ЦРУ получило записку госдепа со списком известных американскому внешнеполитическому ведомству перебежчиков — граждан США. В записке содержалась просьба дополнить список и высказать свои комментарии. В ЦРУ якобы решили завести дела на всех упомянутых в списке госдепа лиц. В том числе и на Ли Харви Освальда.

Есть, правда, и другая версия событий. Бывший сотрудник ЦРУ сообщил, что дело завели, когда стало известно о намерениях Освальда вернуться в США. Но первое письмо от Освальда Посольство США в Москве получило только в феврале 1961 года. Хотя в этом письме Освальд возмущался тем, что нет ответа на его письмо, которое он послал в декабре. Письмо это действительно существовало и было перехвачено КГБ. Откуда же о нем могло узнать ЦРУ? Был ли у агентства какой-то канал связи или наблюдения за Освальдом? С заграницей в Минске переписывались Зигеры. Были у Освальда там знакомые и из числа кубинских студентов. Причем, по крайней мере, некоторые из этих студентов плохо отзывались о жизни в СССР и говорили, что если Кастро хочет создать на Кубе такое же общество, то такой революции кубинскому народу не нужно.

КГБ перехватил письмо Освальда потому, что хотел проверить, что скажет «марксист», когда придет время решать вопрос о продлении его вида на жительство в СССР (истекал 4 января 1961 года). Освальд же хотел получить от американских властей ответ, может ли он вернуться в США, чтобы знать, какой выбор у него будет 4 января.

Маргарита Освальд, не добившись никакого ответа, купила билет на поезд до Вашингтона и 26 января 1961 года приехала в столицу США. Вот уже почти неделю Америкой правил первый президент, рожденный в XX веке, — Джон Фицджералд Кеннеди. Маргарита обратилась в приемную, попросив о личной встрече, но ее переадресовали в госдеп. Там она хотела поговорить с госсекретарем Дином Раском. Тот тоже был занят, но с Маргаритой встретились три сотрудника отдела, занимавшегося советско-американскими отношениями, а также консульской и паспортной служб. 1 февраля 1961 года по просьбе Маргариты Освальд госдеп направил в посольство в Москве стандартный запрос: посольству поручалось выяснить судьбу Ли Харви Освальда в советском МИДе.

А Освальд в Минске между тем готовился к решительному объяснению с Эллой Герман. 31 декабря 1960 года он пришел к ней домой с коробкой шоколадных конфет, и девушка пригласила его встречать Новый год вместе с ее семьей. Освальд очень обрадовался, пожаловавшись на одиночество. Праздник удался, и Ли против своего обыкновения изрядно подвыпил. 2 января он пригласил Эллу в кино и после фильма официально попросил ее стать его женой. Элла отказалась, сказав, что не любит Ли. К тому же он американец, а мама еще хорошо помнит те времена, когда за связь с иностранцем могли посадить в тюрьму.

Мужское достоинство Освальда, судя по его дневнику, было оскорблено. Он понял, что Элла никогда серьезно не относилась к нему, а позволяла ему ухаживать за собой, чтобы вызвать зависть у подруг. Провал на личном фронте и побудил Ли окончательно сделать выбор в пользу возвращения в США. Конечно, к тому времени под влиянием Зигера и личных наблюдений Освальд открыл для себя неприятные ему стороны советской действительности (обязательные собрания, разница в материальном положении между партийными работниками и простыми рабочими, отсутствие баров и боулинга и так далее). Страшно не нравилась Ли и суровая русская зима. Появились записи в дневнике, что работа «скучная», а деньги девать некуда.

А ведь еще недавно Ли купил себе шляпу и ботинки и с гордостью сказал знакомой, что любит все русское и не хочет ничем даже внешне отличаться от советских людей. На самом деле, похоже, Освальд из-за особенностей своих детства и юности просто не мог усидеть долго на одном месте. Родного дома у него не было, и как-то раз он даже сказал, что ему все равно где жить, так как он человек одинокий.

В начале 1961 года Освальд стал уже открыто критиковать советский образ жизни. Он говорил, что не уверен в преимуществах социализма перед капитализмом. Трудно, дескать, судить объективно, так как на мнение любого человека накладывает свой отпечаток его происхождение и воспитание. В советской системе ему не нравилось то, что гражданам запрещалось свободно выезжать из страны. В Америке его возмущала расовая сегрегация.

На заводе в начале 1961 года тоже отмечали, что Освальд относится к работе спустя рукава и заинтересован только в приятном времяпрепровождении. На вопрос, нравится ли ему работа, он уклончиво отвечал, что работа как работа. В собраниях и политинформациях он не участвовал, а «на картошку» его как иностранца не посылали, жалели. Отношение коллег к Освальду испортилось: его стали называть «Лихаря» или просто «Харя». Со своей стороны Освальд обиделся на то, что его не включили в состав группы заводчан, которая поехала на экскурсию в Москву. Здесь сработал белорусский КГБ: а вдруг Освальд в Москве уйдет из-под наблюдения и установит оперативный контакт со своими американскими хозяевами?

