Ежовщина

Ежовщина

7 ноября 1937 года на Красной площади Москвы состоялся традиционный военный парад, посвященный 20-й годовщине Великой Октябрьской революции. Как всегда, парад открывался прохождением академий и частей Московского гарнизона. Затем площадь очищалась, и наступал черед военной техники. Участник того парада, Лебедев В. Г., впоследствии гвардии генерал-майор танковых войск, в своей автобиографии для личного дела вспоминал:

«В марте 1935-го меня уже в звании майора перевели командиром батальона средних танков в город Павловск в Ленинградский ВО, в 6-й тяжелый танковый полк, который в этот момент переформировывался в 6-ю танковую бригаду им. Кирова. Полком, а затем бригадой командовал известный в те годы танковый командир Александр Ильич Лизюков… Мои батальон, как лучший, имевший в своем составе десять именных танков с надписями и барельефами Сталина, Ворошилова, Жданова и других членов Политбюро, с 1934 по 1937 год два раза в году выезжал из Ленинграда на парады в Москву. После прохождения по Красной площади академий я на именном танке “Сталин” на большой скорости проезжал площадь с развернутым красным знаменем. Затем шел мой батальон, а за ним остальные мотомеханизированные части[84].

Однако здесь в автобиографии Виктор Григорьевич умалчивает, что именно в 1937 году на параде с ним произошел казус. Уже пройдя мавзолей и при приближении к собору Василия Блаженного, на несколько мгновений его танк потерял управляемость и стал надвигаться на памятник Минину и Пожарскому. Спасла положение удивительная реакция механика-водителя Федора Дудко, кстати будущего Героя Советского Союза. Он ухитрился в доли секунд, работая бортовыми фрикционами, совершить маневр и вернуть машину на положенную ось движения.

Рис. 14. Перед парадом 7 ноября на Красной площади.

Наверху в башне майор Лебедев В. Г.

Уже на банкете в Кремле полковник Лизюков доложил о произошедшем Наркому обороны Ворошилову. Из стоявших рядом командиров кто-то засмеялся и бросил:

«Ну ясно! Не иначе в фрикцион песочку подсыпали». Климент Ефремович несколько натужно улыбнулся:

«Бывает. Все хорошо, что хорошо кончается».

Здесь необходимо сказать, что 6-я танковая бригада занимала в тот момент особое место в развитии отечественного танкостроения, так как являлась испытательной площадкой для крупного производителя отечественных танков — цеха МХ-2 завода «Красный Путиловец» (с 1935 — Кировский завод). А. И. Лизюков, тогда считавшийся советским танкистом номер один, не только участвовал во всех обсуждениях конструктивных особенностей изготавливаемой на заводе техники, но по поручению Халепского Иннокентия Андреевича, начальника Вооружения Генштаба РККА[85] и одновременно начальника Автобронетанкового управления, возглавлял комиссию по приемке техники у завода. Так, в 1935 году ему за создание танка Т-28 и постановки его на вооружение вместе с ведущим инженером заводского КБ (СКБ-2), непосредственным разработчиком танка, Олимпием Митрофановичем Ивановым[86] был вручен орден Ленина. А весной 1936 года он уже лично доложил Ворошилову о взятии на вооружение первого из серии модернизированных танков Т-28А «Сталин» с заводским номером С-910.

После случившегося на параде события стали развиваться следующим образом. 13 ноября, уже через 6 дней, был арестован Халепский. Важный нюанс. Еще в апреле 1937-го он был освобожден от перечисленных должностей и назначен наркомом связи СССР, что, согласно нравам того времени, означало: человек находится в разработке органов НКВД. Почти через три месяца, 8 февраля 1938 года, был арестован Особым отделом Ленинградского ВО полковник Лизюков, а 26 марта был арестован и майор Лебедев.

