Глава одиннадцатая КОНЕЦ «ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ»

Глава одиннадцатая

КОНЕЦ «ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ»

Гражданская война, писал В. И. Ленин, «начиналась сплошь и рядом при участии в союзе против нас и белогвардейцев, и эсеров, и меньшевиков». Однако логика ее развития «всякий раз неизбежно приводила к тому, что все эсеровские учредиловские, меньшевистские элементы оказывались, путем ли государственного переворота или без него, оттесненными на задний план, и во главе белогвардейщины выступали целиком элементы капиталистические и помещичьи. Это было и в правлении Колчака и Деникина, и во всех многочисленных более мелких правлениях и нашествиях на нас»⁷⁰⁹. Олицетворявшие «демократическую контрреволюцию» эсеро-меньшевистские правительства, создавая во имя защиты «народовластия» на иностранные субсидии отряды во главе с монархистски настроенными офицерами, восстанавливая буржуазно-помещичьи порядки, расчищали дорогу для белогвардейской диктатуры, уступали место прямым ставленникам империалистической буржуазии и наиболее реакционных буржуазно-помещичьих кругов. Примером тому может служить история Комуча⁷¹⁰.

«Комитет членов Учредительного собрания» (Комуч), несмотря на столь всеобъемлющее название, был организацией однопартийной. Чтобы как-то обосновать этот факт, Комуч 12 июля 1918 г. постановил «признать недопустимым вхождение в состав Комитета членов Учредительного собрания большевиков и левых эсеров»⁷¹¹, хотя по их же принципам «чистой демократии» такое решение было неприемлемо. Мотивировали правые эсеры свое постановление тем, что якобы указанные партии «отвергли» Учредительное собрание, хотя именно большевики созвали его.

Вначале в Комуче было пять членов — правых эсеров, затем, к концу сентября, их число дошло до 96—97 человек, но и тогда он оставался практически однопартийным, правоэсеровским парламентом. Когда в конце августа был окончательно сформирован Совет управляющих ведомствами, т.е. правительство, в его составе было 13 министров-эсеров, один меньшевик (министр труда И. М. Майский) и двое беспартийных (военный министр Галкин и министр государственного контроля Краснов).

Самарское правительство вело игру в демократию и пыталось создать видимость борьбы с реакцией. Руководители Комуча, придя к власти, заявили, что их цель — объединение всех слоев общества. «Теперь нельзя опираться на классы, нельзя идти по пути большевиков… — говорил в своей программной речи Климушкин. — Это ужасная ошибка. Мы полагаем, что надо объединить все группы: и крестьян, и пролетариев, и интеллигенцию, ибо только тогда мы достигнем цели. Поэтому вся наша политика направлена на создание блока и на уничтожение тех трений, которые создались в обществе в результате классовой розни»⁷¹².

Таким образом, эсеры вновь решили строить власть на принципах «чистой демократии» и речь Климушкина может служить иллюстрацией к выводу К. Маркса, который писал: «Своеобразный характер социально-демократической партии выражается в том, что она требует демократическо-республиканских учреждений не для того, чтобы уничтожить обе крайности — капитал и наемный труд, а для того, чтобы ослабить и превратить в гармонию существующий между ними антагонизм»⁷¹³.

В приказе «О принятии власти Комитетом членов Учредительного собрания» было объявлено о роспуске Советов и восстановлении городских дум и земств, о формировании так называемой народной армии для «защиты демократии и борьбы с большевиками», провозглашалась свобода слова, печати, собраний. Главной и ближайшей целью ставилась подготовка к созыву Учредительного собрания для избрания на нем постоянного всероссийского правительства. «Комитет членов Учредительного собрания» заявил, что в своей деятельности будет руководствоваться стремлением к национальному возрождению России, улучшению ее экономического состояния, «утверждению демократических принципов».

В июле была опубликована декларация Комуча с изложением его социально-экономической программы. Чтобы не оттолкнуть крестьянство, эсеровские деятели заявили, что «земля бесповоротно перешла в народное достояние и никаких попыток к возврату ее Комитет не допустит. Сделки купли-продажи и залога на землю сельскохозяйственного значения и лесные угодья запрещаются…». Далее говорилось о сохранении в силе действующих законов и постановлений об охране труда. Вместе с тем декларация особо оговаривала право предпринимателей «требовать от рабочих интенсивного и доброкачественного труда в течение всего рабочего времени… и увольнять не подчиняющихся требованиям», а также «лишних рабочих»⁷¹⁴.

