Глава 3 «Коней на переправе не меняют»: коллективный портрет руководства Красной Армии в 1919–1920 годах

Глава 3

«Коней на переправе не меняют»: коллективный портрет руководства Красной Армии в 1919–1920 годах

Для недопущения военного переворота за военспецами, как известно, следили комиссары. Большевистские комиссары, назначенные в центральный военный аппарат, подчинялись первоначально компактному (всего из 7 человек, обслуживавших 2 «стола» — учётный, инструкций и донесений) органу — Бюро военных комиссаров, переданному Наркомвоену 5 декабря 1917 года из состава Петроградского ВРК и Военного отдела ВЦИК. Бюро было призвано координировать работу комиссаров ПВРК, а затем Наркомвоена в учреждениях старого аппарата. По подсчётам А.В. Крушельницкого, «к моменту передачи в систему Наркомвоена в ведении бюро, кроме прочих, комиссаров состояли… не менее 40 эмиссаров, комиссаров и их помощников, в разное время, начиная с 26 октября [1917 г.], направленных в органы Военного министерства». Чёткую работу бюро, в значительной степени способствовавшую успешным овладением старого военного аппарата, возглавлял член коллегии Наркомвоена В.Н. Васильевский[1060]. Когда 8 апреля 1918 года для руководства деятельностью комиссаров в масштабе всей армии бюро реорганизовали во Всероссийское бюро военных комиссаров (Всебюрвоенком, ВБВК)[1061], во главе его встал другой член коллегии Наркомвоена — до VI Съезда РСДРП(б) один из лидеров «межрайонки» И.И. Юренев (К.К. Кротовский), близкий Троцкому ещё по дореволюционному периоду[1062].

Задачи, которые ставил перед военными комиссарами и работавшими в центральном военном аппарате большевиками Юренев, изложены в протоколе общего собрания членов РКП(б), работающих в военных управлениях, учреждениях и заведениях, от 21 июня 1918 года. Докладывая «о категориях специалистов», Юренев указал, что при любом отношении большевиков к военспецам, необходимость использования последних признана и потому «надо […] принять все меры, чтобы найти противоядие против них (против контрреволюционных замыслов. — C.В.). Для этого во всех военных учреждениях […] большевики должны быть опорным пунктом: во всех районных комиссариатах должны быть организованы партийные ячейки, а также во всех правлениях и учреждениях. Эти ячейки должны быть как сторожа, как глаз Советской власти. Комиссар[ы] во всех военных учреждениях и управлениях должны создать центральный партийный аппарат, связать все районы и […] быть советскими контролёрами над специалистами». Юренев призвал собрание избрать «временное центральное бюро, которому поручить в недельный срок сорганизовать фракции во всех военных учреждениях и управлениях и которые собрали бы более широкое общее собрание и на этом собрании выбрать Центральное бюро, а временное — сложить своё полномочие». После Юренева слово взял большевик Меднис, призвавший собрание «в каждом военном районном комиссариате создать Бюро фракции», которое будет «вести тщательный контроль над всеми работающими в данно[м] комиссариате или управлении. В каждый отдел, где сидит специалист, нужно посадит[ь] своего партийного товарища, который бы знал всё, что делает специалист». Выделенный курсивом фрагмент красным карандашом подчеркнул в копии документа Л.Д. Троцкий — своей пометой он солидаризовался с Меднисом (или выделил этого большевика как правильно понимающего свою задачу).

На заседании вскрылись случаи притеснения партийных работников вследствие «происков» военных специалистов. По заявлению одного из комиссаров Главного военно-хозяйственного управления (ГВХУ) Рябова, из управления увольняют 130 большевиков, чтобы на их место принять беспартийных; когда большевики решили собрать фракционное собрание для организации противодействия произволу и пригласили на собрание военкома ГВХУ А.А. Юркина, тот отказался приехать, сославшись на запрет начальника управления генерал-майора М.В. Акимова устраивать «всякие собрания». Вряд ли Юркин так уважал генерала, что поддерживал его в противостоянии с партийными работниками. Вероятно, он придерживался линии, навязанной сверху. Это предположение подтверждает реакция И.И. Юренева.

Сам Троцкий явно счёл происходящее перебором: в направленной ему копии протокола слова «генералом Акимовым» Троцкий подчеркнул — вероятно, решил разобраться лично.

