Россия будет возрождена только русскими

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Россия будет возрождена только русскими

Плохо человеку, который утратил всякую надежду и ни на что не надеется… Он как бы отрезает себе перспективу в свое будущее; он перестает верить в возможность лучшего; он ослепляет свой дух и обессиливает свой инстинкт; он отрекается от своего спасения и добровольно «опускается на дно». Нельзя жить без надежды. Это знают врачи и не отнимают ее у больного до самого конца. Это хорошо знают все тонувшие и спасшиеся; все, забытые на поле битвы и потом найденные и вырученные; все, проходившие через горькую нужду. Людям надежда необходима…

Но есть надежда мудрая и есть надежда глупая; зрячая и слепая; органически верная и беспочвенная; подъемлющая силы и угашающая их. Мудрая, зрячая, органически верная, подъемлющая силы – ведет, укрепляет и спасает; а глупая, слепая, беспочвенная и угашающая силы – питает душу иллюзиями, разочаровывает и нередко прямо губит. И если кто-нибудь был действительно вынужден пройти через все эти виды и оттенки, то это мы, русские люди, неприявшие революцию и временно обессиленные врагами России: мы переживали это всюду, где бы мы ни находились, за рубежом или под ярмом, на своей недоотнятой «жилплощади», или на Лубянке, или в ссылке… И казалось бы, что мы могли и должны были, пребывая в этом потоке тщетных надежд, научиться настоящему реализму, трезвому учету сил и политической дальнозоркости. Научились ли? Не сомневаюсь в том, что многие научились. Но есть и другие «многие», которые этому не научились, да вряд ли когда и научатся: и возраст не благоприятствует; и зуд политического фигурирования ненасытен, и слепота врожденная; да и сила суждения уж очень невелика. Так и сойдут со сцены, налаживая себе предметно безнадежные конъюнктуры…

Стоит только вспомнить те шепоты, которыми утешалась и питалась небольшевистская Россия в первые годы революции: овые надеялись на немцев, в действительности мечтавших закрепиться в занятых ими русских пространствах; овые надеялись на французов в Одессе, на самом деле мечтавших только о том, чтобы уехать домой; овые – на чехословаков, подготовлявших при содействии французов (Жанен) и при попустительстве англичан величайшее грабительство и предательство в Сибири (Сыровой); овые на англичан, активно топивших русские корабли под предлогом их революционности и мечтавших о выгодной торговле с советскими «людоедами». Определеннее всех действовал на Дальнем Востоке атаман Семенов, договорившейся с японцами на «таинственных» условиях – японцам призрачная выгода, Семенову призрачная власть. По этому типу можно было бы называть многие подобные позднейшие соглашения с иностранцами «семеновщиной»: это такая координация, которая скрывает за собой действительную субординацию; это раздел российских риз в отсутствии и при безмолвии России; это антинациональная стряпня под «национальным» флагом; это призрачная выгода иностранной державе и призрачная власть «обещателю»…

И сколько их было за эти 36 лет таких поисков, как будто бы позволявших «верить» и «надеяться», надеяться и утешаться, утешаться и, главное, фигурировать. Были «шепоты» польские, немецкие, итальянские, французские, английские, даже венгерские, а теперь чуть ли не аргентинские. И все это не «слухи», не «сплетни», и не пустые слова.

Прочтите о польских шепотах хотя бы в воспоминаниях Зинаиды Гиппиус (Мережковский, Философов, Савинков, Деренталь)… И чем кончилось? Поляки «наобещали», «наразрешали», а потом, выкарабкавшись из беды, примирились с большевиками, предали белый Крым и подготовили себе ту конъюнктуру, которая завершилась Катынью, предательством героически восставшей против немцев Варшавы и военной диктатурой под вывеской Рокоссовского. Даже с венграми шептались: нашелся генерал с русской фамилией, объявивший себя «туранцем» и докладывавший венгерским парламентариям об «освобождении» «туранских» народностей России при содействии «соплеменных» венгров и о жажде этих народностей обратиться в католическую веру; дали ли ему денег – неизвестно, но венгерский орден патеры ему выхлопотали… Что ж, все-таки пофигурировал перед смертью…

