Боевое крещение
Боевое крещение
Адмирал Лазарев был не только выдающимся моряком и талантливым флотоводцем, он обладал еще одним уникальным качеством – умением воспитывать и обучать своих подчиненных так, что они на всю оставшуюся жизнь оставались продолжателями его взглядов на все стороны жизни флота. Десятилетиями Лазарев «ставил на крыло» новые и новые поколения молодых флотских офицеров, вкладывая в них свое сердце и душу. Именно так формировалась знаменитая лазаревская школа, не имевшая себе равных в истории отечественного флота.
Именно в ту пору Лазарев занимался воспитанием и выдвижением нового поколения своих учеников. Старшие: Нахимов, Корнилов, Истомин, Завойко, Путятин – уже давно встали на ноги. Теперь пришел черед младших. Как формировался корпус лазаревских любимцев? Во?первых, адмирал лично следил за службой каждого флотского офицера, быстро определял наиболее перспективных, на которых обращал больше внимания и занимался их продвижением. Ко всему прочему Лазарев сохранял товарищеские отношения со многими своими бывшими сослуживцами, которые зачастую присылали ему своих отпрысков с рекомендательными письмами. Отпрысками адмирал занимался особо, так это были сыновья его друзей. Однако и здесь он, прежде всего, определял профессиональную годность юношей, а затем или оставлял их в покое, или же, наоборот, приближал к себе и организовывал службу так, чтобы подающий надежды молодой офицер мог достаточно быстро пройти по всем основным ступеням восхождения к адмиральским вершинам, получив и всесторонний опыт и соответствующие знания. Особо отметим, что никакого снисхождения лазаревские любимчики не имели, шкуру с них драли в три раза больше, чем с обычных офицеров, но овчинка, как говорится, стоила выделки. Некоторые ломались и сходили с дистанции, остальные быстро росли в чинах и должностях.
На момент прибытия Бутакова в Николаев там имелась целая плеяда молодых лазаревских любимцев. В нее вошли Степан Лесовский (без отцовской протекции), Александр Попов (сын адмирала), Иван и Николай Шестаковы (сыновья сослуживца Лазарева по Балтийскому флоту). Все ребята толковые и в службе ревностные. От иных, впрочем, несколько отличался Шестаков, но не знаниями и лихостью особой, а способностью съязвить в отношении товарища, стремлением выставить себя в лучшем свете, чем иные. После отчисления из корпуса отец определил его юнкером на Черноморский флот, а затем, благодаря протекции Лазарева, он стал и мичманом. Прямодушный Лесовский Шестакова на дух не переносил и доверчивому Бутакову посоветовал:
— Ты, Гришка, от Ваньки?Каина держись подальше. Помяни мое слово, придет час, и продаст он тебя со всеми потрохами за рупь с полтиной!
— Да ты что! – отмахивался от него Бутаков. – Шестаков мне друг. Он сам мне в том клялся, и я ему верю.
— Ну, верь?верь, попомнишь еще мои слова! – махнув рукой, отходил Лесовский.
Служба на Черном море Грише Бутакову виделась не слишком обременительной. Как и каждый мичман, он мечтал прежде всего о заграничных плаваниях. Там было меньше рутины, много впечатлений и повышенное жалованье. В письме отцу Григорий практично замечал: «Если меня пошлют на шхуне за границу, у меня есть талисман, которым немногие обладают: я буду нужен своему командиру как драгоман (переводчик. – В. Ш.), если он сам не силен в языках (в чем я почти не сомневаюсь), и вообще, как офицер, знающий языки».
Но у адмирала Лазарева были на молодых мичманов иные взгляды. Один из современников отметил еще один важнейший прием работы адмирала Лазарева с офицерским составом: «Адмирал Лазарев сумел обставить завидными условиями службу на Черном море и этим привлек туда цвет нашей морской молодежи. Лазарев не жалел ничего, чтобы лучше обставить жизнь наших моряков…»
Первое назначение было не из приятных – на линейный корабль «Силистрия», но с исполнением обязанностей младшего флаг?офицера при самом Лазареве. Лазарев специально взял к себе мальчишку, чтобы присмотреться к нему поближе, выйдет толк или нет. Младший флаг?офицер – это и адъютант, и секретарь, и порученец, и штабист в одном лице. В голове надо всегда держать массу информации, быть легким на подъем, но при этом не забывать и об учебе, так как Лазарев при каждом удобном случае любил экзаменовать.
