Часть вторая (Продолжение, см. № 59/60)

Часть вторая

(Продолжение, см. № 59/60)

В конце октября 1919 годя положение на всех фронтах Вооруженных Сил Юга России стало ухудшаться. Красные перешли в наступление, наши армии начали отступать, и к середине декабря образовалось три группы:

1) Добровольческая армия и казаки, отступавшие на Дон и Кубань; 2) группа ген. Слащева, отступавшая на Крым и 3) войска Киевской группы и Новороссийской области, отходившие на Одессу. Положение было очень серьезное, так как потери, как в людях, так и в материале, были огромны. Войска, самоотверженно защищая рубежи и истекая кровью, отходили в тыл, если еще не разложившийся вполне, то во всяком случае в состоянии сильного разброда. Политическое положение в тылу армии было очень неблагоприятное, и положение ген. Деникина становилось необычайно тяжелым. Говорилось даже о переворотах и тому подобном.

В половине декабря группа ген. Слащева (3-й армейский корпус и другие части) отошла на крымские перешейки. На перешейках было мало жилья, зима была жестокая (мороз до 22? Ц), наши и красные части были мало приспособлены к позиционной войне. Ген. Слащев, правильно учитывая обстановку, отвел свои войска за перешейки, занимая их только сторожевым охранением, и, сосредоточив крупные резервы, оборонял Крым, атакуя промерзшего, не имевшего возможности развернуть свои силы, дебоширующего из перешейков противника. В результате все усилия красных захватить Крым успеха не имели (Деникин).

Войска на фронте истекали кровью, и требовались подкрепления. Между тем, во всех городах Крыма к этому времени скопилось большое количество офицеров и солдат — больных, раненых, выздоравливающих после болезней и ранений. Кроме того, было много лиц, скрывавшихся от фронта. Было необходимо привлечь в строй возможно больше людей. Ген. Слащев, будучи в двадцатых числах декабря 1919 г. в Севастополе, предложил герцогу С. Лейхтенбергскому — князю Романовскому, прикомандированному тогда к штабу Командующего Черноморским флотом, «состоять при нем» для связи с морским командованием. Штаб флота согласился отпустить князя, и позже, после переговоров с князем, ген. Слащев, как «начальник обороны Крыма», назначил его «заведующим корпусным тылом и формированиями».[2]

По уговору с ген. Слащевым князю предстояло: «1) усилить личный состав корпуса путем мобилизации; 2) усилить его артиллерию морскими орудиями; 3) согласовать работу «разведок» и 4) деятельность Края с насущными потребностями Армии, защищающей подступы к Крыму.»

24-го декабря князь отбыл из Севастополя в Симферополь (временно), как пишет князь, «для организации связи с Управлением Края, мобилизации военнообязанных и волонтеров, из состава которых и должен был образоваться «енный» Крымский отряд, который должен был влиться в ту или другую группу наших войск образовывавшегося крымского фронта (на Перекопе и на Чонгаре)».

Между прочим, в своем сообщении князь отмечает интересную подробность: «Еще при наших встречах в Севастополе я просил «моего» генерала точно установить приказом: а) наименование и предел полномочий моей должности, б) прислать в Симферополь хотя два взвода, которые служили бы мне опорой и стержнем мобилизующихся частей, в) связаться с элементами его разведки, дабы и мне быть в курсе дел… Все это было мне обещано, но не выполнено, благодаря чему я оказался в этом городе скорее туристом, чем начальником весьма ответственного военного образования».

Очутившись в незнакомом ему городе, князь отправился на поиски роты Муфти-Заде, которого он знал давно по Ливадии, когда эскадроны Крымского Конного полка были там на охране. Вот как описывает князь свои первые шаги в Симферополе:

«Муфти-Заде принадлежал, как мне говорили, к знатной татарской семье, к тому же состоятельной и в Крыму хорошо «котировавшейся». Он меня сразу же пригласил поселиться у него на дому. Таким образом я вошел в его семью и мог присмотреться к ее быту и уюту.

Доверяя хозяину дома, я сообщил ему о своей миссии в Симферополе и спросил, кто здесь обладает достаточным авторитетом в военной среде, чтобы взять на себя, под моим руководством, дело формирования Крымского отряда, предназначенного для обороны Крыма.

Не колеблясь, Муфти-Заде ответил мне: «Конечно, пригласите Орлова. Он молод и очень популярен, я его знаю и, если вам угодно, я приглашу его сюда для встречи с Вами». — Я согласился. Встреча состоялась в тот же день, и, выслушав меня, Орлов согласился взяться за формирование этого нового «крымского отряда».

Орлов произвел на меня скорее благоприятное впечатление. Он неглуп, скорее угрюм, а об его характере и военных талантах я решил судить по результатам его работы.»

Итак совершилось то, чего Орлов, имея уже некоторое окружение, не мог получить так легко. Он совершенно неожиданно получил в свои руки не только возможность создать для себя силу, с которой он сможет провести в жизнь свои мысли, но, что очень важно, получил авторитет князя и тем самым как бы благословение ген. Слащева и законность его формирования. При наличии в Симферополе в этот момент, в чем нельзя сомневаться, более опытных офицеров с «достаточным авторитетом в военной среде», жребий пал совершенно случайно на кап. Орлова, — «он молод и очень популярен». Популярность Орлова сыграла главную роль.

Говоря об «окружении», вспоминаю разговор с пор. Н. Турчаниновым, Симферопольского Офицерского полка, большим другом кап. Орлова по гимназии и по полку. Он рассказывал мне, как ему пришлось присутствовать на тайных собраниях на квартире Орлова (это в период перед назначением Орлова). На этих собраниях присутствовал всегда Марковского пех. полка кап. Ник. Дубинин и еще другие неизвестные ему лица и разрабатывалась схема действий. Между прочим, как он говорил, характер этих собраний, если не был революционный, то во всяком случае был близок к этому: разрабатывались воззвания всякого рода и т. п. Поручик Т. возражал против всего виденного, но Орлов не внимал, будучи уже под влиянием других из его окружения.