А немецкие шепоты?! Вспомним работу «украинского института» в Берлине; вспомним партию «русских национал-социалистов», руководимых самым тупым из онемечившихся эмигрантов и, конечно, национал-социалистической полицией; вспомним статьи самого развязного публициста в эмиграции, всегда и на все готового, уверявшего и национал-социалистов и нас, будто тоталитарный строй есть в истории России явление обычное. И в то же время вспомним германского партийного «идеолога», полуэстонца Розамяги, называвшего себя Розенбергом, уже набравшего кадр внутрироссийских губернаторов на жаловании (до Вятки, Оренбурга и Тифлиса включительно); и параллельно – вымаривание русских военнопленных, миллионами гибнувших в тифу, в голоде и в людоедстве. Шепоты – надежды – слепота – иллюзии – предательство; но зато – фигурирование. Без иллюзий держались только члены РОВС, Власов и группа честных русских офицеров-патриотов вокруг него.

Нельзя умолчать об английских шепотах и упованиях. Вспомним борьбу Северо-Западной армии в 1919 году; обещания англичан и коварное невыполнение их: присылали тяжелые орудия без замков, не стреляющие винтовки, фехтовальные рапиры; бездействовал «обещанный» английский флот; не сражались английские танки. А в тылу Юденичу ставились условия: эстонцы вступят в Петербург и водворят в России федеративную демократию. И сами эстонцы, только что вырученные белыми русскими, предпочитали не помогать им вопреки обещанию, предоставлять им замерзать при отступлении перед Нарвою; а сами уже переговаривались с большевиками (о поведении англичан см. брошюру Кузьмина-Караваева, А. В. Карташева к М. Н. Суворова. 1920 г., а также у Куприна «Купол Св. Исаакия»).

И впоследствии директива Ллойд-Джорджа «торговать можно и с людоедами» отнюдь не исчерпывала свою английскую пробольшевистскую политику. Вспомним только… Вспомним коварную выдачу русских генералов и офицеров с П. Н. Красновым во главе: высокоджентльменский поступок… Вспомним, как по донесениям Черчилля-сына Черчилль-отец признал более выгодным для Англии поддерживать коммуниста Титоброза и предать белого сербского патриота генерала Михайловича. Еще в 1942 году английское радио и английский фильм превозносили героизм Михайловича и его четников; летом 1943 г. началась неожиданная и совершенно беспочвенная «подготовительная» «критика»; а при перемирии с Италией Черчилль потребовал, чтобы итальяно-балканская армия передала все свое вооружение коммунистическим партизанам, которое Тито использовал для истребления сербских патриотов; последовало тегеранское соглашение, а англичане уверяли себя и других, что старый и тогда еще верный агент Сталина, Титоброз – «либерал, демократ, только и мечтающий превратить Югославию в западную демократию». Напрасно умный и опытный английский разведчик предупреждал Черчилля о коммунистических планах Титоброза… Черчилль ответил ему: «Вы что же, разве хотите после войны осесть в Югославии? Нет! Ну и я тоже нет. Так какое же нам дело до этого?..» А ныне Титоброз, одной рукой приемлющий миллионные субсидии от Запада, а другой рукой закупающий драгоценные камни у всех мировых ювелиров, чествуется английской королевской семьей в Лондоне.

А отношения Англии к Китаю?.. Главная забота состояла здесь в том, чтобы спасти обширные английские «инвестиции» в Китае и поддержать вывозную торговлю. Джентльмены любят бизнес дорожат им. А для этого надо было угождать Мао-Тцетунгу (т. е. Сталину) и содействовать мировому коммунизму. И вот директива либерального Ллойд-Джорджа возрождается и осуществляется английскими консерваторами.

Серьезный и очень осведомленный корреспондент пишет в начале текущего мая (1953) из Лондона. Напрасно англичане, признавшие коммунистическое правительство в Китае, уверяют, будто «они этим не высказывают никакого одобрения самому режиму. Американцы смотрят на это дело совсем иначе: признание режима есть не просто дело факта, торговли и выгоды, но и дело одобрения. Почему же, спрашивает корреспондент, англичане так долго не признавали правительства Франко в Испании и упорно объясняли это «отвержение» как протест и осуждение? Почему они не признавали правительство Пэтэна во Франции, которому подчинялась большая часть французской территории? Где здесь логика?»… Но политика явно руководится не логикой, а «психологикой» и демагогией наживы. Если соседняя держава склонна к правой диктатуре, то надо протестовать и демонстрировать; а если к левой диктатуре, то надо приспособляться и думать о наживе. Вот английская директива.