Лизюкову позвонили по телефону, и вызвали в штаб округа, и там объявили об аресте. С Лебедевым поступили проще. По окончании рабочего дня на квартиру прибежал посыльный и сообщил Виктору Григорьевичу, что в штабе бригады началось внеурочное партийное собрание и ему необходимо срочно туда прибыть. Оказалось, что в зале собрался практически весь офицерский состав бригады и шло обсуждение действий и бездействий майора Лебедева на протяжении всей его службы в бригаде. Люди вставали и рассказывали, что вот был такой случай, а тогда-то такой. В конце концов приютившийся где-то сбоку капитан из окружной прокуратуры встал и сказал:

«Кончайте свой базар. За все, что вы тут наговорили, ему даже выговора не дадут. Подымите руку, кто слышал, как майор Лебедев ругал Советскую власть и вообще руководство страны».

Рис. 15. Полковник Лизюков. Герой Советского Союза. Погиб летом 1942 года.

В зале возникла гробовая тишина. А потом стали подниматься руки. Одна, другая, третья и, наконец, практически весь зал. После этого капитан объявил, что майор Лебедев задержан по подозрению в антисоветской деятельности и что он должен следовать за ним.

Шестого апреля Лебедев предстал перед следователем. Вот что он сам рассказал впоследствии:

«Отпустив конвоира, следователь в достаточно вежливой форме предложил мне сесть. После протокольных вопросов о фамилии, имени и отчестве, где родился и так далее, он заявил, что я обвиняюсь в преступлениях, предусмотренных статьями 58-1 пункт ««б» и 58-8, 58–11 УК РСФСР, а именно: участие в антисоветских, террористических и вредительских организациях, участие в антисоветском военном заговоре в РККА, в деятельности, направленной на подрыв ее боевой мощи. Так, по имеющимся у следствия сведениям, я еще в двадцатых годах состоял в связи с видными деятелями троцкистской оппозиции Томским и Василием Шмидтом, под влиянием которых, будучи командиром роты в 20-й стрелковой дивизии, вступил в группу антисоветски настроенных командиров, возглавляемой на тот момент командиром этой дивизии Урицким (С. П.) и начальником политотдела дивизии Марголиным. Затем, в тридцатых годах, я, будучи уже командиром танковой роты в городе Харькове, вступил в преступную связь с ныне арестованным Постышевым. Далее, командуя батальоном в 6-й танковой бригаде, вместе с ныне арестованным командиром бригады Лизюковым проводил вредительскую деятельность, направленную на подрыв военной мощи Красной армии. В частности, согласно находящемуся в моем деле протоколу заседания партийного актива бригады, состоявшегося на следующий день после моего ареста, 27 марта 1938 года, я виновен в срыве боевой и тактической подготовки в бригаде; в выведении из строя танков Т-28 путем проведения так называемых экспериментальных прыжков через препятствия на учениях 1935 года; в умышленной постановке на консервацию совершенно небоеспособных танков; в проведении в целях сокрытия своей и других участников подрывной работы организованного очковтирательства; в умышленном срыве создания боевых комплектов запасных частей для танков Т-28 и с этой же целью внесение путаницы в учет и отчетность бригады с целью порчи и приведения в негодность запчастей, умышленное хранение их под открытым небом. Но главное мое преступление — это попытка совершить террористический акт в отношении руководителей ВКП(б) и советского правительства на военном параде 1937 года.

На вопрос следователя, что я могу сказать в свое оправдание, я рассказал, что произошло на самом деле 7 ноября. Что касается Василия Шмидта и Томского, то уже лет пятнадцать как их не видел и никаких связей с ними не имею. С Урицким, Марголиным и Постышевым если я и встречался, то исключительно по делам службы. Каких-либо личных контактов с ними не имею. Все это легко проверяется. Те же прегрешения, которые мне инкриминируются согласно протоколу партийного собрания, то они просто смехотворны. А о вредительской деятельности Александра Ильича Лизюкова я вообще ничего сказать не могу.