Декларацию дополняла и разъясняла речь председателя Комуча Вольского, который говорил, что «капиталистический строй в настоящее время отменен быть не может. Капиталистическая промышленность должна существовать, и класс капиталистов должен иметь возможность вести промышленность». Сказанное означает, что за уверениями в том, что эсеровское правительство намерено «придерживаться интересов не того или иного класса общества, а общегосударственных интересов», в действительности скрывалось стремление опереться на капитализм как систему общественных отношений⁷¹⁵.

В соответствии с этой линией эсеры тотчас после установления своей власти объявили о денационализации банков и промышленных предприятий, отменили твердые цены и разрешили свободную торговлю хлебом. Заверяя массы в неприкосновенности общенародного достояния на землю, Комуч в то же время издал приказ, согласно которому право уборки озимых посевов 1917 г. предоставлялось тем, кто их произвел. Таким образом, озимый хлеб должен был перейти в руки землевладельцев, у которых земля была конфискована на основании Декрета о земле. Кроме того, за землевладельцами признавалось право на возмещение стоимости обработки озимого клина и затраченных на посев семян. Были восстановлены Крестьянский поземельный банк, земельные комитеты, в распоряжение которых поступала земля и которые должны были подготовить временные правила пользования ею, институт сельских старост и сельские сходы с их исполнительной властью.

При Комуче официально существовали переизбранные Советы, которые, однако, не имели никаких прав, кроме права выносить резолюции. Были разрешены забастовки, сохранялись некоторые права за профсоюзами, но их деятельность была сведена до минимума. Принятый закон о 8-часовом рабочем дне не имел никакого практического смысла при наличии в нем оговорки о том, что сверхурочные работы допускаются до 100 дней в год, а об их оплате ничего сказано не было. Буржуазия не считалась ни с профессиональными союзами, ни с приказами Комуча. Даже официальный орган правительства «Вестник Комитета членов Учредительного собрания» вынужден был признать отказ владельцев от исполнения старых и заключения новых коллективных договоров. Они широко применяли локауты, вводили увеличенный рабочий день под видом сверхурочных работ, лишали рабочих отпусков, а тех, кто пытался протестовать, увольняли как «лишних».

В наступлении на права рабочих от буржуазии не отставало и эсеровское правительство. Для разрешения возникавших все чаще между предпринимателями и рабочими конфликтов оно создавало «конфликтные комиссии», и не было случая, чтобы хоть одно дело они решили в пользу рабочих. По распоряжению Комуча были уволены все рабочие Сергиевского завода за выступление против «народной армии». Самарская городская управа понизила зарплату служащим и рабочим городского водопровода. Власти выселяли «строптивые» профсоюзы из занимаемых ими помещений, заменяли неугодных руководителей союзов. В итоге резко ухудшились условия труда и жизни рабочих и служащих, больших размеров достигла безработица. Так оборачивалась эсеровская «демократия» для трудящихся города.

В деревне контрреволюционный и антинародный характер «демократии» Комуча выступал еще ярче. Этому немало способствовали безнаказанные действия командного состава «народной армии», формировавшегося в основном из бывших кадровых офицеров. Так, в деревне Чемодуровке офицер «народной армии» потребовал от крестьян немедленно возвратить имение и весь живой и мертвый инвентарь помещику Чемодурову. В селе Натальино Бугурусланского уезда прибывший с отрядом офицер приказал свезти на гумно помещика посеянный и убранный крестьянами на бывшей помещичьей земле хлеб. За отказ выполнить это распоряжение крестьяне были подвергнуты порке⁷¹⁶. Начальник казачьего отряда, прибывшего в Дедовскую волость Уфимской губернии, подтвердил крестьянам, что до решения Учредительного собрания помещичья земля переходит к ее прежним владельцам⁷¹⁷.

Отряды «народной армии» бесчинствовали и мародерствовали в деревнях. У крестьян Чермесской волости такой отряд отобрал без расписок и уплаты 30 лошадей, а его командир поручик Немчинов-Уфимец собственноручно выпорол секретаря и старосту деревни Степановки, осмелившихся не подать ему вовремя подводы. Другой отряд заставил крестьян этой же деревни уплатить контрибуцию в 4 тыс. рублей, а в соседней отобрал у жителей 8 тыс. рублей⁷¹⁸.