И вот отношение англичан к Мао-Тцетунгу определяет их отношение к Чианг-Кайшеку. «Для американцев, – пишет тот же корреспондент, – националистический генералиссимус Китая есть законный представитель всей страны; но для англичан (так обычно говорят господа в Нижней палате) Чианг-Кайшек есть совершенно дискредитированный, провалившийся, истаскавшийся реакционер. По мнению англичан, Формозу следовало бы присоединить к китайскому материку и подчинить тамошнему режиму… Да и принять красный Китай в Лигу Наций следовало бы давно уже. Мир в Азии есть примирение с коммунистами…»

Если принять все это во внимание, то станет понятным влечение Черчилля к Маленкову и жажда повидаться с ним. А какой-то торопливый лорд Кальверлей уже выдвинул кандидатуру Маленкова на Нобелевскую «премию мира» (32 000 долларов). Конечно, есть опасность, что Маленков не досидит на своем месте до визита «тяготеющего» Черчилля. А между тем от этого тяготения падает яркий и зловещий луч света на все былые соглашения со Сталиным в Тегеране, а Ялте и в Потсдаме. И понятнее становится, почему Англия так упорно держится в стороне от европейского оборонительного союза… Направо «двери заперты»; налево «двери настежь». В Англии призваны править – конечно! – консерваторы; но коммунистическая разруха и обилие других стран могут быть совсем не убыточны для английского мирового «бизнеса»…

Еще ли не показательны эти формулы? Еще ли не поучительны? Еще ли не прозрели русские «патриоты», склонные к шепоту и фигурированию? Или, может быть, эта зрелая политика, выражаемая в словах «ставка на чужое ослабление, расчленение и обеднение» характерна только для Англии, а другие державы ведут иную политику? Но разве оклеветание Чиан-Кайшека и сдача Китая коммунистам – не определяли собою дальневосточную политику Трумана? И разве нашлась какая-нибудь держава, которая возражала бы против сдачи Югославии Титоброзу? И разве есть какой-нибудь народ и какое-нибудь правительство на свете, которые поняли бы мудрую политику европейского равновесия, проводившуюся русскими Государями? Разве общественное мнение Запада, руководимое мировою закулисою, научилось где-нибудь отличать Россию от Советии и русских людей от коммунистов? Кому же доверяете вы наши национальные русские интересы, эмигрантские шептуны и фигурирователи?!

На все наши соображения, тревоги и предвидения уповающие шептуны могут возразить со свойственным им апломбом: «Мы знаем, что мы делаем… Мы знаем и те условия, на которых нам содействуют в расходах и во всяческой пропаганде… Мы спасаем Россию! Мы боремся и сопротивляемся, а наши критики стоят за пассивное непротивление». – Конечно, надо предвидеть и такое возражение. Пусть их возражают… «Людям губа не заперта»… Да и свободу слова мы уважаем настолько, что признаем даже свободу глупого и неверного слова…

Но рассмотрим же все это обстояние в политическую лупу. С самого начала кое-кто, пожалуй, захочет признать, что если уж «содействуют в расходах» и во всяческой пропаганде, то значит «договорились» или, осторожнее сказать, «кабинетно дошептались» до «единомыслия». Однако и тут необходима оговорка. Дело в том, что политические дотации бывают предварительные и последующие. Предварительная дается, чтобы легче договориться; это аргумент «вступительный», «располагающий», синица в руках. Последующая дотация дается уже после вступления в соглашение, для осуществления условий; не как залог грядущей акции, а как реализация ее. Так, например, Титоброз получил от Англии итальянское вооружение в порядке предварительной дотации. Украинский институт в Берлине так и застрял на предварительных дотациях. Но современные субсидии Титоброзу относятся уже к последующим дотациям. Ни логически, ни психологически, ни политически – это не одно и то же и забывать этого не следует.