Для штаба формирований была предоставлена Европейская гостиница, и Орлов представил князю Романовскому своих сотрудников, среди которых «несомненно выделялся капитан Дубинин», — замечает князь.

«Не теряя времени, — сообщает дальше князь Романовский, — я написал и опубликовал (в газете) воззвание к населению Крыма, призывая его исполнить свой долг перед Россией….. работа медленно налаживалась». На воззвание откликнулись офицеры и добровольцы, и Орлов приступил к формированию отряда из русских. Одновременно на воззвание откликнулись немецкие колонисты, выставив отряд, хорошо организованный под командой бывшего германского лейтенанта Гомейера (Деникин).

Вот как описывает один из бывших чинов отряда Орлова (П.) о своем вступлении в отряд: «В конце 1919 года на окне банка, занимавшего нижний этаж в доме на углу улиц Пушкинской и Дворянской, напротив городского театра, появилось извещение о формировании «Особого Отряда Обороны Крыма» с благословения ген. Слащева. Желающие призывались записываться в формируемый Отряд, причем находящимся в самовольной отлучке (дезертирам) гарантировалось забвение их прошлых грехов при вступлении в Отряд», — и это лицо добавляет: «это последнее обстоятельство и привело меня в орловский отряд». Другой молодой доброволец на вопрос, что его привело к поступлению в Отряд, отвечает:

«Для симферопольской молодежи привлекательным было имя Коли Орлова, как любимого футболиста в прошлом, а для более солидной публики — имя князя Романовского — герцога Лейхтенбергского (офицер-моряк)».

В это же время в Симферополе скопилось много офицеров Симферопольского Офицерского полка, не имевших возможности возвратиться в полк, находившийся на фронте в районе Одессы. Некоторое количество офицеров полка добровольно вступило в отряд, и Орлов сам, повидимому, старался привлечь в свой отряд наших офицеров — об этом можно судить из описания встречи шт. — кап. X. с Орловым, происшедшей 2-го января 1920 г. в помещении Комендантского Управления. После короткого разговора Орлов сказал шт. — кап. X., чтобы он по выздоровлении пришел к нему в роту (или батальон, он хорошо не помнит), которую он формирует из чинов Симферопольского Офицерского полка, застрявших в Крыму по болезни, после ранений, отпускных и т. п., сказав при этом: «У нас будут восстановлены наши традиции, дисциплина, порядок и проч. нашего полка».

Штаб Орлова и часть отряда помещались в Европейской гостинице, другая часть в здании гимназии Оливер на Почтовой улице. Формирование отряда, по словам одного из бывших чинов отряда (Кл.), «происходило как-то безалаберно, хаотично. Приходили люди, регистрировались в Европейской гостинице, уходили, являлись каждый день, никакой службы не несли (сужу по себе и Ц.)». Очень характерным и странным явлением при формировании было, как пишет Ил., что «симферопольцы» (уроженцы Симферополя. ВА) жили и питались дома, пришлые у знакомых и в Европейской гостинице. «Чем объяснить такое, сказал бы, недопустимое при формировании отряда положение: люди не несут службы, приходят и уходят, никаких занятий, ночуют и питаются дома и т. п. И это в отряде, который должен быть готов к выступлению на фронт каждую минуту.»

Другой бывший чин отряда (П.) сообщает о еще более интересном явлении:

«То, что чинам отряда разрешалось уходить домой на ночевку, объясняется тем, что дисциплина в отряде была демократнческой. Скажу больше: уходя из помещения Отряда (я имею в виду здание женской гимназии Оливер — против симферопольской почты) чины отряда могли брать с собой, безо всякой к тому надобности и безо всякого контроля, огнестрельное оружие. И я знаю случаи, когда ушедший в город с оружием возвращался в Отряд вечером или на другой день без оружия: винтовка и аммуниция исчезали. Скажу больше: эта винтовка и эта аммуниция через жившего на Греческой улице портного Абрама Моисеевича Канторовича или через армянина Закиева (мужа учительницы Армянской школы Варвары Семеновны Закиевой), связанных с подпольщиками, попадали к последним. Именно — чинами Отряда Орлова было доставлено подпольному комитету оружие и патроны, использованные комитетчиками для нападения на один из полицейских участков Симферополя, где содержались арестованные, причастные к борьбе с белыми… По этому факту можете судить — каковы были порядки и настроение в орловском отряде.»

Действительно, порядки никак не соответствовали формирующейся воинской части; части, которая должна быть подготовлена в кратчайший срок для отправки на фронт.

Каково же было настроение Отряда? Несомненно, что какая-то часть Отряда была настроена патриотически и пришла в Отряд добровольно исполнить свой долг. Другая же часть, как было указано выше, воспользовалась обещанием прощения грехов в прошлом, и о настроении этой части трудно судить положительно, имея в виду выше процитированное сообщение. По городу в связи с формированием отряда ходили разнообразные слухи, чему нельзя удивляться, вспоминая слова, сказанные Орловым автору в октябре 1919 года вполне открыто. Это же он повторял, без сомнения, и при других обстоятельствах и другим лицам. Принимая во внимание серьезное общее военное положение и не менее запутанное политическое положение, нельзя удивляться словам Шафира:

«С самого возникновения отряда в Симферополе стало известно, что в отряд приглашаются якобы исключительно партийные люди, что будто Орлов всем вступающим в отряд говорит о предстоящем восстании и захвате власти. Слухи были самые разнообразные».