4 января 1961 года Освальда вызвали в минский ОВИР и спросили: хочет ли он по-прежнему получить советское гражданство? Освальд позднее записал в своем дневнике, что отказался. На самом деле конфликтовать с советскими властями он пока не решался. Он сам спросил, не пришел ли уже на его имя советский паспорт, так как Освальд еще в октябре 1959 года в Москве подал прошение о приеме в советское гражданство. На вопрос хочет ли он получит постоянный вид на жительство в СССР, Освальд ответил, что сначала хотел бы прояснить вопрос со своим ходатайством по гражданству. В результате ОВИР продлил разрешение на пребывание Освальда в СССР еще на год и отправил в МВД в Москву запрос относительно советского гражданства Освальда.

Между тем белорусский КГБ направил в Москву свое мнение на сей счет. В документе подчеркивалось, что Освальд плохо работает, не является на самом деле сторонником социализма, поэтому советское гражданство ему предоставлять не следует, тем более что уже четко вырисовывается желание Освальда вернуться в США. Таким образом, в Белоруссии от Освальда хотели избавиться как можно скорей и не стали препятствовать его контактам с посольством США.

13 февраля 1961 года тот же самый Снайдер, от которого Освальд требовал лишить его американского гражданства в октябре 1959 года, получил письмо из Минска, отправленное 5 февраля. В письме Освальд заявлял о своем намерении вернуться в США, если там он не будет подвергнут судебному преследованию. Перебежчик просил вернуть его американский паспорт, так как в этом случае, по его мнению, русские дадут ему выездную визу. Освальд подчеркивал в письме, что никогда не просил дать ему советское гражданство, а советские власти в свою очередь тоже на этом не настаивали. Совпадение по времени между письмом Освальда и запросом госдепа о его судьбе было странным. Похоже, что КГБ каким-то образом узнал об интересе к Освальду в США и перестал перехватывать корреспонденцию Освальда в посольство.

Снайдер запросил госдеп, можно ли отправить Освальду паспорт по почте и какая судьба ждет перебежчика после возвращения в США. Освальду же Снайдер ответил, что тому необходимо лично явиться в посольство. Освальд в Минске тем временем продолжал свою сложную игру, представляясь разным людям в разном обличье. В марте 1961 года в Минск приехал на гастроли оркестр Мичиганского университета. После одного из концертов флейтистку оркестра Кэтрин Мэллори окружила публика, засыпавшая ее вопросами. Но Мэллори ни слова не понимала по-русски и была поражена, когда ей предложил помочь с переводом молодой парень в стильном пальто. Тот сказал, что сам из Техаса, бывший морской пехотинец, ненавидит США и намерен провести остаток жизни в Минске.

Ненавидящий США Освальд буквально на следующий день после контакта с Мэллори ответил Снайдеру, что не может явиться в посольство лично, так как ему для этого нужно разрешение советских властей. Освальд просил прислать ему вопросник со всеми интересующими посольство вопросами. Но тем временем посольство получило из Вашингтона указание выдать паспорт Освальду только лично в руки (американцы не исключали, что от имени Освальда с ними переписывается КГБ). Снайдер предложил Освальду показать его письмо советским властям, чтобы получить необходимое разрешение на поездку в Москву.

А у Освальда тем временем наметились перемены в личной жизни. 17 марта 1961 года на танцах он познакомился с красивой девушкой: прическа «на французский манер», импортные белые туфли и платье из темно-красного китайского бархата. Освальд записал в своем дневнике, что они сразу же понравились друг другу. Это было абсолютно не так.

Девушка с французской прической Марина Николаевна Прусакова родилась 15 июля 1941 года в Молотовске (ныне Северодвинск). Отца своего она не знала, и воспитывал ее отчим. Семья жила в Ленинграде, и Марина вела там довольно вольный образ жизни (после смерти Освальда она бросилась в загул по ночным клубам и называла тот период своей жизни «вторым Ленинградом»). Отчим считал ее проституткой и не пускал домой, если она заявлялась за полночь. Марина встречалась с женатым мужчиной, а потом в гостинице ее застукали с иностранцем (Марина утверждала, что афганец ее изнасиловал). Работать ей особо не хотелось, и она уволилась из аптеки, куда ее устроили после окончания школы.

В 1959 году отношения с отчимом испортились настолько, что Марина переехала к своему дяде Илье Прусакову, подполковнику МВД, в Минск. Подполковник жил вдвоем с женой и принял к себе родственницу без особых возражений. Марина стала работать в аптеке. Она одевалась лучше коллег, так как не тратила денег ни на еду, ни на жилье. Готовить она не умела и не стремилась научиться. По хозяйству тоже не помогала. Она даже говорила жене Ильи, тете Вале, что раз у них нет детей, то ей надо завести себе любовника. А она, Марина, в этом всегда поможет.