Но допустим, что стороны кабинетно дошептались до «единомыслия». Что же, спросим мы, есть ли среди нас столь наивные люди, которые поверили бы, что дотирующие иностранцы постигли и признали русский национальный и великодержавный интерес, приспособили свои планы, интересы и программы к российским, приняли наше как свое и обязались соблюдать, беречь и проводить в будущем всероссийское благо как обязательное для них? Что они «оценили» и «решили жертвенно спасать» Россию, так, как Россия верно и жертвенно спасала то славян во время балканской войны семидесятых годов, то Сербию в 1914 году, то Францию и Англию (августовское наступление Самсонова), то Италию после Капоретто (1936, майское наступление Брусилова)?.. Есть ли среди нас столь наивные люди? Если есть, то следовало бы строжайше воспретить им заниматься политикой, чтобы зря не болтали, Россию не предавали и соблазна не сеяли! Знаем мы, что запретить некому, что запретить нельзя; и даже помешать нельзя. Но говорить вслух правду – можно; открыть себе и другим глаза на смысл этих шепотов – должно; а пребывать в ложных иллюзиях нелепо и вредно.

Нет, не было и не будет таких иностранцев, таких чужестранных правительств, которые признали бы государственную верность и международную законность русских национальных интересов и реально помогли бы русской патриотической эмиграции вести борьбу за великодержавную Россию. Есть, были и будут отдельные иностранцы, особенно из тех, которые жили в дореволюционной России, которым наш сердцем открытый и добрый народ успел показать свои внешние и внутренние просторы, успел раскрыть их сердце и сумел перестроить их понимание России и внушить им вместо тупого страха и злого презрения – сочувствие или даже любовь. Есть приобщившиеся русскому Православно, прозревшие в вопросах русского духа, постигшие место русской государственности и уразумевшие историю наших национальных трудностей, отсталостей и несовершенств. Но это отдельные люди, с не провинциальным горизонтом, с не зачерствевшим сердцем, с окрыленным воображением. Мы знаем их, мы ценим их и всегда радуемся, слыша их живое или читая их печатное слово. Но именно вследствие этих своих личных особенностей эти люди не чувствуют себя в своих странах зауряд-обывателями, штампованными гражданами, антирусскими парламентариями, напористыми дипломатами и агрессивными генералами. В них жива, как и в нас самих, международная честь и совесть; они не называют коммунистов «русскими» и советию «Россией»; они понимают, что русская трагедия двадцатого века есть всемирная трагедия, что дьявольский Мальстром, крутящийся в России, рожден на западе и стремится опять на запад, что пробил исторический час, когда об «аннексиях», «расчленениях» и «бизнесах» прилично думать только Гитлеру и ему подобным хищным слепцам. Они понимают это. Но когда они говорят об этом гласно в своих странах, то они теряют свою «популярность» и политически дезавуируются в своих демократиях. И не с ними, о, конечно, не с ними кабинетно шепчутся русские фигурирователя… Они шепчутся с другими, не знающими, не понимающими Россию, но желающими делать политическую карьеру в своей стране; а где, в какой стране может сделать карьеру, политик, сочувствующий национальной России? Такова была только королевская Сербия.

Вывод ясен. Во всех кабинетных шептаниях не иностранцы приемлют русские интересы, а договаривающиеся русские эмигранты приспособляются к иностранным деньгодателям, к их воззрениям, одним словом – к их интересам.

Да, скажут нам, но интересы иностранцев в настоящее время сводятся прежде всего к борьбе с коммунизмом и с коммунистами; и в этих пределах было бы ошибочно уклоняться от сотрудничества с ними.

Отвечаем. Во-первых, самый антикоммунизм иностранцев отнюдь не бесспорен; он двусмыслен и неустойчив. В чем проявился антикоммунизм англичан, начиная с 1917 года и кончая 1953 годом? В том, что они пока еще не пошли за Беваном, но сдают советским коммунистам одну мировую позицию за другою? Да, у себя они не хотят коммунизма, но коммунизм в других странах им кажется не только не опасным, но как-то даже «полезным: в одних странах он истребит национальную аристократию и тем обеспечит «демократический режим»; в других странах он подготовит расчленение государства и ликвидирует великодержавность; а впоследствии он всюду откроет пустые и голодные рынки, что так важно для английской вывозной торговли. Замечательно, что даже в Соединенных Штатах мудро-осторожный Эйзенхауер, высокоосведомленный Хувер и последовательный Мэк-Карти. – совсем не считают только что ушедшего Трумана сколько-нибудь надежным антикоммунистом; этим и объясняется строгая «переборка» всего государственного чиновничества и непрекращающаяся тревога в широких здоровых кругах народа. Ведь были же советники у Рузвельта, внушившие ему симпатию и доверие к величайшему злодею истории, – к так называвшемуся «дяде Джо»… Ведь уцелели же эти сотрудники и при Трумане… Ведь доходило все дело до того, что чуть не за каждым «кустом» сидел коммунист – от фильма до кафедры и от рабочего союза до атомного дела…. А что принесут следующие выборы – это еще вопрос…