Большевик Онищенко на заседании заявила, что «Бюро фракции должно объявить диктатуру, строгую дисциплину в данном учреждении, что комиссары должны пойти навстречу фракции», сославшись на обещание одного из лидеров РКП(б) Я.М. Свердлова: «Народные комиссары не пойдут против фракции». Онищенко призвала к активным действиям для противостояния «выбрасыванию наших товарищей специалистами-контрреволюционерами». Она предложила «создать сильные фракции во всех военных учреждениях и управлениях и объявить диктатуру фракции». Такой поворот событий был опасен — И.И. Юренев подчеркнул, что «нельзя ударяться из одной крайности в другую. Фракции нужно ограничить. Нужна не диктатура, а только контроль». По итогам прений была принята предложенная делегатом от МК РКП(б) Лапиным резолюция: «Общее собрание коммунистов (большевиков) военных учреждений признаёт необходимым немедленно во всех военных учреждениях (комиссариатах, штабах, управлениях и учреждениях) сорганизовать фракции и создать Бюро фракции. На данном собрании выбрать Организационную комиссию, которой поручить сделать эту работу в недельный срок. Предложить ЦК строго регламентировать права Бюро фракции военных ведомств». По запросу большевика Пече о целесообразности участия в следующем заседании красноармейцев, большинство проголосовало за участие солдат «в собрании и создании фракции», с учётом мнения МК по этому вопросу[1063].

Из стенограммы выясняется, что летом 1918 года: 1) сотрудники ВБВК ещё не обладали достаточным авторитетом для обеспечения полного контроля над офицерством; 2) занимающие должности технического персонала коммунисты не были организованы во фракции и, по сути, были бесправны; 3) руководители советского военного ведомства приступили к созданию действенного института контроля над офицерами Наркомвоена; 4) в ряде случае были более склонены из прагматических собраний «сдавать» отдельных партийных работников в угоду действительно ценным военспецам; 5) военных специалистов центрального военного аппарата, помимо ВБВК, явочным порядком стал контролировать Московский комитет РКП(б). Не следует забывать и ещё одну силу, обеспечивающую «лояльность» Красной Армии — ВЧК, которая, правда, с июля 1918 года в результате с выступлением левых эсеров находилась в состоянии кризиса.

Как и многие другие структуры центрального военного аппарата, ВБВК даже осенью 1918 года, когда Республика уже находилось «в кольце фронтов» (выражение И.И. Вацетиса), работало не эффективно. 8 октября военком ГАУБ. М. Вильковысский писал в Чрезвычайную комиссию по снабжению Красной Армии: «Военными комиссарами довольствующих управлений ведает Всероссийское бюро военных комиссаров. Между тем, связь между комиссарами и бюро очень слаба… не было никакой связи между нами — комиссарами ГАУ — и комиссарами подведомственных нам учреждений и заведений. Никаких инструкций и руководств для комиссаров не существует. Считая ненормальным такое положение дел, я в конце августа… возбудил ходатайство о подчинении всех комиссаров артведомства нам — комиссарам ГАУ — и об издании временной инструкции для комиссаров складов, которая и была опубликована в «Известиях Военного комиссариата»[1064].

19 сентября (…], обязав всех комиссаров присылать доклады непосредственно комиссарам ГАУ, мы достигли того, что выяснили, на каких складах числятся комиссары и кто именно, так как комиссары часто назначались местными властями и ни [Всероссийское] бюро военных комиссаров, ни комиссары ГАУ не знали о[б] их существовании. В настоящее время связь между комиссарами нашего ведомства налажена, но существуют ещё большие ненормальности в положении «института комиссаров». Основные причины […]: во-первых, нет узаконенного положения о комиссарах [главных] довольствующих управлений; во-вторых, некомплект комиссаров в учреждениях и заведениях ведомства и, в-третьих, низкая нормировка труда тов[арищей] комиссаров. По первому вопросу тов. Юренев предложил всем комиссарам довольствующих управлений представить к 15 ноябрю с.г. проект положения о комиссарах, что в частности и мною было выполнено, но результа[та] пока никакого. По второму вопросу мною неоднократно запрашивалось [Всероссийское] бюро военных комиссаров, но безрезультатно, ввиду отсутствия в бюро подходящих товарищей. А между тем, вопрос этот чрезвычайно важный, так как… склады не могут отпускать предметов снабжения при отсутствии подписи комиссаров, а при отсутствии комиссаров на местах, это вызывает задержку снабжения фронта…»; одна из причин некомплекта комиссаров — низкие оклады; «комиссар склада получает 720 р[уб]. в месяц, в то время как… член заводского комитета получает 1.200 р. в месяц»[1065]. Естественно, такое положение дел во Всебюрвоенкоме (особенно принимая во внимание, что после слияния с политотделом Высшей военной инспекции 13 ноября 1918 года ВБВК стало единым органом по руководству партийно-политической работой в действующей армии, тыловых учреждениях и частях[1066]), вызывало резкую критику среди партийных работников, и без того не имевших основания любить Троцкого сотоварищи.