Сомнительно, конечно, чтобы Орлов всем вступающим в Отряд говорил о своих намерениях, но «дыма без огня не бывает», и эти слухи дали предлог подпольным большевицким организациям заинтересоваться Орловым ближе и войти с ним в связь. С информационной целью к Орлову со стороны Ревкома был послан тов. Александров. Эту встречу (Орлова с Александровым), состоявшуюся в Европейской гостинице, Шафир описывает так:

«Капитан очень любезно принял представителя подпольных организаций, но по существу затеваемого им дела дал весьма туманные и сбивчивые ответы; вообще Орлов в беседе с тов. Александровым пытался отделаться «дипломатическими» намеками на поставленные ему вопросы, всячески подчеркивая, что, дескать, дальнейшие объяснения будут им даны по мере развертывания событий. Беседу свою капитан закончил приблизительно таким образом: — Я вас понимаю больше, чем вы думаете, но не хочу говорить сейчас подробно обо всем, интересующем подпольные организации. Предлагаю вам посылать своих ко мне в отряд. — На вопрос о партийности Орлов ответил, что он правее левых эсеров и немного левее правых эсеров».

Подпольщиков, однако, поражало обстоятельство, что Орлов, как будто, действовал открыто — записавшиеся в отряд говорили о захвате власти, власть и контр-разведка были об этом информированы. Однако, ничего против отряда не предпринималось. Желая использовать обстановку, подпольщики «сочли себя вынужденными поддерживать сношения с отрядом " (Шафир).

Ближайшим помощником Орлова был Марковского пех. полка капитан Дубинин. О нем мы узнаем из книги «Марковцы в боях и походах за Россию» при описании боя 30 июня 1919 г. под Белгородом. Для его характеристики приводим выдержку из этой книги:

«Сдавшимся батальоном командовал шт. — кап. Дубинин. Он произвел на всех впечатление крайне мужественного начальника, владевшего своими подчиненными и собой. Ни тени смущения, растерянности. Он заявил, что сдал батальон с полного согласия всех его чинов. Не поверить этому было нельзя. В Дубинине всеми чувствовалась огромная моральная сила, и перед ней не устоял командир батальона, кап. Слоновский.

«Вы меня можете расстрелять, но не оскорблять!», — заявил он. К этого было достаточно, чтобы гнев против него исчез. Его и десятка три солдат, по его выбору, тут же назначили в команду разведчиков при батальоне, а спустя некоторое время он уже командовал ею, силой в 100 штыков, выполняя бесстрашно любое задание».

Будучи раненым, Дубинин был эвакуирован в Крым, и в Симферополе он присоединился к Орлову еще до начала формирования, а с началом формирования Отряда он стал помощником Орлова по строевой части.

Князь Романовский, которому кап. Дубинин был подчинен, как помощник Орлова, на вопрос о личности Дубинина сообщает: «Дубинин несомненно очень сильная личность, при чем точно мыслящая и отлично знающая, «чего хочет». Он импонировал всем своим существом, но его… «осторожность» в разговорах со мной навела меня на мысль быть на чеку».

Другими помощниками Орлова, которые играли какую-то роль в Отряде, были: князь Мамулов и подпоручики Гетман и Денисов. Гетман был личным адъютантом Орлова и, между прочим, вел переговоры и поддерживал связь с подпольщиками (Шафир).

Формирование Отряда, вернее, вербовка в отряд шла довольно успешно, и к половине января в нем числилось более 300 человек. Состав его, как было указано выше, был весьма разнообразный не только по своему прошлому, но и по политическим взглядам и взглядам на свое будущее и на будущее, вообще, Белого Дела.

Политическая: обстановка в Симферополе и вообще в Крыму в январе была сложная. Тяжелое экономическое положение населения Крыма, отрезанного от Северной Таврии, являлось хорошей почвой для пропаганды и действий левых элементов и, в частности, большевиков. Неустойчивое военное положение усугубляло обстановку.

В Симферополе большевики, видя какие-то перспективы в связи с отрядом Орлова, проявляли большую активность, тем более, что в симферопольской тюрьме в это время было заключено более сотни политических, эвакуированных из Харькова и других мест. В Севастополе большевики проявляли также активность, где Севастопольский Ревком во главе с В. Макаровым подготовлял на 23-е января восстание и захват власти в Севастополе (П. Макаров).

Крым был на вулкане событий. 9–11-го января на перешейках красные заняли Перекоп и Армянский Базар, продвинулись к Юшуни, занявши Карт-Казак, но нашей контр-атакой отброшены в исходное положение. 18-го января красные вновь атакуют там же, но неуспешно. В Севастополе морская контр-разведка в ночь с 20-го на 21-е января арестовывает городской комитет большевиков во главе с В. Макаровым, подготовлявшим захват власти.

Контр-разведка в Симферополе не оставляла отряд Орлова без наблюдения, зная настроение многих чинов отряда и его руководства, но, повидимому, никаких мер не принимала.

Для некоторой иллюстрации создавшейся обстановки князь Романовский сообщает несколько интересных «показательных» для того времени моментов и разговоров. В связи с назначением князя всполошились, по-видимому, в Ялте монархисты и «из Ялты нагрянул ко мне, — пишет князь, — председатель ялтинской думы граф Апраксин; причем нагрянул ночью и заявил мне, что ни Ялта, ни Крым не потерпят моих «бонапартических» (!) затей, что «они», монархисты, этого не допустят… Весьма удивленный всем этим, я ответил графу, что мы здесь стремимся победить большевиков, что о монархии рано думать и никто о ней не думает и что я очень сожалею, что его прислали сюда с подобной ерундой; после чего я не препятствовал ему стремительно скрыться за дверью, понятно, соблюдая все правила вежливости». Затем князь имел разговор с лейт. Гомейером (?), начальником отряда из немецких колонистов, и при этом Гомейер задал неожиданно вопрос: «доверяет ли князь Орлову?» — На вопрос князя: в чем дело? — Гомейер ответил «полууклончиво: мол, на Орлова влияют, его шантажируют… неясна позиция Дубинина…» И еще об одном моменте говорит князь: «Мой адъютант Де-Конор, друг детства, вдруг стал дружить с Орловым, и отношение ко мне, как будто, изменилось. На мой совет: «будь осторожен с Орловым» — последовал ответ: — «Почему? Он очень симпатичен… я у него бываю»… Я не стал спорить». (Позже, после первого выступления Орлова, Де-Конор скрылся и князь его больше не видел).

