Смерть премьера, следствие и казнь на Лысой горе
Смерть премьера, следствие и казнь на Лысой горе
Богров нанес премьеру тяжелейшее ранение. Пули браунинга имели перекрещивающиеся надрезы и действовали как разрывные. Первой пулей оказались пробиты грудная клетка, плевра, грудобрюшная преграда и печень, вторая раздробила кисть левой руки (потом рикошетом ранила музыканта в оркестровой яме). Особенно усугубило ситуацию то, что частицы от раздробленного пулей ордена Святого Владимира пронизали печень, что лишало раненого шансов на спасение, хотя врачи и делали все возможное.
Раненого на карете «скорой помощи» привезли из театра в частную хирургическую лечебницу доктора Маковского на Малой Владимирской, 33. Столыпин долго боролся за жизнь. С утра 4 сентября он стал постоянно терять сознание, бредить, стонать, а днем окончательно впал в забытье. Умирал премьер за царя мучительно – громко стонал, появилась страшная икота, которая была слышна даже на лестнице. 5 сентября в 9 часов 53 минуты пополудни Столыпина не стало.
Погребение состоялось 9 сентября. Похоронили председателя Совета министров согласно оставленному им завещанию – там, где он встретил смерть. Место было выбрано символично – рядом с могилами выданных на расправу царем Петром Великим и казненных предавшим свой народ клятвопреступником Мазепой полковников Искры и Кочубея у Трапезной церкви Киево-Печерской лавры, в которой и проходила заупокойная литургия.
Что касается задержанного террориста, то первые сведения о мотивах своих действий и всей истории отношений с охранным отделением он дал немедленно после задержания – на допросе, проведенном в театре подполковником Ивановым по поручению Чаплинского (на допросе также присутствовали товарищ прокурора судебной палаты Царюк и прокурор Брандорф): «Решив еще задолго до наступления августовских торжеств совершить покушение на жизнь министра внутренних дел Столыпина, я искал способ осуществить это намерение. Так как я не имел возможности встретиться с министром, я решил обратиться к начальнику охранного отделения H. Н. Кулябко, которому я рассказал, что ко мне обращался некий молодой человек, который готовится совершить покушение на одного из министров и что этот молодой человек проживает у меня на квартире. Кулябко, будучи очень взволнован сообщенными сведениями, поставил наблюдение за моей квартирой для установления личности этого молодого человека…
Все рассказанное мною Кулябко было вымышлено.
Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции… Никакого определенного плана у меня выработано не было, я только решил использовать всякий случай, который может меня привести на близкое от министра расстояние, именно сегодня, ибо это был последний момент, в который я мог рассчитывать на содействие Кулябко, так как мой обман немедленно должен был обнаружиться».
Нельзя не обратить внимание на следующий момент. Богров утверждает, что решил совершить покушение задолго до торжеств, но как с этим согласуется его явно наскоро созданная ложь о террористах? Умственной ограниченностью «Аленский» не страдал, имел огромный опыт работы на охранку, но почему-то придумал нелепую историю, которую не составляло ни малейшего труда разоблачить при несложной проверке. Причем в изложении Богрова еще более очевидно, насколько бредовыми доводами он оперировал. Чего только стоит его рассказ Кулябко о том, что его присутствие в театре лишит заговорщиков «необходимого сигнала».
Логичными представляются два объяснения данному противоречию. Богров (или те, кто манипулировал им) действовал в условиях временного цейтнота или был абсолютно уверен, что надлежащим образом его сведения проверять никто не будет.
Крайне неубедительны и выдвинутые Богровым мотивы покушения на Столыпина. Выдавший немало революционеров, часть из которых отправилась на каторгу, платный агент охранки из инициативников вдруг озаботился «реакционностью» курса Столыпина.
Однако наиболее обращают на себя внимание слова о том, что Кулябко первый (в присутствии Спиридовича и Веригина!) заговорил о билетах для «Аленского» в места присутствия императора и премьера.
Немедленно после допроса Богров в сопровождении усиленной охраны был увезен в крепость «Косой капонир», где и проходили все допросы. Однако по непонятным причинам следующий после задержания допрос прошел только 4 сентября и арестованный подтвердил озвученную им ранее версию покушения.