31 января 1919 года посланная Центральным комитетом РКП(б) комиссия из членов ЦК И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского в Пермь обрушилась с критикой на возглавляемый Л.Д. Троцким Революционный военный совет Республики и подведомственный ему центральный военный аппарат, в частности, за проводимую советским военным ведомством кадровую политику. Комиссия докладывала ЦК: необходимо «обновить состав» ВБВК, «снабжающего воинские части мальчишками-«комиссарами» совершенно неспособными к постановке сколько-нибудь удовлетворительной политической работы»[1067]. На VIII Съезде РКП(б) И.И. Юренев ответил на критику: других комиссаров просто нет… Юренев признал, что принятое в июле 1918 года Положение о правах военных комиссаров было ВБВК провалено[1068]; военкомов не хватает и приходится «посылать хоть каких-нибудь»; «с каждым днём коммунисты становятся всё более юными», в частности, в самом ВБВК работали коммунисты с партийным стажем с 1919 года (!)[1069]. Результаты такого подбора и расстановки кадров были налицо: по замечанию главного политического комиссара той самой армии, расследовать провал которой ездили незадолго до съезда Сталин и Дзержинский, Н.Г. Толмачева: «Отдельные армии в течение многих месяцев не знали», что ВБВК «есть учреждение, которое должно руководить всей политической работой в армии. Были фронтовые съезды, а что они постановляли, мы не знаем. За всё время моей работы в армии мы ни одного указания, ни одной инструкции не получали»[1070].

Заметим, не хватало не только на фронте, но и в центральном аппарате советского военного ведомства, и в Полевом штабе, где примерно на 1.000 работников приходилась коммунистическая ячейка в 20 с небольшим человек.

По итогам критики Л.Д. Троцкого и его сторонников — в частности И.И. Юренева— на VIII Съезде партии 18 апреля 1919 года ВБВК реорганизовали в Политотдел РВСР, повысив статус этого руководящего органа: его возглавил член не только Реввоенсовета Республики, но и ЦК РКП(б) — И.Т. Смилга, соратник В.И. Ленина, с которым он поддерживал связь после провала третьеиюльской попытки военного переворота в эмиграции[1071]. Наконец, 15 мая Политотдел реорганизовали в Политуправление РВСР, получившее статус военного отдела ЦК[1072]. При этом констатировал Л.Д Троцкий 25 марта 1921 года, «За время Гражданской войны отбор руководящих военных работников (членов Реввоенсоветов], комиссаров частей и управлений, заведующих политотделами и пр.), а также продвижения военно-политических работников снизу вверх не могли проводиться с достаточной систематичностью»[1073]. Кстати, с Юреневым по итогам партийного съезда отношения у Троцкого явно испортились: в марте 1919 года Троцкий отрёкся от Юренева, а в апреле 1920 года Илья Ильич выступил против курса наркома на ограничение прав военных комиссаров в армии[1074].

Ещё к началу съезда Ленин обратил внимание на следующий фрагмент доклада, отправленного им для анализа атмосферы в Полевом штабе А.А. Антонова: «Всего в Полевом штабе работает свыше 1.000 человек […]. Я не знаю, действительно ли необходимо такое огромное количество людей (я слышал, что при царизме было гораздо меньше): не этот вопрос в данный момент меня занимает. Характерно то, что из 1.000 человек действительных военных специалистов, т.е. людей, занимающих должности, требующие особой военной подготовки, знаний и опыта, приблизительно можно насчитать 40–50 человек (эта цифра также получена мною от комиссара всех инспекторских отделов тов. Прейсмана[1075] и комиссара оперативного и морского отделов тов. Васильева[1076]). Остальные, т.е. подавляющая масса сотрудников Полевого штаба занимают должности письмоводителей, делопроизводителей, секретарей, машинистов и прочих канцеляристов. Казалось бы, по здравой логике, только должности, требующие специальных военных познаний, и должны быть замещены военными специалистами, а остальные должности — обычной демократической обывательской публикой. Но на самом деле, почему-то, почти все должности, замещаются бывшими офицерами или родственниками военных специалистов […] почему регистратором или письмоводителем должен быть капитан или делопроизводителем полковник? Если они хотят служить Советской России, пусть идут на фронт, а не прячутся на канцелярские должности в тылу»[1077].

Изменилось ли положение в «сердцевине» Красной Армии? В целом нет, и это во многом определяла позиция её высшего руководителя. 16 июня 1919 года, обращаясь к Политбюро ЦК РКП(б) по поводу решения о чистке ПШ «от шкурников и проходимцев» (выражение И.Т. Смилги), Лев Троцкий писал: после неудачных экспериментов с мобилизацией «мы начинаем экспериментировать… в области Ставки. Американская мудрость вообще рекомендует не пересаживаться с лошади на лошадь, когда переваливаешь через быстрый поток. Мы же в самый критический момент впрягаем таких лошадей, которые тянут заведомо врозь…». После выхода фильма «Плутовство» («Виляние собакой») эта витиеватая фраза главы военного ведомства переводится проще: «коней на переправе не меняют».