Даже меньшевики выступили с критикой политики Комуча в деревне. «Настроение крестьян в селах, особенно там, где есть помещичьи имения, подавленное, замученное… — писала их газета «Вечерняя заря», — жестокая расправа с лицами, взятыми под подозрение, и, главным образом, возвращение помещиков — внушают населению дурные предчувствия, в то же время прекрасно себя чувствуют вернувшиеся в свои владения помещики. Они разъезжают, облаченные в отличия и доспехи, по деревням, снимают какие-то «допросы», расставляют караулы по своим владениям, грозят казаками, «бараньим рогом» и т.д. А крестьяне жмутся и копят злобу… Захваты земель помещиками приняли грозные размеры»⁷¹⁹.

На территории, подконтрольной Комучу, свирепствовали контрразведка белочехов и учредиловская контрразведка во главе с эсером Коваленко. Вместе с членом Учредительного собрания министром Самарского правительства Климушевым он был руководителем и вдохновителем террористических актов против населения. Повсеместно вводились военно-полевые суды, но «демократам» этого показалось недостаточно, и осенью 1918 г. в Самаре был создан чрезвычайный военно-полевой суд, применявший лишь одну меру наказания — расстрел. Арестовывали за «резкие выражения в адрес Учредительного собрания», за участие в разделе помещичьих имений, за то, что кто-то из родственников находился в рядах Красной Армии, за принадлежность к большевистской партии.

Под арест брали участников Октябрьского вооруженного восстания, советских работников, участников борьбы с белогвардейским мятежом и просто подозреваемых в политической неблагонадежности. В самарской тюрьме, рассчитанной на 700 заключенных, в августе — сентябре их находилось более 2 тыс. Были переполнены и все другие тюрьмы. Когда незадолго до освобождения Самары Красной Армией эсеровское правительство стало эвакуировать заключенных, то в первом эшелоне было отправлено в Иркутск 2700 человек. Из них доехали до места назначения 725 человек, 2 тысячи погибли в пути⁷²⁰.

Политика «Комитета членов Учредительного собрания» вызывала все более ширившееся недовольство трудящихся. Возмущенное крестьянство отворачивалось от эсеров. Оно отказывалось посылать новобранцев в «народную армию», и объявленный в нее набор «добровольцев» полностью провалился. Принудительно набранная армия Комуча таяла от повального дезертирства. Крестьяне прямо заявляли: «Буржуев защищать не пойдем». Не помогали ни угрозы, ни репрессии. При подавлении восстания в трех волостях Бугурусланского уезда Самарской губернии каратели расстреляли более 500 человек⁷²¹. В ответ на подобные акты в селах стали формироваться партизанские отряды для борьбы с Комучем.

Так выглядела на практике эсеровская политика «уничтожения трений», т.е. потворства буржуазии, антинародная сущность которой рассеивала иллюзии мелкобуржуазной массы и восстанавливала трудящихся против Комуча. Не нужен он был и буржуазии, которая поддерживала его лишь до поры до времени. Вначале буржуазия даже «пожертвовала» Комучу 30 млн. рублей. Однако она стремилась к полной хозяйственной самостоятельности и ничем не ограниченной эксплуатации труда капиталом. Ее не устраивала половинчатая политика, она была недовольна игрой в демократию.

Буржуазия владела средствами производства, распоряжалась банковскими капиталами, опиралась на монархически настроенное офицерство «народной армии». Она чувствовала свою силу и не хотела признавать правомочность Учредительного собрания старого состава, социализацию земли, рабочие организации, коллективные договоры. Ее представители требовали «обуздать» рабочих, снизить налоги с представителей имущих классов, выдвигали все более настойчивые притязания на политическую власть.

Конфликты между буржуазией и учредиловцами возникали все чаще, военщина не считалась с Самарским правительством и его учреждениями, а кадеты все решительнее наступали на «Комитет членов Учредительного собрания». Лидер самарских кадетов Кудрявцев, например, выступил в газете «Волжский день» со статьей, в которой доказывал, что Комуч является лишь осколком Учредительного собрания и не может быть его полномочным правопреемником, поскольку часть не может заменить целое⁷²². Буржуазия считала Самарскую учредилку переходным явлением, неизбежным злом, с которым пока приходится мириться, и ждала лишь подходящего момента для установления «сильной власти». Эсеровское правительство изживало себя.