Эти разговоры и моменты, действительно, показательны для того времени: «монархисты» беспокоятся о «бонапартизме», когда все горит, а князь, окруженный людьми, на которых не может положиться, повидимому, не в курсе происходящего вокруг него.

В такой атмосфере 20-го января, как пишет ген. Деникин, ген. Слащев потребовал выход отряда Орлова на фронт. Чем руководствовался генерал Слащев, вызывая отряд на фронт? Положение ли на фронте вызвало эту меру? Подозревал ли Слащев о предполагаемом выступлении Орлова? Было ли это в связи с предполагавшимся выступлением в Севастополе и настроением отряда в Симферополе? На эти вопросы сейчас трудно ответить, так как в имеющихся материалах нет точных указаний на это. Однако, после этого требования началось в Симферополе быстрое развитие событий, о которых имеющиеся сведения несколько не совпадают. Ген. Деникин пишет: «Орлов, при поддержке герцога Лейхтенбергского, уклонился от исполнения приказа (ген. Слащева) под предлогом неготовности отряда. Требование было повторено в категорической форме, герцог уехал объясняться в штаб Слащева». С другой же стороны князь С. Романовский (герцог Лейхтенбергский) сообщает, что «о требованиях Слащева — Орлову выступить на фронт — ничего не знал и не знаю. Я напросился на «визит» в Джанкой, а не был вызван Слащевым туда». В ночь на 22-е января князь выехал в Джанкой.

В это время Орлов, имея уже в своих руках силу, со своим окружением, повидимому, учитывая обстановку, пришли к заключению, что настало благоприятное положение для осуществления его мыслей, с которыми он носился в течение нескольких месяцев, и в ночь с 21-го на 22-е января они приступили к проведению их в жизнь. Орловское «действо» — «орловщина» — началось.

В ночь с 21-го на 22-е января (на рассвете) чинами орловского отряда на симферопольском вокзале были арестованы: комендант Севастопольской крепости ген. Субботин, начальник Штаба Новороссийской области ген. Чернавин, возвращавшиеся из Джанкоя в Севастополь после совещания с ген. Слащевым. В городе были произведены аресты многих высших гражданских и военных властей, арестованы многие штаб-офицеры, и все арестованные препровождены в Европейскую гостиницу, где помещался штаб Орлова. Утром 22-го появился приказ № 1 кап. Орлова, который гласил:

«Приказ № 1 по городу Симферополю.

Исполняя долг перед нашей измученной Родиной и приказы Ком-кора ген. Слащева о восстановлении порядка в тылу, я признал необходимым произвести аресты лиц командного состава гарнизона гор. Симферополя, систематически разлагавших тыл. Создавая армию порядка, приглашаю всех к честной объединенной работе на общую пользу. Вступая в исполнение обязанностей начальника гарнизона гор. Симферополя, предупреждаю всех, что всякое насилие над личностью, имуществом граждан, продажа спиртных напитков и факты очевидной спекуляции будут караться мною по законам военного времени.

Начальник гарнизона г. Симферополя, командир 1-го полка Добровольцев, капитан Орлов.»

Вот как вспоминает утро 22-го января один из офицеров (кап. И.):

«Идя утром в штаб (7 улан. Ольвиопольского полка), я был удивлен присутствием на улицах довольно многочисленных офицерских пикетов. Дошел благополучно; как позже выяснилось — спасли обер-офицерские погоны. В штабе только адъютант шт. — ротмистр Непперт, писаря и никого из штаб-офицеров. Соединились с командиром полка. Под домашним арестом по приказу захватившего город капитана Орлова. Выясняется, что все штаб-офицеры арестованы. Орлов объявил себя комендантом города и захватил Европ. гостиницу. Чтобы выяснить обстановку, мы — я и Непперт — отправились к Орлову. Он принял нас в присутствии какого-то капитана в форме Марковского полка… Орлов, не без театральности, произнес речь о засилье штаб-офицеров, о захвате ими командных постов, о том, что мы, обер-офицеры, остаемся в черном теле на ролях пушечного мяса… Но, конечно, с его способом борьбы мы не могли никак согласиться. И мы мирно разошлись. Прийдя в Штаб, узнали, что нам звонил Крымский конный полк. Соединились. Полк. Бако организовывает сопротивление и сзывает в казармы полка. Мы отдали распоряжение эскадронам пробираться к Крымчакам. В казармах Крым. кон. полка узнали, что из Севастополя идет на фронт тяжелая батарея. Соединились с командиром и поставили его в известность о происходящем. Командир батареи поставил в известность Орлова, что Европ. гостиница находится под его обстрелом.»

Находившиеся в Симферополе запасные части и отряд немецких колонистов соблюдали «нейтралитет».

Одновременно с приказом № 1 были выпущены воззвания к «трудящимся» — одни большевистского содержания, другие в эсеровском духе о «земле и воле», заканчивавшиеся призывом к рабочим записываться в отряд.

«Ревкомом в первый же день выступления, — говорит Шафир, — была послана делегация к Орлову с требованием (подчеркнуло мною. ВА) немедленно освободить заключенных политических. Орлову пришлось бросить роль «дипломата» и дать прямой ответ. Ответ получился отрицательный». На заявление Ревкома, что им будут посланы силы к тюрьме для освобождения заключенных, кап. Орлов ответил, что всякие выступления он будет подавлять всеми имеющимися в его распоряжении силами.

Нормальная жизнь в Симферополе была нарушена, и все следили за развитием событий. Приходившим к Орлову «делегациям» он заявлял, что «молодое офицерство решило взять все в свои руки», но разъяснить это неопределенное сообщение он не старался.

От городской думы и земства были посланы к Орлову делегации для «выяснения смысла совершившихся событий». Орлов обещал все «разъяснить» после получения ответа от ген. Слащева. На тайном совещании городской думы было решено послать делегацию к ген. Слащеву и ген. Май-Маевскому (в Севастополе) и была избрана комиссия «для принятия от имени думы необходимого решения в экстренных случаях». Очевидно, дума предполагала развитие событий.