Выслушав меня, следователь, встал, подошел к окну. Постучав пальцами по подоконнику, он произнес:

— Мне с вами, Виктор Григорьевич, все ясно. Партбюро штаба Ленинградского ВО уже после вашего задержания за подписью секретаря партбюро Н. Е. Чибисова представило следствию партийную характеристику на вас, из которой следует: первое — что вы для вашего командования далеко не подарок, а второе — что штаб Ленинградского ВО уверен по крайней мере в вашей преданности делу революции[87]. За вас хлопочет и ручается лично сам нарком обороны. Поэтому я получил от своего руководства указание провести с вами настоящую беседу. Но вы должны знать, что ваше дело еще не закрыто. Надеюсь, вы понимаете, что партия и советский народ должны быть уверены в чистоте помыслов каждого человека, которому она доверила свою защиту и вручила оружие. Пока это все. Вы свободны и можете идти».

Выйдя на свободу, Виктор Григорьевич узнал, что до выяснения всех обстоятельств он исключен из партии и уволен из армии. Лишь в конце января 1939 года Лизюков и Лебедев были восстановлены как в армии, так и в партии.

* * *

Необходимо указать, что Халепского вместе с Тухачевским, Якиром, Путной, Примаковым и Уборевичем в качестве руководителей заговора назвал на допросе 1 июня 1937 года его подчиненный, командир 8-й механизированной бригады Дмитрий Аркадьевич Шмидт, тот самый, который собирался резать «ухи» у Сталина. Как явствует из материалов следствия, комдив Шмидт вместе с майором Кузьмичевым, бывшими краскомами Яковом Охотниковым, Ефимом Дрейцером и другими составляли боевую террористическую группу заговора.

Напомним, общей целью организации Тухачевского был насильственный захват власти в СССР с дальнейшим разворотом внутренней и внешней политики в троцкистском направлении. Основными обвинениями организаторам были: передача в 1932–1935 годах представителям германского Генштаба секретных сведений военного характера; разработка в 1935 году подробного оперативного плана поражения Красной армии на основных направлениях наступления германской и польской армий. Была в этой цели и бонапартиская составляющая.

Согласно основному плану, разработанному Якиром и Уборевичем, Шмидт и его люди по команде Якира или Халепского должны были взять на себя руководство воинскими частями в вооруженном восстании и «захвате Кремля» с проведением террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б) и советского правительства. Другими словами, они брались непосредственно осуществить военный переворот 1937 года.

Халепский был расстрелян 29 июля 1938 года вместе с Алкснисом, Вацетисом, Великановым, Дубовым, Дыбенко, Левандовским, Седякиным, которые, вероятнее всего, непосредственно в заговоре участие не принимали, но что-то знали, а кто-то, возможно, даже сочувствовал. Об этом говорит тот факт, что сам Халепский на допросах назвал около 100 фамилий якобы соучастников, большая часть из которых вышли на свободу по приходу в НКВД Лаврентия Павловича Берия. Еще большее число подобного рода соучастников заговора назвал лишь Семен Петрович Урицкий, бывший начальник Разведуправления РККА.

* * *

Прошло пять лет. Где-то в середине апреля 1942 года, в один из очередных ночных докладов генералу Бирюкову (заместитель начальника Автотанкового Управления РККА) о состоянии дел по организации 96-й танковой бригады имени Челябинского комсомола, тот коротко бросил, не уточняя деталей, что в ближайшее время к полковнику Лебедеву должен обратиться уполномоченный НКВД по Челябинской области. Мол, это дело важное, и его необходимо выполнить. Все прояснилось на следующий день. За Виктором Григорьевичем заехала «эмка» и отвезла в Управление НКВД.

В кабинете уполномоченного он встретил майора с малиновыми петлицами, который предложил ознакомиться с шестью ранее осужденными командирами РККА достаточно высоких чинов. Суть вопроса заключалось в выяснении, не захотят ли они вернуться в действующую армию, так как ситуация с командирскими кадрами в тот момент была крайне напряженной. Майор сказал:

«Эти люди были арестованы еще в сороковом году по 58-й статье. Сейчас их приведут в кабинет, и вы переговорите с ними. Я же оставлю вас минут на тридцать один на один. Вам, как боевому командиру, все же легче будет разговаривать с ними, чем мне».