О кризисе «демократической контрреволюции» и надвигавшемся крахе политики мелкобуржуазной демократии свидетельствовало и положение в Сибири. Обосновавшись в Харбине, Временное правительство автономной Сибири вступило в связь с «Дальневосточным комитетом активной защиты родины и Учредительного собрания», который возглавлялся генералом Хорватом, с «правительством», сформированным в Пекине, в которое входили брат бывшего председателя Временного правительства князь Львов, крупный промышленник и финансист Путилов и адмирал Колчак, и с атаманом Семеновым, командовавшим так называемым особым отрядом. Уже тогда Дербер сделал Колчаку первое предложение занять во Временном правительстве пост военного министра. «Правительство» Дербера вело усиленные переговоры с союзниками, стремясь получить поддержку в первую очередь США и Англии, которые должны были, по его мнению, «двинуть к Уралу свои отряды вместе с войсками Сибирского правительства»⁷²³.

Отбывая на Дальний Восток, Временное правительство Дербера оставило в Томске и Ново-Николаевске своих уполномоченных — членов Учредительного собрания эсеров П. Я. Михайлова, Маркова, Линберга и председателя Томской уездной управы Сидорова. После занятия белочехами Ново-Николаевска они объявили себя местной властью, назвавшись «Западно-Сибирским комиссариатом». Структура этого органа была однотипной с Комучем: правительственная коллегия из эсеров и аппарат уже не чисто эсеровский, а с участием, и значительным, представителей буржуазии. «Комиссариат» провозгласил «восстановление нарушенного большевиками правильного товарообмена», создание военной силы «для утверждения народовластия», восстановление органов управления, существовавших при Временном правительстве, «всемерное содействие скорейшему возобновлению работы Всероссийского Учредительного собрания».

«Западно-Сибирский комиссариат» не решился сразу отменить все постановления и декреты Советского правительства. Так же как и Комуч, он предлагал сохранить Советы, лишив их власти и превратив в профессиональные организации рабочих, настаивал на соблюдении закона о земле, принятого Учредительным собранием, и сохранении земельных комитетов. Такая политика не устраивала «деловой аппарат» правительства, который, следуя устремлениям буржуазии, хотел скорее покончить и с декретами Советской власти, и с Советами, восстановить частную собственность на землю и денационализировать всю промышленность.

20 июня 1918 г. в Томске состоялось совещание членов Сибирской областной думы, которые предложили министрам Сибирского временного правительства, находившимся на захваченной белочехами и эсерами территории, — Вологодскому, Крутовскому, Патушинскому, Михайлову и Шатилову — приступить к исполнению своих обязанностей. Можно было оспаривать это решение с юридической стороны, но за спиной пятерки стоял командующий армией «Западно-Сибирского комиссариата» Гришин-Алмазов. «Комиссариат» был отстранен от власти и распущен. Так был нанесен еще один удар по эсеровской мелкобуржуазной демократии. Председателем «Временного сибирского правительства» ввиду отсутствия Дербера стал Вологодский, а Дербер и его группа, получив известие об этом, поспешили признать и приветствовать новую власть.

Сибирское правительство уже не было чисто эсеровским. Его глава в свое время избирался в Государственную думу по списку кадетов и далеко не разделял эсеровских взглядов, хотя формально и числился членом этой партии. Правительство придерживалось более решительной и контрреволюционной политической линии. Оно аннулировало декреты Советской власти, провозгласило возврат владельцам всего национализированного имущества: предприятий, домов, земли. У Сибирского правительства «демократической» была лишь вывеска с эмблемой Учредительного собрания, а реальная власть находилась в руках белогвардейских отрядов, на штыках которых оно держалось и которые с первых же дней предпринимали попытки убрать эсеров из правительственных органов.

8 сентября в Уфе открылось так называемое Уфимское государственное совещание, собранное под давлением Антанты, которая добивалась от Комуча более тесного союза с буржуазией с целью объединения усилий для борьбы с наступающей Красной Армией. В нем приняли участие 170 делегатов, представлявших как реально существовавшие, так и мифические контрреволюционные правительства: Комуч, Сибирское временное правительство, Временное областное правительство Урала в Екатеринбурге, автономное Туркестанское и Эстонское правительства, Башкурдистан и Алаш-Орду, Уральское, Оренбургское, Сибирское, Иркутское, Енисейское, Семиреченское и Астраханское казачьи войска, а также партии социалистов-революционеров, меньшевиков, кадетов и «народных социалистов», «Союз возрождения России», «Союз земств и городов», Сибирскую областную думу. Ведущую роль на нем играли эсеры, которых было более 100 человек, и кадеты.