Основной кадровый костяк остался в полнейшей неприкосновенности вплоть до проведения в жизнь ряда постановлений VIII Съезда партии о так называемой «реорганизации» Полевого штаба и центрального военного аппарата. В официальной справке Управления делами НКВМ по истории организации центрального аппарата военного управления от 28 июня 1928 года говорится: «Штаты центральных управлений (также как и войсковых частей), созданные наспех, были чрезвычайно раздуты, громоздки и, главное, мало работоспособны. Поэтому уже 23 мая 1919 года РВСР даёт первую директиву о необходимости сокращения штатов. В августе вышли первые сокращённые штаты, однако, в скором времени они не только достигли прежнего уровня численности, но и превысили его»[1078]. 20 августа в рамках борьбы с пристроенной в штабы золотой молодёжью и «маменькиными сынками» РВСР приказал: «Выделить, не нарушая интенсивной работы, из состава военнослужащих в штабах, управлениях, учреждениях и заведениях, подведомственных Народному комиссариату по военным делам, для укомплектования строевых частей действующих армий всех лиц, не предназначенных на командные должности, годных по состоянию здоровья к несению службы в строю, сверстники коих по возрасту призваны уже на обязательную военную службу в Красную Армию, заместив их должности гражданами не призванных ещё наиболее старших возрастов и лицами, негодными к несению строевой службы, либо лицами женского пола»[1079]. Но оговорка — «не нарушая интенсивности работы» — сводила эффективность приказа к нулю. 31 августа—1 сентября, впрочем, были утверждены сокращённые штаты ряда подведомственных Всероглавштабу учреждений, но и это не означало фактического сокращения числа служащих[1080], тем более что одновременно ряд главных управлений расширил свой штат[1081]. Практическое поведение в жизнь решений VIII Съезда РКП(б) в итоге легло на особую комиссию под председательством большевика Л.М. Глезарова (октябрь 1919 г.), решавшую вопрос об отправке на фронт бывших офицеров. Списки служащих подразделений Наркомвоена направлялись комиссией «для сведения» в ВЧК (выявлены списки ряда управлений Всероглавштаба, РВТР, ГАУ и ЦПАЗ, ВУА, ВЗС, ГВХУ, ФИНО при РВСР, ГВСанУ, ГУ РКК ВВФ и ЦУС). Подсчёты по направляемым в ведомство Ф.Э. Дзержинского сводкам позволяет воссоздать «коллективный портрет» служащих центрального аппарата военного управления (всего сводками охвачено 2.532 человека — это репрезентативная выборка).

Если Гражданская война была «войной 30-летних», то служащие центрального военного аппарата оказались даже «моложе» фронта: в возрасте от 20 до 29 лет находилось более трети служащих (36,6%), от 30 до 39 чуть менее (27,6%). Количество служащих старших возрастов резко сокращается: от 40 до 49 — 14,3, от 50 до 59 — 4,8, свыше 60 — 1,1%. Как видим, наибольшее количество последних (20 человек из 28-ми) наблюдалось в Главном артиллерийском управлении. Это можно объяснить сложностью артиллерийской подготовки и большим количеством лиц с высшим артиллерийским образованием (об этом речь ниже). Самой уязвимой группой, с точки зрения комиссии Глезарова, были люди, занимавшие низшие канцелярские должности — в возрасте от 15 до 19 лет. Таких было 8,9%.

К осени 1919 года была в определённой степени реализована установка военно-политического руководства страны (и прежде всего В.И. Ленина) на замену военных специалистов на канцелярских должностях женщинами. Среди 2.532 сотрудников Наркомвоена насчитывается 851 женщина — 33,6%. Впрочем, не стоит заблуждаться: служащие пристраивали, как правило, своих родственниц и знакомых. Строгие распоряжения правительства истолковывались по мере спускания вниз своеобразно: ещё 27 июля 1918 года СНК издал декрет «О недопустимости совместной службы родственников в советских учреждениях», объявленный приказом Наркомвоена № 774. В сентябре 1918 года Всероссийский главный штаб, в котором непотизм процветал со страшной силой, соизволил дать разъяснения военным учреждениям «для сведения и руководства» приказ Наркомвоена. В «разъяснениях» уточнялось: совместная служба родственников допускается «в различных отделах и различных самостоятельных частях и отделениях, подчинённых непосредственно лицу, стоящему во главе учреждения»[1082].

Исчерпывающие сведения о национальном составе получить не представляется возможным: даже в анкетах сотрудник Наркомвоена писали «великоросс» (таким образом, вычленить русских, украинцев и белорусов из «славян» нельзя). Единственное — простой анализ фамилий свидетельствует о росте числа евреев и прибалтов.

