1. Что означает выражение: «Нача ся прозывати Руська земля» в летописи?

1. Что означает выражение: «Нача ся прозывати Руська земля» в летописи?

Основоположники русской исторической науки Шлёцер, Куник, Круг, Погодин переводили эти слова так: «…Русское имя началось при Михаиле, ибо нам известно, что при нем русь приходили в Царьград».

Другие переводили и переводят и по сей день в том же духе, что, мол, название «Русь» вошло в употребление с 852 года, когда приднепровских, а может быть, и новгородских славян, или смесь их с северянами стали называть «Русью».

На деле произошла подмена одного понятия другим, близким, подмена, искажающая смысл слов первого русского летописца и, что трагично, проникшая буквально во все книги по русской истории.

Рассмотрим отрывок летописи по частям. «В лето 6360 начавшу Михаилу царствовати». Фраза окончена. В старину писали краткими фразами из нескольких слов и без придаточных предложений, стилем, который мы назвали бы на современный лад «телеграфным». Связующих слов или предложений почти не употребляли, фразы были независимы друг от друга (так называемая «паратакса», в противоположность современной «синтаксе»). Отсюда часто неясности, но зато экономия места, которым очень дорожили.

Современные переводчики летописей делают ту ошибку, что подгоняют стиль старины под современный, — это часто приводит не только к изменению стиля, но, еще хуже, и смысла.

Вторая фраза: «Нача ся прозьвати Руськая земля». В нее, в сущности, вложено и понятие времени, заключенное в первой фразе. Встает вопрос: к какому из глаголов относится частица «ся» — к «нача» или к «прозывати»?

Мы знаем, что в прошлом она занимала в отношении глагола, которым она управляла, два положения — либо препозитивное, либо постпозитивное, т. е. стояла либо перед, либо после глагола.

В наше время эта частица занимает место всегда после глагола, являясь его окончанием, в древности же она стояла всегда перед глаголом. С течением времени, однако, препозитивное положение стало меняться на постпозитивное, затем настал период смешанного употребления и наконец постпозитивное положение окончательно восторжествовало.

В настоящее время в русском языке этот процесс закончен. В украинском языке, сохранившем более цепко многие черты языка Древней Руси, препозитивное положение частицы «ся» окончательно еще не изжито: «як ся маете?», говорит украинец.

В летописях, в записях первых столетий, «ся» впереди глаголов встречается гораздо чаще, чем в записях последующих, отражая упомянутый процесс. Поэтому можно предположить с достаточной вероятностью, что частица «ся» в данной фразе имела препозитивное положение, т. е. относилась к «прозывати». С этим согласно и большинство переводивших летописи.

Однако глагол «прозываться» (современное «называться») имеет не один только смысл, т. е. «нести имя», «зваться», «называться», «быть названным», но и «быть упомянутым». И до сих пор мы встречаем в литературе, как отзвук этого, употребление, как синонимов, выражений: «данный отрывок», «названный отрывок», «вышеприведенный отрывок», «вышеупомянутый отрывок» и пр.

Когда мы говорим «названный отрывок», мы употребляем именно второе значение слова «называть»: речь идет не о том, что данному отрывку дали имя, т. е. назвали или прозвали, а его упомянули.

Поэтому вторая фраза должна быть переведена: «Начала упоминаться Русская земля». Нелепости, приписываемой летописцу, что, мол, с 852 года стали звать славян «Русью», нет. Речь здесь идет не об этнографической терминологии, а о дате, когда Русь впервые появляется на страницах истории.

Когда летописец отмечает «наченшю Михаилу царствовати», его совершенно не интересуют Михаил и его царствование, как таковые, — его интересует год, в котором имя Руси впервые появилось в греческой летописи, весь контекст говорит именно в пользу этого.

Русских, собственных данных у него нет, поэтому для исходного пункта русской истории, вернее хронологии, он берет наиболее раннее ему известное данное из греческой истории.

Речь идет здесь вовсе не о том, что с 852 года стали употреблять имя «Русь», — это, во-первых, неверно, ибо оно было известно по оффициальиым источникам уже в 839 году (и, конечно, гораздо раньше), но и нелогично, ибо «руссы» вовсе не свалились неожиданно, как с неба на голову, и должны были иметь (и имели) имя и до 352 года.