Кадеты вместе с делегатами Сибирского правительства выступали за единоличную власть и против созыва распущенного Учредительного собрания, настаивая на новых выборах. Самарские эсеры требовали созвать Учредительное собрание в его старом составе и выступали против единоличной власти. Но позиции кадетов и Сибирского правительства были более прочными, так как их поддерживали контрреволюционное офицерство и казачество. Буржуазия провела в Уфе свой «Всероссийский съезд представителей торговли, промышленности и сельского хозяйства», который способствовал ее консолидации и единогласно высказался за установление единоличной военной диктатуры.

Между этими двумя группами находились представители ЦК социалистов-революционеров Авксентьев, Зензинов и другие, игравшие роль центра, а на самом деле шедшие на поводу у кадетов. Чувствуя ослабление позиций «демократической контрреволюции», кадеты держали себя уверенно и неуступчиво. Несмотря на все заклинания самарских учредиловцев в адрес цекистов «не сдавать позиции», фракция эсеров, как говорилось в записке о сибирских событиях, направленной Юго-Восточному комитету членов Учредительного собрания, «напуганная сдачей Казани, Симбирска и предстоящей сдачей Самары, готова была идти на все»⁷²⁴. И это вполне естественно, ибо для эсеровских лидеров Советская власть была страшнее диктатуры буржуазии.

После десятидневных споров было достигнуто соглашение о конструкции власти: создавалась директория из пяти лиц, избранных совещанием не по партийному принципу, а персонально. Таким образом, под давлением буржуазной реакции эсеры отказались от одной из основных идей мелкобуржуазной демократии — о всероссийском правительстве как органе, сформированном Учредительным собранием и ответственном перед ним.

Эсеры продолжали делать буржуазии уступку за уступкой, вызывая растущее недовольство трудящихся, лишивших их своей поддержки. Окрепшая буржуазия и монархически настроенное офицерство спешили использовать это обстоятельство, чтобы избавиться от них. Пока в Уфе шли переговоры, в Омске в ночь на 21 сентября 1918 г. белогвардейские и казачьи отряды разогнали Сибирскую областную думу и арестовали ее председателя Якушева и всех ее членов — представителей эсеровской партии. Новоселова расстреляли, Крутовскому, Шатилову и Якушеву предложили в 24 часа покинуть город. Вся операция была проведена под руководством министра финансов эсера И. Михайлова и начальника гарнизона полковника Волкова. Как констатировалось в уже цитированной записке, «путем интриг и заговоров» была устранена «социалистическая часть правительства» и «власть в Сибири оказалась в руках кадетствующей буржуазии и ренегатов социализма (увы, социалистов-революционеров)… фактически власть в городе была в руках добровольческих отрядов Анненкова и Красильникова, отрядов разбойно-монархического типа»⁷²⁵.

Тем временем в Уфе была сформирована Директория, в состав которой вошли эсеры Авксентьев и Зензинов, кадет Виноградов, генерал Болдырев («Союз возрождения») и глава Сибирского правительства Вологодский. Таким образом, в Директории осталось всего два «социалиста», но при этом надо иметь в виду, что Авксентьев вошел в нее как представитель «Союза возрождения», а Зензинов всегда занимал в партии крайне правые позиции и был близок к кадетам. Такой состав Директории, по признанию самих эсеров, не мог гарантировать ни созыв Учредительного собрания, ни вообще выполнение правительственной программы, на которой было заключено Уфимское соглашение⁷²⁶. С образованием Директории прекратил свое существование заявивший о самороспуске Комуч, вместо которого в Екатеринбурге был создан «Съезд членов Учредительного собрания». Сибирское же правительство, несмотря на принятый Директорией закон, не спешило сложить свои полномочия.

Глава Директории Авксентьев, узнав о событиях в Омске, обещал «раскассировать сибирскую власть и решительными мерами задавить реакцию». В начале октября Директория перебралась в Омск, полагая, что там ей будет легче взять под контроль Сибирское правительство, превратив его министров в членов своего кабинета. Однако на деле она оказалась бессильной что-либо сделать.