«По улицам Симферополя продефилировал орловский отряд, показав тут же все количество вооружения, которое находилось в его распоряжении», — пишет Шафир.

Утром же Орлов по какой-то причине решил прекратить телеграфное сообщение Симферополя со штабом ген. Слащева. Вот как описывает офицер телеграфист (пор. Д.), дежуривший в это утро на телеграфном узле на почте:

«Утром около 8 часов в зал с аппаратами быстро и шумно вошли 3 офицера с винтовками, старший был поручик-марковец, хороший мой знакомый. На мой вопрос, что случилось, он ответил, что по приказанию кап. Орлова я арестован, и указал мне на стул, где я должен сидеть, а сам подошел к распределительной доске и вынул все штепселя. Я всполошился и крикнул: — Что ты делаешь, ты порвал связь фронта с тылом! — Не ваше дело, поручик! — был его ответ. В это время пришла смена (пор. Воскресенский) и комендант телеграфного узла. Им были указаны стулья около меня и объявлено об их аресте. Часа через два один из офицеров повел нас в Европ. гостиницу, где в ресторанном зале мы присоединились к другим арестованным. Нам было запрещено разговаривать.»

Орлов пытался несколько раз говорить по телеграфу со Слащевым, но тот отказывался с ним говорить до тех пор, пока у аппарата не будет дежурный офицер, известный штабу. Около 15. часов офицеры-телеграфисты были освобождены и им было указано возвратиться на телеграф. По приходе на телеграф тот же поручик-марковец предложил им принять аппараты, а сам ушел.

Что происходило в штабе Орлова в этот день, мы, к сожалению, сведений не имеем, но один офицер пишет: «В городе было совершенно тихо, но довольно нервно. Я заходил в Европейскую гостиницу повидаться с друзьями. Они были очень возбуждены и не знали, что предполагают делать с ними».

Так проходил день выступления кап. Орлова. Кроме арестов, никаких эксцессов или кровопролития не было.

Что же происходило в это время в Джанкое в штабе ген. Слащева, куда незадолго перед выступлением Орлова выехал из Симферополя князь Романовский, прибывший туда утром 22-го? Князь, о своей встрече с генералом Слащевым сообщает следующее:

«Общий дружественный обмен мнениями по существу создавшейся на фронте обстановки… Слащев показался мне более или менее «здоровым». Поболтав с полчаса, я ушел в свою каюту отдохнуть после ночи, проведенной в…. «трясучке» 3-го класса, к тому же нетопленой, но отдыхать мне долго не пришлось: — «Генерал требует вас немедленно», — сообщил мне юный ординарец….

Вхожу к Слащеву… Он, разъяренный, кричит мне: — «Мерзавец твой Орлов, мерзавец…» — Я: — В чем дело? — Слащев: — «Как в чем дело? Он этой ночью арестовал генералов Субботина и Чернавина… и начал восстание»… Я ошалел: — «Откуда у тебя эти новости?» Слащев: — «Все это знают, кроме тебя»… Тут уж я взбесился и сразу перешел в атаку и довольно резко…

Я напомнил Слащеву о моих просьбах, оставшихся без ответа (особенно о… полномочиях и временном «стержне»)… и важных связях… На все это — ни привета, ни ответа… — «Ты должен же понять, что в этих условиях в Симферополе я, в создавшейся обстановке — что-то вроде туриста»… Слащев: «Но я тебя назначил»… Я: — «Этого не достаточно, подумаешь… назначил.» Здесь мы очень крупно поговорили… чему удивился присутствовавший при нашей стычке ген. Васильченко… Я: «Хочу знать: это сплетни или сообщение, достойное доверия?! Если Орлов все это проделал, он, несомненно, изменник и негодяй… прикажи, и я немедленно возвращусь в Симферополь, а в придачу дай мне твой конвой и роту юнкеров… плюс письменно полномочия действовать по моему усмотрению». Слащев: — «Ничего я тебе не дам! Отправляйся, сейчас закажу паровоз и вагон — отправляйся!» — Я: «Конечно, отправляюсь, но на этом это дело не кончится».

Вечером где-то отыскался паровоз и товарный вагон… и я выехал на этом экстренном поезде в Симферополь, куда я прибыл, насколько мне помнится, около полуночи… Все было покрыто снегом… Морозило. "

Ген. Слащев решил ликвидировать выступление Орлова и послал отряд из Джянкоя, одновременно приказав ген. Май-Маевскому выехать с отрядом из Севастополя на ст. Альма.

Офкцер-телеграфист, освобожденный и принявший опять аппараты, сообщает дальше:

«Мы соединили все провода и доложили ген. Слащеву о нашем прибытии. Вечером около 5 часов вошел Орлов в сопровождении другого капитана-марковца, мне незнакомого, и просит вызвать ген. Слащева. Очень быстро у аппарата был Слащев и передал следующее:

— Кап. Орлову. Освободить всех арестованных, о чем мне доложить, а самому немедленно прибыть ко мне в Джанкой. Точка. Слащев. — может быть, мне это показалось, но лицо у Орлова изменилось.

Они быстро ушли. Около 8–9 часов вечера ген. Слащев вызвал Орлова к аппарату. Было передано: — Донесения об освобождении не имею. Если до 10 часов его не получу — я с конвоем выезжаю из Джянкоя и ген. Май-Маевский из Севастополя с отрядом в Симферополь. Точка. Слащев. — Орлов молча принял сообщение и ушел из телеграфа.»

Орлов освободил всех арестованных, но, не исполняя приказания ген. Слащева явиться в Джанкой, решил с отрядом покинуть Симферополь. «Было темно, — рассказывает кап. И., - когда приехал губернатор и сообщил, что Орлов уходит из Симферополя и просит ему не мешать. Вскоре прибежал мой младший брат (ему было лет 16), который был у Орлова, и сказал, что Орлов с батальоном уходит по направлению на Алушту и что люди постепенно уходят из строя.»