Во-вторых, только совсем неопытные журналисты могут воображать и рассказывать, что в государственных и особенно международных делах «единомыслие» может быть построено на отрицании: «Ты против коммунизма и я против коммунизма; вот и отлично: давай дошептываться до единомыслия и братски сотрудничать». Так бывает только в ребяческом воображении у обывателей. На самом же деле имеется в виду совсем иное, а именно: «Что мне твой антикоммунизм, если ты не приемлешь целиком мою положительную программу? Обязуешься ли ты повиновением во всем, что мы укажем? Потребуем демократию – будешь демократом; потребуем расчленения – будешь расчленять; потребуем хозяйственного, финансового, военного, дипломатического порабощения – будешь порабощать свой народ по нашей указке… Нет? Не согласен? Иди, – мы найдем более послушных антикоммунистов»… Вспомним английские условия, поставленные в Ревеле Юденичу. Вспомним нацистские требования от коллаборантов: там надо было все проглотить, – начиная от антисемитизма и кончая доносами в гестапо, начиная от тоталитарного пафоса и кончая расстрелом русских заложников, начиная от смертных лагерей для русских военнопленных и кончая Аушвицем… Мы знаем, что это привело к бензинной смерти Гитлера и к виселице для Розенберга. Но эта судьба постигла их не потому, что они навязывали своим коллаборантам всю стою программу целиком, а потому, что и программа их и тактика их – были свирепы, нелепы и вызывающи для всей вселенной. Навязывание же своей программы свойственно всем партиям во всех странах. Мыслимо ли, чтобы социалистическое правительство поддержало в другой стране буржуазно-аристократическую контрреволюцию? Можно ли серьезно допустить, что иноземное правительство, желающее расчленить Россию, будет содействовать пропаганде унитаристов, отстаивающих Единую Неделимую? Республиканское правительство всегда сумеет использовать чужую монархию и будет требовать от нее всех жертв и всей крови; но восстанавливать сокрушившуюся монархию ни один республиканский министр и не подумает, – немыслимо, неосуществимо; да и опасно: на следующих же выборах забаллотируют…

Иными словами: субсидии даются только единомышленникам, т, е. людям, безоговорочно приемлющим политический и международный интерес субсидирующей страны. И не только интерес, но и слепые предрассудки деньгодателя. Надо угодить ассигнующему; надо угождать тому, кто будет «содействовать в расходах»; надо обязаться угождать ему до конца.

И эмигрантские шептуны знают это. И потому состязаются друг с другом в угождениях; и возмущаются, если кабинетное шептание происходит помимо них еще и с другими; и тогда начинают нашептывать деньгодателям про своих конкурентов; нашептывать и «отводить»; эти – не годятся, они крайне правые; и эти неприемлемы – они средне правые; и этих надо гнать – они недостаточно демократы; а эти совсем не федералисты и т. д. Слушаешь, читаешь эти нападки: следишь за всей этой суетней, за всеми этими эмигрантскими «выдвижениями» и «задвижениями», – жалобами, опорочениями, дезавуированиями (чтобы не сказать, доносами) – и душа наполняется скорбью и стыдом. Скорбью за Россию. Стыдом за этих «русских» людей, которые уверили себя, будто спасение России состоит в том, чтобы их субсидировали и чтобы они фигурировали.

Но на что же тогда надеяться? Нельзя же без надежды! У нас две надежды. И прежде всего на Бога, что не до конца прогневался и помилует. Во-вторых, на духовное оздоровление русского народа, во всех его племенах, – и там, под коммунистическим ярмом, и здесь за рубежом, в неволе у иностранных народов; на то, что мы – сами – здесь, все мы и наши братья-соотечественники – там – сможем сделать, сердцем продумывая, ответственно выговаривая и делами осуществляя русский великодержавный интерес. Россия может быть освобождена и возрождена только русскими!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.