Политика бесконечных уступок вызвала недовольство даже эсеровской фракции «Съезда членов Учредительного собрания», которая обсуждала вопрос о том, следует ли ей поддерживать Директорию, и решила все же не выступать против нее. В начале ноября Директория сформировала Совет министров во главе с Вологодским, в который вошли также инициатор омской расправы И. Михайлов и в качестве военного и морского министра адмирал Колчак. На этом ее деятельность закончилась. В ночь на 18 ноября казаки Красильникова арестовали Авксентьева и Зензинова, а утром Совет министров провозгласил Колчака «верховным правителем России»⁷²⁷.

Авксентьев и Зензинов были высланы во Владивосток, а Вологодский стал председателем Совета министров в правительстве Колчака. Был разогнан «Съезд членов Учредительного собрания», осмелившийся 20 ноября 1918 г. вместе с ЦК эсеров объявить Колчака мятежником. Его члены были арестованы и высланы в Челябинск и Шадринск, откуда выехали в Уфу. В начале декабря им было предложено покинуть и этот город. Часть из них была арестована, некоторые расстреляны, кое-кто бежал на советскую территорию, часть ушла в подполье и уцелела благодаря тому, что 31 декабря Уфа была занята Красной Армией. С мелкобуржуазной демократией на востоке страны было покончено.

Своей политикой эсеры подготовили приход к власти Колчака, и «демократическая контрреволюция» уступила место прямой интервенции и военно-террористической белогвардейской диктатуре. «Чтобы доказать, что большевики несостоятельны, — говорил В. И. Ленин, — эсеры и меньшевики начали строить новую власть и торжественно провалились с ней прямо к власти Колчака»⁷²⁸.

Аналогичным образом развивались события и в других районах страны. В середине июля 1918 г. представители Антанты уведомили «Союз возрождения России» о намерении высадить свои войска в Архангельске. Тотчас после высадки 2 августа английского десанта там был произведен контрреволюционный переворот, подготовленный белогвардейцами под командованием полковника Берга и командированными ЦК эсеров в Архангельск для встречи союзников Дедусенко, Масловым и Коварским. Власть перешла в руки коалиционного правительства во главе с «народным социалистом» Чайковским, в которое вошли от эсеров член ЦК партии Лихач, Маслов и Гуковский, а от кадетов — Зубатов и Старцев. Однако уже через месяц все правительство было арестовано Бергом и сослано в Соловецкий монастырь. Его освободили из-под ареста лишь в результате вмешательства американского посла Френсиса, считавшего более целесообразным прикрыть истинные цели интервентов маской «защитников демократии». Однако, чувствуя непрочность своего положения, освобожденные члены Северного правительства Лихач, Маслов и другие сбежали под крылышко Уфимской директории.

В новом правительстве, которое вновь возглавил Чайковский, эсеров уже не было, но тем не менее они не могут снять с себя ответственность за установленный интервентами и белогвардейцами жесточайший террор. Во-первых, они расчистили путь белогвардейцам к власти, во-вторых, правительство Чайковского официально заявило о своем подчинении Директории. После переворота в Омске Чайковский признал правительство Колчака и вслед за этим покинул Архангельск, уступив место архангельскому Колчаку — генералу Миллеру.

Заметим, что уход из Северного правительства отнюдь не означал осуждения эсерами интервентов и отказа от сотрудничества с ними. Они их поддерживали до конца и, когда в августе 1919 г. союзники решили вывести свои войска из Архангельска, обратились с посланием, в котором умоляли их отказаться от своего намерения. «Победа большевиков сулит нам смерть, и мы, теряющие Родину, не настолько счастливы, чтобы за морями найти себе спасение. Ради святости человеческой жизни вы должны оставить здесь свои силы, дабы в последний час страшных испытаний помочь тем из нас, кто останется в живых»⁷²⁹. Так разглагольствование о «народовластии» соединялось у эсеров с расчетом на защиту иностранных штыков, а заявления о «независимости России» — с призывами к ее оккупации во имя борьбы с большевиками.

Самую активную поддержку интервентам и белогвардейцам оказали эсеры на юге России. Это они вместе с дашнаками и меньшевиками протащили на заседании Бакинского Совета 25 июля 1918 г. резолюцию о приглашении английских войск для «защиты» города. После падения Советской власти они организовали так называемую «Диктатуру Центрокаспия», по предложению которой англичане 4 августа высадились в Баку. Их правительство, игравшее жалкую роль при интервентах и белогвардейцах, несет непосредственную ответственность за режим жесточайшего террора, установленный на всей территории, подвластной «Центрокаспию», и в том числе за расстрел в песках под Красноводском 26 бакинских комиссаров.