Офицер-телеграфист продолжает свое сообщение:

«Около 10 часов я пошел посмотреть, что делается в Европейской гостинице. Подъезд был освещен, а кругом темнота. Подходя к зданию, я видел нескольких человек выходящих из дверей и быстро скрывшихся в темноте. Один из них, мой знакомый, на мой вопрос: что нового? — ответил, что они сами ничего не знают, командный состав растерянно ходит из комнаты в комнату, на наши вопросы не отвечают; единственно — некоторые сказали, что скоро мы выступим, куда — неизвестно. Начали мы колебаться, когда увидели, что караула у входа больше нет — видите, что происходит. В городе было совершенно тихо, ни одного выстрела».

Молодой доброволец, бывший в отряде, ночевал в эту ночь дома, и когда на другой день утром явился со своим приятелем в Европейскую гостиницу, все там было пусто, внутри никого, разбросаны вещи, бутылки и прочее.

Ночью, как говорилось раньше, князь Романовский возвратился в Симферополь из Джанкоя, и князь так сообщает о своем приезде и дальнейших шагах:

«На вокзале встречает меня Дубинин… Он старается «любезничать». Его присутствие, конечно, показалось мне подозрительным. Никаких приветствий; выйдя на площадку, устроенную перед вокзалом, — никого, ни извозчика, ни автомашины… Дубинин: «Разрешите доложить»… Я: «Ступайте впереди меня». Для большего «удобства» я поудобнее сжал в правой руке мой верный Кольт, не вынимая его из кармана…

Кругом — холодно и много снега, и никого, ни одной живой души!.. Думаю: «не зевай — все может случиться… справа и слева деревья и кусты… не зевай».

Протопав довольно долго, мы, наконец, все в том же «строю» подошли к Европейской гостинице… Вошел… Страшная винная (и иная) вонь. Дежурный офицер, шатаясь, протягивает мне руку, не рапортует… «Орлов, — говорит он, — в своем кабинете». Я: «Немедленно приведите помещение в порядок… и подтянитесь»… Иду наверх, в первый этаж, к Орлову…

Вхожу… У письменного стола сидит Коля Орлов. Сидит с опущенной головой и, увидев меня, вскакивает… Я: «Что вы наделали?» Орлов: «Да, я только теперь понял»… Я: «Нечего понимать. Вы хотите погубить наше дело. Не удастся!.. Сидите здесь и ждите моих приказаний — не смейте уходить». Выхожу… Внизу и подъезда шум и гам… На дворе — вижу собраны роты… Увидев меня, командуют «смирно»… Я: «Господа офицеры ко мне»… Меня окружают… И вот что я им говорю (помню почти дословно): «Г.г. офицеры! Вы знаете, что произошло и что происходит… Наша армия отступает… Единственное убежище ее — Крым. Происшедшее же здесь разрушает наше дело; Армия и Россия в опасности. Держитесь крепко на своем посту, соблюдая дисциплину и порядок, в каждом вашем деле… Установите непосредственную связь со мной… Старшему из вас вступить в командование!»…

В этот момент подбегает «некто в сером» и сообщает, что у прямого провода из Бахчисарая ген. Май-Маевский просит к аппарату. Я отправился на телеграф. «У аппарата ген. Май-Маевский»… Я назвал себя и добавил: «В городе все спокойно, жду распоряжений из Джанкоя»… Ген. Май-Маевский: «Рассчитывайте на меня, я в двухчасовой дальности от вас». Распрощались. — Почти бегом возвращаюсь к группе офицеров, с которыми прервал разговор… Кто-то из них бежит мне навстречу и сообщает, что Орлов, Дубинин и несколько других его друзей… удрали, вероятно, на Алушту… Картина менялась…

Утром ко мне приехал полк. Городыский, судебного ведомства. На мой вопрос: «Дознание?» — он поспешил ответить, что ему необходимо знать, как и в какой последовательности прошли события этой ночью. Я рассказал все подробно, полковник поздравил меня, сказав, что все могло бы кончиться много хуже — и для меня лично, и для всего гарнизона Симферополя. Конечно, мне не трудно было согласиться…»

На вопрос князя: «Что вы наделали?» — Орлов ответил: «Да, я только теперь понял». Дальнейших объяснений не последовало — что он понял. Понял ли он безрассудность его выступления в тот момент или, вообще, безрассудность всего затеянного им бунта? Однако, ему грозило неминуемое столкновение с войсками ген. Слащева, и Орлов отступил.

Он понял, очевидно, что вооруженное столкновение в этот момент спасти его не сможет. Орлов с незначительной частью отряда покинул Симферополь и по Алуштинскому шоссе ушел в направлении на Алушту, захвативши с собой 10 миллионов рублей, предварительно изъятых из Симферопольского казначейства. Из отряда в несколько сот человек ушло с ним, как передают, около 80–90 человек. Часть отряда, повидимому, осталась, не желая следовать за Орловым, и осталась верной командованию; некоторая часть распылилась заблаговременно, как было указано раньше, видя неопределенность всего происходившего; наконец, часть, как говорят они сами, просто проспали — спали дома в эту ночь. Обстоятельство, что Орлов ушел только с сравнительно небольшой группой, еще раз показывает разношерстность отряда в смысле верности Орлову и его мыслям; показывает отсутствие дисциплины в отряде и растерянность, овладевшую командным составом, не смогшим удержать людей в своих руках[3].

Орлов с остатками своего Отряда ушел в дер. Мамут-Султан, а оттуда в дер. Саблы, славившуюся уже и до революции неблагонадежностью населения.

24-го января утром в Симферополь прибыл ген. Слащев со своим конвоем и произвел смотр войскам гарнизона. Чины отряда кап. Орлова, оставшиеся в Симферополе, в этом параде не участвовали, как сообщает П. Многие из оставшихся рядовых членов Отряда были, однако, арестованы, но были быстро отпущены и направлены в другие части.