Очень скоро мичман Бутаков убедился, что состоять флаг?офицером у Лазарева – это не портфель с бумажками носить за начальником. Сначала отправился с адмиралом на пароходе в Севастополь, а затем на «Силистрии» в Керчь. Там на корабль погрузили десант для доставки на кавказское побережье.
В те годы Черноморский флот, в отличие от Балтийского, находился в состоянии постоянной боеготовности. И дело не только в том, что на Черном море плавали не три месяца, как на Балтике, а круглогодично. И не только плавали, но и воевали. Если русская армия вела многолетнюю войну с горцами на Кавказе, искореняя процветавшую там работорговлю и разбой, то Черноморский флот охранял кавказское побережье от английской и турецкой военной контрабанды и высаживал десанты при совместных операциях с армейцами. Помимо этого флот содержал и цепь приморских укреплений, так называемую Черноморскую береговую линию. Поэтому Лазареву приходилось постоянно держать от Анапы до поста Святого Николая, что располагался у самой турецкой границы, целую эскадру, именуемую между собой моряками Кавказской, или Абхазской. Служба на крейсировавших кораблях была весьма тяжелой. Частые штормы, постоянная готовность к бою, болезни, отсутствие свежей пищи не вызывали радости у назначенных в крейсерство, но служба есть служба.
В 1838 году было принято решение высадить ряд десантов войск для усиления цепи укреплений Кавказской береговой линии. Когда корабли Лазарева с десантом 12 мая 1838 года подошли к устью реки Туапсе, адмирал отправил Бутакова к командующему войсками на кавказском побережье генералу Николаю Раевскому (сыну героя 1812 года и другу Пушкина) для согласования действий.
Вначале огнем артиллерии были уничтожены укрепления черкесов в долине реки, а сами они отогнаны в горы. После этого пошел на шлюпках десант. Высадкой руководил Владимир Корнилов, командовавший тогда тендером «Луч». Горцы контратаковали, но были отбиты. Бутаков тоже участвовал в высадке. Ожесточенные бои продолжались трое суток, пока черкесы не были отброшены далеко в горы. Едва горцев выбили из их аула, на его месте сразу начали строить укрепление, названное Вельяминовским.
На следующий день линейные корабли двинулись в Севастополь. Лазарев же отправил Бутакова на тендер «Луч», который с отрядом судов оставался при войсках, начавших постройку нового укрепления. Почему адмирал так быстро избавился от своего нового флаг?офицера? По?видимому, он и брал?то к себе Бутакова, чтобы посмотреть, что тот собой представляет. Составив себе мнение о мичмане, он и отправил его служить на тендер. Эти маленькие быстроходные суда служили и для разведки, и для посылок, и для доставки пассажиров, а потому в портах почти никогда не стояли. «Лучом» командовал тогда лейтенанта Панфилов. Так судьба свела впервые двух офицеров, которым предстоит вместе пройти огонь и воду.
Будем откровенны, первые впечатления командира о прибывшем к нему под начало мичмане были не слишком лестны.
Из воспоминаний офицера «Луча» Г. И. Филлипсона о начале службы Бутакова на тендере: «Юноша, недавно выпущенный из Морского корпуса, довольно вялый, с тоненьким, почти детским голоском. Ему часто доставалось от его энергичного командира, который за глаза называл его “гунявы” и ничего путного не ждал в будущем. Признаюсь, и я о нем имел то же мнение…»
Однако вскоре и командиру «Луча» Панфилову и лейтенанту Филлипсону пришлось изменить свое отношение к мальчишке?мичману с тонким голосом.
30 мая у кавказского побережья начался сильнейший шторм. Оставшиеся у Туапсе пароход «Язон», бриг «Фемистокл», два тендера и девять транспортных судов оказались в критическом положении. Якоря не держали, канаты рвались, как нитки, и, несмотря на все усилия команд, вскоре все 13 судов были выброшены штормом на берег. При этом «Луч» отнесло в сторону от наших аванпостов, за реку Туапсе. Прижимной ветер не давал возможности суденышку удалиться от берега, а потом и вовсе выбросил его на отмель. Теперь корпус «Луча» стали разбивать волны. Неподалеку выбросило и бриг «Фемистокл». Видя, что для его судна все кончено, Панфилов приказал всем кидаться вплавь и добираться до берега кто как может. Сам же последним покинул беспомощное судно, неся на плечах больного матроса.