На Украине правые эсеры поддерживали германофильскую политику буржуазно-националистической Украинской рады, несмотря на то что официально партия социалистов-революционеров выступала за расторжение Брестского мира. Ее представители Фрумкин и Зарубин заявили, что партия согласится признать Брестский договор, «если Украина немедленно поведет борьбу против большевиков во всероссийском масштабе»⁷³⁰.

Во время формирования белогвардейской Добровольческой армии, несмотря на ее явно выраженный монархический характер, эсеры из Уфимской директории стали предпринимать шаги для установления контактов с командующими армией генералом Алексеевым, а затем Деникиным. «Тов. Донской (член ЦК эсеров. — Авт.) особенно сильно обращал внимание на необходимость завязать самую тесную связь с югом, и главным образом с войсками Алексеева (теперь Деникина), — докладывал заместитель председателя Уфимского городского комитета эсеров, — ибо это, во-первых, самая сильная армия; во-вторых, не зараженная ядом сепаратизма. Туда, между прочим, посланы Руднев и Бунаков, которых Донской просит назначить представителями от Всероссийского временного правительства. У Донского мне был представлен штаб-офицер академик А. Т. Гаевский, представитель алексеевской армии, который в информационных целях был послан в Москву, а потом на территорию Всероссийского временного правительства. Я его в достаточной степени информировал о положении дел у нас, а он в свою очередь информировал меня о положении дел у них и, между прочим, сообщил, что… как сам Деникин, так и его войска безусловно стоят на всемерной поддержке Учредительного собрания, так что Всероссийское временное правительство, ответственное перед Учредительным собранием, безусловно может рассчитывать на его поддержку»⁷³¹.

Союз с кем угодно и на любых условиях, лишь бы свергнуть Советскую власть, — таков был смысл политики эсеро-меньшевистских лидеров, которая привела к тому, что на смену «демократической контрреволюции» к концу 1918 — началу 1919 г. повсеместно пришла самая откровенная черносотенная реакция.

Однако картина будет неполной, если не сказать о том, чем занимались эсеры на советской территории. Их деятельность здесь была ознаменована мятежами, антисоветскими заговорами и террористическими актами. Социалисты-революционеры, проповедовавшие в свое время индивидуальный террор как средство борьбы против самодержавия, теперь решили использовать его для борьбы против Советского правительства.

В начале 1918 г. в Петрограде была создана боевая группа во главе с Семеновым, деятельность которой направлялась членами ЦК правых эсеров Донским и Гоцем. Одной из первых жертв они наметили В. Володарского, комиссара по делам печати, пропаганды и агитации в Петрограде, редактора «Красной газеты», известного своей решительной борьбой с эсерами. 20 июня 1918 г. при возвращении с Обуховского завода, где он выступал на митинге против эсеров и меньшевиков, пытавшихся спровоцировать рабочих на антисоветские действия, Володарский был убит террористом Сергеевым. ЦК эсеров немедленно заявил через печать, что их партия не имеет никакого отношения к этому террористическому акту.

После убийства Володарского боевая организация перебралась в Москву, где начала подготовку покушения на В. И. Ленина. При этом ее члены потребовали от Гоца гарантий, что Центральный комитет социалистов-революционеров не заявит о своей непричастности к покушению и открыто признает убийство В. И. Ленина делом партии. Гоц дал такие заверения Семенову. 30 августа 1918 г. после выступления на заводе Михельсона В. И. Ленин был тяжело ранен выстрелом эсерки Каплан. В тот же день в Петрограде эсером Канегиссером был убит председатель Петроградской ЧК М. С. Урицкий.

ЦК эсеров не сдержал слова, данного своим боевикам. Он и на этот раз трусливо отказался от ответственности за совершенные по его указке преступления. «Это произвело на нас ошеломляющее впечатление, — писал потом Семенов. — Увидевшись с Донским, я с негодованием говорил ему о недопустимости такого поведения ЦК, считая это просто трусостью»⁷³². Ложь лидеров настолько возмутила даже самих террористов, что многие из них отошли от партии, и группа Семенова распалась.