Следующий раз Богров допрашивается опять со значительным перерывом – только 6 сентября. На это раз следователем по особо важным делам округа Киевского окружного суда Василием Ивановичем Фененко, в показаниях которому он подтвердил, что никакого наблюдения за ним в театре не было: «Когда я был в театре, у меня возникала мысль, что Кулябко учредил за мной наблюдение, но я убедился, что такого наблюдения не имеется».
Но наиболее интересно другое. Богров вдруг отказывается от прежней мотивировки совершения акта террора! Как он собственноручно написал: «я отказываюсь объяснить причины, побудившие меня после службы в охранном отделении совершить убийство Столыпина».
И это после заявлений, что он стрелял в премьера как в «главного реакционера»! Можно только предположить, что изменение показаний было вызвано неким внешним воздействием на Богрова.
Это был последний допрос Богрова до суда.
После предельно ускоренного следствия, которое само по себе мало что прояснило, 9 сентября состоялось заседание Киевского военно-окружного суда. Создается впечатление, что кто-то наверху хотел как можно быстрее избавиться от Богрова. Никакой необходимости в немедленном суде не было, и семья Столыпина настойчиво просила его отложить, пока следствие не выяснит все обстоятельства убийства.
Военно-окружной суд выполнил поставленное задание. Благодаря ему удалось как быстро избавиться от Богрова, так и получить удобную официальную версию, снимавшую большую часть вины с руководителей охраны киевских торжеств.
Но на суде обвиняемый дает принципиально иное объяснение своих действий, чем ранее! По его словам: «15 августа явился ко мне один анархист, заявил мне, что меня окончательно признали провокатором и грозил об этом напечатать и объявить во всеобщее сведение. Это меня страшно обескуражило, так как у меня много друзей, мнением коих я дорожил. Мне представили такие улики, которых я не мог опровергнуть, а затем предложили, если я хочу избежать опубликования моих поступков, совершить террористический акт. Сначала мне предложили убить Кулябку, потом Государя и, наконец, Столыпина… я должен был принять условия. Долго я колебался, а 27 августа решился, наконец, убить Кулябку и пошел с этой целью к нему. Он встретил меня очень радушно и потому я не решился убить его. Он мне предложил билеты в Купеческий сад и другие места (важнейшее признание! – Авт.). Я отказался, так как билеты мне не были нужны. Кулябко предложил мне подождать, пока придут Веригин и Спиридович (на самом деле Богров пришел тогда, когда Спиридович и Веригин уже были у Кулябко. – Авт.). В их присутствии я рассказал выдуманную мною историю о приезжем анархисте и барышне с бомбой.
Предложение билетов запало мне в голову и натолкнуло на новую мысль убить кого-нибудь из сановников во время царских торжеств…
Шел я в театр без определенного плана и возможно, что из театра я также ушел бы ни с чем, но слова Кулябки «уходите и больше не оставайтесь в театре» поставили предо мной вопрос – неужели опять ни с чем? И я решился. Остановил свой выбор на Столыпине. Так как он был центром общего внимания (какое всеобщее внимание, когда взоры присутствующих были обращены на царскую ложу, а на Столыпина никто особо не обращал внимания? – Авт.)… Что я делал, я не сознавал. Впервые у меня прояснилось сознание, когда меня публика стала бить. Когда меня впервые допрашивали, я не хотел говорить правды, я бравировал, так как видел перед собою лишь враждебные лица (а на заседании суда увидел восторженных поклонников? – Авт.). Теперь я говорю правду (какую по счету? – Авт.)».
Новые показания Богрова мы проанализируем позже, а пока закончим рассказ о последних днях жизни террориста.
Приговор суда (утвержденный через сутки командующим войсками Киевского военного округа) гласил: «…подсудимого… как признанного виновным в участии в сообществе, составившемся для насильственного посягательства на изменение в России установленного законами образа правления, и в предумышленном убийстве председателя Совета министров статс-секретаря Столыпина по поводу исполнения им своих служебных обязанностей – лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение».
В 3 часа ночи 12 сентября на Лысой горе (издавна известной, как место сбора нечистой силы) приговор был приведен в исполнение.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.