Из 2.532 человек только 461 были офицерами и военными чиновниками — 18,2%: в целом ряде главных довольствующих управлений процент военных специалистов оказался ничтожно мал — для работы Главного военно-санитарного управления или Ветеринарного управления армии вполне хватало лиц с высшим гражданским образованием. А 461 военный распределяется следующим образом — 37 (1,5%) генералы; 161 (6,4%) штаб-офицеры; 114 (4,5%) обер-офицеры; 17 (0,7%) унтер-офицеры; 40 (1,6%) рядовые; 92 (3,6%) составляли военные чиновники. Как видим, по-прежнему, высшего офицерства в центральном военного аппарате было значительно больше низшего офицерства, а также унтер-офицерского и рядового состава. В этом плане борьба с кастовостью потерпела фиаско.

Уровень профессиональной подготовки служащих центрального военного аппарата был достаточно высок: 215 из 2.229 (9,6%) имели военное образование. Из них высшее военное образование было у 101 офицера, т.е. у 46,9%. Между выпускниками высших военно-учебных заведений эти 101 человек распределяются следующим образом: 10 — НАГШ (1 — неполное высшее); 71 — Михайловская артиллерийская академия (из них 56 «сидели» в ГАУ и 13 в ЦПАЗ); 9 — Александровская военно-юридическая академия (1 — неполное высшее); 6 — Военно-хозяйственная академия; по 2 выпускника Восточных курсов и Военно-медицинской академии. И 114 человек получили среднее и начальное военное образование[1083].

Подавляющее большинство сотрудников были беспартийными: из 1.519 — 1.471 (96,84%). Оставшиеся 3,16% распределяются следующим образом — 47 коммунисты, 1 кандидат в член РКП(б), 35 сочувствующих и 1 находящийся «на советской платформе» (в искренности двух последних групп сомневаться не приходится, так как, по образному замечанию исследования С.А. Павлюченкова, партбилет летом 1919 года вёл прямо на «виселицу» Колчака или Деникина); насчитывалось 3 интернационалиста, по 2 народника-коммуниста (т.е. «раскаявшихся» левых эсеров) и анархиста-коммуниста, по 1 эсеру-максималисту и анархо-синдикалисту. Кроме того, было по одному человеку со следующей самохарактеристикой: «республиканец», «союз молодёжи», «независимый». Ряд беспартийных также выделились из общей массы, продиктовав «вне политики».

Таким образом, только в октябре 1919 года стали предприниматься практические шаги по уничтожению военной касты, отправке бывших офицеров и военных чиновников на фронт, замене профессиональных военных на женщин на канцелярских должностях, что было связано с мнением Льва Троцкого о нецелесообразности кадровых изменений во время войны.

Военные специалисты — руководящие работники аппарата Наркомвоена — придумывали всё новые хитрости для ограждения своих подчинённых от мобилизаций на фронт. Вероятно, кто-то из них подключил для этой цели отошедшего вроде от военной работы М.Д. Бонч-Бруевича. 21 декабря 1919 года генерал направил председателю СНК доклад, в котором предлагал «разгрузить» от лишних функций Реввоенсовет Республики, создав для этого должность «Начальника Всероссийского Генерального штаба». Всё бы ничего, да только в подчинении этого человека, назначаемого председателем СНК по представлению председателя РВСР, Бонч-Бруевич предложил образовать «весьма ограниченное по численному составу» управление, числом в… 105 человек (из них 12 руководящих работников и 45 специалистов)[1084]. Ленин почему-то не отреагировал.

В РГВА отложилась докладная записка комиссара ЦУПВOCO В.В. Фомина в ЦК РКП(б) и Э.М. Склянскому от 6 июля 1919 года. Фомин описал военных комиссаров, разделив их в свою очередь на 2 группы: 1. Сторонники главенства комиссаров и занятия большевиками всех руководящих постов — под лозунгом «Бей специалистов». Основанием и оправданием этого метода Фомин назвал отдельные открытые случаи измены военных специалистов и «формальное» отношение к делу подавляющего их большинства, с одной стороны, и «предположение, что наличных сил коммунистов достаточно» для захвата аппарата военного управления в свои руки и нормального ведения в нём дел. «Питомником» этого направления Фомин назвал Петроград. 2. Сторонники предоставления военным специалистам «известной дозы инициативы», убеждённые в необходимости «всемерного использования опыта знаний специалистов» и возложения на них ответственности[1085]. Напомним, что в момент написания В.В. Фоминым своей докладной записки последняя точка зрения уже стала «официальной» точкой зрения партии большевиков, принятой VIII её съездом и притом обязательной к практическому проведению для всех членов партии.