Не менее активно вели себя и левые эсеры. Левоэсеровские организации, оставшиеся на платформе своего ЦК, продолжали контрреволюционную деятельность, программа которой была определена на I Совете партии, состоявшемся 4 августа 1918 г. Совет одобрил тактическую линию ЦК и в качестве очередных задач партии указал на пересмотр конституции, срыв Брестского мира, децентрализацию заготовок, ликвидацию комбедов. Лицемерно заявляя, что эсеры должны «направить все свои силы на работу в массах, всемерно стараться предотвратить вооруженное столкновение», Совет в то же время призывал дать «отпор всеми средствами правящей партии большевиков»⁷³³. Московский комитет левых эсеров 14 августа определил в качестве одного из основных направлений своей деятельности «постановку необходимой в данных условиях и для возможного будущего нелегальной работы», а 17 сентября решение о создании нелегальных организаций приняло Центральное бюро партии.

«Отпор», о котором писал Совет левых эсеров, заключался в организации кулацких восстаний, заговоров, мятежей, всякого рода провокаций. Еще в августе 1918 г. левые эсеры пытались организовать кулацкое восстание в Задонском уезде Воронежской губернии, по поводу которого В. И. Ленин направил телеграмму с требованием решительных действий против кулаков и «снюхавшейся с ними левоэсерской сволочи»⁷³⁴. В октябре 1918 г. левые эсеры попытались поднять мятеж матросов 2-го Балтийского экипажа в Петрограде, однако и эта попытка не увенчалась успехом. Всего во второй половине 1918 г., по сводкам Наркомата внутренних дел, левыми эсерами было организовано 11 восстаний, главным образом кулацких. В их числе было три восстания в Пензенской губернии, по поводу одного из которых В. И. Ленин телеграфировал в губисполком: «Крайне важно собрать и опубликовать факты участия левоэсеров в кулацком восстании»⁷³⁵.

На IV съезде левых эсеров, который проходил в октябре 1918 г., часть делегатов выступила с предложением отказаться от террора и восстаний и добиваться легализации партии. Однако большинство съезда отклонило это предложение и взяло курс на активизацию борьбы против Советской власти. В принятой съездом резолюции осуждались Брестский мир и политика Советского правительства в деревне, предлагалось усилить работу по разложению Красной Армии.

Участники съезда утвердили предложения об укреплении нелегальных организаций, переброске работников, организации связи и выработке шифров. Эта линия получила свое подтверждение и развитие на II Совете партии в декабре 1918 г., где Спиридонова призывала организовывать крестьянские восстания, разлагать армию, «физически громить» ЧК, поднимать рабочих на захват производства снизу⁷³⁶. В качестве программы действий Совет выдвигал упразднение Совнаркома с передачей его функций ВЦИК, ликвидацию ВЧК, роспуск комбедов, отказ от принудительного изъятия хлеба у кулаков⁷³⁷. Осуществление этих требований практически означало ослабление борьбы с контрреволюцией и вело к ликвидации Советской власти.

При этом, как и правые, левые эсеры шли на сближение со всеми контрреволюционными силами. Они приняли участие в организованном белыми офицерами восстании в Костроме; совместно с правыми эсерами, меньшевиками и анархистами пытались спровоцировать забастовку на Путиловском заводе в Петрограде; вели вместе с правыми эсерами погромную агитацию против Советской власти в Воронежской губернии; создавали в союзе с белогвардейцами и правыми эсерами штабы по руководству кулацкими восстаниями на Рязанщине.

Анализируя развитие событий и возвращаясь к урокам керенщины как временного торжества буржуазной реакции, которая наступила в итоге соглашательской политики лидеров мелкобуржуазных партий, В. И. Ленин отмечал, что колчаковской диктатуре помогли родиться на свет и ее прямо поддерживали меньшевики («социал-демократы») и эсеры («социалисты-революционеры»). «Называя себя социалистами, — писал он, — меньшевики и эсеры на деле — пособники белых, пособники помещиков и капиталистов. Это доказали на деле не отдельные только факты, а две великие эпохи в истории русской революции: 1) керенщина и 2) колчаковщина»⁷³⁸.

Военно-террористической диктатуре Колчака и Деникина, для которых даже Учредительное собрание было крамолой, сделавшие свое черное дело эсеры были уже не нужны. Белогвардейские генералы, вероятно, сожалели лишь о том, что в силу тактических соображений нельзя было их всех перевешать, а пришлось ограничиться пинком генеральского сапога, отбросившего эсеров на задворки контрреволюции.