Но на берегу обессиленных моряков поджидала новая напасть – горцы. Давно наблюдая за гибнущим судном, они теперь, почуяв наживу, бросились на берег. Хлестал дождь, и стрелять черкесы не могли, тогда они бросились «в шашки». Началась отчаянная рукопашная. Наши отбивались обломками весел и… камнями. Есть свидетельство, что «мичман Бутаков схватил весло и, размахивая им, бросился вперед, за ним устремились остальные». Поразительно, но, получив отпор, черкесы отхлынули, а потом, завидев выброшенный вдалеке на отмель бриг «Фемистокл», кинулись туда.
Оставаться на берегу было опасно, черкесы могли вернуться в любой момент. И Панфилов повел свое почти безоружное воинство к реке. Однако перейти бурлящий поток Туапсе было нереально. Сзади же снова набегали черкесы. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не помощь оказавшихся на противоположном берегу солдат. Вскоре команда «Луча» была переправлена на другую сторону реки и оказалась в безопасности.
Шторм выбросил на берег в тот день целую эскадру из тринадцати судов. Большими были и потери в людях. Что касается «Луча», то его потери были минимальны: трое погибших и несколько раненых. Что касается Бутакова, то и при переправе на берег и при драке с горцами он вел себя весьма храбро, быстро и четко исполнял все приказания Панфилова.
Из доклада Лазарева: «Бедствие, постигшее мелкие суда наши на рейде Туапсе, есть одно из тех происшествий, которые случаются чрезвычайно редко и которые превосходят почти всякое вероятие. По действию, которое буря имела на суда наши, снабженные и управлявшиеся наилучшим образом, видно, что ураган свирепствовал с необыкновенной жестокостью и что огромное волнение, отражавшееся от берегов, кипело, как в котле. Оно, по?видимому, вливалось в таком количестве, что не успевало уходить в открытые порты и тяжестью своей подавляло суда вниз так, что не успевало уходить в открытые порты и тяжестью своей подавляло суда вниз, так что они не могли с необыкновенной легкостью подыматься на волнении…»
Это был самый настоящий форс?мажор, или, как говорили на русском флоте, «непреодолимые морские препятствия». А потому офицерам и матросам выдали деньги за погибшее имущество и наградили.
По возвращении в Севастополь Бутаков был награжден сразу двумя орденами. За участие в высадке десанта знаменитой «клюквой» – орденом Святой Анны 4?й степени, который носили не на мундире, а на эфесе сабли. И орденом Святого Станислава 3?й степени и окладом годового жалованья за храбрость при крушении «Луча». Что ж, начало службы было многообещающим. Еще и года не служа на Черноморском флоте, Бутаков уже побывал в двух серьезных передрягах. Теперь он был уже не желторотым юнцом, а понюхавшим пороха офицером.
Интересно, что мужественное поведение Григория под Туапсе было по достоинству оценено в его семье. Отец был, несомненно, рад, что сын его не опозорил, а вел себя в непростой обстановке весьма достойно. Помимо этого авторитет Григория признали и братья, и прежде всего старший Алексей. Иначе трудно объяснить его письмо Григорию из Кронштадта, где он советуется, просить ли ему отца о переводе на Черноморский флот. Любопытен и ответ младшего брата: «…как бы ни приятно было мне, чтоб ты служил в одном со мною флоте, не советую, если могу советовать, переходить сюда. Трудно, почти невозможно ужиться почти со всеми командирами, через которых можно бы выбраться на ветер. Все они чудные моряки, каких от души желаю более русскому флоту, но капризны, вздорны, дерзки до Чрезвычайности, и, правду сказать, почти нельзя обращаться с “черноморами” иначе, как с матросом, потому что как редки минуты истинного счастья для человека, так редки здесь образованные люди. далее, зачем пустишь ты на ветер репутацию, которую ты заслужил в том флоте и которая даром достается, да не нашему брату».
Не будем искать в письме гриши бутакова неприятия им черноморских порядков и нелюбви к командирам. просто старший брат попросил совета у младшего, и тот, преисполненный собственной значительности, пишет ему ответ, пытаясь казаться и мудрым, и остроумным.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.