Об изменениях в персональном составе корпуса военных комиссаров Наркомвоена свидетельствует анализ анкет ответственных работников — коммунистов Наркомата по военным и морским делам РСФСР (Всероссийского главного штаба, Главного управления всеобщего военного обучения, Центрального управления по снабжению армии и др.) и ПШ к 1920 году свидетельствуют 111 анкет учётно-распределительного отдела Секретариата ЦКРКП(б) (учраспреда), отложившиеся в фонде заместителя председателя РВСР и выявленные М.А. Молодцыгиным[1086]. Это репрезентативный корпус источников. К этому времени коммунисты занимали не только комиссарские должности: в 1918–1919 годах во главе ряда доставшихся большевикам в наследство структур центрального военного аппарата, встали партийные работники — так, 21 декабря 1918 года Главным начальником снабжений, вместо показавших себя с худшей стороны генералов (А.А. Маниковского, затем Е.И. Мартынова), был назначен большевик И.И. Межлаук[1087]; по тем же причинам 23 декабря 1918 года генерала М.В. Акимова сменил на посту начальника Главного артиллерийского управления большевик Э.В. Рожен[1088]; с 13 января 1919 года временно исполнял обязанности начальника Главного военно-инженерного управления большевик И.Е. Коросташевский, утверждённый в должности 20 мая[1089]…

По подсчётам М.А. Молодцыгина, из ответственных работников — коммунистов НКВМ и ПШ к рабочим принадлежали 37%, к крестьянам — 2,7, к служащим — 45, к военнослужащим — 5,4, к учащимся — 10,8%[1090]. Нами были просчитаны те же анкеты учраспреда ЦК по другим параметрам. Выяснилось, что большинство коммунистов, ответственных работников военного ведомства, были русскими (более 70%), не менее 17% — евреями, 2–3% — латышами и белорусами; имелось по 1-му поляку и немцу, причём этнический поляк сам себя считал русским.

Таким образом, хотя руководящий состав нельзя назвать интернациональным, следует отметить высокую концентрацию евреев в руководстве центрального военного аппарата[1091]. Для сравнения: по состоянию на 1 января 1921 года доля евреев в личном составе большинства войсковых объединений не превышала 0,3% и лишь в тех, что дислоцировались на территории Украины, достигала в среднем 1,6%. При тогдашней штатной организации стрелковых соединений РККА это означало в среднем по 3–16 человек на бригаду или 9–42 на дивизию. Причём распределялся этот национальный контингент не в пользу строевых подразделений. Обращает на себя внимание процент евреев в составе руководящих военно-политических органов. Во фронтовом и армейском звеньях (РВС фронтов и армий) он составлял соответственно 6,5 и 12,3%, в дивизионном (военкомы) — 10,2%, в стрелковых и в кавалерийских дивизиях — 5,6%. Это без учёта политотделов, политкомов штабов и управлений. При этом строевые командиры-евреи в числе командующих фронтами отсутствовали, среди начдивов и наштадивов — их буквально единицы, среди командармов — лишь один (8-й армией с октября 1919 по март 1920 гг. командовал, и не слишком удачно, Г.Я. Сокольников[1092]). И ещё в единичных случаях имело место «временное исполнение должности» строевых начальников их политкомиссарами на срок от 2 дней до 2 месяцев. А в числе награждённых орденом Красного Знамени за 1919–1921 годы в общей сложности из 57 военнослужащих-евреев лишь 7 были рядовыми красноармейцами (включая одного курсанта). А политработников различных уровней втрое больше. Остальные служили на различных командных и административных должностях, включая медперсонал и «состоящих для поручений при..»

Поэтому основная масса красноармейцев-фронтовиков не видела в своей среде евреев-бойцов, знала единицы евреев-командиров, но много слышала о евреях-политработниках. Ведь командир на передовой часто действовал по принципу «делай, как я», а политработник обычно слал из тыла бумаги с указанием «делай, как я тебе сказал». Авторитета у бойцов это не приносило никогда и никому.

18 апреля 1919 года Политбюро обсуждало острый вопрос: «огромный процент работников прифронтовых ЧК, прифронтовых и тыловых исполкомов составляют латыши и евреи, что процент их на самом фронте сравнительно невелик и что по этому поводу среди красноармейцев ведётся и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация…» Как видим, речь осторожно велась не о центральном аппарате партии и государства, не о верхушке армии и сводилась к «некоторому отклику» красноармейцев на опасную агитацию. Несомненно, это было связано и с тем обстоятельством, что вопрос внёс член Политбюро и высший военный руководитель Л.Д. Троцкий. Характерно, что он умолчал о достаточно высокой концентрации евреев в своём собственном ведомстве[1093].

До революции евреев не производили в офицеры, «поэтому в армии очень большая часть грамотных и более или менее развитых солдат — оказалась именно евреями. Они и прошли в комитеты. Получилось такое положение: армия в своих выборных органах имеет процентов 40 евреев на самых ответственных местах и в то же время остаётся пропитанной самым внутренним, «заумным» антисемитизмом и устраивает погромы»[1094].