Генерал Слащев в тот же день издал приказ о поимке Орлова и приказ-обращение. Приказы эти, написанные в духе, характерном для ген. Слащева, приводим ниже:

1) «Приказываю всем должностным лицам и прочим гражданам России, в случае обнаружения в их районе предателя Орлова или его присных, доставить их ко мне живыми или мертвыми. Заранее объявляю, что расстреляю всех действующих с Орловым. 24 января, № 144».

2) «Отряду, забывшему совесть и долг службы, — людям, ушедшим под командой Орлова, на все предложения могу ответить только: 1) Орлов изменник долга. 2) по телеграфу Орлов меня нагло обманывал, 3) Орлову я предложил приехать ко мне, тогда гарантировал ему жизнь, 4) это не было исполнено, 5) обманутые ко мне, 6) Орлову не верю и повешу.»

В догонку за Орловым были посланы карательные отряды Шнейдера, Табенского и полк. Кугельгейма. Серьезных столкновений, однако, не было; повидимому, обе стороны воздерживались от этого. Вскоре Орлов оставил д. Саблы и отправился на Алушту. Гарнизон Алушты не оказал сопротивления, и Орлов, захвативши в банке небольшую сумму денег и оставивши там небольшую часть своего отряда, отправился на Ялту. Это происходило уже в начале февраля.

Орловское выступление взбудоражило Крым. Газеты, где происходила оживленная полемика между ген. Слащевым и Орловым, читались на расхват. Это выступление, как передают, было встречено общественными и политическими кругами Крыма с большим сочувствием, и они возлагали большие надежды на Орлова. Молодое офицерство во многих случаях сочувствовало. В Севастополе, как пишет ген. Деникин (на основании донесения ген. Лукомского от 4 февраля 1920 г.) «назревал арест морскими офицерами Ненюкова и Бубнова, против которых создалось большое возбуждение на почве безвластия и отсутствия должного управления».

Выступление Орлова, совпавшее случайно или специально приуроченное к событиям на фронтах и в тылу (падение Одессы, события на Кубани и т. п.) вызвало ряд осложнений и инцидентов, которые могли неблагоприятно отозваться на общем положении.

25-го января 1920 г. гор. Одесса была занята красными войсками, и ген. Шиллинг, главноначальствующий Новороссийской области, прибыл в Севастополь 31-го января на пароходе «Анатолий Молчанов». На другой день, 1-го февраля, из Новороссийска на пароходе «Александр Михайлович» прибыл в Севастополь ген. Врангель, подавший в отставку и выехавший в Крым «на покой» (Врангель). С этого момента, как пишет ген. Деникин, «начинается борьба за возглавление военной и гражданской власти в Крыму». Возможно, что эта «борьба» (если таковая была) проходила бы нормально без особых осложнений, если бы незадолго перед тем не произошло выступление Орлова. Последнее обстоятельство изменило весь ход событий. Поэтому считаем необходимым несколько подробнее остановиться на этой «борьбе».

Ген. Шиллинг появился в Крыму после сдачи Одессы, которая была отдана красным при ужасных условиях. Адмиралы Ненюков и Бубнов сразу же по приезде его в Севастополь заявили ему, что он «дискредитирован одесской эвакуацией, что в тылу развал и единственное спасение Крыма в немедленной передаче Шиллингом всей власти барону Врангелю» (Деникин). На другой день явилась к ген. Шиллингу группа из 6 офицеров, сделавших ему то же предложение. Ген. Шиллинг, подавленный после оставления Одессы в тяжелых условиях, заявил, что за власть не держится, охотно ее передаст и предоставляет этот вопрос на усмотрение главнокомандующего, которому обо всем донес.

Между 1-м и 5-м февраля происходит новая беседа ген. Шиллинга с адмиралами, встреча с ген. Лукомским и двукратное свидание с ген. Врангелем. Ген. Врангель соглашался принять от ген. Шиллинга должность, но по приказу Главнокомандующего. Ген. Слащев заявил ген. Шиллингу, что будет выполнять приказания только Главнокомандующего и Шиллинга. Ген. Лукомский настоятельно советовал Шиллингу передать власть ген. Врангелю, но с согласия Главнокомандующего. Генерал Деникин категорически отказывается заменить Шиллинга ген. Врангелем.

При таком положении ген. Шиллинг 6-го февраля выехал в Джанкой.

В указанный выше период Орлов с отрядом, спустившись с гор и пользуясь отсутствием в этом районе войск, занял Алушту (как было сказано выше) и приближался к Ялте. По мере приближения Орлова к Ялте тревога и растерянность в городе росла. Начальник гарнизона гор. Ялты ген. Зыков и уездный начальник граф Голенищев-Кутузов посылали одну за другой телеграммы, взывая о помощи. Ряд общественных деятелей (Совещание Общественных деятелей Ялты), находившихся в Ялте, обратилось к ген. Деникину с просьбой назначить «во главе власти в Крыму… лицо, заслужившее личными качествами своими и боевыми заслугами доверие как армии, так и населения… Таковым лицом по единодушному убеждению крымских гражданских и военных кругов является генерал Врангель…» Под телеграммой 14 подписей.

«Оказавшийся в Ялте ген. Покровский, — пишет ген. Деникин, — мобилизовав и вооружив жителей Ялты, пытался защищать город…» Почему ген. Покровский в этот момент и по чьему распоряжению «оказался» в Ялте — не совсем ясно. Ген. Деникин пишет только «оказавшийся в Ялте». Генерал Врангель же в своих мемуарах пишет: «накануне подхода Орлова к Ялте туда прибыл ген. Покровский. Последний… остался не у дел. Не чувствуя над собой сдерживающего начала, в сознании полной безнаказанности, генерал Покровский, находивший в себе достаточную силу воли сдерживаться, когда это было необходимо, ныне, как говорится, «соскочил с нареза», пил и самодурствовал». Ген. Деникин коротко описывает эту операцию, более подробно сообщает об этом один из участников, сотник Мяч В. П.