Так и решили. Через несколько минут конвойный ввел осужденных в кабинет.

Рис. 16. Генерал Лебедев. За разгром 2-й Венгерской армии под Россошью (январь 1943 года) награжден первым орденом Суворова 2-й ст. За ночной прорыв на Святошино под Киевом (ноябрь 1943 года) под вой серен и с зажженными фарами награжден вторым орденом Суворова 2-й ст.

Одеты они были в армейскую форму без знаков различия. Выглядели далеко не изможденными. Один из них, самый пожилой, был дивизионным комиссаром. Трое — полковники, один подполковник и один майор. Все до своего ареста служили в танковых войсках. Хозяин кабинета предложил им всем сесть, запер в сейфе лежавшие на столе бумаги и вышел. Виктор Григорьевич представился, сказал, что он только что с фронта, а потом объяснил, что действует по поручению генерала Бирюкова. Им предлагается написать заявление с просьбой направить на фронт. Все шестеро молчали. Виктор Григорьевич стал рассказывать о сложной обстановке на фронтах, как он ее видел. Попутно он заметил, что сейчас, когда решается судьба Родины, место военного человека — на линии огня. Где-то краем глаза он увидел, как поежились некоторые из присутствующих. Тут взял слово бывший дивизионный комиссар:

«Вы в Гражданскую войну воевали?».

Увидев утвердительный жест, он продолжил:

«Не знаю, как вы, но я воевал за счастье трудового народа, рабочих и крестьян. Вы же предлагаете меня воевать за какую— то родину. Но у трудового народа нет родины. Его родина там, где он счастлив. Мне все равно, на каком языке говорит этот трудовой народ. На русском, на немецком, на английском ли… Главное в том, чтобы принести ему освобождение от тех цепей рабства, в которых он находится, и где так называемый патриотизм — одно из центральных звеньев этих цепей.

Сталин предал дело Октябрьской революции. Он подмял под себя весь трудовой народ России. Он уничтожил тысячи верных бойцов Революции. Расстрелял, рассадил их по тюрьмам и по лагерям. Он подменил и исказил их цели и идеалы. Он восстановил проклятую богом и людьми Российскую империю. За это ему нет прощения.

Сейчас вновь Британская, Германская, Французская и Российская империи сцепились между собой. Рвут друг друга на куски, обманывая и науськивая трудовых людей друг на друга. И вы хотите, чтобы я, старый революционер, принял в этой вакханалии участие, чтобы я шел убивать трудовых людей другого языка только из-за того, что стоящие друг друга Сталин и Гитлер чего-то не поделили между собой? Чтобы я шел умирать за родину, за Сталина?

Никогда! Лучше поставьте меня к стенке или сгноите в тюрьме».

Как рассказывал потом генерал Лебедев, у него в тот момент предстали в глазах горящие избы деревни Югостицы и Великого Села, что под Ленинградом, многотысячные колонны беженцев, переходящих по мосту через Лугу, спасаясь от наступающей дивизии СС «Мертвая Голова». Эти бесконечные телеги и тележки со скарбом, собранным второпях. Лица затерроризированных немецкими воздушными бандитами русских женщин и детей. Он вспомнил улицы голодного и холодного Питера. Эти нарезки хлеба, которого и хлебом назвать трудно. Бесконечные буржуйки, которые и топить собственно нечем, кроме старых газет и книг.

Вскочив со стула, он в ярости потянулся к кобуре, забыв, что оставил револьвер в проходной. Вскочил и бывший дивизионный комиссар. В его черных с характерной поволокой глазах горела лютая ненависть.

В этот момент вошел хозяин кабинета. Мгновенно оценив обстановку, он скомандовал:

«На выход!».

Шествие возглавил бывший дивизионный комиссар. За ним понуро потянулись остальные. Вдруг у самой двери замыкавший шествие майор приостановился и, резко развернувшись, встал по стойке смирно. Затем громко и отчетливо сказал:

«Прошу направить меня на фронт рядовым, я русский человек…».

Тут же рядом с ним вырос и еще один. Четверо ушли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.