Политбюро решило издать директиву о «более равномерном распределении» партийцев «между фронтом и тылом». Каких-либо свидетельств издания и реализации такой директивы нет. Зато известно, что 14 месяцев спустя и за 4 месяца до учинённых первоконниками погромов, в начале июня 1920 года, Троцкий констатировал: «На Западном и Юго-Западном фронтах повторяется всё та же история: крайне ничтожное число евреев в действующих частях. Отсюда неизбежное развитие антисемитизма»[1095]. Случайным такое положение не было: как установил Л. Хеймсон, тремя основными социальными источниками российской революционной интеллигенции стали провинциальное служилое дворянство, «поповичи» и нерусские (неправославные) национальные меньшинства[1096]. К последней группе принадлежал сам «вождь Красной Армии» — Лев Троцкий.

Коммунистический состав руководства ПШ и центрального военного аппарата, несмотря на критику работы советского военного руководства комиссией Дзержинского — Сталина, оставался молодым: по анкетам получается, что одному было меньше 20-ти, 59 человек (53,1%) находились в возрасте от 20 до 29 лет, 47 (42,3%) — от 30 до 39; только 4 (3,6%) было старше 40.

Возраст коммунистов — работников военного ведомства — определял и их стаж в партии, а также опыт организационной работы. «Старых большевиков» среди указанных коммунистов почти не было: до 1905 года в РСДРП(б) вступили только 3 человека — 2,7%; между первой и второй революциями (с 1905 по январь 1917 г.) к ним присоединились 11 человек — 9,9%; в период Февральской революции (с февраля по 25 октября 1917 г.) — 16 человек, или 14,4%. Таким образом, дореволюционный стаж в РСДРП(б) насчитывался менее, чем у трети (30 человек — 27%). В первые месяцы Советской власти (октябрь — декабрь 1917 г.) в партию вступило 3 человека (2,7%); в 1918, 1919, 1920 годах в РСДРП(б) — РКП(б), соответственно, 41 (37%), 25 (22,5%), 12 (10,8%). Как видим, более трети стали большевиками в 1918 году, когда росла численность партии; в 1919 году процент снижается: не исключён как «вклад» комиссии Сталина и Дзержинского, так и то обстоятельство, что (по выражению С.А. Павлюченкова) в 1919 году партбилет вёл прямо на виселицу Деникина…

22 человека (19,8%) до вступления в партию большевиков состояли в других партиях. Из них: 7 меньшевиков (1 — А.Я. Левин — правда, пометил: «официально не состоял»); 3-е были членами партии социал-демократических интернационалистов и 1 примыкал к этой группе; эсерами в прошлом были 5 человек, причём 4 из них после раскола в партии стали левыми эсерами (двое после «левоэсеровского выступления» ушли в отмежевавшуюся от ПЛСР Партию народников-коммунистов, т.е. были наименее «стойкими»); 1 был эсером-максималистом; в Бунде состояли 2 человека, один из которых затем некоторое время состоял в Американской социалистической партии; были по одному представителю Поалей Цион[1097] и от Партии анархистов-коммунистов. Таким образом, 11 коммунистов принадлежали в прошлом к различным течениям меньшевизма, 6 — социалистам-революционерам (4 из них к левым эсерам — союзникам большевиков до июля 1918 г. — и «полулегальным» максималистам); 3 человека — еврейским социал-демократическим партиям, 1 к анархистам-коммунистам. Эти цифры не поддаются однозначной трактовке, но всё же свидетельствуют о нежелании большевиков доверять контроль над армией представителям иных партий и «переваривании» Коммунистической партией работавших в центральном военном аппарате «попутчиков» (это, вероятно, объясняется тем, что своих кадров — как и объяснял на VIII Съезде партии Юренев — не хватало). Напомним, что большевики ещё до июля 1918 года старались освободиться от контроля над армией левых эсеров. Такой важный политический институт, каковым была РККА, правящая партия ни с кем делить не желала. Но при этом, во-первых, до революции отнюдь не был «верным ленинцем» глава военного ведомства; во-вторых, коммунистов катастрофически не хватало для назначения на ответственные должности.