Толкование, что с 852 года славяне (или в смеси с варягами) впервые стали называться «Русью», заслуживает тягчайшего упрека, ибо прежде всего показывает, что русские историки не понимают достаточно оттенков русского языка, а кроме того, не могут уловить ясной нелогичности изложения, если принимать обычное толкование.

Чрезвычайно характерно, что Д. С. Лихачев (1950), переводя «Повесть временных лет», употребил выражение: «стала прозываться Русская земля». С формальной стороны он, конечно, прав — он употребил слове «прозываться», стоявшее в оригинале и существующее и до сих пор. Но это только уловка, чтобы скрыть свое непонимание: «стала прозываться земля» — выражение для современного человека очень темное, малопонятное и, главное, расплывчатое. А задача переводчика и историка и заключается именно в том, чтобы дать совершенно точный смысл древнего источника, хотя бы для этого и пришлось употребить слова, в древности не употреблявшиеся.

Третья фраза: «О семь бо уведахом, яко при семь цари приходиша Русь на Царьгород, якоже пишеть (ся?) в летописании Гречьстем».

Баумгартен (1939) излагает это место так: «о сем бо увидехом» и переводит по-французски: «ce que nous verrons plus loin»,т. е. «что мы увидим дальше» и добавляет: «Effectivement deux pages plus loin, nous trouvons le r?cit de l’arriv?e de Rurik, et de la foundation de l’?tat, mais indiqu?e seulement sous l’ann?e 862, au lieu de 852» — «Далее на целых двух страницах мы находим рассказ о приходе Рюрика и об основании государства, но только в 862 г., вместо 852 г.».

Ученый норманист, оказывается, прочитать как следует фразы не может — написано в летописи: «уведахом», а он читает: «увидехом»! С такой точностью науки не создашь.

Тем более, что, во-первых, «уведахом» — не форма будущего времени, во-вторых, не может быть формой будущего времени, ибо находится в предложении в зависимости от формы прошедшего (в смысловом значении) или настоящего времени (в формальном значении): «яко же пишеть», наконец, в-третьих, «о сем уведать» — можно, но «о сем увидеть» — нельзя сказать. Таким образом, на деле не только небрежность, но просто отсутствие понимания русского языка. Вряд ли с такими знаниями можно соваться в науку.

Вернемся, однако, к нашему отрывку. Он интересен не только одной деталью с «нача ся прозывати», — несмотря на свою краткость, он очень богат внутренним содержанием. К выводам, вытекающим из него, мы и обратимся.

1. Приступая к первой русской летописи, летописец не имел никаких русских документов или изустных преданий, которые касались бы начала русской истории. Он вынужден был, поэтому, прибегнуть к летописям соседей. Если бы было даже только подобие русской истории, он несомненно об этом упомянул бы, раз считает нужным указать чужой источник, которым он пользовался.

2. Никакого первоначального свода или обрывков его, по-видимому, не существовало. Если бы такой свод был, он был бы упомянут обязательно. Дошедшие до нас списки русской летописи (в общем все сходные) есть копии, расширенные или сокращенные, или и то и другое вместе, первой русской летописи.

«Повесть временных лет» и есть, в сущности, первоначальный свод, с той только разницей, что последующие летописцы уточнили датировку событий, внесли местами отрывки, носящие апокрифический или даже анекдотический характер, например, желание императора Византии жениться на Ольге, сообщение Гюряты Роговича о падающих с неба белках и т. д. Летопись, разрастаясь за счет вставок, сохранила свой первоначальный костяк почти неизмененным. К подробностям мы вернемся впоследствии.