Воспоминание сотн. Мяча очень интересно и, в известном смысле, характерно для того времени и как бы подтверждает слова ген. Врангеля, поэтому приводим его полностью.

«Для переезда из Новороссийска в Ялту в распоряжении ген. Покровского был английский миноносец, на борту которого находился английский майор, офицер для связи, фамилию за давностью лет не помню. Этот майор владел немного русским языком и в бытность генерала Покровского Командующим Кавказской Армией находился при штабе.

С ген. Покровским выехали ген. Боровский, ген. шт. ген. Ребдьев, ген. шт. полк. Ю. В. Сербин, есаул К. Раздеришин, подъесаул Чепелев, я, два юнкера — В. Ф. и М. В. и два казака вестовых.

Ранним морозным утром миноносец пришвартовался к пристани в Ялте. Полк. Сербин был послан ген. Покровским к начальнику гарнизона г. Ялты ген. Зыкову с объяснением цели приезда ген. Покровского и с просьбой о предоставлении квартиры ему и его свите.

В распоряжение ген. Покровского была предоставлена дача Эмира Бухарского, и в присланных экипажах отправились к месту расквартирования.

В тот же день вечером на квартире ген. Зыкова состоялось совещание, на котором, кроме ген. Покровского, присутствовали: ген. Боровский, ген. Ребдьев и полк. Сербин. На этом собрании был выработан план действий по ликвидации отряда кап. Орлова. Все было в строжайшем секрете.

В самой Ялте все было спокойно и мирно. Ген. Покровский с присущей ему энергией начал действовать.

Вечером, приблизительно около 10 часов, когда движения на улицах почти не было, ген. Покровский с чинами свиты и несколькими чинами гарнизона произвели «мобилизацию» обитателей гостиницы «Россия» и нескольких других гостиниц. Годные к военной службе были переписаны и под конвоем отправлены в Ореанду, где были размещены в заранее приготовленных квартирах. Под страхом наказания всем было приказано никуда не отлучаться. Дома быта заперты и к каждому дому приставлены часовые.

На следующий день утром, после чая из полевой кухни, всем были розданы берданки с патронами, и «мобилизованные», которых было около 150 человек, были разбиты на две роты. Все это были люди зажиточные и сугубо штатские.

Командирами рот были назначены есаул Раздеришин и я, а командиром всего отряда полк. Сербин. При ген. Зыкове находился ген. Ребдьев с подъесаулом Чепелевым. Юнкера остались в распоряжении ген. Покровского, как ординарцы.

Каждой роте полк. Сербин указал участки, и «стрелки» рассыпались в цепь. Перед наступлением на деревню, занятую орловцами, ген. Покровский и ген. Боровский, в сопровождении юнкеров, решили проехать в стан кап. Орлова с целью воздействовать на кап. Орлова и убедить его сдаться на милость Главнокомандующего. Ротам было приказано оставаться на местах и огня не открывать.

Прошло около трех часов, и генералы не возвращались. Полк. Сербии начал беспокоиться о их судьбе и решил это выяснить, приказав мне и Раздеришину отправиться на разведку в стан кап. Орлова.

Пройдя, приблизительно, две версты, мы наткнулись на сторожевые посты орловцев, были ими задержаны и обезоружены (впоследствии оружие было возвращено).

В штабе Орлова, куда нас препроводили, мы увидели ген. Покровского и Боровского сидящими в большой комнате вокруг стола с кап. Орловым и Дубининым. О чем велась беседа, нам неизвестно, но, судя по разгоряченным лицам, в особенности ген. Покровского, можно было думать, что беседа была шумной, так как входя в комнату мы слышали громкий голос ген. Покровского.

Ген. Покровский, подойдя к нам, приказал отправиться к ген. Зыкову и доложить, что все обстоит благополучно, мобилизованных обитателей гостиниц распустить по домам.

К вечеру генералы возвратились, а через 2–3 часа отряд кап. Орлова занял Ялту.

В спешном порядке около 12 час. ночи ген. Покровский приказал нам всем отправиться на миноносец, а сам с ген. Боровским и Ребдьевым отправился к ген. Зыкову с прощальным визитом.

Как мы узнали позже, кап. Орлов не согласился распустить отряд и рекомендовал ген. Покровскому, во избежание неприятностей, покинуть Ялту.»

Так бесславно закончилась фантастически организованная «операция» ген. Покровского. Имея связи с англичанами и учитывая его характер (ген. Врангель — «соскочил с нареза»), нужно предполагать, что ген. Покровский предпринял эту «операцию» совершенно самостоятельно, по собственной инициативе. Это тем более справедливо, что, по словам ген. Врангеля, Покровский метил себя в заместители ген. Шиллинга. Все это происходило в момент «борьбы за власть» в Крыму.

Итак, Ялта была занята отрядом кап. Орлова без единого выстрела, и комендантом города был назначен кап. Дубинин. Орлов выпустил воззвание следующего содержания:

Г.г. офицеры, казаки, солдаты и матросы.

Весь многочисленный гарнизон гор. Ялты и ее окрестностей и подошедший десант из Севастополя с русскими судами, вместе с артиллерией и пулеметами, сознавая правоту нашего общего Святого Дела, перешли к нам по первому нашему зову со своими офицерами. Генерал Шиллинг просит меня к прямому проводу, но я с ним буду говорить только тогда, когда он возвратит нам тысячи жизней, безвозвратно погибших в Одессе. По дошедшим до меня сведениям, наш молодой вождь генерал Врангель прибыл в Крым. Это тот, с кем мы будем и должны говорить. Это тот, кому мы верим все, все, это тот, кто все отдаст на борьбу с большевиками и преступным тылом.

Да здравствует генерал Врангель, наш могучий и сильный духом молодой офицер.

Капитан Орлов.

В. В. Атльмендингер (Продолжение следует)

(Окончание, см. № 59/60 и 61/62)