Профессиональная подготовка, мягко говоря, была не высокой: лица с высшим и неполным высшим образованием составляли по 7,2% ответственных работников-коммунистов; 28,8% имели среднее профессиональное образование; 10,8% — среднее и 1,8% — неполное среднее; почти половину — 44,1% — составляли лица с начальным образованием, правда, в большинстве своём, прошедшие курс строевой подготовки. Всего один человек имел высшее военное образование: он закончил 2-летний — ускоренный — выпуск академии Генерального штаба РККА (даже лиц с неполным высшим военным образованием среди коммунистов центрального военного аппарата не было). Как такие люди могли обеспечить должный контроль над военными специалистами более-менее ясно, но как они могли самостоятельно руководить структурами центрального военного аппарата? Ответ прост — коммунистов, когда они занимали ответственные должности, консультировали военные специалисты. Так, всех Главных начальников снабжений (если последовательно — И.И. Межлаука, Л.З. Аккермана, Г.Д. Базилевича) консультировал военный инженер-технолог, генерал-майор К.Е. Горецкий. Даже «неуживчивый» (характеристика М.Н. Тухачевского) П.Е. Дыбенко, при решении вопроса о пенсии для К.Е. Горецкого указал, что работа последнего по организации снабжения РККА способствовала «правильной постановке довольствия войск, оказавших огромную пользу операциям РККА, а также сберёгших большие народные средства и военное имущество в труднейший период строительства РСФСР»[1098].

Из 27 (24,3%) коммунистов были офицерами (8 — военного времени); 2 (1,8%) — военными чиновниками (1 — пом. столоначальника ГАУ), 21 (18,9%) — унтер-офицерами (среди которых 1 фельдшер); рядовыми и матросами были 23 человека (20,7%).

При этом об участии в Первой мировой войне заявили 47 человек (42,3%), из 47 — трое — зав. хозяйством на Северном фронте, военный художник на сверхсрочной службе и военный топограф; в Гражданской воевало 12 человек (10,8%), но из них только 5 человек находились на строевых должностях, большинство занимало различные должности в политотделах; в Первой мировой и Гражданской — 18 человек (16,2%).

Таким образом, несмотря на крайне низкий образовательный уровень, более чем половина ответственных работников — членов РКП(б) (63 человек — 56,75%), обладала более-менее предметными представлениями об армии, при этом около четверти (29 человек — +- 26,1%) коммунистов были военными специалистами — офицерами и военными чиновниками. Из 111 человек своеобразный «военный опыт» (в «войнах империалистической» и Гражданской) был у 77 человек (69,4%) — 12,6% которых не имели вовсе военного образования (в основном они и числились в политотделах)[1099].

Из анализа ясно: коммунистический состав Красной Армии был достаточно молодой и потому подконтрольный высшему руководству РККА и — прежде всего — главе военного ведомства Л.Д. Троцкому. Данные о национальном составе (высокий в сравнении с фронтом процент молодых евреев) также дают определённые представления о кадровой политике высшего руководителя армейского аппарата. Неслучайно такие подборы и расстановки кадров просто удивляют, например, фигура непосредственного заместителя Троцкого — Э.М. Склянского, кооптированного по его ходатайству в Реввоенсовет и в возрасте 26 лет, занимавшегося подбором и расстановкой, по признанию самого Троцкого, «большого количества старых спецов».

Позднейшим высказываниям В.М. Молотова: «Троцкий всюду насаждал свои кадры, особенно в армии. Гамарник, начальник Политуправления. Склянский был у него первым замом. […] Откудова он взялся — чёрт его знает! Откуда Троцкий его взял, я не слыхал никогда»[1100]. После Гражданской войны никто не вспоминал, с чего всё началось. «Откудова» взялся Э.М. Склянский, известно: он стал членом коллегии Наркомвоена с первых дней её организации — задолго до постановки Троцкого во главе военного ведомства. Другое дело, что на заседаниях коллегии Склянский… никогда не выступал — этот человек без особого веса (партстаж его вели — весьма сомнительно — с 1913 г.) просто ждал «хозяина»[1101]. Им и стал впоследствии Л.Д. Троцкий.

Положение с кадрами в армии стали менять лишь после окончания широкомасштабных боевых действий Гражданской войны в рамках реорганизации центрального военного аппарата, начавшейся в феврале 1921 года[1102]. 28 марта Л.Д. Троцкий и новый начальник ПУР направили Реввоенсоветам фронтов и армий, военным округам, политотделам фронтов и политуправлениям военных округов циркуляр, направленный на проведение решений X Съезда партии и совещания его военных делегатов: «X Съезд партии, всесторонне обсудив военный вопрос, в качестве одной из важнейших мер поддержания и развития сплочённости и боеспособности армии предложил военному ведомству произвести широкое обновление и освежение комиссарского состава в армии и политработников вообще»[1103].

Примечательно, что в циркуляре нет ни слова о необходимости кадровых изменений в центральном военном аппарате Советской России. По официальным данным (1928 г.), к середине 1921 года «штаты центральных управлений достигли 11 тысяч человек, не считая приданных к ним для обслуживания 9.000 красноармейцев и рабочих»; к концу 1922 года штатный состав центральных управлений был сокращён до 5.209 человек[1104]. Естественно, изменился и «коллективный портрет» руководящих кадров центрального аппарата ведомства Льва Троцкого. Но это уже предмет самостоятельного исследования.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.