3. К моменту составления первой летописи летописец не имел решительно никаких, даже изустных преданий о более глубоком прошлом Руси, летопись впитала в себя все народные предания. Так как летопись была трудом коллективным, что было упущено одним летописцем, могло быть дополнено другими. Однако, все вставки говорят о том, что достоверно историческое было включено в летопись с самого начала. Все же дальнейшие дополнения позволяют сделать один бесспорный вывод в приложении к изучению «Слова о полку Игореве»: даже самые первые летописцы в 1114 году ничего не знали о более глубоком прошлом Руси, что не было бы включено в летопись. Поэтому все предположения о существовании народных преданий, касающихся времени до 852 года и не вошедших в летопись, должны быть без всякого колебания отброшены; к таковым относятся сообщения о Бусе (якобы Боозе), о Трояне и т. д.

4. Сведение о набеге Руси на Царьград летописец, по-видимому, заимствовал не непосредственно из греческой летописи, а, очевидно, от лица, читавшего последнюю или переводившего ему ее. Что сведение имело расспросный характер, видно из формулировки — «о семь бо уведахом». Такая формулировка всегда употреблялась в летописях при изложении не собственных, а сведений, добытых от кого-то.

Если бы летописец сам читал греческую летопись, он просто написал бы: «яко же пишеться в летописании Гречьстем», что мы и находим в конце фразы. На деле же летописец еще добавляет: «о семь бо уведахом». Летописец, что очень важно, считает нужным уточнить источник своего сведения. В конечном результате источник его осведомленности — та же греческая летопись, но читал ее не летописец, а лицо, сообщившее об этом летописцу.

5. Несмотря на краткость стиля и экономию места, летописец считал необходимым указать, откуда он заимствовал свое сведение. Следовательно, он не был добродушным простачком, каким его пытались изобразить некоторые, — он уже руководился известным научным методом: он цитировал свои источники, он отличал несомненное от достоверного, а достоверное от возможного или сомнительного. Более того, он, указывая источник, косвенным образом слагал ответственность за истину с себя на источник, из которого он почерпнул данное сведение.

Следует добавить, забегая вперед, что летописец считает необходимым привести мнения, кажущиеся ему ошибочными, но в то же время он настолько осторожен, что не решается вовсе игнорировать их, — он их критикует, например, в разъяснении происхождения названия «Киев», но не отбрасывает их молча. Это говорит в пользу его объективности и старания включить все ему известное о данном предмете.

6. Хотя летописец принял 852 год за отправную точку русской хронологии, он вовсе не говорит, что это самое первое сообщение о руссах вообще в истории, — это только самое древнее упоминание в источнике, ему известном. Он гораздо осторожнее и точнее большинства историков, приписавших ему гораздо более категорическое утверждение, чем это было на самом деле.

7. Совершенно очевидно, что первый летописец не знал года нападения руссов на Царьград, он знал только, что это случилось в начале царствования Михаила III, поэтому он и употребил столь неясную форму — «Михаилу наченшю царствовати», «уведахом яко при семь цари». И действительно, в продолжателе Георгия Амартола, из которого летописец списал почти слово в слово сообщение о нападении руссов, нет совершенно даты.

Дата проставлена следующим русским летописцем, внесшим в недатированный или слабо датированный текст летописи погодные даты.

В этом именно и заключается разгадка расхождения в сообщении летописи с действительностью. В тексте сказано, что нападение руссов совершилось «в начале царствования» Михаила, в дальнейшей записи «на 14-й год его царствования», но ни то ни другое неверно, а самый год нападения, как мы покажем в следующем очерке, показан верно. Таким образом, становится ясно, что датировка текста летописи имеет не первичный, а вторичный характер, — вывод очень важный.

8. Все последующие близкие записи, примыкающие к 852 году, по-видимому, также целиком заимствованы из греческих или болгарских источников, ибо, если они были бы русскими, то летописец о них упомянул бы. Кроме того, они касаются опять-таки событий в Греции и Болгарии, — следовательно, явственно заимствованы.

Первым русским событием является изгнание варягов. Здесь мы сталкиваемся с совершенно неразъясненным вопросом русской историографии: откуда взял эту дату летописец? В греческих хрониках такого известия не могло быть, а русских не существовало. Очевидно, эта дата была, так сказать, интерполирована последующим летописцем, разнесшим все события по годам. В какой мере. однако, точна эта интерполяция — сказать трудно. В дальнейшем мы еще надеемся вернуться к этим деталям.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.